БЕЛЫЙ. А хочешь жениться?

МАКСИМ. Да кто же жениться не хочет? Я тоже не против. Но лучше без детей и прочих обязанностей.

БЕЛЫЙ. Ха! Такого не бывает. Когда женишься, у тебя никаких прав нет, одни обязанности. Ладно, хватит языком болтать. Доставай бутылки.

Максим достаёт пустые бутылки и две канистры с жёлтой жидкостью. Белый через воронку начинает разливать её по бутылкам.

МАКСИМ. Блин, я тряпки забыл взять.

БЕЛЫЙ. Да возьми с любой кровати простыню и разрежь на длинные полоски. У вас тут три кровати. На много коктейльчиков хватит.

МАКСИМ. Я тогда с кровати новенького возьму.

Максим подходит к кровати Богдана, снимает простыню. Потом садится на кровать и берёт с тумбочки книгу.

БЕЛЫЙ. Чего ты застыл?

МАКСИМ. Да по ходу дела, Богдан на каникулы не уезжал. Тут живёт до сих пор.

БЕЛЫЙ. Какой Богдан? Ты же говорил, что нет никого в комнате.

МАКСИМ. Новенький наш, в мае заселился. Да нормальный он, не переживай.

БЕЛЫЙ. И когда этот нормальный придёт?

ЭПИЗОД ШЕСТОЙ

Открывается дверь. Входит Богдан.

БОГДАН. Здрасьте!

БЕЛЫЙ. Забор покрасьте. Ты чего не на каникулах?

БОГДАН. А вы кто?

МАКСИМ. Привет, Богдан! Это мой приятель. Знакомься: Тимур Белый. А это Богдан Бойко, студент по обмену из одной европейской страны.

БЕЛЫЙ. Проходи, поможешь.

БОГДАН. Макс, а ты чего мою простыню схватил?

МАКСИМ. Надо. Ты же не против пожертвовать простыню для нужд революции?

БЕЛЫЙ. Думаю, что он не против.

Богдан подходит к кровати Максима и снимает с неё простыню.

БОГДАН. Для нужд революции мне ничего не жалко. Макс, ты же не против пожертвовать свою простыночку для жертв революции? А то мне за свою отчитываться придётся.

МАКСИМ. Э-э-э, положь!

БЕЛЫЙ. А ничё так у тебя приятель. Сразу видно, наш человек. Молодец! Ориентируется на местности.

МАКСИМ. Да ладно, давай и мою простыню. Тут бутылок много.

БЕЛЫЙ. Нарезай на полоски.

БОГДАН. Зачем? Вы чего вообще тут делаете?

МАКСИМ. Ты, может, не знаешь, но в приютившей тебя стране сегодня выборы.

БЕЛЫЙ. Богдан, мы коктейли Молотова делаем. В курсе, что это такое?

БОГДАН. В курсе. Полбутылки бензина, полбутылки солярки.

БЕЛЫЙ. Ого! Откуда такие познания?

БОГДАН. С Майдана.

БЕЛЫЙ. Так тебе сколько лет? Ты на Майдан ещё в памперсах ходил, наверное.

БОГДАН. В школу я ходил, а майданил мой старший брат.

МАКСИМ. Блин, да у тебя прям биография, как у Ленина. Старшего брата жандармы расстреляли?

БОГДАН. Не, он в армии сейчас служит.

БЕЛЫЙ. Короче, ты с нами?

БОГДАН. А сколько платите?

МАКСИМ. Мы за идею.

БЕЛЫЙ. Ну, идею всегда надо финансово поддерживать. Твоему брату двадцать гривен в час платили, насколько я помню. Тебя такая такса устроит?

БОГДАН. Это когда было? Инфляция. Вот двадцать долларов в час меня вполне устроит.

МАКСИМ. А ничего не треснет?

БЕЛЫЙ. Ладно, двадцать за молчание и помощь. Тебе, Максим, так же перепадёт. Давайте делом заниматься.

БОГДАН. А вы в кого эти бутылки собираетесь кидать?

МАКСИМ. В ментов.

БЕЛЫЙ. Кидать будут специально обученные люди. Наше дело – наполнить бутылочки содержимым и передать кому надо.

БОГДАН. Ясно. Если ни в кого ничего кидать не надо, то я в деле. И желательно – предоплату.

Богдан садится за стол и помогает разливать коктейль в бутылки. Белый достаёт купюру и бросает её Богдану, затем такую же передаёт Максиму.

БЕЛЫЙ. Вот вам по полтиннику. Главное, не болтайте никому. Богдан, телефон выключи, на авиарежим поставь.

БОГДАН. Зачем?

МАКСИМ. Надо. Раз сказали «поставь», значит, поставь.

ЭПИЗОД СЕДЬМОЙ

Открывается дверь. Входят Вадим и Наташа. У Вадима в руках колонка, у Наташи – коробка с тортом.

МАКСИМ. Блин.

ВАДИМ. Здрасьте!

БЕЛЫЙ. Забор покрасьте. Тут не общага, а проходной двор какой-то!

БОГДАН. Привет, ребята!

МАКСИМ. Тимур, это третий наш студент, Вадик его зовут. И его девушка Наташа.

ВАДИМ. А что тут происходит?

НАТАЛЬЯ. А воняет-то как!

БЕЛЫЙ. Эти тоже надёжные?

МАКСИМ. Ну, как сказать-то точнее? Не совсем.

НАТАЛЬЯ. Вадик, они бутылки с зажигательной смесью делают.

БЕЛЫЙ. Какая догадливая!

БОГДАН. Я тут ни при чём. Меня заставили.

МАКСИМ. Я сейчас всё объясню.

ВАДИМ. Да чего тут объяснять? И так всё видно. Вы совсем сдурели, что ли?

НАТАЛЬЯ. Надо милицию вызвать.

Белый встаёт из-за стола и достаёт раскладной нож. Вадим загораживает собой Наташу.

БЕЛЫЙ. Ну-ка, сели вот на ту кроватку! И сидим не вякаем!

МАКСИМ. Белый, это мои друзья. Ты чего?

ВАДИМ. Спокойствие, только спокойствие.

БЕЛЫЙ. Я сказал: сели на кроватку. Давайте поговорим. Я ничего вам не сделаю, если будете вести себя хорошо.

БОГДАН. Я себя хорошо веду.

БЕЛЫЙ. А я и не сомневаюсь. Эти двое кто такие? И чего вы сюда припёрлись? Учебный год ещё не начался.

МАКСИМ. Вадик, и правда, чего вы сюда пришли?

ВАДИМ. Так у тебя же день рождения сегодня, если ты ещё помнишь. Мы с Наташей хотели сделать тебе подарок. Торт вот испекли, приехали к тебе домой, а родители твои сказали, что ты в городе, в общаге. Ну мы руки в ноги – и сюда.

НАТАЛЬЯ. А телефон у тебя отключён, не дозвониться.

БЕЛЫЙ. А колонка для чего?

БОГДАН. А тортик с чем?

ВАДИМ. Мы песню Максу сочинили. Хотели спеть. Я стихи сочинил, а Наташа – музыку.

НАТАЛЬЯ. Да это не я. Это искусственный интеллект музыку сделал. Я задала нужные параметры, и вот он сгенерировал.

БЕЛЫЙ. Очень увлекательно. Куда техника шагнула! Музыку сама пишет.

БОГДАН. Прикольно.

МАКСИМ. Тимур, отпусти их.

БЕЛЫЙ. Ага. И они сразу в ментовку побегут.

БОГДАН. Мне проблемы с милицией не нужны.

МАКСИМ. Да не побегут они.

БЕЛЫЙ. Покажи, что за торт?

Наташа ставит коробку с тортом на стол и открывает её. Белый наклоняется к торту. В этот момент Вадим бьёт его колонкой по голове. Белый окунается лицом в торт и роняет нож. Вадим подбирает нож. Наташа кричит. Белый выпрямляется, пальцем сдирает кусок с торта и пробует его на вкус. Одной рукой он держится за затылок.

БЕЛЫЙ. С вишнёвым кремом. Моя любимая начинка.

БОГДАН. И моя.

ВАДИМ. Дёрнешься – я тебе твой же ножик в живот воткну. Понял?

НАТАЛЬЯ. Вадик, мне страшно, не надо.

БЕЛЫЙ. Не надо в живот. В живот больно.

МАКСИМ. Не надо в живот. Лучше в лоб дай. Как ты любишь. Вадим, да он пошутил. Чего ты? Он мой друг.

ВАДИМ. А я не шучу.

БЕЛЫЙ. Всё, всё. Я всё понял. Дайте мне уйти, и никто не пострадает.

БОГДАН. Пусть идёт.

МАКСИМ. Вадим, отпусти его. Это недоразумение.

ВАДИМ. Обалдеть какое недоразумение! Сначала они тут коктейли Молотова разливают по бутылкам, потом ножичком моей девушке угрожают. Макс, ты слово «недоразумение» правильно понимаешь? Надо милицию вызвать. Наташ, набери.

НАТАЛЬЯ. Торт жалко.

БЕЛЫЙ. Вкусный. Сама готовила?

НАТАЛЬЯ. Мама помогала.

Наташа достаёт телефон.

БОГДАН. Давайте его отпустим. Всё равно же мы ничего не успели сделать.

МАКСИМ. Вадик, Наташ, вы чего? Не надо никуда звонить. Меня же в тюрьму посадят.

ВАДИМ. А за кидание этих бутылок в людей тебя бы не посадили? Дебил.

НАТАЛЬЯ. Вадик, ну правда, может, выгоним этого, а бензин выльем?

БОГДАН. Куда? Куда выльем?

МАКСИМ. В унитаз.

ВАДИМ. Вы серьёзно?

БЕЛЫЙ. В унитаз не надо, а то кто-нибудь на толчке закурит, и будет бух. Точнее, не бух, а бам! У меня чего то голова кружится.

БОГДАН. Просто выльем.

МАКСИМ. Вадик, ну не надо в милицию, не надо. Тимур сейчас уйдёт, а бутылки мы выкинем.

ВАДИМ. Я подумаю.

Белый, охая, подходит к окну. Опять пробует торт.

БЕЛЫЙ. Чёрт возьми!

НАТАЛЬЯ. Что, больно?

БЕЛЫЙ. Нет, вкусно. Торт очень вкусный. И красивый, насколько я успел рассмотреть. С вишнёвым кремом.

ЭПИЗОД ВОСЬМОЙ

Белый внезапно открывает оконную раму и выпрыгивает наружу. Ребята бросаются к окну.

ВАДИМ. Стой! Стой!

НАТАЛЬЯ. Ой, караул!

БОГДАН. Блин, да пусть бежит.

МАКСИМ. Да всё уже. Чего орёте? Сейчас вахтёрша примчится.

ВАДИМ. Ладно. Убежал, гад.

НАТАЛЬЯ. Я испугалась. Я почему-то подумала, что тут высоко. Забыла, что первый этаж.

БОГДАН. Ну вот, нет человека – нет проблемы. Как говорил Берия.

МАКСИМ. Давайте все успокоимся. Чего вы влезаете не в своё дело?

ВАДИМ. Я тебе сейчас в лоб дам.

НАТАЛЬЯ. Вадик, не надо.

ВАДИМ. А что надо? Бутылки с зажигательной смесью в общаге мастерить? Макс, у тебя с головой всё в порядке?

МАКСИМ. А у тебя всё в порядке? Всех кандидатов в президенты кого посадили, кому уехать пришлось. Одна только осталась.

ВАДИМ. Грязноволос?

МАКСИМ. Да. Анастасия, жена Грязноволоса.

НАТАЛЬЯ. Она мне не нравится. Двух слов связать не может.

МАКСИМ. Зато она за простой народ, за нас с вами, за правду.

НАТАЛЬЯ. Хватит политики. Пойдёмте торт есть. Точнее, то, что от него осталось.

Ребята отходят от окна и рассаживаются за столом. Богдан достаёт ложки и пробует торт.

БАГДАН. А он и вправду вкусный.

МАКСИМ. Это мой торт.

ВАДИМ. Это наш торт, который мы хотели тебе подарить.

НАТАЛЬЯ. Да.

МАКСИМ. Очень вкусный. Жалко, что раздавленный. А что за песня?

ВАДИМ. Какая песня?

НАТАЛЬЯ. Которую мы сочинили. Подарок.

МАКСИМ. Ну да, вы говорили, что на день рождения мне песню написали.

ВАДИМ. Ты хочешь, чтобы мы её тебе спели? Да ты только что в тюрьму мог загреметь. Только благодаря Наташе мы милицию не вызвали.

НАТАЛЬЯ. Максим, включи телефон. Вадик прав.

Максим включает телефон.

БОГДАН. А я бы песню послушал. Это нужно после пережитого стресса.

МАКСИМ. Блин, весёлый у меня день рождения. Чего вам дома не сиделось?

ВАДИМ. Тебя, дурака, поздравить хотели.

МАКСИМ. Поздравляйте, чего уж там.

ВАДИМ. Богдан, окно закрой, а то в него всякие тортопитающиеся летят. Кстати, по небольшому кусочку всем хватит.

Наталья достаёт из сумочки праздничные колпаки, надевает их на присутствующих.

НАТАЛЬЯ. Так, по чуть-чуть каждому, буквально по кусочку. Вадик, а ты колонку-то не сломал, когда этого ненормального по голове бил?

МАКСИМ. Да целая она.

ВАДИМ. Работает. Садитесь за стол, сейчас мы споём. Итак, слова Вадима Зенько, музыка Натальи Шумовой. Исполняют авторы.

НАТАЛЬЯ. Чур, не смеяться.

БОГДАН. Я даже не думал.

МАКСИМ. Да тихо ты.

ВАДИМ. Поехали.

Вадим и Наталья поют песню.

Тебе уже семнадцать?

Ведь это хорошо.

Ведь это время, братцы,

Прекрасно и легко.

Ведь это время только

Бывает в жизни раз.

И неизвестно, сколько

В запасе лет у нас.

Когда тебе семнадцать лет,

Ты будешь на щите.

Когда тебе семнадцать лет,

Не бросит друг в беде.

Когда тебе семнадцать лет,

Не требуешь наград.

Когда тебе семнадцать лет,

Ты жизни этой рад.

Когда тебе семнадцать лет,

Преграды не беда.

Когда тебе семнадцать лет,

Влюбляешься шутя.

Когда тебе семнадцать лет,

Горит огонь в груди.

Когда тебе семнадцать лет,

Ещё всё впереди.

Но есть одна неясность

В твои семнадцать лет.

Где ждёт тебя опасность?

И где удачи нет?

И, может, поскользнёшься,

Но это не беда.

Ты после разберёшься,

Когда пройдут года.

Когда тебе семнадцать лет,

Ты будешь на щите.

Когда тебе семнадцать лет,

Не бросит друг в беде.

Когда тебе семнадцать лет,

Не требуешь наград.

Когда тебе семнадцать лет,

Ты жизни этой рад.

Когда тебе семнадцать лет,

Преграды не беда.

Когда тебе семнадцать лет,

Влюбляешься шутя.

Когда тебе семнадцать лет,

Горит огонь в груди.

Когда тебе семнадцать лет,

Ещё всё впереди.

БОГДАН. Здорово!

МАКСИМ. Обалдеть! Я такой старый. Мне уже семнадцать. А песня классная!

НАТАЛЬЯ. Правда?

МАКСИМ. Правда. Спасибо.

ВАДИМ. Тебе спасибо на добром слове.

НАТАЛЬЯ. С днём рождения, Максим!

БОГДАН. Хеппи бёздей ту ю! Хеппи бёздей ту ю!

МАКСИМ. Не, Богдан, не порть настроение. После песни моих друзей это не катит.

ВАДИМ. С днём рождения, приятель!

МАКСИМ. Спасибо! Песня классная!

ВАДИМ. Я тебе потом на «телегу» скину.

МАКСИМ. Ага. Я, кстати, тоже стихи пишу, только никому их не показываю.

ВАДИМ. Да ладно! Прям никому-никому?

НАТАЛЬЯ. Опаньки, вот пазл и сложился. Как я сразу не догадалась?

БОГДАН. Какой пазл?

МАКСИМ. Это не я.

ВАДИМ. Чего не ты?

НАТАЛЬЯ. Да мне в соцсетях какой-то Исаев М. в личку стихи пишет. Максим, это же ты Исаев М.?

МАКСИМ. Ну я. И что?

БОГДАН. А что за стихи?

ВАДИМ. Интересно. А про что стихи?

НАТАЛЬЯ. Про любовь.

МАКСИМ. Да они слабые. Я просто хотел узнать мнение со стороны.

ВАДИМ. Узнал?

НАТАЛЬЯ. Почему слабые? Мне вот это понравилось. «Да, любишь ты её, но нелюбим. О, не в свои уселся сани ты, Максим».

БОГДАН. Ну, на любителя.

ВАДИМ. Погоди, это кого ты любишь и кто не любит? Это ты моей девушке пишешь? Я тебе ща в лоб точно дам.

НАТАЛЬЯ. Вадик, да прекрати ты со своим лбом. Чуть что, сразу в лоб.

БОГДАН. И, кстати, ни разу не дал. Точнее, дал сегодня, но по затылку. Колонкой.

МАКСИМ. Ты, Вадик, слишком правильный и от этого злой. А ты, Наташ, могла и не рассказывать всем про стихи. Я ведь тебе приватно писал.

НАТАЛЬЯ. Извини, не подумала. На нервах просто. То ножиком меня пугают, то торт хвалят, то мы тут песни поём.

БОГДАН. Это от стресса.

МАКСИМ. Ага, от стресса.

ВАДИМ. Ладно, замяли.

НАТАЛЬЯ. Да нет, там у меня ещё один аноним, под ником «Безумный Макс». Пишет мне не стихи, а гадости: какая я дрянь и прочее.

МАКСИМ. Это не я.

ВАДИМ. А кто? Если это опять не ты.

НАТАЛЬЯ. Безумный Макс.

МАКСИМ. Это не я. Честно. Стихи я писал, а вот гадости кто-то другой. Какой то безумный.

ВАДИМ. Я тебе сейчас точно в лоб дам.

НАТАЛЬЯ. О господи, Вадик, хватит.

Максим встаёт.

МАКСИМ. Бей, чего уж там.

ВАДИМ. Да как-то это не по-человечески – именинника бить. Но в следующий раз точно получишь, несмотря на дни рождения и прочие праздники.

НАТАЛЬЯ. Вадик, хватит. Может, и правда это не он. Давайте лучше эти бутылки в мусорку вынесем.

БОГДАН. Давайте.

МАКСИМ. Я с Богданом вынесу, тут немного, а вы пока остатки нашего пира уберите. Мусорные пакеты у меня в тумбочке.

ВАДИМ. Я помогу.

НАТАЛЬЯ. Да ладно, Вадик, они сюда эту гадость притащили, вот пускай и убирают. А то от тебя потом соляркой пахнуть будет.

БОГДАН. Я не притаскивал.

МАКСИМ (Богдану). Ты бери канистры, а я – бутылки.

ВАДИМ. Ладно, идите. Потом к нам в посёлок поедем. И, Макс, позвони родителям. Они как-то встревожились, когда мы к ним с Наташей заявились.

МАКСИМ. Я уже им отэсэмэсил, всё нормально. Пошли, Богданчик.

Продолжение следует

МАКСИМ МАХАНЬКО, студент.

НАТАЛЬЯ ШУМОВА, студентка.

БОГДАН БОЙКО, студент.

ТИМУР БЕЛЫЙ, мужчина в камуфляже.

КОНСТАНТИН ВАЛЕНТИНОВИЧ, мужчина в штатском, 40–50 лет.

ПОМОЩНИК, мужчина неопределённого возраста.

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ

Комната в студенческом общежитии. Вадим сидит за столом. Максим, сидя на кровати, смотрит в телефон.

МАКСИМ. Вадик, друх мой серде шный, дашь конспект переписать?

ВАДИМ. Зачем? Ты же был на занятиях.

МАКСИМ. Ну и что, что был? Был, но не записывал.

ВАДИМ. Ну так возьми учебник и перепиши.

МАКСИМ. В учебнике немного по-другому. Тебе жалко, что ли?

ВАДИМ. Не жалко. На, переписывай. Просто непонятно. Двойная работа. На уроке ты дурака валяешь, а потом вот время тратишь, чтобы конспект переписать.

МАКСИМ. Что ты такой душный-то? От Змея Горыныча нашего заразился?

ВАДИМ. Сам ты душный. А Змей Горыныч – классный препод. Всё толково и понятно объясняет, когда его слушают. Ну вот ты сейчас сидишь и уже второй час в свой телефон пялишься. Чего там интересного такого?

МАКСИМ. Я телеграм-каналы смотрю, чтобы быть в курсе новостей.

ВАДИМ. Тебе надо быть в курсе предстоящих экзаменов. А новости каждый день одни и те же. Кто-то родился, кто-то умер, кого-то перевели на следующий курс, а кого-то отчислили за неуспеваемость. Не про присутствующих будет сказано.

Вадим стучит по столу.

МАКСИМ. Тёмный ты человек, Вадик. Ой, тёмный. Сейчас главные новости – это политика.

ВАДИМ. А что у нас с политикой не так?

МАКСИМ. Как это – что? Выборы в августе. Выборы нового презика.

ВАДИМ. И? Пройдут выборы, выберут опять нашего президента, и будем жить, как раньше. Тоже мне новость нашёл.

МАКСИМ. А с чего ты решил, что нынешнего таракана выберут?

ВАДИМ. Ну, во-первых, он не таракан, а президент.

МАКСИМ. Усы, как у таракана. Его многие так называют.

ВАДИМ. Кто эти многие? Первый раз такую кличку слышу. Обычно его батей зовут.

МАКСИМ. Кто батей, а кто тараканом.

ВАДИМ. Значит, так. Насчёт усов. У моего отца точно такие же усы, но мне как-то в голову не придёт его тараканом обзывать, поэтому ты за язычком следи. Ещё раз скажешь про таракана – в лоб получишь.

МАКСИМ. Да при чём тут усы? Я ему как взрослому человеку про политику толкую, а он к усам докопался.

ВАДИМ. Вообще-то, про усы ты начал. Детский сад какой-то – обзывать человека из-за усов, зная, что он тебе не ответит. Взрослый тоже нашёлся.

МАКСИМ. Всё, всё. Раскипятился, как чайник. Узбагойся.

ВАДИМ. Я не раскипятился. Я просто понять хочу: чего это у тебя такое там, в твоей «телеге», что ты целыми днями в телефон пялишься?

МАКСИМ. Я ж тебе говорю: телеграм-канал «Свобода». О нашей стране, о нашем та... президенте, о жизни.

ВАДИМ. А чего такое странное название у канала?

МАКСИМ. Название такое, потому что в стране нет свободы слова, свободы выражать свои мысли. Короче, нет свободы в нашей стране.

ВАДИМ. Странно, канал «Свобода» есть, а свободы нет.

МАКСИМ. Ну, потому что этот канал независимый. «Телега» тем и хороша, что никем не контролируется. Независимое издание.

ВАДИМ. Независимого в нашем мире ничего нет.

МАКСИМ. А вот и есть. Мне интересно.

ВАДИМ. Ладно. А при чём тут ты вообще? Тебе семнадцать только летом исполнится. Тебя на выборы не пустят.

МАКСИМ. Не пустят, но я могу своё мнение высказать. И вообще, в августе у нас в стране будет новый президент.

ВАДИМ. Вот ты заладил, как попугай: «новый президент», «новый президент». Какой ещё новый президент?

МАКСИМ. Есть несколько кандидатур.

ВАДИМ. Каких?

МАКСИМ. Да вот. Номер первый – Тупко Павел Иванович, банкир. Второй – Сусанин Самуил Иванович, редактор канала «Свобода». И третий – Грязноволос Андрей Владимирович, заместитель директора золотодобывающей компании.

ВАДИМ. И кто все эти люди?

МАКСИМ. Я же тебе только что перечислил всех независимых кандидатов.

ВАДИМ. Ну и что, что перечислил? Я про них первый раз слышу: банкир, менеджер и редактор какого-то канала.

МАКСИМ. Не какого-то, а канала «Свобода». Нас там, кстати, сто тысяч почти.

ВАДИМ. Ага, сто тысяч человек, которые вместо конспектов занимаются чёрт знает чем. Ты переписывать будешь?

МАКСИМ. Буду.

ВАДИМ. Тогда бери и переписывай.

МАКСИМ. Беру и переписываю.

ВАДИМ. Пожалуйста.

МАКСИМ. Спасибо, друх.

ЭПИЗОД ВТОРОЙ

Максим садится за стол и начинает переписывать конспект. В комнату входит Богдан.

БОГДАН. Добрый день!

ВАДИМ. Здрасьте!

МАКСИМ. Привет! Ты кто?

БОГДАН. Я ваш новый сосед.

ВАДИМ. Нормально. Конец учебного года, а они к нам студента присылают. Хотя чему я удивляюсь? Вон некоторые только-только за конспекты взялись.

МАКСИМ (Вадиму). Я попрошу вас, сосед, без этих грязных инсинуаций.

БОГДАН. А у вас тут весело.

ВАДИМ. Обхохочешься! Проходи. Вон твоя кровать. Там же и тумбочка. Проходи, присаживайся, рассказывай. Меня Вадик зовут.

МАКСИМ. Максим.

БОГДАН. Богдан.

Ребята жмут друг другу руки.

МАКСИМ (Богдану). Коллега, какими судьбами занесло в наш колледж?

БОГДАН. Перевёлся я.

ВАДИМ. В конце года?

БОГДАН. Ага. Так получилось.

ВАДИМ. А по каким причинам?

БОГДАН. По политическим.

МАКСИМ. Во, я вот этому дровосеку целый час рассказывал, что сейчас всё от политики зависит, а он мне: «пиши конспект» да «пиши конспект». Надо политикой заниматься в свободное от учёбы время, а лучше всего вместо учёбы. А он всё «конспект» да «конспект».

ВАДИМ. Ты у меня договоришься, я тетрадку-то заберу. По политическим мотивам.

БОГДАН. Да не, это родителей моих коснулось. Отец у меня городским головой был, а его начали заставлять, чтобы он на украинском говорил. Ну а он не стал. Вот его с должности и погнали, потом и травить начали. Пришлось уехать. Я там в похожем колледже учился.

МАКСИМ. Так ты с этой... с Незалежной, что ли?

БОГДАН. Ага, сосед я ваш.

ВАДИМ. Ну, теперь будешь соседом по общаге. Велкоме, как говорят наши геополитические противники.

МАКСИМ. Они наши друзья.

ВАДИМ. Ага, ты это вон Богдану расскажи, а то он не в курсе. У них там так же президентов меняли, меняли и доменялись.

МАКСИМ. Чего, правда у вас так всё плохо?

БОГДАН. Да не, у нас хорошо, только чего-то все злые стали. Русских прям очень не любят теперь. (Затем обращаясь к Максиму.) Да и ваших тоже.

ВАДИМ. Здрасьте! А нас-то за что?

БОГДАН. Да не знаю я. Не любят, и всё. Говорят, что у вас тирания и что вы все хотите на нас напасть.

ВАДИМ. Вот к чему телеграм-каналы приводят.

МАКСИМ. У нас всё нормально будет. Вот Тупко придёт к власти, и заживём, как на Западе.

БОГДАН. А кто это?

ВАДИМ. Банкир какой-то. Денег ему мало, вот он решил ещё и президентом стать.

МАКСИМ. Это честный банкир.

ВАДИМ. Честных банкиров не бывает.

БОГДАН. У нас президент не банкир. У нас клоун. Раньше в цирке работал, потом решил, что президентом прикольнее. Тоже говорил, что честный.

МАКСИМ. А наш таракан честный, что ли?

БОГДАН. Какой таракан?

ВАДИМ. Максик, я тебя предупреждал, что в лоб дам?

МАКСИМ. Всё, больше не буду, не суетись.

БОГДАН. Это из-за усов, что ли, кличка?

ВАДИМ. Ага. Усы ему не нравятся, нашему Максиму. У самого не растут, вот он и завидует.

БОГДАН. А я анекдот про усы знаю. Политический. Только он старый. Отец рассказывал. Давно, правда.

ВАДИМ. Прикольно.

МАКСИМ. Рассказывай. Я же говорил, что всё вокруг политики крутится.

БОГДАН. Короче, война. У Сталина совещание, все ругаются. Немцы наступают, провиант на исходе. Жуков выходит из кабинета, хлопает дверью и говорит: «Вот чёрт усатый!» А Берия это услышал и сразу Сталину доложил. Тот вызывает Жукова и спрашивает: «Товарищ Жуков, вы когда говорили про чёрта усатого, то кого имели в виду?» Жуков отвечает: «Гитлера, конечно». Тогда Сталин спрашивает: «Товарищ Берия, а вы кого имели в виду, когда докладывали мне о высказываниях товарища Жукова?»

Ребята смеются.

МАКСИМ. Да, а кто такой Берия?

БОГДАН. Ты не знаешь?

ВАДИМ. Максим, не позорь нашу страну перед иностранным товарищем. Берия – это начальник КГБ во время войны.

МАКСИМ. Да откуда я знаю? Я и про Жукова помню только то, что он Берлин брал.

БОГДАН. Ну, Жуков много чего брал.

ВАДИМ. Максим, ты бы поменьше «телегу» читал и побольше книжек, в том числе по истории. Больше пользы будет.

МАКСИМ. Это моё дело, чего читать. Не лезь со своими советами в моё личное пространство.

БОГДАН. Ребята, а может, покажете мне, где тут столовка и вообще где чего расположено?

ВАДИМ. Да без проблем!

МАКСИМ. Я бы совершил с вами эту занимательную экскурсию, друзья мои, но, к сожалению, мне надо конспект переписать. У нас тут, Богдан, консервативные методы обучения. Надо писать то, что тебе говорит препод, хотя всё то же самое есть в интернете. Хорошо хоть не гусиными перьями заставляют конспекты конспектировать.

ВАДИМ. Я покажу, не переживай так. Пошли. У нас в столовке самое главное блюдо – это компот.

МАКСИМ. Мне принесите.

ВАДИМ. Кто не работает, тот не пьёт.

МАКСИМ. А я всегда думал, что кто пьёт, тот не работает. А не работает, потому что пьёт.

БОГДАН. Смешно.

ВАДИМ. Да ты этого балабола не слушай. Он плохому научит.

Вадим и Богдан выходят из комнаты.

МАКСИМ. И это я балабол? Сами какую-то пургу несут. Про Жукова, про этого... которого никто и не знает... Беркина, Берина, Берию... И ржут довольные. Понаприехали с деревень в столицу, дальше своего хутора ничего не видят. Ну ладно, мне колледж только бы закончить, и свалю я на Запад. Там возможностей больше, не то что в этой дыре. Но это всё потом. Сейчас главное – конспект показать нашему Змею Горынычу.

ЭПИЗОД       ТРЕТИЙ

Раздаётся стук в дверь.

МАКСИМ. Да-да, не занято! Входите!

В комнату входит Наталья.

НАТАЛЬЯ. Привет, Макс!

МАКСИМ. О, здравствуй, прекрасная незнакомка!

НАТАЛЬЯ. Какая я тебе незнакомка? Где мой Вадик?

МАКСИМ. Он не твой. Он мамкин и папкин, и у его папки есть усы.

НАТАЛЬЯ. Какие усы? Ты тут переучился, что ли? Вадик где?

МАКСИМ. Повёл одного человека наш кампус показывать и компотом угощать.

НАТАЛЬЯ. Девушку?

МАКСИМ. Чего – девушку?

НАТАЛЬЯ. Девушку повёл компотом угощать?

МАКСИМ. Вот ты ревнивая, аж завидно. Не, не девушку. Соседа нашего. Сегодня подселили нового ученика.

НАТАЛЬЯ. Так конец учебного года. Какой ещё новый ученик?

МАКСИМ. Он из соседней страны, из Незалежной.

НАТАЛЬЯ. А-а-а. Тогда всё понятно. У них там не до учёбы.

МАКСИМ. Они придут скоро. Ложись вон на свободную кровать, отдохни. Вы, девушки, когда ревнуете, очень много энергии теряете.

НАТАЛЬЯ. Я не ревную, я просто спросила.

Наталья садится за стол напротив Максима.

МАКСИМ. Кстати, раз уж мне сегодня все мешают заниматься учёбой, можно вопрос?

НАТАЛЬЯ. Спрашивай.

МАКСИМ. А вы с Вадиком сколько времени уже встречаетесь?

НАТАЛЬЯ. Три-четыре месяца. Или даже больше. Хотя знакомы от самого детства. А что?

МАКСИМ. Да просто интересно. Вадик, он же скучный, правильный очень, аж до тошноты. А ты у нас девушка видная, красивая, спортсменка, отличница, в театре нашем играешь. Правда, в основном там роли у тебя стервозные.

НАТАЛЬЯ. И чего?

МАКСИМ. Да того, что стервам нравятся плохие мальчики, вот вроде меня, а хорошие мальчики им не интересны.

НАТАЛЬЯ. Максим, это я в театре стерв играю, а так я вполне себе адекватная нормальная девчонка. Да и Вадик не скучный. С ним интересно.

МАКСИМ. Да ладно, чего с ним интересного? У него только учёба на уме и спортзал. Сейчас вот полчаса мне лекцию читал про то, что рано нам в политику лезть.

НАТАЛЬЯ. А ты в политику, что ли, полез?

МАКСИМ. Ещё нет. Я всего-навсего ему телеграм-канал показал.

НАТАЛЬЯ. Что за канал?

МАКСИМ. «Свобода».

НАТАЛЬЯ. А, слышала про него. Скинь мне ссылку. Я потом гляну, чего там.

МАКСИМ. Конечно скину. Мне для тебя, красавица, ничего не жалко.

НАТАЛЬЯ. Ой, прекрати. Ты ко мне подкатываешь, что ли?

МАКСИМ. Типа того. Лёгкий флирт.

НАТАЛЬЯ. А Вадика не боишься? Он за лёгкий флирт может тяжело побить.

МАКСИМ. Я же говорю: лёгкий флирт. Всё зависит от тебя.

НАТАЛЬЯ. Что от меня зависит?

МАКСИМ. Ну как – что? Встречаться со скучным Вадимом или, например, с таким, как я.

НАТАЛЬЯ. Очень интересно. А чем ты от Вадима отличаешься, кроме того, что у тебя язык без костей? В одном колледже учитесь, по одной профессии будете работать. В чём разница-то?

МАКСИМ. Как это – в чём? Вадик выучится и поедет обратно в свой посёлок. Женится, возьмёт в ипотеку квартирку, дачу построит. Ну, будет на море ездить раз в год, в Турцию или в Египет. Короче, скучно и предсказуемо.

НАТАЛЬЯ. Ага. А ты две дачи построишь и два раза в год на море в Турцию будешь ездить?

МАКСИМ. Не, я в этой стране не останусь. Я на Запад поеду, в Словакию или Чехию. Там возможностей больше, жизнь интереснее, народ культурнее, да и вообще...

НАТАЛЬЯ. Да народ, Макс, везде одинаковый. А с Вадиком интересно. Я же с ним не из-за будущей дачи или поездки в Турцию встречаюсь.

МАКСИМ. Эх, Наташенька, в спектаклях ты мне больше нравишься, чем в жизни.

ЭПИЗОД ЧЕТВЁРТЫЙ

В комнату входит Вадим со стаканом компота в руке. За ним идёт Богдан.

НАТАЛЬЯ. Ой, Вадик, привет!

БОГДАН. Здравствуйте!

ВАДИМ. Наташка, привет! Макс, твой компот, как заказывал.

Вадим ставит стакан на стол. Обнимает и целует Наталью.

МАКСИМ. Вот спасибо. Друг спас друга. Не дал умереть от обезвоживания.

ВАДИМ. Наташ, знакомься. Это наш сосед Богдан. Классный парень.

НАТАЛЬЯ. Приятно познакомиться!

БОГДАН. И мне приятно. Богдан.

ВАДИМ. А чего вы такие загадочные?

НАТАЛЬЯ. Да про Турцию говорили и про наше будущее.

ВАДИМ. Про Турцию?

МАКСИМ. Да я, Вадик, к твоей девушке подкатывал. Понарошку, конечно, чтобы чувства проверить. Но она у тебя молодец. Держалась, как партизан на допросе.

НАТАЛЬЯ. Вот ты жулик, Макс.

ВАДИМ (Максиму). Ох, всё-таки получишь ты у меня по лбу. Ей-богу, получишь.

МАКСИМ. Меня по лбу бить нельзя, я и так слабо предметы усвояю. А если по лбу постоянно бить, я вообще дурачком стану. Буду слюни пускать и гадить по углам.

НАТАЛЬЯ. Фу, какая гадость!

ВАДИМ. Ладно. Живи, болезный, не гадь. Мы уходим. Ведите себя прилично.

БОГДАН. Будет сделано.

МАКСИМ. А вы куда?

НАТАЛЬЯ. А мы гулять. Вишня зацвела. Пойдём посмотрим. И вам потом расскажем. Пока вы тут конспекты пишите и «телегу» изучаете.

БОГДАН. А у нас тоже в это время цветёт, только у меня аллергия на пыльцу.

ВАДИМ. Ну, это лечится.

МАКСИМ. Ой, деревня. Вишня у них зацвела. Цветёт сакура. А вишня – так, одна видимость, а не цветение. Сакура! Запомните: красиво цветёт сакура!

ВАДИМ. А разве вишня и сакура – это не одно и то же?

МАКСИМ. Нет, это всё совсем разное. У нас – вишня, у них – сакура.

НАТАЛЬЯ. Да ну его! Пойдём, Вадик.

Вадим берёт Наталью за руку, и они выходят из комнаты.

БОГДАН. Я пока вещи распакую.

МАКСИМ. Распаковывай. А я займусь умственным трудом, пока остальные смотрят на цветущую вишню и пускают слюни от умиления, блин.

Богдан распаковывает вещи. Максим пишет. Звучит песня.

Когда приходит месяц май

И распускаются цветы,

Пошире окна раскрывай

И настежь двери распахни.

Весна пришла, весна,

Деревья зацвели.

Всем хочется тепла,

Всем хочется любви.

Когда приходит час весны,

То раздаётся звук иной.

Не гул толпы, а каблуки,

Стучат они по мостовой.

Весна пришла, весна,

Деревья зацвели.

Всем хочется тепла,

Всем хочется любви.

Когда приходит месяц май,

Пускай придут к тебе друзья.

Ты песню эту им сыграй

И выпей за друзей вина.

Весна пришла, весна,

Деревья зацвели.

Всем хочется тепла,

Всем хочется любви.

Когда приходит час весны,

То наступает день богинь.

Их юбки очень коротки,

И аритмия у мужчин.

Весна пришла, весна,

Деревья зацвели.

Всем хочется тепла,

Всем хочется любви.

Когда приходит месяц май,

То ночи очень коротки.

Но ты, мой друг, не унывай,

Ещё всё лето впереди.

Весна пришла, весна,

Деревья зацвели.

Всем хочется тепла,

Всем хочется любви.

Когда приходит месяц май

И зеленеет каждый лист,

Ты всё вокруг запоминай.

Назад свой май не возвратишь.

Весна пришла, весна,

Деревья зацвели.

Всем хочется тепла,

Всем хочется любви.

Продолжение следует 

Итак, я Павел в кубе. Мои родители почему-то думали, что такое сочетание само по себе сделает меня богатым и счастливым человеком. Фамилию немного поменяли на русский манер – Павлов. Типа, «Павел Павлович Павлов» звучит солидно и такое прочее. Честно, я тоже так думал до тех пор, пока не приехал в Москву поступать в институт. Однако выяснилось, что моих фамилии, имени и отчества было недостаточно. Я пролетел на первом же экзамене, как фанера над Парижем. И мне бы вернуться в свою маленькую горную республику, но Москва меня уже затянула. Я понял, что тут можно неплохо жить. Очень даже неплохо.

Москву не зря называют Москвабадом. Не зря. И не из-за того, что тут немереное количество Джамшутов. Нет. Москва – это громаднейший базар, где можно всё продать и всё купить: женщину, совесть, квартиру, должность, унижение или, наоборот, глумление. Купить можно всё и всех. Единственный вопрос – это вопрос цены. И тут главное – не прогадать. Покупать надо подешевле, а вот продавать и продаваться – как можно дороже.

Кстати, диплом именно того института, куда меня не приняли, я всё-таки получил. Без дураков. Павел Павлович Павлов был принят на дневное отделение и все пять лет числился в учащихся. Правда, преподаватели его не видели, но оценки ставили. Так что диплом он защитил и вожделенные корочки получил. Но это было позже.

А той дождливой московской осенью я остался без гроша в кармане в этом богатом надменном городе. Иногда мне нечего было есть, и тогда я знакомился с женщинами, а их в Москве много, и все они кого-то ищут. Конечно же, ищут не такого, как я, бедного полустудента, но я мог привлечь внимание и скрасить вечер. Денег я никогда не брал. Нет. Я брал едой. Напрашивался в гости и ел, ел, ел. И парочка из этих уже пожилых мадам мне потом очень помогла в жизни.

В перерывах между стареющими бабами я занимался собачками. Ну, собачками, которые с хвостиками и тяфкают: тяф-тяф, тяф-тяф. Кобели, сучки, привитые, непривитые – мне это было неважно. Я искал объявления, где отдавали собаку. Тут или аллергия у ребёнка, или незапланированный приплод от дворового пса, или что-то ещё, но в основном аллергия и приплод. И вот я приезжал в эту семью, которая отдавала собачку в добрые руки, и рассказывал душераздирающую историю про своего ребёнка, больного раком, что он хочет именно вот такую собаку. Вот именно такую. Причём перед посещением дарителей я мазал ноги и руки колбасой. И вот я стоял у них в коридоре, рассказывал про раковые клетки, а собачка лизала мне руки и ноги. Хозяева чуть не плакали от умиления. Красота! Мне, естественно, отдавали собаку – прямо в мои добрые руки, намазанные сервелатом «Столичным». А потом на цветном лазерном принтере делалась очень красивая справка о родословной, и я продавал эту собаку. Дорого.

Красивая схема, красивая. Но муторная. Тем более эти собачки кусаются иногда. Да и вонища на съёмной квартире стояла – мама не горюй. Народ у нас безответственный. Прежде чем отдавать животное в добрые руки, надо приучать его к лотку, чтобы не ссало у новых хозяев где ни попадя.

Этот бизнес, которым мы занимались с моим приятелем Антошкой Сыроваткиным, продолжался чуть больше года и закончился для меня резко и больно. Так бывает. Тут никто ни от чего не застрахован.

В общем, притащил я щеночка в Крылатское. Мастиф. Точнее, помесь мастифа с дворняжкой. Сели на кухне с новоиспечённым хозяином. Я ему документы показываю. Рассказываю, что у меня дочь раком заболела и врачи запретили животных дома держать. Лошара слушает меня, головой кивает, собачку за ухом гладит. Дело движется к передаче денег, а я за мастифика штуку баксов запросил. И вдруг этот лох говорит:

– Я знакомого позвал. Можно он вашу собачку посмотрит?

– А где знакомый-то? – спрашиваю я.

– Да чё-то у него с желудком. В туалете застрял, – отвечает тот.

В этот момент у меня самого что-то в желудке заурчало, и подкатила лёгкая тошнота. Кухонная дверь открылась, и вошёл мужик, у которого я мастифа брал. В добрые руки.

– Здравствуйте, – говорю я ему.

– Привет, – отвечает он. – А я слышу, что голос вроде знакомый. Значит, говоришь, дочка у тебя раком болеет. А мне про больную жену рассказывал. Куда жену дел-то?

– Жена умерла, вчера похоронили. Рак у неё был. Последняя степень, – сообщаю я.

– И у дочки рак? – уточняет бывший владелец мастифа.

– Ага, рак. У нас это наследственное, – успеваю сказать я.

Били меня долго – минут двадцать или даже двадцать пять. Потом выкинули на улицу. Пригрозили, что в следующий раз собачкам скормят – мастифам. Я кое-как дополз до «травмы». Вызвали полицию. Я забашлял доктору, и он написал, что у меня разрыв прямой кишки, а ментам заявил, что меня не просто избили, а изнасиловали.

В общем, пришлось этим собачникам отмусолить мне по миллиону, иначе бы они поехали на зону с самой поганой статьёй, которую можно придумать. Каждый по миллиону мне заплатил, при затратах в полтинник. Хороший навар получился, хотя было очень больно. Но два миллиона на дороге не валяются. Деньги есть деньги.

Однако я завязал с собаками, что-то нервное у меня случилось. Я по-прежнему к ним хорошо относился, ведь это братья наши меньшие, а вот поглажу собачку по шерсти, и всё: рука краснеет, прыщи идут по всему телу. Врачи так и не определили, что это. То ли псориаз, то ли аллергия – непонятно.

И пошёл я в адвокаты. Вначале был на побегушках: кофе, чай, подай-принеси. Когда уже корочки получил, так и сам начал дела делать. А дела в Москве как делаются, а? Правильно, только через знакомства. И я вместо просиживания штанов в районной консультации начал ходить по выставкам, закрытым тусовкам, всяким мероприятиям. Как на работу, туда ходил. Профессия обязывает.

На разборках соседей-алкашей в панельном доме много не заработаешь. Надо публику побогаче искать, познаменитее. Я искал. И находил. Стал вхож, так сказать, во многие дома.

Первое резонансное дело было с известным художником Гуриновым. Художник он так себе. И как человек –дерьмо полное. Но был богат и славу любил. То член себе на лбу нарисует и на Красную площадь попрётся, то голым со шваброй между ног в театр отправится, подражая Сальвадору Дали. А когда он здание Московского арбитражного суда собрался поджечь в голом виде, его судить стали.

Взялся я его защищать. Три часа доказывал, какой он гений, этот Гуринов. Сыпал терминами. Рассказывал про импрессионистов, про передвижников, про всё, что знал и не знал, но узнал накануне. А в конце своего выступления заявил, что Гуринов – дурак.

Судья аж подпрыгнула в кресле. До этого она чуть не уснула, а тут вдруг оживилась и спрашивает:

– Как так? Вы же только что утверждали, что он гений.

– А в нашей стране эти понятия тождественны, – отвечаю я. – У нас каждый гений – при жизни дурак, а как умрёт, так гением становится. Так что давайте подождём, когда Гуринов умрёт, тогда и осудим его.

И я прошу приобщить к делу справочку, в которой написано, что Гуринов страдает психическими заболеваниями. Перечень этих заболеваний прилагается.

– То, что Гуринов – дурак, я вижу, – говорит судья, прочитав справку. – А вот что он гений, у вас справка есть?

– Есть, – отвечаю я и прошу приобщить ещё одну справочку, где написано, что Гуринов – гений.

Справку эту мне дал один владелец ночного клуба. У него хоть и бордель, но юридически оформленный на фирму с названием «Ассоциация культурологии и психологии духовно одарённых людей». Шутник! А название в итоге пригодилось.

В общем, дали Гуринову шесть месяцев условно, после чего он уехал в Чехию, где попытался опять-таки голым поджечь «Макдональдс». Чехи не стали разбираться, гений он или дурак, и заперли художника в тюрьму на пять лет. Хоть Чехия и называет себя демократической страной, но по факту она ещё тот оплот мракобесия и тоталитаризма.

Однако чешская история – это уже без меня. Я своё дело сделал. Пропиарился на все сто. Меня стали приглашать кого-то защитить, отстоять чьи-то интересы. Денег у москвичей много, очень много, и часть их стала перепадать мне.

Я умел договариваться и делился с кем нужно, а с кем можно не делиться, тех тупо кидал. Например, свидетели. Да, у меня был список из людей, желающих за малую долю стать свидетелями чего угодно, тем более что за это ничего не будет. Ну не работает у нас статья за ложь. Не работает. У нас вообще многие статьи не работают. Страна такая. Что поделать?

Моим самым крутым делом было дело Андрея Дегтярёва – знаменитого артиста, народного, заслуженного, лауреата всяческих премий. И всё это у него было, конечно же, в основном благодаря папочке, который также был обласкан властью, но, в отличие от сына, не гонял по ночной Москве в непотребном виде. А Андрюша гонял. И догонялся: влетел в «жигуль» с мужиком каким-то. Мужик – в лепёшку. Дегтярёв с рассечённым лбом вывалился из своего «Гелендвагена» и тут же уснул.

Менты, когда приехали, его разбудили, забрали документы и отправили в больницу. Из скорой-то Андрюха мне и позвонил – ума хватило набрать адвоката. Я попросил передать трубочку доктору, пообещал тому золотые горы. В итоге Дегтярёва привезли не в больничку, а ко мне. Доктор же написал, что пациент от госпитализации отказался.

Три дня Дегтярёв отсыпался у меня и приходил в себя. За это время я с ним и заключил договорчик на оказание адвокатских услуг. Заодно подготовил свидетелей. Вся Москва на ушах стояла: «Где Дегтярёв? Куда он пропал? Что с ним стало?» Про этого мужичка в жигулях и забыли все. Ну умер и умер какой-то плебей. Их каждый день вон сколько умирает. А Дегтярёв у нас один – единственный и неповторимый.

В общем, через три дня Андрюха вышел в свет со мной под ручку и на голубом глазу заявил, что он никого не сбивал и всё время был у меня на даче, где пил пиво и развлекался игрой в бадминтон. Я сразу представил пять свидетелей, двое из которых подтвердили, что «да, вот именно этот гражданин Дегтярёв все три дня играл в бадминтон». Играл до того самозабвенно и увлечённо, что даже лопнувшей струной ракетки порезал собственный лоб.

Это были два свидетеля игры в бадминтон: тётенька из Раменского и дяденька из Чертаново. У них около моей дачи проходило романтическое свидание, и они нас с Дегтярёвым видели. И ещё три человека стали свидетелями автодорожного происшествия и показали, что из машины выпал в невменяемом состоянии не господин Дегтярёв, а человек, очень похожий на него. Вот прям почти копия Дегтярёва, но не он. Мало того, один из свидетелей сказал, что лже-Дегтярёв грязно ругался по-армянски. А я тут же предъявил справочку из школы и из Щукинского училища, что мой подопечный армянский язык не изучал и знать не знает, как на нём разговаривать.

Андрею я сказал, что каждый свидетель стоит миллион рублей, и Дегтярёв тут же мне заплатил пять лямов. Свидетелям я пообещал кому двести тысяч, кому триста, а по итогу отдал каждому по сотке. А что? Хорошие деньги. Итак, ещё ничего толком не началось, а я на ровном месте поднял четыре с половиной ляма. Кто молодец? Я молодец.

Я приезжал на допросы и в суд на арендованном розовом кадиллаке, в костюме от «Версаче» и туфлях «Марио Бруни» на босу ногу. Причём больше всего народ бесил не розовый кадиллак и не мой костюм с вензелями, а босая нога.

Суд, конечно же, офигел от количества лжесвидетелей, но от них же просто так не отмахнёшься. Правильно? И дело встало, а я начал давать интервью. Я врал напропалую, ибо прав был мой любимый доктор Геббельс, который утверждал: «Чем безумнее ложь, тем она со временем кажется более правдоподобной». Я рассказывал, что моего клиента подставили. Договорился до того, что это инопланетяне хотели похитить Дегтярёва, а вместо него подселить на Землю его копию, но копия не справилась с управлением и совершила дорожно-транспортное происшествие, в результате которого погиб какой-то мужик.

Кстати, из-за этого мужика дело-то и развалилось. К Дегтярёву вдруг вернулась совесть. Значит, когда он виски жрал, как не в себя, и чёрт-те чем это занюхивал, совесть его куда-то ушла, а как мужика задавил случайно, так она вдруг вернулась. Да таких мужиков в России – сорок с чем-то миллионов. Их давить не передавить. Чё теперь, из-за каждого левого мужика собственную жизнь под откос пускать? Короче, Дегтярёв меня уволил. Покаялся. Сказал, что это он сбил того мужика. Мол, был пьян и под воздействием наркотиков. И получил десяточку колонии, идиот.

И что думаете? Мне от этого хуже стало? НИ ФИ-ГА! Наоборот, ко мне стали обращаться богатые люди. По Москве пополз слух, что я могу уладить любое дело. И я улаживал. Я стал вхож в кабинеты больших людей: с улыбкой, шутками, подарками и в дорогих ботинках на босу ногу. Я мог практически всё: где-то подмазал, где-то оказал услугу, кому-то помог советом или просто поприсутствовал. Я стал модным и богатым адвокатом.

Правда, меня несколько раз лишали адвокатской лицензии. И чё? Я ехал в какую-то область, договаривался с кем надо, передавал нужным людям конвертик с деньгами, и – опа! – у меня новая лицензия, выданная в какой-нибудь Тамбовской области. Лишат её, поеду в Магадан и получу там. В нашей стране много областей, лицензий не на одну жизнь хватит. Тут главное – не зарываться. Я и не зарывался, но случилась одна неприятность. Ну как, неприятность? Я бы сказал, недоразумение.

Обратился ко мне муж одной известной инфоцыганки по фамилии Шахов. Бабу его посадили в тюрьму за неуплату налогов аж на полмиллиарда рублей. Шло следствие. Варвара Шахова была под подпиской о невыезде, потихоньку выплачивала налоговую задолженность и вдруг решила отпраздновать свой день рождения в Дубае. Отпраздновала, а по возвращении её прям в аэропорту и приняли. И эта дура поехала в следственный изолятор –ждать окончания следствия.

Я посмотрел на дело, подумал и предложил верному мужу Варвары пойти на войну. Логика была простая: двое несовершеннолетних детей этой богатой парочки требуют ухода, так как мать в тюрьме, отец воюет. Я подам ходатайство, и Варвара поедет домой ухаживать за детьми.

Андрей Шахов сначала заменжевался: «А вдруг убьют? Война всё-таки». Но я его успокоил – сказал, что поеду служить с ним. Был у меня один человек в Минобороны. Он нам с Шаховым и устроил непыльную службу в пятидесяти километрах от линии фронта, но по документам мы были, как говорится, в точках боевого соприкосновения. Заплатил мне Шахов за это дело аж сорок лямов. А чё? У них денег, как у дурака махорки. Пятёрку, правда, пришлось отдать генералу из Минобороны. Но что поделать? Надо так надо.

А я на этом деле ещё и пропиарился. Мол, адвокат Павлов поехал Родину защищать, жизнью рисковать. Сейчас это модно – защищать Родину. Патриотизм нынче в тренде, и на этом можно неплохо сыграть.

Но я же просто так не мог сидеть в тылу и ничего не делать. Я организовал сбор средств для своей бригады, в которой «воевал». Имел с этого свой процент. Ну как, процент? Половину имел. Но я ведь работал: договаривался, с людьми беседовал, рассказывал о катастрофическом положении на фронте, об отсутствии самого необходимого в частях. Так что, можно считать, это была зарплата волонтёра.

И тут я подумал: «Служить в действующей армии и не иметь ранений – это непорядок». Я договорился с одним медбратом, и он оформил мне ранение. Якобы это был вражеский беспилотник, который атаковал меня и ранил.

Я полежал в госпитале недельку, получил за ранение три миллиона рублей. Лям отдал этому медицинскому работнику. Съездил в Москву, поговорил со своим прикормленным генералом насчёт награды. Он мне предложил медаль. Но я, как Тёркин, от медали отказался. Мне орден надо. Конечно, он дороже медальки выходил. Но орден есть орден, его не каждому дают. Для ордена генерал мне посоветовал ещё одно ранение оформить и получить ходатайство от моего командира, что, мол, я герой и прочее.

Я вернулся на Донбасс. Поехал к своему медику, а его нет. Подхожу к его коллеге и спрашиваю:

– А где Шварц?

– А его убили, – отвечает тот.

– Как так? Кто убил?

– Послали на передок, – говорит медик. – Шварц раненых из лесопосадки вытаскивал. Всех уже в БТР погрузили, тут его и убило. Пулевое ранение в голову, несовместимое с жизнью. А вам он зачем?

Ну я и рассказал ему, зачем мне нужен был Шварц, и предложил немного заработать. Он как-то странно на меня посмотрел и пообещал подумать.

Да, война всё-таки меняет людей, меняет. И не в лучшую сторону. Вместо того чтобы взять и на ровном месте заработать лям, этот медик почему-то пошёл к военным ментам. Меня предупредили, что за мной придут. Я – в Москву. Там меня и приняли. Оказалось, что кроме показаний военного медика ещё и мой командир рапорт написал. Странный человек. Я ему гуманитарку обеспечивал, дроны, сети маскировочные, а он на меня – рапорт. И на Шахова. Его тоже посадили. А потом ещё и генерала моего на горяченьком взяли. Тот и про меня вспомнил, когда его прижали на допросах.

Короче, встрял я по полной. Попытался как-то откупиться – не получилось. Не в том смысле, что денег не хватило, а просто не брали. Смотрели, как на сумасшедшего, и не брали, а я хорошие деньги предлагал. Война всё-таки меняет людей, меняет. Да уж.

Но я не дурак. У меня на счетах чуть меньше миллиона было на момент ареста. Остальное лежит где надо. Когда выйду, будет на что жить. И неплохо жить, уж поверьте мне.

Итак, был суд, приговор, апелляция. И поехал я на зону.

Колония. А что колония? И тут я устроился. Здесь ведь тоже люди живут: кому-то что-то надо, кто-то чего-то хочет. А я могу посодействовать. У меня и с администрацией хорошие отношения и с сидельцами. Я могу договориться: с воли чего угодно передать или на волю. Цены, конечно же, тут совсем другие, не то что в Москве. Но порой это цена твоей жизни, а иногда чужой.

В общем, я тут как рыба в воде. Предлагаю разные услуги: адвокатские, услуги по разруливанию, услуги по доставке, редко сексуальные услуги. К тому же дорого. Поиметь модного адвоката – очень дорогое удовольствие. Очень!

Ну ничего, я всё это переживу. Отсижу, выйду по условно-досрочному за примерное поведение и вернусь. Я обязательно вернусь в мою любимую Москву. Я там нужен. Я приеду на розовом кадиллаке в ботинках на босу ногу, и уже я поимею всех вас, как имел раньше. Я вернусь. Ждите.

А мужчина оказался моим земляком. Русским немцем. Живущим в Германии уже почти 20 лет. Ехал он в Мюнхен. И звали его Михаил. Примерно моего возраста. С чёрными, без единой седины, волосами. В вельветовых брюках и мягкой небесного цвета рубашке.

Мы сели около окна и под перестук колёс начали свой ни к чему не обязывающий разговор. О политике, о женщинах, о пиве…

— Женат? — спросил Миша, кивнув на обручальное кольцо, красующееся на моём безымянном пальце.

— Женат, — улыбнулся я, — полёт нормальный. Хоть и не с первого раза.

— А я вот до сих пор холост, — вздохнул Михаил, — всё никак у меня не получается жениться.

— А что так? — спросил я. — Вроде, ты не урод, да и не бедный, судя по внешнему виду.

— Однолюб я, — усмехнулся Михаил, — от этого-то и все проблемы.

— Расскажи свою историю, — попросил я, — до Праги далеко ещё. Всё равно делать нечего.

Михаил кивнул. Я достал парочку бутербродов, заботливо приготовленных мне сестрой. Поделился с собеседником. Молча съели их. Колёса за окном стучали: тук-тук, тук-тук.

Он начал рассказ с самого начала. С Питера. Как родился. Как рос на Московском. Как пошёл в школу. А потом в институт.

Именно в институте Михаил и познакомился с девушкой по имени Света. Познакомился и влюбился. На всю жизнь.

Но кроме Михаила в институте училось ещё очень много мужчин. В том числе один приезжий. С Украины. Красавец парень. Спортсмен. По имени Игорь.

В общем, сложился классический треугольник. Миша любит Свету. Света любит Игоря. А Игорь? А Игорь крутил роман со Светой, спал с ней, сводил ее с ума. Но не женился.

Вначале они учились. Потом Игорь уехал по распределению в Алматы. Откуда периодически слал телеграммы и несколько раз в год приезжал на побывку. К Светлане. Которая забывала обо всём на свете, когда появлялся он, её возлюбленный. Уже постаревший, но всё так же желанный.

Михаил признался в своих чувствах Светлане ещё в институте. Но получил ответ: я люблю другого.

— А он тебя любит? — задал второй вопрос Михаил.

— Не знаю, — честно ответила Света, — я думаю, что да. Он мне говорил, что любит. А с тобой мы останемся друзьями.

И они стали друзьями. Просто друзьями. Как говорится — без интима.

Миша после института устроился в Питере в частную компанию. Заработал небольшой капитал. И на переломе веков переехал в Германию. В Мюнхен.

А Света осталась в Питере. В однокомнатной квартирке на Петроградке. Куда приезжал Игорь. У него иногда были командировки в Санкт-Петербург. И он туда с удовольствием ехал. Останавливался у Светы. Экономя на гостинице и суточных.

— Ты когда меня замуж возьмёшь? — спросила его как-то Светлана.

— Возьму, скоро, — ответил Игорь, — обязательно. Вот только в Киев перееду, освоюсь там и приеду за тобой. Поднакоплю денег и приеду. Надоел мне этот Казахстан. Хочу на Родину. И чтобы не с пустыми руками. И чтобы свою жену в свой дом привести.

Света аж зажмурилась от удовольствия.

— Я люблю тебя, — прошептала она Игорю, — люблю тебя, мой единственный.

Единственный через некоторое время переехал в Киев. Командировки стали реже. Но обещания о скорейшем воссоединении двух любящих сердец продолжились.

— Вот ещё чуть-чуть — и мы будем вместе, — говорил Игорь, — потерпи немного.

И Света терпела. Ждала. Скучала. Сходила с ума от ревности. Плакала. Злилась. Но прощала.

И вот как-то Светлана решила сделать любимому сюрприз. Приехать в Киев. Ей удалось узнать адрес, где проживает её ненаглядный Игорь.

И она приехала. Прилетела. Ранним субботним утром.

В аэропорту поменяла деньги на незнакомые доселе гривны. Взяла такси. Долго ехали. В Киеве были пробки. Таксист ругал пробки, дороги и власть.

Доехали до улицы Эстонской. Но дом 17 оказался не многоэтажным, а частным зелёным домиком, стоящим среди таких же частных строений. Многоэтажки начинались чуть дальше.

Света растерянно прошла вдоль улицы. Игорь говорил, что он снимает квартиру. А тут дома. Маленькие, запылённые домики. И глухие заборы.

Светлана вновь подошла к дому номер 17. Заглянула в щель между воротами и калиткой. И увидела. Своего Игоря.

Кроме Игоря там была его жена Тонечка. И их восьмилетняя дочка Настя. Семья собиралась обедать во дворе. Был накрыт стол. Под яблоневым деревом. Игорь разжигал мангал. Дочь ему помогала.

Светлана минут 10 простояла около этой щели, не в силах оторваться от семейной идиллии. От чужой семейной идиллии. Пока её не окликнула подошедшая к дому старушка. Светлана вздрогнула, отпрянула от ворот и, как пьяная, шатаясь, пошла прочь.

Поймала такси. Отстучала Мише смс: «У него в Киеве семья. Мне плохо».

И поехала в аэропорт.

— Я её из петли снял, — охрипшим голосом сказал мне Миша, — получил смс, бросил всё и полетел в Питер. Успел как раз. Она вешаться собиралась. На люстре.

Поезд замедлил свой ход и остановился. Дрезден. Печальный и красивый город.

Немки захлопнули свои книжки, ауфидерзейкнули нам и вышли. Мы остались одни.

— А у Игоря фамилия не Власов, случайно? — спросил я.

— Власов, — кивнул Миша, — а ты откуда знаешь?

— Догадался, — выдохнул я, — дорассказывай. Потом я тебе свою историю расскажу. Про бабью яму и про говорящий костюм.

Поезд дёрнулся. Дрезден медленно поплыл за окном. Тук-тук, тук-тук. Всё быстрее и быстрее.

Михаил пробыл в Питере чуть больше недели. Бросив всё в Германии, он выхаживал свою любимую, как раненую птицу. Кормил с ложечки, выгуливал по вечерам, таскал в театры и кино. Старался, чтобы его Светик забыла об Игоре, чтобы она дальше жила…

Он вернулся в Германию. Но через месяц прилетел вновь в Питер. Так и жил потом несколько лет. От поездки к поездке. Он прозвал это ГГБ — гостевым гражданским браком.

Звал Свету замуж. Официально. Но она отвечала: не сейчас, давай позже.

А время шло.

Время, как колёса у поезда, стучало на стыках. Тук-тук, тук-тук.

Вопросов о переезде Михаил уже не задавал. Приезжал раз в несколько месяцев к Светлане. В Германии у него была любовница. Соседка через два дома. К которой он захаживал раз или два в неделю. Бывшая соотечественница. И тоже одинокая. Та жить вместе не звала.

Два года назад Михаил в очередной раз прилетел в Питер. Осенью.

Света встретила его в Пулково. Приехали домой. Поужинали. Легли спать.

А наутро Света сорвалась на работу. Трубу у них там где-то прорвало. И затопило всё. Вот она и помчалась.

Михаил послонялся по квартире. Сходил в ближайший магазин, купил продуктов. Посмотрел телевизор. Так и прошёл день.

Светлана позвонила с работы. Извинилась. Рассказала, что спасают документацию, и будет поздно. Миша ответил, что всё в порядке.

Он ещё раз посмотрел телевизор. Какой-то глупый сериал про современную Золушку. Потом открыл Светин ноутбук. Проверил почту. Посмотрел новости.

Он не сразу увидел мигающий сигнал скайпа. И даже если бы увидел, то не обратил бы внимания. Это же не его скайп. И не ему кто-то сообщение написал.

Но краем глаза успел заметить, что сообщение от Игоря. И сразу понял, от какого Игоря.

Голова у него вдруг стала чугунной, руки онемели. Кровь застучала в висках. Тук-тук, тук-тук. Негнущимися пальцами кликнул по мигающей иконке. И стал читать.

Читать пришлось долго. Переписка длилась год с лишним.

Игорь рассказал, что развёлся с женой. Что всю жизнь он любил только Свету. Только её. И что женитьба на Антонине была ошибкой.

Он писал, что Тоня уехала с дочерью в Алматы. И что он один в Киеве. Один в доме. Со своими домашними животными.

Что он скучает и любит.

Он ждёт.

Свету.

Свою единственную.

Света вначале писала, что она тоже любит Игоря. Но не может простить ему обман. И боится, что он её опять обманывает.

Но со временем тон её посланий смягчился. Она вместе с Игорем стала строить планы на будущее.

«Есть одна маленькая проблемка, — писала она Игорю в последние дни, — но я её решу».

Михаил дочитал всё до конца. Вызвал такси. И уехал в Пулково.

Самолёт был только утром. Поэтому всю ночь Миша пил в местном баре. Его даже не хотели пускать в самолёт. Пьяного.

Но пустили. Потому что он был не только пьяный, он был несчастный. Так он вернулся домой. И ближе к обеду всё-таки уснул.

Разбудил его звук смски.

Смска была от Светы: «Сегодня ночью Игорь умер. От инфаркта. Мне плохо».

Тук-тук, тук-тук, стучат колёса.

Михаил замолкает.

Начинаю рассказывать я. Про Тонечку Власову, про её дочку Настю и про Алевтину Михайловну. Про свадьбу в Праге и вещи в Киеве. Про мою любовь и прозрение.

— Так не бывает, — испуганно говорит Михаил, — это невозможно.

— Не бывает, — киваю я головой, — я в поезде-то последний раз лет 10 назад ездил. Обычно до Берлина на машине добираюсь. А тут что-то вот решил прокатиться.

— Прокатился, — протянул Михаил, — вот уж прокатился так прокатился.

— Так чем у тебя-то всё закончилось? — спросил я его.

— Ничем, — ответил он, — Света в Питере живёт. Одна. Я в Мюнхене. Один.

Мы помолчали. Поезд подъехал к Праге. Мне надо было выходить.

— Приятно было познакомиться, — сказал я ему на прощанье, — всё у тебя будет хорошо.

— Я знаю, — улыбнулся он мне в ответ.

Я добрался до дома, где меня встретила жена. Моя Леночка.

— Мой руки, будем есть, — сказала она мне.

— У меня дело одно, — ответил я, — буквально 10 минут — и я вернусь.

Я спустился в кладовку. Нашёл костюм. Он был упакован в прозрачный целлофановый пакет, который на него надели после химчистки.

— Не надо, — послышалось мне.

— Надо, — сказал я в пустоту, — надо избавляться от старых вещей. А особенно от чужих старых вещей.

Я вышел из кладовки, волоча за собой костюм Игоря. Подошёл к мусорному баку. Открыл крышку. Бросил туда костюм.

Прислушался.

Тихо.

Никто ничего не говорит.

Лишь поют птицы, гудят за углом на улице машины.

И где-то там, далеко, от наших мусорных баков не видно, но слышно, едва слышно, как стучат колёса:

— Тук-тук, тук-тук.

https://www.litres.ru/book/vadim-fedorov-29062561/sumassheds...

© Вадим Федоров, Сумасшедшие истории

Тонечкина мама проживала в двухкомнатной квартире на краю города, в так называемом старом фонде. В хрущёвке, где уже три года с нею жили и Тоня с дочкой. Унылый обшарпанный дом. Такой же унылый подъезд, выкрашенный в зелёный цвет. Убитая квартира с мебелью 70-х годов выпуска. Нас ждали — Тонина мама, располневшая пенсионерка, и Тонина дочка, прыщавый подросток с настороженным взглядом.

Вручил цветы, подарки. Попили чаю. Под пристальными взглядами новых будущих родственников коротенько пересказал свою автобиографию. Тонина мама задала несколько вопросов о социальном статусе и о доходах. Ответил. Пошутил, что не взял справку из налоговой. Судя по реакции, мой ответ понравился.

Ещё раз попили чаю. После чего я отбыл с Тонечкой в съёмную квартиру. Останавливаться в двушке будущей тёщи мне не было никакой возможности. По дороге Тоня мне рассказывала про свою маму, какой она была замечательный педагог и как она одна вырастила Тоню. Мою будущую жену. Мою любимую женщину. Рассказала заодно и про своего мужа. Как он не уделял ей внимания и не давал ей самореализовываться. И что теперь он сидит в своём родном Киеве и не даёт ей развод.

А я любил Тонечку и хотел взять её в жёны. Любил безумно. Она была самой желанной, самой красивой, самой умной женщиной на свете. Я не мог жить без неё. И хотел, чтобы мы были вместе. И чтобы она никогда ни в чём не нуждалась.

— Тоня, ты переедешь с дочкой ко мне жить в Прагу? — спрашивал я её.

— Конечно, милый, — отвечала она, — с тобой хоть на край земли.

И я таял, я млел от счастья. Мы сидели в съёмной квартире на Байзакова и пили чай.

— Но я не могу бросить маму на произвол судьбы, — сказала Тонечка, — ей надо сделать ремонт в квартире, у неё кухня развалилась вся. Ты сам видел.

Я всё это видел, и про кухню Тоня мне говорила уже в прошлый раз. Я, как факир, быстрым движением достал из кармана куртки пакет с деньгами и передал Тоне. Пять тысяч долларов — на новую кухню.

— Ты такой милый, — Тонечка бросилась ко мне и начала целовать, — ты самый лучший.

В итоге вместо чая мы оказались в спальне, где спустя час Тонечка сделала новое заключение:

— Да ты отличный любовник, — потягиваясь, мурлыкнула она.

И я вновь растаял. Как сахар в чае, который мы так и не допили.

Оделись. Поймали на улице такси и поехали к моей сестре в гости, где нас ждал шикарный стол: бешбармак, манты, плов… Было такое впечатление, что сестра решила нас замучить едой. Мы сидели за столом, ели, рассказывали о своих планах. Как переедем в Прагу, как будем жить вместе в любви и согласии. Мы были вместе и светились от счастья. Сестра с мужем умилённо смотрели на нас.

И вдруг у Тонечки зазвонил телефон. Она посмотрела номер, нахмурилась и вышла в коридор. Прошло несколько минут. Тонечка вернулась. Вся бледная, как будто из неё за эти несколько минут выкачали всю кровь.

— Игорь умер, — тихо сказала она, — сегодня днём, от инфаркта.

Сестра охнула и, усадив Тонечку на кушетку, бросилась наливать в стакан воду.

— Какой Игорь? — не понял я.

— Муж мой, — ещё тише сказала Тонечка, — Игорь. Который в Киеве. Вот теперь и разводиться не надо. Я вдова.

Сестра пыталась накапать что-то в стакан, всё время ошибалась, потом плюнула, вылила воду и налила вместо неё коньяка. Тонечка залпом выпила коньяк, шумно выдохнула и стала собираться. Вид у неё был потерянный. Я боялся, что она расплачется, но она держалась молодцом, моя девочка. И только лишь в квартире на Байзакова в коридоре прижалась ко мне крепко-крепко и спросила:

— Ты теперь на мне не женишься?

— С чего это вдруг? — возмутился я. — Обязательно женюсь, я же люблю тебя.

И я поцеловал её. Потом ещё раз. И ещё. Взял на руки и отнёс в спальню, где мы занялись любовью. И когда Тонечка уснула на моём плече, я гладил её волосы и думал: «Я сплю с вдовой, как странно. Конечно же, всё это формальности. И фактически они уже давно не муж и жена. Но она вдова, которая скоро выйдет за меня замуж. А её муж лежит в Киеве в морге». С этой мыслью я и уснул.

Утром Тонечка вскочила и поехала к маме сообщить ей и дочери страшную весть. Была она спокойной и решительной. Нежно поцеловала меня в щёчку и пожаловалась на дороговизну билетов до Киева. Я заверил её, что решу этот вопрос. Надо только все их паспортные данные.

Данные я получил на мейл через двадцать минут. Тонечка мне потом рассказала, что она вначале заехала на работу и отправила их со своего компьютера. А уже потом поехала к маме домой.

Заодно я поменял и свой билет на более раннюю дату. Торчать в Алматы без Тонечки не было никакого смысла. Летел я вместе с ними до Киева, где они оставались, а я продолжал свой путь в Прагу.

В Праге меня ждали дела, в которые я успешно окунулся. Любовь любовью, а на «покушать» надо заработать. И я работал. К непосредственному зарабатыванию денег прибавились хлопоты по организации нашей с Тонечкой свадьбы. Тем более дата этой свадьбы уже была определена и не зависела ни от кого и ни от чего. Я был разведён, Тонечка была вдовой.

Спустя пару дней я стукнулся к Тонечке в скайп. Моя любимая выглядела усталой и увядшей. Организация похорон и разбор вещей бывшего мужа заняли у неё много сил.

— Представляешь, — пожаловалась мне она, — он нам ничего не оставил. Вообще ничего. Только долги по аренде. Я договорилась с хозяином, что в качестве платы за последние три неоплаченных месяца он заберёт мебель, которую мы вместе покупали десять лет назад. Остальные вещи мы с мамой рассортируем и отправим при ближайшей возможности в Алматы.

— Может, не надо ничего отправлять? — робко спросил я. — Ведь всё равно ты переезжаешь в Прагу. Зачем тебе вещи бывшего мужа в Алматы?

— Ты не понимаешь, — раздражённо ответила Тонечка, — там же не только его вещи, там наши вещи тоже. Мои платья, мамины книги, дочкины дневники из начальной школы. Это всё память. Это всё нам дорого.

— Хорошо, хорошо, — постарался успокоить я любимую, — чем я могу помочь в данный момент?

— Ты такой милый, — протянула Тонечка, — такой заботливый. Я так тебя люблю. Я скучаю по тебе. Хочу быть с тобой вместе. Вадик мой.

И я вновь растаял. Договорился со своими киевскими партнёрами об аренде небольшого контейнера на несколько месяцев для Тонечкиных вещей. Для меня сделали хорошую скидку. Отправка в Алматы стоила каких-то сумасшедших денег. Поэтому решили, что пока вещи полежат в Киеве. Тем более, что этих вещей набралась почти тонна. Отрапортовал Тонечке. Она сказала, что я лучший.

Потом Тонечка с семьёй уехала в Алматы. А я продолжал готовиться к свадьбе. Заказал зал, договорился с фотографом, собрал необходимые документы, купил билеты в Прагу и обратно Тонечке, её маме и дочке.

Свадьбу сыграли в декабре. Гостей набралось 25 человек. Было по-домашнему мило и уютно. Несмотря на дождик, моросящий за окном. И несмотря на угрюмые физиономии Тониной мамы и её дочки.

Я лез из кожи вон, стараясь, чтобы все были довольны, чтобы вечер запомнился гостям. И мне это удавалось. Тонечка светилась от счастья. Свидетели заводили гостей шутками. А когда начались танцы, то в пляс пустились все. Кроме Насти и Алевтины Михайловны. Этакие две скалы уныния среди океана веселья.

— Что-то не так? — осторожно спросил я у тёщи.

— Всё нормально, — отозвалась старшая скала, — у нас с Настёной голова разболелась. Отвези нас домой, пожалуйста.

— Так я вроде главное действующее лицо здесь, — попробовал отшутиться я.

Скала грозно сверкнула глазами.

— Главное действующее лицо здесь Антонина, — холодно ответила она, — свадьба всегда в первую очередь играется для невесты. Так ты отвезёшь нас с ребёнком домой или нам на автобусе добираться?

— Конечно же, отвезу, — пообещал я, взглянув на стоявшую невдалеке Тонечку. Моя новоиспечённая жена сияла. Она была безумно красива и весела. Бежевое платье с открытым верхом подчёркивало её лебединую шейку. А умело наложенный одним из лучших стилистов Праги макияж скрывал её настоящий возраст. Она походила на повзрослевшую принцессу из сказки. На очень счастливую принцессу.

Я отвёз новоиспечённых родственников домой. По дороге попал в пробку. И в общей сложности отсутствовал на собственной свадьбе два с половиной часа. Вернулся. Злой как собака. Но увидел Тонечку и растаял. Ведь я был женат на самой лучшей женщине на свете.

А после свадьбы, спустя несколько дней, Тонечка и её семья улетели в Алматы. Я задержался на неделю по делам в Праге. Перед отъездом Тоня очень серьёзно поговорила со мной.

— Ты должен найти общий язык с Настей, — строго сказала мне она, — тебе жить в нашей семье, и у тебя должны быть хорошие отношения со всеми членами семьи. Я же не одна живу. У меня дочь и мама. И с мамой ты должен быть мягче, она тобой недовольна.

— Конечно, родная, — ответил я, — я найду общий язык. Всё для этого сделаю. Но это же Настя со мной не разговаривает. А не я с ней. Я понимаю, что не смогу заменить ей умершего отца, но и она должна понимать, что я теперь твой муж. Поговори с ней, пожалуйста. И с мамой своей поговори. Я не могу зависеть от её настроения и менять свои планы из-за того, что у неё внезапно начинает болеть голова.

— Я со всеми поговорю, — кивнула Тонечка, — но ты должен найти общий язык со всеми членами нашей семьи.

И она улетела с этими самыми членами. В Казахстан. А я остался. Решать дела и заодно думать о том, как найти этот самый общий язык. Думал, думал, но так ничего и не придумал. Время покажет, решил я. Но время ничего не показало.

Когда я приехал в Алматы, Настя так же демонстративно игнорировала меня, Алевтина Михайловна же всё время пыталась выяснять отношения. При этом она постоянно требовала от меня извинений за мою невнимательность к ней и к её дочке. Тонечка же заняла нейтральную позицию, не вмешивалась, но, когда мы оставались наедине, требовала от меня наладить отношения с тёщей и падчерицей. Но не объясняла как. А я не знал, каким образом наладить эти проклятые отношения с выжившей из ума старухой и подростком в самом начале гормональной перестройки организма. И поэтому я очень обрадовался, когда наконец-то уехал из насквозь загазованного, пыльного Алматы в свою любимую домашнюю Прагу. Жаль, что один. Но в ближайшем будущем Тонечка должна была решить все свои дела и переехать ко мне жить. Она же была моя жена. А в этом случае она без проблем получала трёхмесячную визу в чешском консульстве в Астане, а потом уже в Чехии вид на жительство. Для себя и для своей дочки.

Но с визой всё никак не удавалось. То справку на работе ей не давали. То праздничные дни наступали. То у Тонечки вдруг не оказывалось нужной суммы на визовый сбор. Что было странно. Так как я оставил своей молодой жене приличную сумму на жизнь и на все эти организационные сборы. Однажды утром поймал её по скайпу и спросил о том, куда девались деньги. И получил удивительный ответ: раздала долги. Спросил про долги. Очередной ответ: оплата обучения дочери в престижной французской школе и репетитора французского языка. Спросил, почему французского языка, а не чешского. А в ответ: потому что они с семьёй планируют жить во Франции. Когда-нибудь. После этого Тонечка отключила скайп и убежала на работу.

Я обалдел. Сидел перед монитором и пытался понять, не сплю ли я? И что произошло с моей благоверной? Почему всё, о чём мы договаривались до свадьбы, благополучно стало игнорироваться одной из сторон сразу после свадьбы?

Вечером вновь связался с Тонечкой по скайпу. Состоялся разговор, в котором Тонечка жаловалась на дороговизну жизни и на то, что я ей совсем не помогаю. А у неё мама и ребёнок. И она по мне очень скучает. И хочет меня. Сильно. И Тонечка даже частично разделась перед камерой. Для меня. Для своего любимого мужа.

Наутро я перечислил Тонечке на её карточку 500 долларов с пометкой: на визы и на курсы чешского. Деньги дошли в течение двух дней. После чего я получил в скайп уже знакомое сообщении: ты самый лучший. И я вновь стал счастлив. И вновь стал ждать свою ненаглядную.

А в это время в Киеве закончилась аренда склада, где лежали вещи из квартиры умершего Тонечкиного мужа. Платить бешеные деньги за перевозку каких-то старых вещей в далёкий Алматы не хотелось. А тут как раз подвернулась оказия почти за бесплатно перевезти их в Прагу. Сообщил об этом Тонечке. Получил добро. Договорился с украинскими товарищами о погрузке и отправке ценного груза и стал ждать.

Спустя три дня раздался телефонный звонок. Звонил водитель машины, перевозившей киевские вещи. Усталым голосом он рассказал, что груз арестован бдительной украинской таможней. Из-за наличия в нём антикварной швейной машинки Зингер. Я тут же позвонил Тонечке.

— Что за ерунда? — возмутилась Тоня. — Эта машинка не работает. Там половины запчастей нет. Она никогда не работала. И её починить невозможно, мы пробовали.

— А зачем мы её тогда перевозим? — задал я логичный вопрос.

— Эта машинка дорога маме, — холодно объяснила Тонечка, — она её на киевской барахолке купила. Хотела научиться шить. Но эта машинка оказалась сломанной. Но мама к ней привязалась. Это память…

Память так память. Я пожелал любимой жене спокойной ночи и отключился.

На следующий день я уже сам позвонил грустному водителю. Тот сообщил, что эксперт сегодня не приедет, но доблестные украинские таможенники готовы решить вопрос всего за каких-то 300 евро.

— Денег не давать, — строго сказал я, — за кусок железа 300 евро как-то очень дорого.

— Дорого, — согласился водитель, — только я тут вторую ночь в таможенной зоне в кабине своей машины сплю. Не выпускают до решения вопроса. Ни в Польшу, ни в Украину.

Вопрос решился на следующий день. Когда я позвонил, повеселевший водитель сообщил мне, что приехал эксперт, обматерил таможенников и выдал заключение, что данная машинка Зингер не представляет никакой ценности. Ни для кого. Копию заключения выдали водителю и отпустили из ставшей родной таможенной зоны.

На следующий день под вечер приехала и сама машина с грузом.

Груз представлял собой коробки из-под бананов разной степени изношенности. Пахло от них, мягко говоря, не очень. А если честно, то пахло кошачьим ссаньём и пылью. Водитель помог перетаскать это богатство в гараж. Получилось тридцать коробок, из них три развалились при разгрузке. Из развалившихся коробок выпали журналы мод за 2000 и 2001 годы и какие-то застиранные пелёнки. Многострадальная машинка Зингер была засунута в большой чёрный целлофановый пакет. С первого взгляда было ясно, что она уже никогда никому ничего не сошьёт. Так что я сразу же согласился с мнением эксперта об украинских таможенниках.

Когда все коробки были аккуратно уложены в гараже, водитель передал мне какой-то полиэтиленовый чехол. Дал расписаться в сопроводительных документах. Поблагодарил за полтинник евро, врученный за беспокойство, и отбыл далее по маршруту. Я вернулся в гараж.

Коробки стояли нестройными рядами и пахли. Я подошёл к ним, окинул взглядом свой преобразившийся гараж, который превратился в склад подержанных вещей, и раскрыл лежащий поверх коробок чехол. Внутри находился костюм. Старый, с потёртыми лацканами пиджак, весь в кошачьей шерсти. Штаны тоже представляли собой печальное зрелище. Этот костюм было проще выкинуть, чем тащить его из Киева в Алматы или в Прагу. Да и вообще, что это за странный костюм? Чей он?

И тут я понял, чей этот костюм. Я даже сел от неожиданности на ближайшую коробку. Это был костюм Тонечкиного покойного мужа, Игоря. Но вот зачем она его захотела забрать? Ответ мне на ум не приходил. И даже каких-либо вариантов не было. Разве что на память. Я был в полном недоумении.

Я посидел ещё минут пять. Сходил, попил водички. Начал разбирать коробки. Моё недоумение усиливалось. В коробках были старые книги, журналы, какие-то ношеные вещи — как детские, так и взрослые, как мужские, так и женские. Женские, судя по всему, принадлежали Тонечке, мужские — Игорю. Была старая радиола, магнитофон кассетник, целая коробка изношенных туфель, несколько пледов, которые раньше вешали на стену, школьные тетрадки Насти и прочее барахло. И поверх всего этого лежал старый облезлый костюм мёртвого человека. И вдобавок всё это воняло.

Для чего это всё надо было паковать и везти за тридевять земель? Я не знал.

Вечером во время привычного сеанса связи с любимой женой по скайпу я спросил об этом у Тонечки. И узнал, что когда Тонечка с Настей покинули Игоря, он завёл себе двух кошек и добермана. Чтобы не было грустно одному. Этим объяснялся запах вещей.

— А для чего было везти всё это барахло? — спросил я.

— Это наши вещи, — ответила Тонечка, — мои и мамы. И мама, кстати, тебе очень благодарна за то, что ты их забрал из Киева. Ты лучший.

— Спасибо, — ответил я, — а когда ты приедешь? Что с визой?

— Визу я получила, — обрадовала меня Тонечка и затем тут же расстроила, — но прилечу я только на неделю. У меня работа и вообще.

— То есть? — не понял я. — Мы же договаривались, что ты переедешь жить ко мне в Прагу. Мы же женаты уже почти три месяца.

— Но ты же не нашёл общий язык с Настей, — возразила мне Тонечка, — она не хочет в Прагу, она хочет во Францию. А я не могу бросить ребёнка одного с бабушкой. У неё выпускной класс через год. Надо учиться. Как она будет без матери?

— Мы же договаривались, — как попугай, бубнил я.

— Договаривались, — согласилась Тонечка, — я и не отказываюсь. Вот закончит Настенька школу, и перееду я к тебе. А сейчас можно ездить друг к другу в гости. Я к тебе на недельку, через месяц ты к нам. Это гостевой брак называется. Подружишься с моей дочкой, и переедем к тебе. Может быть, раньше. Всё же от тебя зависит, любимый.

И Тонечка улыбнулась мне во весь экран. Потом пожелала спокойной ночи и отключилась. А я остался сидеть у погасшего экрана и думать: «Что за бред? Что происходит? Где моя прежняя любимая и любящая Тонечка, которая собиралась со мной на край земли?»

Так и не найдя ответов на свои вопросы, я отправился спать. Долго ворочался, не мог уснуть. В голове вертелось одно и то же: что происходит?

Наконец, уснул. Но ненадолго. Часа в два ночи проснулся. Встал. Спустился на кухню попить воды. Включил свет и вздрогнул. На двери на вешалке висел костюм.

— Доброй ночи, — вежливо сказал костюм.

— И вам не кашлять, — по привычке отозвался я и затем, поняв идиотизм ситуации, добавил: — Что за хрень? Ты кто?

— Костюм я, — отозвался костюм, помахав пустым рукавом, — хозяина Игорем звали, он бывший муж вашей жены.

— Это сон, — догадался я, — блин, тут во что угодно уже поверишь, мир с ума сошёл.

— С миром всё в порядке, — отозвался костюм, — а насчёт сна ты прав, это сон.

— А чё это мы уже на ты? — спросил я.

— Да ладно, — отмахнулся костюм, — свои же все, общие знакомые и прочее.

— Тебя хозяин прислал ко мне? — задал я очередной вопрос.

— Меня никто не присылал, — обиделся костюм, — это моя собственная инициатива, а хозяин мёртв, как он меня может послать? Он уже ничего не может, бедняжка.

— Ну-ну, — усмехнулся я, — бедняжка. Такую женщину просрал твой бедняжка.

— Он не просрал, — тихо сказал костюм, — это она его бросила. Сначала одна умотала, оставив с ребёнком и тёщей в Киеве. А через год и их забрала.

— Ну-ка, если не трудно, — попросил я, — расскажи мне про хозяина и про Тонечку. А я пока чаю попью.

Я поставил чайник, заварил чай, достал подаренную Тонечкой красивую чашку и стал слушать костюм. А костюм не торопясь, с чувством и с расстановкой стал мне рассказывать про своего хозяина и про Тонечку. Его жену. То есть мою жену. То есть про его бывшую, а теперь мою настоящую жену. Короче, про Тонечку и Игоря.

Давным-давно Тонечка работала в отделе кадров одной небольшой нефтяной компании. И когда в компанию пришли анкеты новых сотрудников, то она первая получила к ним доступ. Она выбрала из списка анкету будущего начальника одного из департаментов этой самой компании и сказала: вот этот будет моим мужем, он очень симпатичный. Сказала — сделала. «Случайно» познакомилась, вызвалась показать город, затем приглашение в кафе посидеть, в кино, встречи под луной, ЗАГС. Игорь влюбился в молодую неглупую девушку со всей страстью. Влюбился на всю жизнь. И поэтому полностью доверил свою судьбу Тонечке, которая через годик родила ему доченьку. И стали они жить-поживать. Вначале молодые жили отдельно, снимали квартиру. Но когда родился ребёнок, то к ним переехала Алевтина Михайловна. Помогать. Да так и осталась. А потом Игорь перевёлся в родной Киев на более прибыльную работу. И всё семейство переехало на Украину. Сняли дом.

Получал по тем временам Игорь ну очень приличные деньги, которые все отдавал жене. До копейки. Потому что любил и доверял. А Тонечка с финансами не очень дружила. Тратила их на всякую ерунду. Но одевались прилично и кушали хорошо. В ресторанах в основном. Дома готовила тёща. Она и командовала в семье, всегда в спорных вопросах принимая сторону Тонечки. Это же её дочка, которую она одна выкормила и вырастила. И Тонечка помнила об этом. И была благодарна маме за поддержку.

Игорь попытался в самом начале своей семейной жизни утвердиться на должности главы семьи. Но потерпел сокрушительное фиаско. Его обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах. И указали на дверь. Точнее, указала Тонечка. Но инструкции, как себя вести с мужчинами, она получила от мамы по телефону. Игорь вышел в указанную дверь, три дня поскитался по знакомым и потом приполз обратно в семью. Потому что безумно любил Тонечку и не мог без неё жить. Его пустили обратно, но на жёстких условиях…

— Трэш какой-то, — не выдержал я, — он мужик или кто?

— Человек он. Очень хороший человек он был, — печально отозвался костюм, — ты сам-то вроде недавно под ту же дудку плясал. И не перебивай, вопросы и замечания потом. Ок?

— Хорошо, — согласился я, — не буду.

Но замечание про дудку меня задело. А костюм продолжил свою повесть.

Итак, молодая семья и пожилая тёща переехали в Киев. Игорь работал, вечером приходил домой, к любимой жене и дочке, где его очень часто ждали или скандал, или семейные разборки. И очень часто в результате этих разборок он отправлялся спать на диван в зал. В качестве наказания. В результате у Игоря появилась на работе интрижка с сотрудницей. Эта интрижка была раскрыта бдительной тёщей, и Игорю в очередной раз указали на дверь. Он, как и в первый раз, поскитался три дня чёрт-те где и приполз обратно. Был принят, но завиновачен по самое не могу. Стал бухать. За это был опять наказан отлучением от тела. На полгода.

А потом один Тонечкин одноклассник, недавно севший в очень уютное министерское кресло, предложил ей работу в Алматы. Одноклассник был женат, но в своё время очень неровно дышал в сторону Тонечки, чем она и воспользовалась. Сообщила о работе Игорю. Об однокласснике, естественно, умолчала. Игорь был против, но ему припомнили измену, пьянство и прочие грехи, и он заткнулся. Тонечка уехала.

Год она прожила одна, без ребёнка, мужа и мамы. Одноклассник к ней охладел, но работа осталась. Да и новый воздыхатель появился. Банкир. К сожалению, тоже женатый, но богатый и щедрый. Тонечка встала на ноги, купила машину, квартиру. И перевезла к себе маму и Настю. Игорь остался жить в Киеве. Где пил и надеялся, что его любимая одумается и вернётся. Тем более она всё ещё оставалась его женой.

Банкира через некоторое время застукала жена с Тонечкой. Был скандал, после которого Тонечка зареклась встречаться с женатыми мужчинами. И встретилась с неженатым. Со мной.

— Остальное ты знаешь, — хрипло закончил костюм, — Игорь узнал о том, что Тонечка с ним разводится, и сердце не выдержало. Бухал много, курил. Хотя дядька был спортивный. А тут инфаркт миокарда. Раз — и всё.

— То есть, ты хочешь сказать, что его Тонечка убила? — осторожно спросил я.

— Аха, — просто ответил костюм, — она. Фактически сам себя довёл. Но если покопаться, то причина в ней и только в ней.

— Нормально вы тут стрелки переводите, — усмехнулся я, — так до чего угодно договориться можно. Он мужик или маленький ребёнок был?

— Ну-ну, — усмехнулся костюм, — а кто тут месяц назад вешаться хотел от безумной тоски по Тонечке?

— Ну не повесился же, — огрызнулся я.

— Не повесился, — согласился костюм, — и Игорь не повесился. Его твоя любимая до естественной смерти довела.

— Но почему? — вновь спросил я. — Почему она так? Зачем? Она же умная и красивая женщина. Она же не бандит с большой дороги. Логики в её действиях нет совсем. Даже сейчас, почему не едет в Прагу? Тут же намного лучше. И по уровню жизни, и для возможности дальнейшего развития ребёнка, да и я не бедный человек, в конце концов.

— Какая логика? — костюм замахал на меня пустыми рукавами пиджака. — О чём ты? Это же бабья яма. Это в мозгу прошито, что мужик нужен только для получения денег и для продолжения рода. В бабьей яме у тёток только девочки рождаются. И живут вместе несколько поколений женщин, не давая друг другу выбраться из этой ямы. Мужикам там не место. Мужиков там на завтрак съедают.

— Но Тонечка… — начал было опять я.

— Что Тонечка? — перебил меня костюм. — Что она? Тонечка своего отца ни разу в жизни не видела. У Тонечки никогда не было в юности примера нормальной полной семьи. Она воспитывалась мамой. Которая за всю жизнь не могла ни с кем ужиться. Потому что дура и тварь. И такую же тварь воспитала.

— Ты поаккуратней со словами, — попросил я его.

— Извини, погорячился, — покаянно произнёс костюм, — это не моё дело — выводы делать. Я только рассказал, что знаю. Что и как, решать тебе. Мой хозяин был хорошим человеком. Жалко его. И тебя жалко. Так же кончишь.

— Не ссы, костюмчик, — улыбнулся я, — нормально я кончу.

— Костюмы не ссут, — поддержал мою шутку костюм, — их моль съедает.

Я посидел задумавшись. Допил чай.

— Слушай. А зачем ты мне всё это рассказал? — поинтересовался я.

— В обмен на любезность, — немного помолчав, ответил костюм, — просьба есть одна.

— Вот я так и знал, — воскликнул я, — всем чего-то от меня надо. Что за просьба?

— Сдай меня в химчистку, — жалостливо попросил костюм, — нету у меня уже никаких сил терпеть этот кошачий запах.

Я рассмеялся.

— Сдам, — пообещал и отправился спать.

Наутро никакого костюма в кухне, естественно, не было. Он висел в гараже. Над грудой вонючих коробок с бесполезным барахлом. Висел и молчал. А я думал. О Тонечке. О моей любви к ней. О нашей быстрой свадьбе. Об Игоре. О его внезапной смерти. И при этом я продолжал любить Тонечку. И одновременно с этим начинал понимать, кем является моя возлюбленная на самом деле.

Это было очень больно. Больно и обидно. Я не спал ночами. Я скучал по Тонечке. Я ненавидел её. Я любил её. Я сходил с ума. Я не мог понять, как такое возможно? За что? Что я ей сделал плохого? И любит ли она меня?

И самое лучшее, что я придумал — это уехать в Африку. В то самое время, когда Тонечка собиралась ко мне приехать на пять дней. И когда она сообщила о своём решении и попросила купить ей билеты, я ответил: денег нет. Родная, на билеты тебе ко мне у меня нет в настоящее время средств. То есть денег. И умотал в так вовремя подвернувшийся тур по Марокко.

Тур назывался «По следам Саида» и проходил по бывшей трассе Париж — Дакар. То есть почти по бездорожью, которое мы преодолевали на Тойотах Прадо. Целых 12 дней. Целых 12 дней я без интернета и очень часто без телефонной связи куда-то мчался, шёл, летел на воздушном шаре, ехал верхом на верблюде. В пустыне жара была +45, на высокогорье по ночам спускалась до 0. По ночам мне никто не снился. Ни Тонечка, ни костюм. Я падал и спал как убитый. Моё тело отдыхало. Мой мозг отдыхал.

И лишь однажды ночью в пустыне я проснулся. Вышел из палатки, где мы ночевали. Светила полная луна. Стояла изумительная тишина, иногда прерываемая шорохом осыпающегося песка. Тёмное небо и яркие звёзды делали картину фантастической. Барханы, несколько шатров между ними. И бездонное небо. Яркие изумрудные звёзды. И кругом песок.

Я стоял, запрокинув голову, и думал, что я такая же песчинка в этом прекрасном мире. И что нужно продолжать жить дальше. Несмотря ни на что.

Постоял. Послушал песок. Ещё раз взглянул на прекрасное африканское небо. И отправился спать.

Через несколько дней я вернулся в Прагу. И продолжил жить дальше, вычеркнув Тонечку из своей жизни. Иногда вспоминаю её, но уже не с чувством горечи или жалости о несостоявшейся семейной жизни. Нет. Она у меня вызывает одно чувство — брезгливости.

А костюм я, как и обещал, сдал в химчистку. Он до сих пор у меня висит в шкафу. Выкинуть как-то рука не поднимается.

https://www.litres.ru/book/vadim-fedorov-29062561/sumassheds...

© Вадим Федоров

За время службы я ходил в караул раз 30 или 40. Но из всех, в принципе, монотонных и малоинтересных караулов запомнил только один. На всю жизнь запомнил.

Дело было осенью. Поздней. Когда тёплые деньки уже ушли, а снег ещё не выпал. С неба временами моросил мелкий и противный дождь. Иногда выглядывало солнце. Пригревало на пару часов и потом опять стыдливо пряталось за свинцовые тучи.

Наш взвод получил оружие. Сходил на построение. И после него бодро потопал в караульное помещение.

Затем рутинное сдал-принял у предыдущего караула. И первый развод часовых по месту несения ими службы.

Три рядовых. Кобелев. Мамедов. Сергунин.

Первый пост был около въезда в автопарк. Деревянная будка с прямой телефонной линией в караульное помещение. Второй пост располагался на самом парке и представлял собой маршрут между ангарами с военной техникой. Третий пост был в самом конце автопарка, на границе с городом.

Итак. Отвёл я первую тройку бойцов по постам. Вернулся обратно. А через два часа повёл их менять.

Кобелев все два часа отстоял около ворот, под навесом, глядя, как вечереет и ремонтники с механиками идут домой. В части служило большое количество вольнонаёмных гражданских.

— Пост сдал, — сказал Кобелев и зевнул.

— Пост принял, — сказал заменивший его боец.

Пошли за Мамедовым. Тот стоял между двумя ангарами и задумчиво смотрел куда-то вверх.

— Мамедов, — окликнул я его, — хватит ворон считать. Ты же на боевом дежурстве, в конце концов.

— Извините, товарищ младший сержант, — откликнулся Мамедов, — замечтался. За время моего дежурства никаких происшествий не было.

— Мечтать будешь в караулке, — проворчал я, — а тут делом занимайся. У тебя в руках оружие, между прочим.

— Пост сдал, — гаркнул Мамедов.

Пошли к третьему посту, где нас ждал Сергунин.

— За время моего дежурства никаких происшествий не было, — как положено, отрапортовал часовой, — кроме…

Сергунин замялся.

— Да говори уже, чего там, — подбодрил я его.

— В общем, один из мужиков, которые тут работают, не стал через проходную идти, а через забор перелез, — начал рассказывать Сергунин.

— А ты что? — спросил я.

— Я ему по уставу: «Стой, назад», — продолжил Сергунин.

— А он? — спросил я.

— А он меня послал, — вздохнул Сергунин, — на три буквы послал и пообещал ноги выдернуть. Перелез через забор и спрыгнул на ту сторону. У них тут вот даже бочка около забора стоит, чтобы удобно было лазить.

— Я бы стрельнул, — влез в наш разговор Мамедов.

Я покосился на ретивого бойца, но ничего ему не сказал. Обратился к Сергунину.

— Ты если действуешь по уставу, то действуй до конца, — сказал я ему. — Следующие твои слова должны были быть: «Стой, стрелять буду».

— А если бы он не остановился? — спросил Сергунин.

— Если бы он не остановился, — тоном усталого воспитателя продолжил я, — то тебе надо снять автомат с предохранителя и передёрнуть затвор.

— И стрельнуть, — опять влез Мамедов.

— Ну, если звук затвора его не остановит, то тогда да, надо стрелять, — продолжил я, — но в воздух. Предупредительный выстрел. Поверь. После этого любой человек остановится.

На несколько секунд все замолчали, переваривая услышанное.

— Вопросы есть? — спросил я.

— Никак нет, — хором ответили трое часовых.

— За мной в колонну по одному шагом марш, — скомандовал я и бодро зашагал на выход из автопарка.

Смеркалось. После дневного гнусного дождика парило. Вместе с ночью пришёл туман. Густой, как кисель. Он накрыл нашу часть ватным одеялом. Даже звуки в нём казались приглушёнными. А видно было не далее одного-двух метров.

Я каждые два часа разводил часовых по постам. В промежуток между разводами пытался поспать.

В полночь отвёл Сергунина с товарищами в автопарк и сразу же пошёл в комнату отдыха. Снял сапоги. Улёгся на топчане. Только положил голову на подушку, как толчок в плечо. Подъём. Оказывается, полтора часа прошло. А мне показалось, одна секунда.

Вышли во двор. У специального стенда пристегнули магазины к автоматам. Три разводящих, каждый со своей тройкой часовых, ушли в туман.

До автопарка мы дотопали минут за пять по асфальтированной дорожке. Ориентируясь по фонарям, висящим где-то в вышине. Свет от них едва угадывался.

Сменили Кобелева. Он стоял в будке, и пахло от него сигаретами.

— За время моего дежурства никаких происшествий не произошло, — отрапортовал Кобелев.

— Курил? — спросил я.

— Никак нет, товарищ младший сержант, — ответил Кобелев, — это вам кажется. Это ветром принесло.

— Ну-ну, — проворчал я, — сдавай пост.

На место Кобелева шагнул долговязый Волков. А мы пошли дальше, менять Мамедова.

Мамедова на месте не оказалось. Мы постояли несколько минут под столбом с прожектором. Подождали.

— По маршруту, наверное, ходит, — высказал предположение Юрка Балабан, который и должен был менять Мамедова.

Маршрут у часового второго поста проходил между ангарами по кругу. По часовой стрелке.

Мы ещё постояли. Мамедова не было. Стояла звенящая тишина. И вокруг был плотный молочный кисель. И где-то вверху прожектор.

— Пойдём ему навстречу, — скомандовал я, — в колонну по одному. Против часовой стрелки. И держитесь поближе друг к другу. А то в этом тумане я и вас растеряю.

Пошли. Гуськом, стараясь не потерять друг друга из вида.

Прошли весь маршрут второго часового. Против часовой стрелки. Натыкаясь на стены и тихо матеря Мамедова. Ориентирами оставались лишь светящиеся кое-где в вышине лампы.

Вернулись к прожектору.

— По идее, он нам должен был встретиться, — высказал предположение Балабан, — если только он правильно ходит по маршруту, а не спит где-то под забором.

— Или его диверсанты зарезали, — вдруг высказал предположение Кобелев, — погода самая подходящая для этого.

— Заткнитесь все, — велел я, — сейчас ещё один круг сделаем. И если не найдём этого горе-часового, то объявлю тревогу.

— А в какую сторону пойдём? — поинтересовался Балабан.

— Против часовой мы уже ходили, — чуть помедлив, сказал я, — пойдём по часовой. Мож, он чего перепутал и ходит не в ту сторону в тумане.

— Как ёжик, — сказал Балабан.

— Какой ёжик? — не понял я.

— Ёжик в тумане, — пояснил Балабан, — мультик такой есть.

— Боже мой, — пробормотал я, — с кем мне приходится служить? Одного по матушке посылают. Второй про мультики вспоминает во время службы. Третий курит на посту.

— Я не курил, — возразил Кобелев, — это надуло. А Мамедова, наверное, диверсанты зарезали.

— Да какие тут диверсанты? — разозлился я, — спит ваш Мамедов где-то. Я ему после караула устрою весёлую жизнь. Главное, чтобы живой и невредимый нашёлся.

И я шагнул в туман. Вслед за мной паровозиком, след в след, пошли три бойца.

Над автопарком стояла тишина. Все звуки поглощал проклятый туман. Лишь слышалось собственное дыхание и шорох идущих за мной часовых.

Прошли половину маршрута. Я остановился под ближайшим столбом с фонарём наверху.

Прислушался, вглядываясь в клубящийся передо мной туман.

Вдруг из тумана медленно вынырнул штык-нож. Вслед за ним дуло автомата. Время замедлило свой бег. Я видел, как из тумана выползает тускло блестевший клинок с капельками росы на лезвии. Штык-нож был пристёгнут к автомату. Ствол автомата так же медленно стал появляться из тумана. Появился затвор, рука, держащаяся за магазин.

Штык-нож упёрся мне в пуговицу на шинели и остановился. Я вдохнул и замер. Выдохнуть не получалось. Всё тело сковало. Я смотрел на торчащую из тумана часть автомата и даже думать ни о чём не мог.

— Стой, кто идёт? — раздался приглушённый голос Мамедова.

— Второй разводящий младший сержант Фёдоров, — выдохнул я.

Время опять вернулось к обычному ритму.

— Товарищ младший сержант, вы как-то долго, — прошелестел Мамедов, — я соскучиться успел.

— Возьми автомат на плечо, — попросил я часового.

Штык-нож отлепился от моей пуговицы и поплыл вверх. Я сделал шаг вперёд. Мамедов стоял, моргая глазами и всматриваясь за мою спину.

— У тебя автомат на предохранителе? — спросил я его.

— Конечно, — ответил тот.

— Спал? — строго спросил я.

— Никак нет, — обиделся Мамедов, — я машины охранял. Спать буду дома.

— Балабан, принимай пост, — скомандовал я.

— Пост принял, — отозвался Балабан.

— Пост сдал, — запоздало откликнулся Мамедов.

Затем мы сменили Сергунина и вернулись в караульное помещение.

— Что так долго? — недовольно спросил командир взвода. — Почти час менялись. Уже скоро новую смену разводить.

— Туман, — коротко ответил я, — а в этом тумане полчища ёжиков бродят.

— Каких ёжиков? — не понял командир.

— Мультик такой есть, — пояснил я, — про ёжика в тумане. Смотрели?

— Смотрел, — ответил лейтенант, — ты давай, чаю попей. Да покрепче. Чтобы ёжики не мерещились.

Я попил душистого чаю со слоном на пачке. Развёл следующую смену. Потом ещё смену.

Прикорнуть удалось только утром. Выкроил себе часок. Растянулся на топчане. Провалился в сон.

Снилось мне, что я сижу у костра. На бревне. Рядом со мной сидит Мамедов. И мы пьём чай. С вишнёвым вареньем.

— Караул, в ружьё, — крик разогнал мой сон, — боевая тревога.

Я вскочил. Намотал портянки. Выскочил из комнаты отдыха, на ходу надевая сапоги.

— Что случилось?

— В автопарке выстрел, — ответил сонный лейтенант. — Кто там у тебя? Только что Мамедов звонил. Сказал, что на третьем посту одиночный выстрел.

— Сергунин там, — ответил я, — судя по всему, вчерашний мужик обратно через забор полез.

— Какой мужик? — ошалело уставился на меня лейтенант. — Вы тут совсем с ума посходили. То ёжики ночью какие-то, то теперь вот мужик.

— Давайте я схожу за Сергуниным, — предложил я.

— Я уже послал помощника на пост, — ответил лейтенант, — ждём.

Ждали мы недолго. Минут через 15 появился помощник начальника караула вместе с двумя бойцами, свободными от смены, с Сергуниным и мужчиной в спецовке. Сергунин был бледный.

Процессия зашла во двор караулки. Часовые отстегнули магазины. Проверили затворы автоматов.

Мужик в спецовке сразу же сел в сторонке и закурил. Я подошёл к нему.

— Тут курить нельзя, — сказал я.

— Да пошёл ты, — огрызнулась спецовка.

— Ща прикладом по морде заеду, а потом пойду, — пообещал я.

Спецовка затравленно посмотрела на меня. Но сигарету затушила.

— Вчерашний? — спросил я Сергунина.

— Да, — ответил он, — я по уставу. Передёрнул и вверх выстрелил. Он сразу присел. Так и сидел, пока наши не прибежали.

— Мож, он в штаны наложил? — высказал я предположение.

— Да пошли вы, — привычно отозвалась спецовка.

— В помещение, — скомандовал лейтенант. — Расскажите, что произошло, кто виноват и что делать.

Зашли в помещение караулки. К спецовке поставили часового.

А Сергунин рассказал, что произошло во время его дежурства.

Туман к утру окончательно рассеялся. И часовой вовремя заметил, что через забор на территорию автопарка лезет вчерашний нарушитель. Нарушитель жил сразу же за забором, и ему было лень переться к месту работы через КПП и проходную.

Сергунин дождался, когда спецовка перелезла через забор. Вышел навстречу нарушителю.

— Стой, назад, — скомандовал.

— Да пошёл ты, — ответила спецовка, — я же тебе вечером обещал, что ноги выдерну? Вот ща отмечусь у бригадира и приду выдёргивать. Жди.

— Стой, стрелять буду, — заученно сказал Сергунин и снял автомат с плеча.

— Да пошёл ты, — сказала спецовка, но шаг замедлила.

Сергунин передёрнул затвор, прицелился в чистое небо и нажал на курок.

Бахнуло. Мужик в спецовке сразу же поднял руки вверх и сел на землю.

Мамедов, услышав выстрел, позвонил в караулку.

— Понятно, — устало сказал лейтенант, — мне уже звонили со штаба. Фёдоров, веди задержанного к дежурному. Пусть с ним там разбираются. А мы ща будем патрон списывать. Старшина уже мчится к нам. Обещал всех поубивать. Тут писанины на три дня и три ночи.

Я отвёл задержанного в спецовке дежурному по части. Тот больше не матерился. А лишь изредка икал. Наверное, от страха.

Вернулся в караулку.

Сергунина от службы отстранили. Его забрал старшина. Заполнять объяснительные и списывать патрон.

А мы до конца дня охраняли вверенные нам объекты. Поспать мне больше не удалось.

В результате разбирательств начальник автопарка получил выговор за плохую работу с личным составом. Мужик в спецовке лишился премии и также получил выговор. Поверх забора, отделяющего автопарк от города, протянули колючую проволоку.

А Сергунину объявили благодарность и дали отпуск. 10 дней.

Благодарность получили наш лейтенант и его заместитель. За отличную подготовку личного состава.

— Надо мне было тоже стрельнуть, — сказал Мамедов, услышав новости про отпуск Сергунина.

— В кого это ты стрельнуть собирался? — спросил я.

— В нарушителя, — ответил Мамедов, — мало ли какие нарушители в тумане ходят.

Я ничего не ответил.

Но когда наш взвод в дальнейшем ходил в караул, я посылал Мамедова в наряд по кухне. Или просто дневальным по роте.

Мне так спокойнее было.

Из книги "Детство, отрочество и прочее"

https://www.litres.ru/book/vadim-fedorov-29062561/unoshestvo...