Шло 22 мая 1937 года, Николов день, мужики деревенские сели отмечать праздник, играли в карты. В дом вбежала бабушка Маша и закричала: «Кирилл, Саша рожает, что ты тут сидишь?». Отец тогда работал в колхозе, взял оттуда лошадь, посадил маму с бабой Машей в телегу, и помчался в больницу в Передельцы. Не доехали. Бабушка приняла у мамы роды в «волчонках», так называли лес позади Рассказовки, за санаторием. Так на свет появилась я. Только после этого мы добрались до больницы.
Когда началась война, мне было 4 годика. Папу призвали на фронт, дома остались я, мой брат Петя и мама. Ходили в колхоз работать, бывало, мама нас возьмет и скажет: «Вот эту травку надо выдернуть, а вот эту трогать нельзя». Так мы зарабатывали «палочки», которыми отмечали трудодни. Я полола грядки, а брат Петя мотыжил, он был постарше меня, ему было 7 лет. Мама в колхозе была звеньевая, вместе с тётей Нюшей Басовой, и ей нужно было не отстать, чтоб заработать как можно больше трудодней. Иногда к нам приезжала помогать мамина родная сестра, Лиза Уткина, и она с нами в колхоз ходила, чтоб побыстрее мамину норму отработать. Денег никаких не платили за работу, а за переработки были поощрения, например, лошадь дадут огород перепахать под картошку.
Где сейчас крайние деревенские дома и где собираются строить метро, было большое поле пшеницы и ржи. На этом поле мама с тётей Лизой жали всю эту сторону серпом, а мы, маленькие, снопы таскали, складывали в кучку.
Дров не было, ходили в лес на просеку, которую вырубили для проведения высоковольтной линии. Выкорчевывали пни для того, чтоб можно было чем-то обогреть дом. Конечно, в лесу собирали грибы, ягоды, был довольно большой орешник.
Соседство с аэропортом Внуково давало о себе знать, самолеты противника регулярно его бомбили. Работали прожекторы, ловили их. Мы прятались от налетов, пересиживали это время в карьере. А где сейчас заправка, возле остановки, как-то упал наш самолет. Дом у нас тогда был крайним на деревне, и окровавленные летчики добрались к нам ползком, а мама с тётей Лизой обрабатывали их раны. Довольно быстро за ними приехали и забрали, видели же, что самолет упал.
Когда объявили, что война закончилась, мы тут все рыдали и плакали от счастья, как было весело, как было хорошо! Мы очень ждали, что папа придет домой.
Во время войны отец попал в плен и был угнан в Германию. Мы долго ждали письма от отца, но письма всё не было. Их освободили, ну а раньше как было, попал в плен — значит предатель. Из Германии отца перегнали в Ашхабад. Работал он там плотником и штукатуром. Писем передавать не разрешали, и уж не знаю, как и с кем он передал письмо только в 1947 году. Когда получили весточку от него — вот где мы были рады!
Я всегда носила его фотографию с собой. В начале 1948 года папу отпустили в отпуск, и он приехал к нам. Я как сейчас помню, в старом доме мою пол, а он входит в дверь. Конечно, были слезы, и всё на свете… Полностью папу отпустили домой только в конце года.
Хорошо помню, как по нашей деревне вели военнопленных немцев. Их гнали в сторону Внуково. После войны немцы много домов там построили, и некоторые объекты аэропорта.
После войны я пошла в школу, училась в Изварино. Позже из Изварино нас перевели в Пахульскую школу. В школу ходили в телогрейках, еле-еле одетые, что-то на ногах было: ботинки или какие-нибудь старенькие валенки. Кто в чем мог идти, в том и ходил. С пятого класса открылась школа во Внуково, в которой я доучилась до 7 класса.
В деревне всегда ярко отмечали праздники, свадьбы. Помню, у тёти Насти Маслаковой выдавали замуж её дочку Нину. Мама была веселой, задорной, всех женщин организовала, собрала, и пошли они величать. Раньше ведь всегда ходили величать, невеста за это подарки давала. На другой день им давали пирог, который невеста пекла, бутылку. Мама, тётя Вера Одинокова, тётя Таня Сугробова выйдут потом на хутор и пляшут-танцуют.
В детстве, бывало, хулиганили. У нас Обидин Толя жил, они богатые по тем временам были, и его отец, дядя Сережа, купил ему лодку резиновую. А Толька посадит Зойку Одинокову в нее, и поплывут вдвоем. Нам, конечно, обидно — её катает, а нас нет. Ну мы поднырнем под лодку, да перевернем. Зойка выскочит, а Толька очки свои ищет в воде.
Ещё Толя очень любил гулять вдоль речки, а мы за ним ходили. Он только разденется, зайдет в воду искупаться, а мы — хвать его брюки трикотажные и майку, в узлы позавяжем и драть оттуда.
Дома было всё свое: и ягоды, и фрукты. Но, как говорится, «в чужом огороде вкуснее». Около Шельбутово был большой сад, рос крыжовник, черная смородина, и мы туда пошли за ягодками. Я, Зоя Одинокова и Вовка Обидин, брат Анатолия. Я стояла, рвала и складывала ягодки в кармашки своего пиджачка, а Зоя Васильевна с Вовкой отделились от меня, и их там председатель поймал. А я как дернулась бежать по пшеничному полю и только слышу, как выстрелили из пугача вверх — я так в траву и нырнула от страху, потом подскочила и снова бежать. Выскочила у клуба во Внуково и добежала до плотины. Вовку с Зойкой забрали в сельсовет. Уже от плотины иду по деревне такая деловая, смотрю, около дома стоят наши родители, мама с дядей Сережей Обидиным, а я им из кармана крыжовник достаю угостить. Мама, конечно, ругалась, обещала этим крыжовником умыть, чтоб не позорила.
Взрослая жизнь началась рано, работать я пошла с 15 лет. Работала в спортивном магазине в Москве на Солянке.
Во многом жили благодаря своему хозяйству. Корова была у мамы, сколько я себя помню. Если бы не корова, мы бы с голоду померли. Мама ездила в Дорогомилово, у неё были свои клиенты, молоко разносила по квартирам. Обратно её ждали с баранками, сахаром.
Были у нас и другие животные. Если отец резал поросенка, то ходил продавать мясо в дачи «Московских писателей». Там, конечно, люди побогаче нас жили. Пошли они однажды с моим мужем Женей, зашли в дом Утёсова, а тут он сам выходит с домработницей. Сватают ему свое мясо, и потом завязывается диалог:
- Налей 100 грамм, — просит отец.
- Я не пью.
- Да ладно, что тебе, жалко?
- Ну, там, налей им немножко, — сказал Утёсов домработнице.
В итоге ушли выпивши; а по пути домой, в Ликове, у дома Пасековых, стащили собаку. Это собака прожила в нашей семье почти 10 лет, пса назвали Байкалом.
Фотографии в рассказе из личного архива Меркушиной Антонины Кирилловны. Рассказ из книги “Пыхтино. Истории одной деревни”