Освобождают заключенных
РИА и другие информ агентства сообщают об этой новости
РИА и другие информ агентства сообщают об этой новости
Начиная с декабря 1942 г. и до июля 1944 г. около 23 000 цыган рома и синти были депортированы в Освенцим по приказу Генриха Гиммлера. 2000 из них были убиты по прибытии без внесения в лагерный учет. Из оставшихся 21 000 19 000 умерли от болезней, жестокого обращения со стороны охранников лагеря или были убиты в газовых камерах.
Винзент Даниэль был назначен в рабочую бригаду на химическом заводе в Освенциме и провел там около месяца, прежде чем 27 мая 1942 года предпринял попытку побега. Свидетели рассказали, что он бежал через поле и через водослив в близлежащий лес. На бегу он снял полосатую форму, и в последний раз его видели направляющимся к деревьям в нижнем белье. Его судьба неизвестна.
Иштван Райнер, четырех лет, сфотографирован либо в 1943, либо в 1944 году, незадолго до депортации в Освенцим вместе со своей матерью Ливией Райнер и бабушкой. По прибытии в лагерь его разлучили с матерью и отправили с бабушкой в газовые камеры, где он умер. Ливию отправили на принудительные работы, но она пережила войну и позже эмигрировала в США.
14-летняя Чеслава Квока была депортирована из Замосца, юго-восточная Польша, в декабре 1942 года вместе со своей матерью, чтобы освободить место для немецкой колонии, которую строили нацисты. На фотографиях, сделанных сокамерницей в Освенциме, девушка находится на грани слез, ее нижняя губа порезана. Незадолго до того, как их схватили, ее избила тюремная охранница, потому что она не понимала, что охранник кричал по-немецки. Мисс Квока умерла в марте 1943 года, всего через три месяца после прибытия в Освенцим, через несколько недель после смерти её матери Катаржины.
Катаржина Квока родилась 1 апреля 1896 года в городе Волька-Злоецка, Польша. Она была матерью Чеславы Квоки, и они оба прибыли в Освенцим 13 декабря 1942 года. Катажина была заключена под номером 26946 и умерла 18 февраля 1943 года по неизвестным причинам. Она была поляком-католиком.
Ивану Ребалке было всего 17 лет, когда его отправили в Освенцим из его дома в Сыроватке, на территории, которая тогда называлась Руссландией, а сейчас является Украиной. Он был членом Греческой православной церкви и был назначен нацистскими похитителями российским политическим заключенным - одним из примерно 1500 таких заключенных, отправленных в лагерь.
Иван работал молочником, когда его арестовали и отправили в Освенцим в августе 1942 года. Он умер в лагере семь месяцев спустя, причём его смерть была официально указана как перинефрический абсцесс, хотя эта информация была ложной.
24-летняя Янина Новак из Лодзи прибыла в Освенцим 12 июня 1942 года. Двенадцать дней спустя она стала первой женщиной-заключенной, сбежавшей, когда она сбежала от рабочей группы, посланной за стены лагеря. Охранники СС были посланы, чтобы попытаться выследить ее, но они потерпели неудачу, и 24-летняя полячка вернулась в свой родной город, где она успешно пряталась от нацистов в течение девяти месяцев, до марта 1943 года, когда она был схвачен и доставлен властями в Освенцим. Вскоре пани Новак перевели в Равенсбрюк, женский концлагерь на севере Германии, в 56 милях к северу от Берлина. Она пережила заключение и была освобождена в конце апреля 1945 года Советской Красной Армией.
Делиана Радемакерс, 21-летняя Свидетельница Иеговы из Нидерландов, была арестована, проповедуя свою веру по домам, и депортирована в Освенцим в ноябре 1942 года. В последнем письме своей семье и собранию она написала ; «Смело идите вперед, без страха, Иегова с нами, что (простые) люди могут сделать с нами?» Согласно свидетельству о смерти, Делиана умерла в Освенциме 10 декабря 1942 года - менее чем через три недели после своего прибытия.
Саломон Хониг, еврей из Ясло, на юго-востоке Польши, был депортирован в Освенцим 5 марта 1942 года вместе с группой из 27 польских евреев незадолго до начала массовых истреблений в газовых камерах. Менее чем через две недели, 18 марта, он умер в возрасте 52 лет. Нацисты заявили, что причиной его смерти стал инсульт. Скорее всего, это была ложь, поскольку начальники лагерей СС обычно пытались скрыть истинные причины смертей в концлагере.
Август Ковальчи родился на юге Польши в 1921 году. В начале Второй мировой войны он хотел присоединиться к польской армии во Франции, но был арестован по пути на запад, когда путешествовал по Словакии в декабре 1940 года.
Находясь в Освенциме, молодой поляк был вынужден работать и присоединился к другим заключенным, которые разгружали стройматериалы, строили химические заводы и демонтировали взорванную синагогу в Освенциме. После двух лет в плену Августу Ковальчику удалось бежать и спрятаться в близлежащем лесу и на пшеничном поле, где его нашли гражданские поляки. Они замаскировали его в женскую одежду и увели в безопасное укрытие. Он прятался на чердаке в течение семи недель, пока не получил поддельные документы, удостоверяющие личность, и не сумел добраться до Кракова, чтобы вступить в Польскую армию.
Глава 3
- Берись-ка за одну, а я за другую, - сказал молодому конвоиру, его, уже по годам зрелый напарник, цепко взявшись за окровавленное запястье лежащего без сознания зека. – Ты смотри, как изверги перестарались, дыхание то еле-еле теплиться. Держи пацан крепче. Потащили!
Издаваемый при волочении тела специфический шорох, схожий, разве что с трением мешка с комбикормом о грубый с выбоинами старый асфальт, имел своё эхо. И эхо это, просачивалось через зарешёченные окна в бараки, где, смешавшись с человеческим храпом, вылетало обратно в поисках пространства. Открыв массивную металлическую дверь, они занесли бесчувственное, ни на что не реагирующее тело в карцер и, бросив его на пол, вышли, гремя засовами.
Приехавший в колонию подполковник Маслов, стоя в кабинете у электрической плитки доваривал утренний кофейный напиток. «Самое время взбодриться» - рассудил для себя он. Впереди был обычный рутинный день, наполненный ненавистью к своей работе, к заключённым и вообще ко всему. Десятилетняя жизнь в тайге, выдавила из него напрочь радужный романтизм, заменив его на уже бесцветный автоматизм. Некоторые из дружков Маслова, так же руководившие подобными заведениями, к своей радости, приловчились иметь выгоду. Среди их сидельцев много экс-чиновников, что на блатном жаргоне - кабанчиков. Что ни передача - то склад: там и устрицы, там и деликатесы, коньяки, а то и что покруче. А к Маслову кабанчиков не направляют, разве что иногда политических. Или, к примеру, неугодных, как вот этот Богданов.
Отхлёбывая горячий напиток, подполковник услышал странный нарастающий гул. Во дворе колонии заключённые часто распиливали бензопилой привезённые из тайги стволы высохших деревьев, но этот звук не был похож на вой бензопилы. Одновременно с зазвонившим аппаратом внутренней связи в кабинет постучали. Словно ошпаренный, вошёл сотрудник конвойной службы. Маслов взял трубку и в то же время дал знак рукой конвоиру, чтобы тот пока помолчал.
- Да, да, слушаю. Что? Какой ещё вертолёт? Где садится? У ворот? Что за хрень ты несёшь?
Перепуганный конвоир больше молчать не стал и подтвердил, что у ворот приземляется военный вертолёт.
Маслова не на шутку затрясло.
- Быстро огневую группу к воротам! Я иду туда!
У ворот во дворе колонии уже стояло несколько вооружённых автоматами конвоиров. Одни спешно застёгивали наспех накинутые бронежилеты, другие надевали каски. К тому моменту, когда к воротам подбежал подполковник, двигатель вертолёта смолкал, а вскоре и затих совсем. Вышедший со двора колонии Маслов, увидел в пятидесяти метрах от ворот военный вертолёт МИ-24. Он приказал закрыть за собой ворота, а сам направился к вертолёту. Тем временем, из МИ-24 вышел офицер в звании полковника, который также направился к Маслову. Представившись офицером штаба округа, он достал из портфеля какой-то документ, напечатанный на листе, и протянул Маслову. Тот стал внимательно его изучать. Иногда он отвлекался от чтения, смотрел на офицера, делал изумлённое лицо и вновь возвращался к тексту. В конце концов, документ был Масловым прочитан.
- Я понимаю, что это приказ моего руководства, - сказал начальник
колонии, - но он не закреплён решением суда. А без решения суда я не смогу передать вам заключённого.
Офицер штаба округа обернулся к вертолёту, дав кому-то знак рукой. К нему подбежал очевидно связист и передал трубку спутниковой связи. Тот набрал номер и дождавшись абонента, произнёс: «Он требует решение суда». Затем офицер, понятливо кивнув головой, протянул трубку Маслову. В телефонном разговоре последний практически не участвовал, он лишь слушал доносящийся из телефонной трубки голос собеседника. Выражение его лица менялось, дыхание стало учащённым. Наконец побледневший и испуганный начальник колонии смог произнести единственное за весь разговор слово: «Виноват».
Офицер штаба забрал из его трясущейся руки телефонную трубку, вернув аппарат связисту.
- Подполковник, у вас есть пятнадцать минут, чтобы доставить к вертолёту заключённого Богданова с его вещами и личным делом.
Развернувшись, начальник колонии быстрым шагом направился к воротам и войдя во внутренний двор, подозвал к себе своего заместителя и начальника караула.
- Где сейчас Богданов?
- В карцере, товарищ подполковник.
- Оба, бегом ко мне в кабинет. В шкафу возьмёте спирт и весь вольёте ему в глотку. Весь! И не дай Бог, он его не выпьет! Я с вас тогда шкуру спущу!
Измотанный ожиданием Маслов, прохаживаясь вдоль ворот, нервозно озирался, то на стоявшего у вертолёта офицера, то в сторону бараков. В конце концов из-за поворота, что у церкви, сопровождаемые собачьим лаем, появились конвоиры, везущие на санях заключённого. «Неужто прокатило» - облегчённо вздохнув, подумал Маслов.
- Идут, идут, - сказал он громко офицеру штаба, показав ему рукой на приближающихся к воротам подчинённых.
Богданов, с разбитым в кровь лицом, с многочисленными порезами на шее, с полуоткрытыми глазами, лежал на санях, прикрытый на половину старым, вонючим овчинным тулупом. Он не связно что-то бормотал себе под нос и жутко матерился.
- Что с ним? – спросил офицер у начальника колонии.
Маслов сделал сочувствующее лицо.
- Да ерунда. Вчерась, он подрался с сокамерниками, те, конечно, немного ему наваляли. Мы их разумеется за это в карцер, а его, - подполковник кивнул на Богданова, - малость уважили, водочки налили, в санчасть положили, чтобы не раскис совсем. Жалко ведь мужика, всё же афганец, орденоносец.
Взяв документы на заключённого, офицер дал команду солдатам аккуратно занести Богданова в вертолёт. Через минуту МИ-24, подняв огромное снежное облако, скрылся за таёжной сопкой.