Учебка в Вермахте
Доброго времени суток!
Очень давно я не писал то, с чего, собственно, начал, а именно - посты по военной истории. И вот, сегодня я решил восполнить этот пробел и написать что-нибудь. Долго думал, копошился во всяческих источниках и решил-таки написать небольшой очерк о подготовке новобранцев в учебных воинских частях Вермахта.
Ядром немецкой подготовки было последовательное и повсеместное насаждение доктрины, направленное на выполнение действующих инструкций, которым все немецкие солдаты, независимо от родов войск, должны были обучаться и следовать.
Приверженность этой современной, единообразной и реалистичной доктрине, надежно сохраняемой в учебном пособии по руководству войсками (Truppenfuhrung), изданном в 1936 году, была одной из самых сильных сторон германской армии. Разработанная в начале 30-х годов, эта доктрина была лишена ограниченности, свойственной доктринам отдельных родов войск, и представляла собой целостный набор мероприятий для армии в целом.
Крепость и дальновидность природы этой доктрины внесли значительный вклад в военные победы, которых Германия добилась в первые годы Второй Мировой войны.
Войска тренировались в любую погоду и в любое время суток. Боевая подготовка, к тому же, была по-настоящему опасной, поскольку учения с применением боевых патронов были делом обычным, так как боевые условия требовалось воссоздать максимально реалистично. Таким образом, на тренировочных полигонах германские солдаты подвергались реальной опасности. И в самом деле, в ходе подготовки немецкие военные считали один процент потерь со смертельным исходом необходимой платой за то, чтобы позднее, на поле боя, можно было сохранить больше солдатских жизней.
Среди основных принципов германской доктрины был упор на индивидуальное руководство и инициативу. В учебном пособии акцент делался на том, что обозначалось немцами как «тактика, ориентированная на выполнение задачи». То есть, в соответствии с этой доктриной, старшие командиры должны были ставить перед подчиненными основные задачи, которые те должны были осуществлять, действуя по собственному усмотрению и используя свой опыт. Такой подход обеспечивал максимум гибкости и самостоятельности действий. Младшие офицеры не просто заучивали «учебные» решения проблем, с которыми они могли столкнуться, — их учили думать самостоятельно, применять свои военные знания и умения, быть уверенными в своих решениях и действовать в соответствии с ними.
Тренировочные лагеря, или учебки, для новобранцев быстро получили мрачную репутацию за царившие в них жестокие порядки. Тем не менее, необходимость таких учебок ясно показала Первая Мировая война. Здесь новичков гоняли унтер-офицеры, большинство из которых являлось ветеранами Первой Мировой войны. Ветераны с неизменным солдатским юморком, дружественными мерами физического внушения учили новичков рыть окопы и траншеи, утверждая, что только зарывшийся в землю солдат способен выжить на поле боя и
не поддаться панике. Девиз унтер-офицеров был прост: "Schwib spart Blunt", что в переводе означало: "Пот сохраняет кровь".
В течении 16 недель рекруты проходили курс молодого бойца, на тот момент это был самый эффективный курс первоначальной подготовки. В курсе молодого бойца учитывались новации, внедренные в армию Сектом.
Генерал Ганс фон Сект стал главнокомандующим германской армией 2 апреля 1920 г. Перед ним стояла задача преобразовать германскую армию согласно условиям Версальского договора в 100-тысячный Reichsheer. Сект творчески осмыслил изменения в тактике и стратегии, привнесенные в годы Первой Мировой войны техническими новинками: пулемётами, колючей проволокой, танками. Сект сделал упор на танки и артиллерию,
грядущая война по мнению Секта должна была стать манёвренной. Опыт Первой Мировой войны показывал, что прорыв обороны противника как раз и являлась самой сложной задачей, к разрешению которой немцы подошли ближе других воевавших наций. Германские манёвренные штурмовые группы (Sturmgruppen) в 1918 г. не единожды добивались успеха. Сект считал, что победу можно достичь при использовании манёвренности крупных комбинированных сил: кавалерии, пехоты, полностью моторизованных соединений, пулемётов и артиллерии.
Генерал Ганс фон Сект оставался во главе новой германской армии до 7 октября 1926 г. Сам Сект отдавал свои симпатии кавалерии, но именно этот старый конник заложил основы будущего механизированного Вермахта.
Помимо общевоинских дисциплин, велась обработка молодого поколения в духе непреходящих морально-политических ценностей НСДАП. Распорядок дня планировался так, чтобы у бойцов не оставалось и часа свободного времени. День начинался с утреннего туалета и построения на плацу. Затем - строевые занятия, изучения видов униформы, упражнения с холодным и огнестрельным оружием, гранатами, полевые учения. Новобранцы совершенствовали навыки работы с топографическими картами, учились по военному чётко составлять письменные донесения и рапорты, выполнять описания местности и составлять разведсводки. Также личный состав периодически просматривал учебные кинофильмы.
Германская армия шла в разрез с традициями солдат-"винтиков". В рекрутах развивали инициативу и прививали чувство долга перед боевыми товарищами и Рейхом. В результате на выходе курса молодого бойца появлялся воин, способный грамотно действовать в составе пехотного отделения.
День начинался в 5 часов утра. Капралы и ефрейторы не церемонились, вытряхивая молодняк из кроватей. До завтрака бойцы успевали заправить кровати, выровнять по нитками кровати, отбить кромки на одеялах, одеться, побриться и умыться. Во многих частях капралы выводили личный состав на утренний моцион, который как правило совершался бегом в ускоренном темпе.
Завтрак, кофе с бутербродом, завершался в 6 ч 45 минут. Целых 15 минут солдаты могли заниматься своими делами. Война – войной, но обед по расписанию. К завтраку армейская аксиома не относится. Завтрака бойца могли лишить за провинности, в полевых выходах часто не удавалось позавтракать. Рекруты часто жаловались на ощущения голода. Проще говоря, они были готовы есть что угодно и когда угодно. Поразительно, но жуткие ощущения первых дней службы многие пронесли через всю войну. Даже ужасы Восточного фронта не заслонили ужас лишения завтрака. Бесконечные тренировки до седьмого пота также не способствовали росту морального духа у новобранцев. Но «пот сохраняет кровь». Важность тренировок на войне осознали все.
Ежедневно читались лекции. Солдатам прививали чувство товарищества, моральной стойкости и беспощадности к врагам Рейха в духе НСДАП. Тактические приемы на лекциях не прорабатывались. Согласно германской концепции, учить военному делу настоящим образом следовало в поле, а не в классах.
Ежедневно утром и вечером отводилось время на строевую подготовку. Вечером в течение часа – физподготовка, часто – огневая подготовка. Стрельбе уделялось огромное внимание.
Обед (Mitagessen) случался ежедневно в 12 ч 30 минут. До и после обеда солдаты могли немного перевести дух и даже поспать.
В 13 ч 30 минут личный состав собирали на плацу на осмотр, получение внушений, взысканий и указаний. Первоначально личный состав осматривал взводный фельдфебель, затем старшина роты, а уже потом появлялись отцы-командиры в офицерском звании. Взводных и ротных простые солдаты лицезрели не так уж и часто. Опять же по германской концепции непосредственное руководство солдатами в бою возлагалось на унтеров, в то время, как офицерам полагалось управлять снаряжением. Солдат учили побеждать без офицеров.
Вечер отводился на чистку и приведение в порядок воинской формы, снаряжения, амуниции и оружия. Также вечером производилась уборка казармы.
А вот что о подготовке в учебках пишут очевидцы.
Из мемуаров Михаэля Брюннера "На танке через ад. Немецкий танкист на восточном фронте".
...Теперь я испытал такую военную муштру, которую просто считал невозможной. Мы сразу же выучили отрывистые «Так точно!», «Смирно!», «Есть!». Потом нас запугали, замучили, задергали командами, выдрессировали и деморализовали. По три часа мы маршировали в надетых противогазах и при этом должны были непрерывно петь песню «Как прекрасно быть солдатом!». Потом над нами издевались над каждым по отдельности или над целыми группами сразу.
Во время занятий на технике один из рекрутов хотел укрепить на танке магнитную лампу. Она упала, а рекрут ругнулся: «Вот дрянь!» Инструктор унтер-офицер приказал ему встать «смирно», гладить лампу, словно собаку, и при этом приговаривать: «Я больше никогда не буду называть тебя дрянью!» Так он потом и стоял в танковом боксе с лампой в руке, гладил ее и непрестанно приговаривал: «Я больше никогда не буду называть тебя дрянью!"
Рядом с нашим кубриком в казарме была комната унтер-офицера. Когда ему вечером было нужно пиво или сигареты из буфета, он стучал кулаком в стену. Немедленно один из рекрутов должен был постучаться в его дверь, представиться по званию и фамилии, в готовности выполнить его приказ. Часто находившиеся в помещении не могли договориться, чья очередь выполнять приказ, начинали спорить. И если через несколько секунд после стука никто не входил в комнату унтер-офицера, то он появлялся сам со злобной физиономией и начинал:
— Что, никто не хочет?
Потом следовала ругань и какой-нибудь приказ вроде:
— Всем построиться в коридоре с табуретками «на караул»!
Через минуту мы стояли в коридоре с табуретками в вытянутых руках. Затем он гонял нас по казарме, постоянно командуя «ложись!» и «смирно!». Потом мы должны были подниматься по казарменной лестнице на получетвереньках с табуретками в руках, то есть опираясь только на колени и локти.
Другой любимой ответной реакцией того унтер-офицера, авторитет которого основывался только на галуне, нашитом на воротник, была игра в «сарасани», или в «бал-маскарад», которую он считал веселой, и лицо его расплывалось в широкой ухмылке. При игре в «сарасани» рекруты должны были быстро переодеваться из полевой формы в повседневную, затем в спортивный костюм, потом в танкистскую форму, а потом — в парадно-выходную. Ее пестрые обшлага, петлицы и серебряные пуговицы делали ее похожей на костюм циркового укротителя, поэтому солдаты прозвали ее по названию цирка «Сарасани».
На наш взгляд, бесчеловечная тирания, естественно, не имела ничего общего с военной подготовкой или воплощением идеологической доктрины. Она была скорее выражением жестокого и недостойного воспитания солдат. Прусские военные «добродетели», такие как точность, дисциплинированность, стойкость, пагубно соединились здесь с требованиями Гитлера «к лучшему солдату мира».
Можно легко себе представить, как тот же воинственный унтер-офицер, направленный служить в другое место, например в охрану концлагеря, опьяненный предоставленной ему властью над жизнью и смертью, быстро превратится в палача.
В страхе и неопределенности проходили каждый раз поверки. Все, что находилось в казарме, начиная от пола, столов, табуретов, кроватей, шкафов и кончая самими солдатами, могло быть в любой момент проверено на чистоту и порядок. Так проверялось, чтобы солдат не только заправлял постель, но и чтобы подушки и одеяла были выровнены по ниточке. Каждый раз мы сбрызгивали водой пододеяльники, чтобы их можно было разгладить. Тем не менее то, как мы заправляли постели, никогда не нравилось нашему унтер-офицеру, взводному фельдфебелю или главному фельдфебелю — старшине. Тогда все, из чего состояли постели: одеяла, простыни, солома из матрасов — разлеталось по казарменному помещению. Как-то раз во время проверки шкафов, когда я в дрожащих вытянутых руках представлял на проверку ботинки, фельдфебель заорал на меня:
— И это вы называете чистить?
Потом он тут же распахнул окно, схватил мои ботинки и выбросил их во двор с третьего этажа. В другой раз я видел осмотр шкафов солдат, выбранных кандидатами на учебу в офицерской школе. Молодые солдаты должны были на плечах нести довольно тяжелые шкафы на плац, чтобы предъявить их для проверки. Все содержимое этих шкафов, конечно же, попадало и перемешалось, и это дало командирам возможность продемонстрировать всю свою силу. Таким образом, молодые солдаты, которые вскоре сами смогут отдавать приказы унтер-офицерам, были «выведены на показ».
Прежде чем покинуть помещение, мы должны были всегда запирать шкаф. Если он оставался открытым, то это был проступок — «совращение на кражу у товарища» и за него наказывали. По логике, которую я, как и многое другое во время этой подготовки рекрутов, так и не смог понять.
Иногда, в зависимости от настроения главного фельдфебеля, утренний осмотр превращался в издевательства с непредсказуемыми придирками. Ему, например, могло показаться, что пряжка ремня недостаточно блестит, что неправильно повязан галстук или что он недостаточно чист, что волосы недостаточно коротко пострижены. Или, как уже упоминалось, ему просто попадался абитуриент — сразу же следовало наказание в виде многочисленных «лечь — встать», «прыжков по-заячьи» или бега вокруг казармы.
Мне особенно запомнился тщедушный солдатик, который в полной выкладке, то есть в стальном шлеме, с ранцем и винтовкой, должен был карабкаться на высокий ящик с песком, который был установлен перед окнами полуподвала с целью защиты от разрывов авиабомб. Забравшись наверх, он должен был встать по стойке «смирно» и кричать: «Я — позор для германского Вермахта!» На что главный фельдфебель хладнокровно повторял приказ: «Громче!» Это продолжалось до тех пор, пока бедный малый совсем охрип. Вид этого маленького солдата на ящике с песком, запуганного, чуть не плачущего, из последних сил пытающегося достаточно громко крикнуть, был очень жалким. Его вынужденное признание было скорее позором для Вермахта.