Александр Иванов: «Как я играл главную роль в уничтоженном фильме «Момент истины» («В августе сорок четвертого»)»

Актерская кинокарьера Александра Иванова была довольно короткой – с 1974 по 1986 год. За это время он успел сняться в двух десятках фильмов, в основном – в небольших ролях («Выбор цели», «Псевдоним: Лукач», «Близкая даль», «Жизнь прекрасна», «Сашка», «Из жизни Александра Блока», «Красные колокола», «Досье человека в "Мерседесе"» и др.). Но его главная роль в экранизации знаменитого романа В. Богомолова «В августе сорок четвертого…» («Момент истины»), увы, так и осталась неизвестной зрителям…

В начале марта 2020 года я опубликовал небольшую заметку под названием «В августе 44-го...» / «Момент истины» (СССР, 1975): фильм, который уже никогда не увидят зрители», которую на моем канале «История кино»  прочитали около 350 тысяч читателей:

О подробностях съемочного процесса этого, к несчастью, уничтоженного фильма в настоящее время практически нет никаких воспоминаний. Существующие публикации, как правило, сводятся к описанию конфликта между режиссером фильма В. Жалакявичюсом (1930-1996) и писателем В. Богомоловым (1926-2003).

Какова же была моя радость, когда мою заметку прочел и откликнулся на просьбу дать интервью Александр Иванов - исполнитель одной из трёх главных ролей - лейтенанта Блинова.

- Как Вы попали на съемки фильма «Момент истины»?

- Начну немного издалека. Окончив в Краснодаре школу с золотой медалью, я поступил в Московский институт нефтяной и газовой промышленности, участвовал в институтской самодеятельности. Учась там на третьем курсе, случайно узнал, что нужны статисты в массовку телесериала «Хождение по мукам». Так я впервые оказался на съемочной площадке и даже сыграл маленькую эпизодическую роль. И вот после окончания съемок ко мне подошла бывшая сокурсница Сергея Бондарчука Адиба Ширахмедова и предложила мне поступать во ВГИК, потому что в этот год в мастерской Сергея Бондарчука был недобор, оказались вакантные места, и мэтр искал талантливых ребят… Так, совершенно неожиданно для себя, осенью 1973 года я оказался на вступительных экзаменах дополнительного актерского набора в мастерскую С. Бондарчука, успешно прошел творческий конкурс и был принят на первый курс. Для подстраховки первый месяц я даже совмещал учебу в двух вузах, но потом окончательно определился, сделав выбор в пользу ВГИКа.

Я полностью втянулся в учебный процесс… И вот однажды меня снова нашла Адиба Ширахмедова, которая тогда работала вторым режиссером у Жалакявичюса, и предложила мне прочитать сценарий фильма по роману «В августе сорок четвертого…» и при этом обратить внимание на роль лейтенанта Андрея Блинова. Я взахлеб – за одну ночь – прочел и сценарий, а потом и роман, который был тогда очень популярен, и, конечно, загорелся желанием сыграть в этом фильме.

Вскоре были назначены пробы: реплики на них подавал мне сам Жалакявичюс, и в итоге он выбрал на роль лейтенанта Блинова именно меня. А Адиба Ширахмедова уговорила Сергея Бондарчука (который во ВГИКе был не только Мастером, но зав. кафедрой актёрского мастерства) предоставить мне годичный свободный график посещения занятий для съемок в двухсерийном фильме «Момент истины», который снимался в основном в Литве (Вильнюс, Друскиникай) и на натурной площадке «Беларусьфильма» в Смолевичах.

- Видели ли Вы до съемок в «Моменте истины» предыдущие фильмы В. Жалакявичюса?

- Да, я видел фильмы Жалакявичюса, особенно сильное впечатление на меня произвела его картина «Никто не хотел умирать», и как я потом понял, именно в этой правдивой, жесткой, аскетичной, мужской стилистике режиссер снимал и «Момент истины». По-моему, получилось даже сильнее, чем в «Никто не хотел умирать».

- Как В. Жалакявичюс проводил с Вами репетиции? Каковы были его требования к актерской игре? Как, вообще, проходили съемки?

- На момент съёмок мне было двадцать лет, и стараниями режиссёра все стремились к отображению правды жизни. Посмотрите на лица мальчишек на старых фотографиях, которые ушли на фронт со школьной скамьи. Разве они похожи на юнцов? Война отложила свой трагический отпечаток. Отлично сработали и костюмеры, гримёры и реквизиторы. Нам подготовили поношенную, «видавшую виды» форму. В этом плане была ориентация на старые фотографии военных лет, а не на уставные правила.

Например, в сцене первого выхода группы в лес был запечатлён «ритуал» подготовки: наша троица сдавала Хижняку документы, вложенные в пилотки, ремень с пряжкой и автомат. В правый карман помещался «Вальтер», за брючной пояс дореволюционный «Наган», и в левый карман ТТ, который на сленге особистов именовался «колотушкой» – как эффективное ударное оружие в рукопашной. Кроме того, мы всегда были в хорошей физической форме – с нами практически ежедневно занимался самбо и тактическими приёмами контрразведки ветеран-особист отставной полковник Блинков, который был консультантом на съемках. Я у него спросил как-то: «А зачем ТТ, ведь это не прицельное оружие?». Он ответил, что, во-первых, он положен офицерам по уставу, а, во-вторых, - это незаменимое оружие ближнего боя. Всё делалось на очень серьёзном уровне не в пример нынешним «опереточным» кино-поделкам про войну.

Вот представьте – первый выезд съемочной группы на натуру, в лес. Туман, пять часов утра, восход солнца только начинается. И вот полуторка, за рулем которой - шофёр Хижняк (Б. Брондуков), выезжает на поляну, останавливается… Брезент кузова откидывается, оттуда выпрыгивает Алехин (С. Шакуров) и командует: «Лейтенант Блинов! За мной!». Я бегу следом. Поляна пустая. Я, озираюсь, вокруг - никого, говорю: «Капитан Алехин! Капитан Алехин!». Тишина… И вдруг сзади сильные руки перехватывают мне горло и начинаю душить… Я сопротивляюсь, моя рука заламывается, а камера снимает мое лицо, прижатое к земле, на которой видны кустики спелой земляники, специально посаженные реквизитором… И вот камера медленно-медленно скользит по моему лицу, землянике и переходит на руку героя Шакурова. А дальше его крупный план и спокойный голос: «Тише, лейтенант, лес шума не любит»… Таким образом, вся сцена была построена режиссером на действии, и обыграна фраза моего героя, адресованная Таманцеву: «Почему не нравится этот лес? Ягоды кругом, грибы».

Уже ближе к финалу была еще одна ключевая сцена – режиссер попросил, чтобы на съемки эпизода прочесывания леса военными отпустили ребят из школы прапорщиков – румяных, мордатых. Они в новеньких гимнастерках сидели за длинным деревянным столом, а с краю сидел и ел свою кашу мой персонаж – худющий, подтянутый «волчара». И тут из штабной палатки выходил подполковник Поляков (Николай Трофимов), вызывал лейтенанта Блинова и снова отправлял его в лес с Алёхиным и Таманцевым, когда из Ставки уже была дана команда о начале общевойсковой операции…

Здесь В. Богомолов сделал Жалякавичюсу замечание по поводу поведения моего персонажа, который, получив приказ от подполковника, разворачивается не по уставу. Я же психологически оправдывал поведение своего персонажа в этой сцене тем, что он до этого чувствовал себя как бы отстраненным от финала операции по поимке диверсантов, находился в тревожном ожидании. И вдруг – такой шанс! И Блинов в радостном порыве позволил себе на секунду позабыть об уставе…

Вообще, подготовительный период в «Моменте истины» был довольно долгим. Сначала снимали сцены проходов и проездов по улицам Вильнюса (потом из-за брака – неправильной проявки импортной цветной пленки – эти сцены пришлось переснимать), это помогало нам входить в атмосферу фильма и постепенно психологически готовило нас к съемкам в ключевых эпизодах. Пленка была Агфа и Кодак – дорогое удовольствие по тем временам, дублей режиссер делал немного – два-три, не больше, но до этого были кропотливые репетиции… В итоге из-за пересъёмок всей «литовской» экспедиции Желакявичюс не укладывался в график, из-за чего художникам иногда приходилось подкрашивать желтой краской листву деревьев, чтобы они принимали осенний вид и давали возможность растянуть съёмочный период на натуре до осени …

Я тогда был горяч, занимался единоборствами, всё стремился делать сам. И однажды – во время съемок прыжка из окна второго этажа в проезжавший «Додж» – подвернул ногу, и был нещадно отруган Жалакявичюсом за то, что отказался от дублера.

В. Желакявичюс всё время эмоционально заряжал нас, актеров, он объяснял роль больше не словами (как известно, он говорил на русском с литовским акцентом), а жестами, пластикой. Он был выдающимся режиссером, который видел каждый кадр во всей его образности, включая актерскую речь, мимику, пластику, композицию, световое и цветовое решение. Он всегда четко знал, чего именно он хочет добиться от всех участников съемок, и умел донести свое видение до каждого из нас. Когда мы с ним смотрели на монтажном столе рабочие материалы фильма, он делал мне очень точные замечания относительно нюансов моей роли, добиваясь от меня полного «вживания» в характер персонажа.

- Как сложились Ваши отношения на съемках с режиссером и с актерами? Ведь многие из них уже были знаменитостями, а Вы в ту пору были совсем молодым актером.

В. Жалакявичус ко мне относился очень тепло, в Вильнюсе познакомил меня с тамошней творческой элитой – кинематографистами, художниками, скульпторами… Актерский ансамбль «Момента истины» был выдающимся. По части актерского мастерства я много почерпнул у Сергея Шакурова, Анатолия Азо, Николая Трофимова, Борислава Брондукова. Практически все лето 1975 года мы провели вместе, сдружились. По отношению ко мне, начинающему актеру, с их стороны не было абсолютно никакого высокомерия мэтров. Мы общались на равных.

Получилось так, что Б. Брондуков снимался тогда в двух фильмах одновременно – в «Моменте истины» и в картине Эмиля Лотяну «Табор уходит в небо», поэтому ему приходилось в Вильнюсе постоянно перебегать с одной съемочной площадки на другую…А мы ходили к нему «в гости» и смотрели, как там пели и танцевали цыгане…

- Широко известно, что В. Богомолов был недоволен показанным ему отснятым материалом фильма: «И это контрразведчики?! Небритые, в грязных гимнастерках... Форма у офицеров не выглажена, подворотнички несвежие, а сапоги заляпаны грязью. … Под этим фильмом свое имя ставить не дам. Меняйте фамилии героев... В общем, делайте что хотите!». Более того, он написал письмо директору киностудии «Мосфильм» Н.Т. Сизову: «Уважаемый Николай Трофимович! 1) Я не возражаю против продолжения студией работы по экранизации «Момента истины» В. Жалакявичюсом или с приглашением другого режиссёра (как предлагает студия) при условии сохранения основной идеи романа, системы образов и предотвращения оглупления и вестернизации персонажей. 2) Как я Вам сказал 16.II.1975 года, повторял неоднократно и подтвердил позавчера в письме Главному редактору Госкино СССР Д. Орлову, я согласен на любое использование отснятого в прошлом году студией материала без указания в титрах моего имени и упоминания о моём романе».

- Что Вы можете сказать по этому поводу? В частности, о «вестернизации персонажей»? Знали ли Вы во время съемок фильма о конфликте режиссера и писателя?

- Да, я узнал об этом конфликте, когда съёмки были остановлены, хотя с самим В. Богомоловым не встречался. Разумеется, можно сказать, что в «Моменте истины» была некая, выражаясь современным языком, «вестернизация», так как Жалакявичюс (в отличие от версии режиссера М. Пташука) стремился уйти от буквализма в трактовке романа, перекладывая его страницы в действие. Но, к примеру, Никите Михалкову легко разрешили в «Своем среди чужих…» снять настоящий вестерн. А жесткая правда «Момента истины» вызвала неприятие… Ну, например, в финале фильма был кадр, когда камера снимала лежащего с пробитой головой Алехина (немецкий диверсант обучен был бить на убой), а на кровь уже слетались мухи, и не было понятно – жив он, или нет… Да, это жестко, но это правдиво…

На мой взгляд, Жалакявичус видел в героях некие прототипы, а именно: Алёхин – словно известный шахматист - аналитик, мастер расчётов разных вариантов и ходов. Таманцев, Тамань... герой, статный, уверенный, мощный. Блинов - первый блин комом… Через ошибки и просчёты молодой, зелёный, но на ходу набирающийся опыта, что и привело его к финальной развязке, где он подстрелил главного врага. А в целом - три богатыря, каждый своеобразный, но вместе - сила. И тут не до лекала с вестернов - это было глубоко и по-нашенски…

- Видели ли Вы материалы фильма?

- Съемки фильма были уже фактически завершены. И даже больше. Осталось снять только одну штабную сцену с генералом Егоровым и ещё что-то в павильоне Мосфильма, и после смерти Б. Бабкаускаса искали актёра-дублёра. Время для этого было – строилась декорация на «Мосфильме». Вот тут всё и началось… А фильм в черновом варианте был практически готов. Сроки сдачи картины торопили, так как всё, что сняли в Вильнюсе и Друскининкае пришлось переснимать, как я уже говорил, из-за брака проявки. Тут подключились друзья Жалакявичюса с Литовской киностудии. Группа уже к тому времени переехала на натурную площадку «Беларусьфильма» в Смолевичи. И я ночью переезжал из Литвы в Белоруссию и обратно, так как в Литве переснимались все проходы и проезды Блинова по городу режиссёром Грикявичюсом и оператором Печурой. Из-за уходящих сроков в экспедицию привезли монтажный стол и командировали монтажёра, и Витас монтировал весь материал на выезде. Я смотрел материал на монтажном столе с режиссёром, был также просмотр бракованного материала, чтобы я потом смог учесть недочёты при пересъёмке.

В Москву мы вернулись уже с практически готовым фильмом. Я пропустил год занятий и сразу окунулся в учёбу в ожидании вызова на озвучание…

- Как и когда Вы узнали о том, что съемки фильма остановлены? Какова была реакция съемочной группы?

- Вся наша съемочная группа была настроена на максимальный результат, все были уверены в том, что мы участвуем в съемках выдающегося художественного произведения. И когда нам осенью 1975 сообщили, что съемки «Момента истины» законсервированы (такая тогда сначала была формулировка), это, конечно же, огорчило всех…

- Поддерживали ли Вы какие-то дружеские отношения с режиссером и участниками съемок после 1975 года?

- Увы, как-то всё распалось… Мы ведь уже предвкушали будущий успех «Момента истины» – фестивали, встречи со зрителями и пр. А потом были настолько огорчены, что даже говорить и вспоминать о нашем «проекте мечты» было больно… Это нас, наверное, и разлучило… Правда, с Еленой Сафоновой мы потом еще не раз встречались во ВГИКе, куда она поступила на актерское отделение…

- Видели ли Вы экранизацию романа В. Богомолова 2001 года?

- Попытался смотреть, но сразу понял, что у М. Пташука фильм получился иллюстративным, многословным, по-моему, значительно хуже, чем у Жалакявичюса. Да и актёрский состав, мягко говоря, уступал нашему…

- Понимали ли Вы тогда, что роль лейтенанта Блинова может быть Вашим звездным актерским часом?

- Конечно, понимал. И я был исполнен гордости и радостного ожидания, когда в 1975 году своим собственными глазами видел на стене одного из центральных кинотеатров своего родного Краснодара рекламную афишу «Момента истины» со свой фотографией в роли лейтенанта Блинова. Разумеется, если бы этот фильм вышел на экраны страны в 1976 году, его ждал бы триумфальный успех. И моя актерская биография сложилась бы наверняка иначе…

- А что было после окончания Вами ВГИКа?

К сожалению, С. Бондарчук – в отличие от С. Герасимова – почти не практиковал съемки своих студентов в собственных фильмах, хотя однажды я снялся со своим Мастером в небольшом эпизоде в фильме И. Таланкина «Выбор цели», а потом он пригласил меня на небольшую роль коменданта Зимнего в его «Красных колоколах», где моим партнером в одной из сцен был Франко Неро…

Таким образом, на курсе я первым получил главную роль, но в результате на защите диплома в 1977 году показывался только в спектакле (роль Гаева в «Вишневом саде») без киноработ. Но после удара, нанесенного запретом фильмы «Момента истины», я не сломался, играл в Театре-студии Киноактера, работал в кино, на дубляже.

У меня был еще один актерский шанс – съемки в фильме, посвященном столетию Александра Блока («И вечный бой… Из жизни Александра Блока», 1980, режиссер Д. Барщевский – А.Ф.). Я снялся в заглавной роли, очень много надежд возлагал на эту работу, рассчитывая, что эта картина будет событием. Но, к сожалению, фильм получился режиссерски, иллюстративным и никакого общественного резонанса не вызвал…

А потом я покинул «Мосфильм» (последний фильм с моим участием был снят в 1986 году) и ушел трудиться в Русскую Православную Церковь. Сначала работал церковным садовником, затем стал заниматься экологическим ландшафтным дизайном при благоустройстве московских храмов и Свято – Троицкой Сергиевой Лавры. Эти работы были отмечены наградами конкурса «Лучший дворик Москвы». Далее мне удалось воссоздать традиции изготовления лампад из цветного стекла, фарфора и бронзы: сейчас мои работы есть практически во всех Христианских храмах по всему миру, в том числе в Иерусалиме и на Афоне. За церковные заслуги награждён орденами Русской Православной Церкви, медалями и грамотами различных выставок церковного искусства, так что можно считать, что в церковной среде я самореализовался…

Интервью брал Александр Федоров, март 2020 года

Продолжение поста В августе 44-го

Если честно, то я надеялся, что никто не попросит продолжения, т.к. за давностью лет много чего позабыл. Непосредственное прочтение романа и вытекающая из него история, которая побудила меня к написанию предыдущего поста, произошли 15 лет назад. Причём ещё в прошлый раз я допускал грубые ошибки, перепутав героев, но хорошо, что камрад @Katzhman вовремя замечал неладное. Так что этот пост-продолжение ни на что не претендует, не будет никаких доказательств или ссылок на первоисточники, но и котолампой обозвать мою дальнейшую писанину на это рука не поднимается, поэтому предупреждаю заранее…

Ах да, чуть не позабыл, пишу всё это специально по просьбе пользователей @crown25 и @a.viktorov если бы не они, то я бы промолчал )))

На чём мы остановились… поставили мне оценку отлично автоматом и отправили отдыхать… Да хрен там, это же военный ВУЗ, а курсант в военном ВУЗе – это собственность Министерства Обороны, которую надо использовать по полной (по крайней мере такой порядок был раньше). В армии существует правило, что незанятый солдат (курсант) – это потенциальный преступник, он всегда должен чем-то заниматься. Уже не помню какое мне поручили занятие, но всегда в таких случаях находилась какая-нибудь работа на кафедре, например, один раз я автоматом получил «отлично» по тактике на третьем курсе и за это пол дня на солнцепёке таскал песок, замешивал вручную раствор с другими коллегами-автоматчиками. Но это всё мелочи… главная цель сдать сессию. Ведь сдача сессии в моём случае это не просто академическое событие, это смысл бытия. Только при условии успешного завершения сессии получаешь право на отпуск. Отпуск в военном институте предоставлялся два раза в году, один раз зимой (15 суток) и один раз летом (30 суток). Зимой можно было вообще никуда не поехать, а летом могли отпустить на минимальный срок в 15 суток, а всё остальное время ты будешь сидеть в казарме. И поверьте, не было таких людей, которые не грезили бы отпуском, особенно при условии, что свободный выход за пределы института у нас появился лишь на 5 курсе, так что можно рассматривать первые 4 года, как 4 года строгого режима )))

Но сессию я закрыл в тот раз на отлично и благополучно был отпущен домой, а первый день отпуска по удачному стечению обстоятельств выпал на пятницу… И вот утром субботы, с легким шумом в голове, состоялся диалог с моей тётей по поводу жизни, учёбы и прочего. Между делом рассказал заодно, как оригинально я получил автоматом оценку по одной из дисциплин, на что получаю от неё следующую информацию:

Да, роман замечательный, тоже его читала. А ты знаешь, что прообразом одного из главных героев послужил реальный человек и этот человек жил здесь, он наш земляк ?!

Вот это поворот…

Далее был рассказ про то, что этот ветеран приходил к ним регулярно в школу накануне 9 мая, проводил беседы с учениками (была раньше такая практика при тогда ещё живых и социально-активных ветеранах). Рассказывал им, что лично был знаком с Владимиром Богомоловым и делился с писателем деталями работы СМЕРШа, т.к. сам ветеран в годы войны был контрразведчиком именно этого подразделения.

Я был, честно говоря, достаточно потрясён этой новостью. Особенно удивляло меня то, что настоящие герои – это обычные люди, которые, оказывается, могли жить чуть ли не по соседству от меня!!!

В дальнейшем естественно я решил проверить услышанное, надеясь найти на просторах интернета какую-либо подтверждающую информацию, что прообраз героя, например, как и я, родом из Татарской АССР, но, увы, поиски не увенчались успехом. Википедия и вовсе говорит, что многие реальные герои погибли ещё до окончания ВОВ. Единственным логичным объяснением для меня было следующее: образы капитана Алёхина или старшего лейтенанта Таманцева – собирательны, их нельзя приписать какому-то одному единственному человеку. И наверняка Владимир Богомолов беседовал не с двумя-тремя, а скорее всего с десятком бывших СМЕРШевцев и собственно благодаря этому, по крупицам формировались личности главных героев, с их характерами и профессиональными навыками.

Ну а версию о том, что ветеран, в советское время, мог из корыстных целей навыдумывать себе красивую легенду, чтобы потом ею бравировать, я отклоняю. Думаю, что если бы он лгал, то сотрудники КГБ оперативно нарыли бы на него достоверную информацию, так сказать по ещё горячим следам.

Что было дальше… а дальше отпуск пролетел как одно мгновение, снова надо было возвращаться на службу. Да-да, именно на службу, ведь период обучения в военном ВУЗе входит в трудовой стаж!

Далее я совершенно случайно на территории военного училища встречаю подполковника Овчинникова, поздоровался с ним и радостный сообщаю новые подробности «Момента истины». И снова на лице моего преподавателя неподдельное удивление и выпученные глаза. Но стоит отметить, что преподаватель на этот раз был не в военной форме, а в обычном гражданском классическом костюме. На что я получил пояснение, что подполковник Овчинников уже дембель, он вышел в запас, этим и объяснялась наша роковая встреча на территории военного госпиталя, он там как раз перед увольнением проходил специальную военно-врачебную комиссию…

С тех пор больше я подполковника Овчинникова никогда не видел.

P.S. На литературную премию или на Орден Красного Знамени я не претендую, поэтому прошу сильно не пинать )))

Роман принес Богомолову огромную популярность; неоднократно переиздавался, вызывая неизменный читательский интерес. Он посвящен работе одного из подразделений русской контрразведки в годы Великой Отечественной войны. Напряженный сюжет дает возможность сравнивать его с произведениями приключенческого жанра. Однако наряду с детективной линией в романе есть более глубокий план. Во время работы над романом Богомолов изучил огромное количество фактического материала. Он стремился быть предельно точным во всем, начиная с изображения "мелочей" в профессиональной деятельности контрразведчиков и заканчивая раскрытием характеров. Увлекательность в романе сочетается с реалистичностью (ключевая фраза: "момент истины" - является термином, взятым из словаря сыщиков, она способна выразить как существо романа, так и главное в работе самого писателя: стремление к правде).

Действие романа Владимира Богомолова разворачивается в августе 44-го на территории Южной Литвы и Западной Белоруссии в момент подготовки Ставкой Верховного Главнокомандования Мемельской наступательной операции, которая оказывается под угрозой из-за действия малочисленной группы агентов-парашютистов. В результате чего разворачиваются активные действия советских контрразведчиков по выявлению и устранению в собственном тылу столь опасного противника.

"Контрразведка - это не загадочные красотки, рестораны, джаз и всезнающие фраера, как показывают в фильмах и романах. Военная контрразведка - это тяжелая работа... четвертый год, по пятнадцать - восемнадцать часов каждые сутки - от передовой и на всем протяжении оперативных тылов..." Старший лейтенант Таманцев по прозвищу "Скорохват" о службе контрразведчика.

Владимир Осипович Богомолов (03.07.1926 - 30.12.2003). Родился в крестьянской семье в деревне Кирилловка Московской области.

В 1941 году окончил семь классов средней школы. В начале Великой Отечественной войны добровольцем пошел на фронт. Был воспитанником полка (его черты можно узнать в герое его первой повести "Иван"). В 1941 году получил первое офицерское звание. Был ранен, награжден орденами и медалями. Прошел путь от рядового до командира взвода разведки, - в конце войны исполнял должность командира роты, был офицером разведки полка. Богомолову пришлось пройти немало фронтовых дорог - Подмосковье, Украину, Северный Кавказ, Польшу, Германию, Маньчжурию. Служил в армии до 1952 года. Владимир Богомолов - писатель подчеркнуто одинокого склада. Принципиально не вступал в творческие союзы: ни писателей, ни кинематографистов. Редко давал интервью. Отказывался от любых выступлений. Снимал свое имя в титрах кинофильмов, прекрасно сделанных по его произведениям, даже из-за небольших разногласий с кинорежиссерами.

Литературная биография Богомолова началась в 1958, когда была напечатана первая повесть "Иван", опубликованная в 1958 году в журнале "Знамя". Она принесла автору признание и успех. Андрей Тарковский по повести снял знаменитый фильм "Иваново детство". Трагическая и правдивая история мальчика-разведчика, погибающего от рук немцев с полным сознанием исполненного профессионального долга, сразу же вошла в классику советской прозы о войне. Вторая повесть Богомолова - "Зоcя" появилась в 1963. События в ней также разворачиваются на фоне военной действительности. Ее сюжет построен на контрастах. В ней сталкиваются две стороны жизни - любовь и смерть, мечта и суровая реальность. Одновременно с повестью вышла в свет подборка рассказов-миниатюр: "Кладбище под Белостоком", "Второй сорт", "Кругом люди", "Сосед по палате", "Сердца моего боль".

Самое большое и знаменитое произведение Богомолова - роман "В августе сорок четвертого…" (второе название - "Момент истины"), законченный в 1973 году. Один из классических русских военных романов. Возможно, основные стилистические приёмы остросюжетного романа "В августе сорок четвёртого" повторены в НФ-повести "Волны гасят ветер" (1985-86) братьев Стругацких. Другое название романа - "Момент истины" (Момент истины - момент получения от захваченного агента сведений, способствующих поимке всей разыскиваемой группы и полной реализации дела; получение информации, способствующей установлению истины). В основу романа положены реальные события, отраженные в официальных документах того времени. Роман переиздавался более 100 раз и был дважды экранизирован, но из-за ряда сложностей к массовому зрителю дошёл только фильм "В августе 44-го" кинорежиссёра Михаила Пташука (2000).

Контрразведка СМЕРШ безуспешно пытается отыскать вражеских агентов. В основном поиском занимается группа капитана Алёхина, состоящая, включая самого капитана, из трёх контрразведчиков-оперативников, с приданными им грузовиком и водителем.

Первоначально поиски группы идут в обычном режиме - в тылу армии не так уж мало групп противника, дезертиров, местных националистов. Всё изменяется после того, как в Москве проводят дешифровку радиограмм группы и сопоставление почерка радиста с ранее полученными данными. Оказывается, что группа действует в тылах уже более месяца, ведёт наблюдение за железными дорогами и перемещениями войск, причём явно получает сведения от внедрённых местных агентов. В это же время в Москве планируют новое большое наступление. Сведения, переданные группой "Неман" противнику, могут привести к провалу крупную операцию. О деле "Неман" узнаёт сам Сталин. Поступает категорический приказ - любой ценой заставить группу замолчать. Дело берётся на контроль Ставкой верховного главнокомандования. В предполагаемый район нахождения группы "Неман" стягиваются силы войск по охране тыла, пограничников, сапёров, оперативников СМЕРШ. Управление контрразведки фронта получает фактически карт-бланш, по его требованию могут быть даже сняты войска с передовой. Единственное требование - приказ должен быть выполнен, иначе руководители операции по поимке агентов пойдут под трибунал. Готовится крупная войсковая операция в тылу фронта - чтобы найти агентов, или хотя бы их рацию, войсками будет прочёсан целый лесной массив. Непосредственные исполнители операции - группа Алёхина и его начальники, - понимают, что войсковая операция не нужна. В ходе неё, скорее всего, агенты будут убиты, и в результате останется нераскрытой агентура, сведениями которой они пользуются. Их единственная надежда - взять агентов до начала войсковой операции, причём непременно живыми, получить от них сведения и обезвредить всю резидентуру.

Роман этот - о людях, чьей профессией является борьба с вражеской агентурой, чей труд, кровавый и опасный, связан с насилием, борьбой, тайной.

"Их было трое, тех, кто официально, в документах именовался „оперативно-розыскной группой" Управления контрразведки фронта".

Так начинается роман Владимира Богомолова "Момент истины".

Они - во всем разные. В розыске они принимают участие каждый по-своему. У каждого - своя, порою едва заметная предыстория, но не нести ее с собой они не могут. Разве не объясняет очень многое в резковатом Таманцеве (по натуре отзывчивом, дружелюбном), в его недоверии к "прикомандированным" то, что он - безотцовщина. Натерпелся в детстве всякого, накопил горечи, - были поводы. Вот и привык "надеяться только на себя". И профессия, навязанная войной, пришлась ему по характеру.

Второй слой - это сквозной сюжет необычайно выразительных документов. Их роль в романе громадна. Не случайно через руки писателя прошли тысячи подобных документов. В документе жизнь отжимается, процеживается, концентрируется и конструируется под определенным углом зрения, для которого, например, "фактор человечности" не более как одно из многих слагаемых. В то же время документ, как мы видим, очень сильно влияет на весь ход событий. Документ влиятелен потому, что в него вкладывается вся мощь государства, его готовят такие крупные люди, как Поляков и Егоров, в него несут свою, потом и кровью добытую информацию такие, как Алехин и Таманцев.

Документ в романе - громадная сила, сгусток воли, знания, фактов. Он не исчерпывает жизнь и не способен сделать это, но дает ей стержень, облегчает действия людей в сложных обстоятельствах, порою просто отсекая все, что не идет к делу.

Два эти сюжета - личные судьбы людей и сюжет документов - текут вроде бы независимо друг от друга, но сопоставление, накладывание этих сюжетов создают впечатление громадной и суровой сложности жизни, жестоких законов ее борьбы, давая почувствовать, какой тяжкий груз личной ответственности" личного выбора и поступка ложится на плечи и на душу каждого человека.

https://xreferat.com/49/1465-1-roman-vladimira-bogomolova-mo...

Владимир Богомолов... Многие наверняка читали замечательнейший роман "Момент истины", переведенный на многие языки, переживший сотню изданий, смотрели одноименный фильм Михаила Пташука (слабенький, надо сказать). По его повести "Иван" Андрей Тарковский снял "Иваново детство".

Официальная биография:

В. Богомолов родился в 1926 году в деревне Кирилловке Московской губернии. В 1941 году окончил семь классов средней школы. Участник Отечественной войны. В Действующей армии был последовательно рядовым, командиром отделения, помкомвзвода, командиром взвода - стрелкового, автоматчиков, пешей разведки, - в конце войны исполнял должность командира роты. Награжден орденами и медалями.

Далее материалы Ольги Кучкиной:

1. КТО БЫЛ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК?

В ответ на эту https://www.kp.ru/daily/23432/35535/ публикацию пришли два письма.

Письмо № 1

“Прочитав статью "Победитель“ О. Кучкиной в Вашей газете, я не смогла сдержать свое возмущение. Сколько можно писать, не зная фактов, тиражируя бесконечно небылицы, окружая все большим и большим ореолом славы и чистоты человека, вся жизнь которого была фальшь и обман! Молчала до сих пор потому, что человека уже нет в живых и нельзя писать о нем плохо, но гибель брата требует правды… Н. Г. Холодовская”.

Письмо № 2

“…Я училась в школе, со мной учились две девочки, брат одной и сестра другой учились вместе с Володей Войтинским — теперь его знают как Владимира Богомолова… В его автобиографии очень много неправды… М. П. Петрова”.

Письма ошеломили.

В то же время не могла не признаться самой себе, что и у меня возникали вопросы при встречах с Богомоловым. Почему нигде или почти нигде нет его фотографий? Почему на самом деле не вступил в Союз писателей? Почему запрещал писать о себе?

Одна из “двух девочек”, брат которой учился вместе с Володей Войтинским, — художница Наталия Георгиевна Холодовская. К ней я и отправилась.

Н. Г. Холодовская:

— В конце 50-х я прочитала повесть Богомолова “Иван” и нашла в ней кусок о гибели Котьки Холодова. В Котьке Холодове я увидела моего брата Костю Холодовского. 2 февраля исполнилось ровно 60 лет со дня его гибели. Он воевал на 2-м Белорусском фронте, был механиком-водителем самоходного орудия, дошел до Польши. О том, как он погиб, нам написал оставшийся в живых Леонид Цыбик. При уничтожении Торунской группировки немцев три орудия оказались без поддержки пехоты, бой продолжался трое суток, удерживали два километра линии фронта, отбили 14 вражеских атак, машины горели. Брату не было и двадцати. Он учился в одном классе с Володей Войтинским. Так тогда звали Богомолова. Их было три друга, третий — Алеша Штейман. В этой же школе, № 64 Киевского роно на Знаменке, училась я, на четыре класса младше. Костя был самым младшим в классе, 1925 года рождения, так как поступил сразу во второй класс. Войтинский, как и большинство в классе, был 1924 года рождения, а не 1926-го, как он везде писал, и в 1941 году окончил не семь, а девять классов.

По словам обеих корреспонденток, Володя носил фамилию своего отца, профессора Иосифа Войтинского. Мать, Надежда Павловна, по первому мужу Богомолец, вовсе не украинка, как рассказывал Богомолов, а еврейка из Вильно, дочь адвоката, ее девичья фамилия — Тобиас. Иосиф Войтинский был репрессирован в 1937 году и погиб. У Володи тогда случился нервный срыв, в результате которого он попал в психиатрическую лечебницу.

Н. Г. Холодовская:

— Видимо, с тех пор он состоял на учете. За ним всегда водились странности, он всегда был очень нервным. Если не знал урока, мог выскочить из-за парты и выбежать из класса. У него было даже прозвище Пробка. Когда началась война, он с матерью и старшей сестрой Катей был в эвакуации в Татарской АССР, в селе Бирючевка Микулинского сельсовета Бу-гульминского района. Работал учетчиком в колхозе “Новый мир” до конца 1942 года. И вдруг неожиданно исчез. Мать считала его погибшим и была поражена, когда он после окончания войны явился живой и невредимый.

— Где же он был и что делал все эти годы?

— В том-то и вопрос!

— Может, он сбежал на фронт?

— Не знаю. Ведь у него была справка, по которой в армию не брали. Но я знаю, что нож, о котором написано в повести, он мог получить от Кости в 1944 году, и, значит, их пути пересекались.

— Этот нож мог быть художественным вымыслом.

— Нож существовал в нашей семье, и узнать о нем Войтинский мог только на фронте от Кости. Но главное было дальше. С 1951 года я работала художественным редактором Детгиза. Мы издавали повесть “Иван”. Прочтя ее, я была очень взволнована и захотела встретиться с автором. Каково же было мое изумление, когда, войдя в редакцию, я сразу узнала Войтинского. Меня он не вспомнил: ведь я была младше. Я спросила, вымышленные его герои или нет. Он ответил: вымышленные. Услышав о Косте Холодовском, насторожился. А когда я сказала, кто я, и назвала его Войтинским, пришел в ужас и пулей вылетел из редакции. Помню, все смотрели друг на друга с недоумением.

— Что с ним могло быть на фронте?

— Тут все таинственно. Он сам говорил, что прошел войну без единой царапины, а в то же время — что якобы сидел 11 месяцев в тюрьме с бандеровцами во Львове, ожидая вместе со всеми расстрела, а потом его кто-то вытащил. Но если бандеровцов расстреляли, а он вышел на свободу, значит, дело не совсем чисто.

— А вы с тех пор ни разу не пытались с ним встретиться?

— Как я могла это сделать? Он же недоступен был, близко к себе не подпускал. А “Ивана” он писал, между прочим, на даче моего однокурсника по Полиграфическому институту Леонида Рабичева.

Военные записки художника и писателя Леонида Рабичева только что появились в февральском номере журнала “Знамя”. Я позвонила Леониду Николаевичу.

Из автобиографии В. О. Богомолова:

“Отправиться в армию меня подбили двое приятелей, оба были старше меня, они и надоумили прибавить себе два года, что сделать при записи добровольцем было просто”.

Л. Н. Рабичев:

— Богомолов? Ну, он же фантазер!.. Мы познакомились в 1947 году. Тогда у него было две фамилии: Войтинский и Богомолец. Нас свел его близкий школьный друг Алексей Штейман, позднее известный художник-монументалист, женатый на Эрне Ларионовой, с которой был знаком я. Володя Войтинский-Богомолец ходил в литобъединение при журнале “Октябрь” и жил на Арбатской площади в доме, которого теперь нет. Там строили метро, было шумно, и он искал места, где писать. Я представил его своему знакомому профессору-американисту, и Володя жил две зимы у него на даче. Там он женился на своей первой жене Светлане Суворовой, которая родила сына Александра, почему-то отец позже переменил его имя на Иван. А с июня по сентябрь 1948 года я жил у себя на даче, а Володя жил у меня в квартире. В 1949 году он начал писать повесть “Иван” и все время расспрашивал меня про войну, а я ему рассказывал. Так что в его произведениях — моя война. Особенно — в “Августе сорок четвертого”. Там мой путь, путь моей армии. Я отдал ему для работы свыше ста моих личных писем, которые позже он мне вернул. Это уж потом он проехал по моему маршруту: Смоленск–Минск и так далее, чтобы все увидеть своими глазами. В чем его сила — в точности и систематике. Он много работал в архивах. Когда я пришел однажды к нему в гости, то был поражен: во всю стену от пола до потолка располагалась картотека на каждый день войны.

— А почему вы сказали, что он фантазер?

— Ну вот, у Алексея умер отец, швед, Штейман — шведская фамилия. И в день его смерти Володя вдруг говорит мне, какой это был плохой человек. А на поминках выступает и говорит, какой это был хороший человек. Я подхожу к нему, спрашиваю: Володя, как же так, когда ты говорил правду? Он, не говоря ни слова, поворачивается и уходит. С тех пор мы раздружились.

— Что же означают эти фантазии?

— Я не знаю. Я знаю только, что он придумал себе биографию. Командир отделения, помкомвзвода, ордена, медали — ничего этого не было. Он и в Союз писателей не вступал, поскольку надо было заполнять анкету. Есть воспоминания Бориса Васильева, как они вместе с Василем Быковым приходили в гости к Богомолову. Васильев пишет, что, когда заходила речь о войне, Богомолов молчал, улыбался и предлагал очень вкусные закуски. Не знаю, было это при второй жене или при третьей. Он любил женщин и пользовался у них успехом. Васильев считал, что он молчал, потому что у него была слишком тяжелая война.

— А могло быть, что он служил в войсках Смерш скрывал это?

— Нет. Хотя он мне говорил, что в конце 1942 года его мобилизовали и он попал в эти войска, но пробыл в них всего ничего, так как рассказал какой-то анекдот, и его посадили, при этом били сильно по голове, отчего он получил инвалидность и ходил со справкой.

— Школьные друзья объясняют происхождение справки по-другому.

— Я же говорю, он фантазер. Он был талантливый человек. Он начал писать про войну и отождествил себя со своими героями. Он сочинил себя. Имеет человек право сочинить себя? Я считаю, что это подвиг — сочинить человека!

— У вас есть фотографии той поры?

— У меня есть снимки, где все мы в маскарадных масках. У нас были бесконечные маскарады.

…Я решила, что не отрекусь ни от одного слова в “Победителе”. Моей задачей было честно записать наши разговоры и честно выразить отношение к писательскому дару и свойствам характера писателя Владимира Богомолова.

Тайна, которая чудилась мне, существовала:

был отец, репрессированный и расстрелянный;

был нервный срыв; 

были странные фантазии впечатлительного, художественно одаренного человека.

Но вся ли тайна открылась?

Почему-то мне казалось, что в этой истории рано ставить точку, что нам напишут и другие люди, знавшие подлинную и, возможно, еще более драматическую, чем это представляется, жизнь замечательного писателя Владимира Богомолова.

Как в воду смотрела.

Однако смысл появившихся писем был совсем иной, нежели я ожидала.

2. “АВТОБИОГРАФИЯ

ВЫМЫШЛЕННОГО ЛИЦА”

Он был уникален, этот удивительный Владимир Богомолов, оставивший нам загадку, над какой уже схлестнулось множество людей — всерьез, до крови (литературной, слава Богу).

В “Комсомольскую правду” и в “Литературную газету” обратились возмущенные люди. “Камнем в нашу Святыню” поименовала опубликованные материалы группа товарищей, выступившая с коллективным письмом в лучших советских традициях. “Затаившиеся комплексы журналистки”, “клевета”, “претензии трамвайного контролера к безбилетнику” — в адрес Н. Г. Холодовской, автора письма в “КП”; “беспредел” — в адрес Л. Н. Рабичева, поведавшего послевоенную биографию Богомолова; “ерничают и глумятся”, “оболгав”. Короче, руки прочь.

Почему? Разве желание знать правду постыдно, неприлично? Не частного лица дело касалось — публичной личности такого масштаба, которая принадлежит уже не себе, не семье, а истории культуры. Не жажда “разоблачения” — движитель (о чем писала и о чем знаю внутри себя), а глубокий интерес к литератору, прожившему — как делалось все яснее — драматическую, если не трагическую жизнь. Нам оппонировало несвободное, зажатое, номенклатурное сознание.

Еще когда завеса лишь слегка приоткрылась, мое отношение к литературному наследию Богомолова нисколько не изменилось. Сегодня, когда мне известно гораздо больше (и есть уточненные данные), трагизм судьбы человека по-новому высвечивает достижения писателя.

“Клеветники” захотели отнять у Богомолова военную биографию — вот главный тезис разгневанных оппонентов.

Но ни Леонид Рабичев, офицер-фронтовик, художник и писатель, близкий друг Богомолова в 50–70-е годы, ни известная художница Наталия Холодовская не походили на клеветников и лгунов. Один — светлый, добрый человек, который любил Богомолова и впервые заговорил о прошлой жизни только потому, что его об этом спросили. Другая — понимая, что факты жизни Богомолова искажены, хотела всего-навсего восстановить истинное положение дел.

Тем не менее их свидетельства были названы “облыжными обвинениями”. Намерения приписывались те, которые подсказывало разыгравшееся воображение.

Тон, в духе прокурора Вышинского, оставляю без внимания. Внимание пришлось сосредоточить на опубликованной оппонентами страничке из военного билета Богомолова.

“Июнь–октябрь 1941 г. — курсант Воздушно-десантной школы.

С ноября 1941 г. по апрель 1942 г. — командир отделения разведки 6-го гвардейского Воздушно-десантного полка.

Апрель 1942 г. — ранение и контузия…”

Разночтения ставили в тупик.

Не оставалось иного выхода, как искать документы, опровергающие или подтверждающие одно или другое.

И они появились.

Документ № 1 — из Архива военно-медицинских документов Военно-медицинского музея Минобороны РФ:

“В архивных документах госпиталей, располагавшихся в г. Бугульме (Татарская АССР), сведений о лечении Богомолова (Войтинского) Владимира Иосифовича (Осиповича) за 1942–1943 гг. не имеется.

Документы госпиталей поступили на хранение не в полном объеме.

В общем алфавитном учете (неполном) раненых и больных, лечившихся в госпиталях в период Великой Отечественной войны, Богомолов (Войтинский) Владимир Иосифович (Осипович) не значится.

Материалов, касающихся лично Богомолова (Войтинского) В. И. (О.) в фондах музея нет”.

Документ № 2 — из Центрального архива Минобороны России:

“Сообщаем, что 6 гв. воздушно-десантный… полк 1 гв. воздушно-десантной дивизии был сформирован 13.12.42 г. на базе 9 гв. воздушно-десантной стрелковой бригады.

9 гв.вд сбр была сформирована в августе 1942 г… и в состав действующей армии не входила.

В книгах учета офицерского, рядового и сержантского состава за 1943–45 гг. Богомолов (Богомолец, Войтинский) В. О. не значится…”

Документ № 3 — из Архивной службы Вооруженных сил Российской Федерации:

“В картотеках по учету офицерского состава, по учету политсостава и по учету награжденных В. О. Богомолов, В. И. Войтинский, В. И. Войтинский-Богомолец не значится. Личного дела офицера В. О. Богомолова (Войтинского) на хранении в архиве не имеется”.

Документ № 4 — из Российского государственного военного архива:

“Сообщаем, что по Вашему запросу были тщательно изучены:

1. Коллекция личных дел офицерского состава войсковых частей НКВД–МВД СССР.

2. Картотека служебных карточек офицерского состава войск НКВД–МВД СССР.

3. Картотека учетно-послужных карточек рядового и сержантского состава войск НКВД–МВД СССР.

В учетных данных Российского государственного архива на личный состав пограничных, внутренних и конвойных войск НКВД–МВД СССР Богомолец (Войтинский, Богомолов) Владимир Иосифович (Осипович) не значится”.

Документ № 5 — из Центра розыска и информации Общества Красного Креста:

“Сообщаем, что по материалам картотеки на лиц, эвакуированных во время Великой Отечественной войны, находящейся в нашем Центре, значится: Войтинский Владимир Осипович. Год рождения 1924. Национальность русский. До эвакуации проживал по адресу: Москва, ул. Фрунзе, д. 13, кв. 9… эвакуировался 26 июля 1941 г. в Татарскую респ. Бугульминский р-н с. Бирючевка…”

Документ № 6 — оттуда же:

“Проживаю в Татарская респуб. селе Бирючевка… Работаю колхоз └Новый мир“… 15 мая 1942 г. (учетная карточка эвакуированного Владимира Осиповича Войтинского)”.

Примем во внимание возможную неполноту данных, о чем прямо сказано в документе № 1.

Но чтобы ни единого упоминания!

Ни наградных листов.

Ни свидетельств о ранениях.

Полк сформирован гораздо позже, чем якобы начинает служить в нем Богомолов. В войсках НКВД (о которых тоже думалось) не служил. Дата эвакуации из Москвы — 26 июля 1941 года.

Многие из тех, с кем приходилось беседовать в процессе поисков, высказывали то же предположение, что и мне приходило на ум: Богомолов сознательно ограничивал свои контакты, свою публичность, не заполняя анкет, не давая интервью, не снимаясь, уничтожая или прося уничтожить фотографии, если случайно попадал в объектив (потому так мало его фото).

Документ № 7 — из Центра общественных связей ФСБ:

“В ответ на Вашу просьбу в отношении возможности нахождения и ознакомления с биографическими архивными материалами в отношении Войтинского Владимира Иосифовича сообщаем следующее.

В соответствии со ст. 11 Федерального закона от 20.02.95 г. № 24-ФЗ “Об информации, информатизации и защите информации” имеющиеся на хранении в Центральном архиве ФСБ России документы в отношении граждан (персональные данные) относятся к категории документов, содержащих конфиденциальную информацию ограниченного доступа…”

Что же происходило в этой жизни? Что заставило таиться, менять биографию?

И мне, и другим Богомолов признавался, что у него простая мать, что воспитывал его дед в деревне. “Внук полного Георгиевского кавалера”, — констатирует и оппонент. Помните, кавалер стоял у верстака, пилил, строгал, был суров, деревня его боялась, мальчишку бил смертным боем, если тот что-то делал плохо, а кого-то из местных так просто убил, за что и отсидел на каторге.

Из автобиографических заметок: “…дед в 25 лет вернулся с русско-японской войны кавалером двух Георгиевских крестов… в 1916 году стал полным Георгиевским кавалером”.

И опять я восхищаюсь убедительностью и реалистичностью деталей, которые выдают незаурядный творческий дар (“В кригере” — тот же сюжет!).

В действительности его отец — Иосиф Савельевич Войтинский, известный юрист-правовед, крупнейший специалист по зарубежному трудовому праву, автор учебника по советскому трудовому праву, родился в семье преподавателя математики реального училища, впоследствии профессора Лесного института, либерально мыслящего разночинца. Мать, как уже говорилось, — Надежда Павловна Тобиас, дочь юриста из Вильно. В первом браке она сопровождала мужа в длительной командировке во Францию. Знала французский. Дружили семьями с Семашко. Когда муж получил перевод в Аргентину, отказалась поехать с ним и вернулась в Россию. Замужем за Войтинским не была, сына родила вне брака, но Иосиф Савельевич признал ребенка, дал ему свою фамилию, навещал его, мальчик бывал в семье отца.

Где же тут место деревенскому деду-каторжнику, если питерский дед всю жизнь преподавал в Питере и сведений о его военной карьере нет, а успешный виленский стряпчий Пинхус Беркович, он же Павел Борисович, должен был родиться в 1880 году (“в 25 лет вернулся с русско-японской войны”), и тогда выходит, что мать Володи появилась на свет у семилетнего отца (год ее рождения — 1887-й)…

Дядя Володи Войтинского — Владимир Савельевич, известный экономист и статистик, когда-то убежденный большевик, порвал с “красными” и перешел на сторону “белых”. В 1918 году эмигрировал. Ясно, что это крайне осложнило жизнь родни. Сестру Иосифа и Владимира, Надежду Савельевну, известную художницу, близкую к “Миру искусств”, арестовали в 1938 году по статьям 58-10 и 58-11 (антисоветская агитация и пропаганда, деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления). Через год, к счастью, освободили. В 1938-м был арестован Иосиф Савельевич. В 1940-м — осужден.

А дальше опять возникает Татарская АССР, город Казань. В “Книге памяти Татарстана” вычитываем трагические подробности о конце Иосифа Савельевича Войтинского: он погибает в Казани, в психиатрической больнице, в 1943 году.

Допросы и пытки сломили его психику. Произошла потеря памяти. Он перестал узнавать близких.

Вполне вероятно, что сын, бывший поблизости, захотел увидеть отца. Можно вообразить себе потрясающую сцену встречи с больным отцом нервного, впечатлительного юноши…

Эта ли тайна или другая сформировала внутренний мир, который мог разрешиться чем угодно, а разрешился в итоге счастливым для него и нас образом — литературой!..

Одноклассница Володи Войтинского употребила то же слово — тайна. Она сказала: я хочу, чтобы вы знали, что в жизни Володи была тайна, но мама и сестра Володи умоляли нас, чтобы мы никогда об этом не говорили, и мы молчали, потому что нас просили молчать…

Помимо личной катастрофы, существовала опасность катастрофы социальной: фамилия Войтинский не сулила ничего хорошего. Сводный брат Богомолова, Валентин Иосифович Богомолов, напоминает, что в конце 40-х начались репрессии против членов семей ранее репрессированных. Ада Львовна Левидова, дочь Надежды Савельевны Войтинской, живущая в Санкт-Петербурге, приводит слова Владимира Осиповича Богомолова, прозвучавшие в последнюю встречу: я больше не Войтинский, я Богомолец…

Оппоненты нынче развернулись: да кто ж этого не знает! Не знали. И меня укоряли: ты с ума сошла, какой Войтинский, какой Богомолец!.. Сейчас подтверждают, что в 1953 году Войтинский принял фамилию матери Богомолец, а в 1958-м вошел в литературу как Богомолов.

Отсечь свое прошлое. Отсечь свой род. Целую жизнь провести, как в окопе, зорко вглядываясь в передвижение людей, фактов, событий, “отстреливаясь” при любом тревожном поводе. И — писать. Сколько мужества, сколько горечи и какое одиночество. Личная и общая история переплелись корявыми корнями.

Война тянула к себе Богомолова. Войной был пропитан. Войну избрал как стержневую основу творчества. И одержал победу. Он был гений систематики. Как добывал документы в архивах — излагал со смешком игрока, обыгравшего всех. Зато и знал войну как никто. Его сила — в правде факта, правде документа.

Война тянула…

По рассказам одноклассников, он исчез в 1943 году. Надежда Павловна думала, что уже никогда не увидит сына (если б он лежал как военный человек в госпитале в Бугульме, она бы наверняка об этом знала; раньше он лежал там — но не из-за ранения, а по болезни). Она считала, что его уже нет в живых, и была потрясена, когда он вернулся после войны. Где был? Можно опереться на те же автобиографические заметки. Но если начало — легенда, как быть уверенным, что не легенда — продолжение?

Я обратилась к однополчанам Владимира Иосифовича Войтинского, если они есть: откликнитесь, пожалуйста, расскажите о нем то, что знаете. Обратилась я и к Раисе Александровне, вдове. Вполне допуская, что даже близкие могут не знать подлинной биографии своего знаменитого родственника. Наследникам ФСБ откроет свои архивы. Если военное прошлое Богомолова было секретным, данные такого рода рассекречивают через пятьдесят лет. Почему бы ФСБ не подтвердить военных подвигов автора “Момента истины”? Давайте сотрудничать.

Ответа ни от кого пока не последовало.

Говорю еще раз: вновь открывшиеся обстоятельства нисколько не унижают, а, напротив, только укрупняют и драматизируют эту фигуру. Речь не о расследовании, а об исследовании, о желании воссоздать для будущих поколений реальную судьбу писателя.

Я бесконечно дорожу книгой, которую он сам пожелал подарить мне, и надписью, сделанной твердым почерком: “Ольге Андреевне Кучкиной на добрую память от автора, с уважением, симпатией и самыми лучшими пожеланиями. Богомолов”.

Я отвечала и отвечаю этому неординарному человеку тем же, что бы ни думали те, кто хочет почему-либо думать иначе.

P. S. …Уже когда все было кончено, то есть сказано (с горечью), и приведены (с горечью же) полученные документы, в некоей газете выступил некий журналист с вторичным пылким указанием: снова отойти от святыни. С цитированием той же “коллективки” и игнорированием фактов – не в них, дескать, дело. А в чем? Кто-то когда-то сказал ему (возможно, пошутив), что у него честь белого офицера, с тех пор он вообразил себя как бы уполномоченным от всего белого офицерства судить других, не столь, в его рассуждении, белых, возводя субъективную напраслину и не отдавая себе отчета в бесчестии, какое из того проистекает. Стоять на страже мифа в противовес фактам – из жизни не белой России, а Советского Союза. Но Бог ему судья.

Упоминаю его текст исключительно потому, что одно место в нем меня потрясло: “Жена (не хочу говорить — вдова) Раиса Александровна задумала памятник без лица”.

Памятник без лица! О Господи!

Журналист комментирует дело так: “…Богомолов свой облик не тиражировал. Если кто-нибудь пытался его фотографировать, закрывал лицо руками или поворачивался спиной. Одна из многих странностей его натуры. Раиса Александровна – врач, не скульптор, она не могла знать, какой памятник нужен, знала, какой не нужен”.

“Странность натуры” объяснена: “автобиография вымышленного лица”.

Но вот то, что жена “задумывает памятник без лица”, “зная”, почему лицо “не нужно”… Метафизический смысл вырывается наружу и проступает сам по себе, помимо воли написавшего именно это и именно такими словами невольника “чести”.

Источник http://magazines.russ.ru/neva/2006/1/ku19.html