Несомненно, да! Это с лёгкостью доказал бывший кадет венгерской армии Пауль Кёрн. Участвуя в боевых действиях во время первой мировой войны, Пауль был ранен в голову. Пуля, попавшая в височную часть черепа, повредила часть мозга в лобной доле солдата. Что по всем правилам должно было убить парня. В госпиталь привезли практически "живой труп", но счастливой случайности он выжил.

Пациентом занимался доктор Фрей, профессор Будапештского университета, он был поражен данным феноменом и наблюдал его и после чудесного выздоровления.

Вместе с частью мозга, был повреждён и целый участок нервной системы Пауля, сто в свою очередь привело к определённым последствиям. Он просто перестал спать и чувствовать утомление. Пауль Кёрн вернулся к прежней жизни и посвятил себя помощи больным и престарелым людям.

Он прожил после полученной раны 39 лет и никогда не спал, а делал добрые дела. Тем самым попав в историю как человек, который не спал почти 40 лет.

Для справки...

До этого случая, рекордсменом в этом отношении был Гарднер Ренди, он смог продержаться без сна почти 11 дней, данный рекорд задокументирован научной комиссией.

Что я меньше всего люблю в работе учителем — так это из года в год задавать детям на лето ахинею под названием “Ожившая история”. Суть проекта в следующем: ученики сидят со своими бабушками-дедушками и записывают (в тетрадь, на диктофон или на камеру) их самые давние воспоминания, якобы для будущих поколений, — на самом же деле это просто лёгкий способ поднять свой средний балл.

Это продолжалось семнадцать лет подряд. В очередной раз получив от учеников выполненные проекты, я ожидала, что они будут такими же нудными, как обычно, — и это ещё в лучшем случае. Н-да, далеко не самый блестящий мой класс.

Итак, пришла я домой, налила вина и приготовилась к длинной ночи из сплошных “А вот в твои годы у меня было только две пары штанов” и прочих “Моего брата как-то раз драли газетой за то, что он загнал мяч на соседскую лужайку”. И как же в таких историях без типичных для стариков комментариев — по уровню сексизма или расизма порою доходящих до абсурда.

В этом классе была девочка, — назовём её Оливия. Оливия была пухленькой, миленькой, тихонькой и училась на одни четвёрки. В общем — особо ничем не примечательная ученица. Её проект обещал быть таким же средненьким, как и её автор. Отчасти именно поэтому я была настолько поражена тем, что увидела той ночью на самом деле.

По какой-то причине Оливия сдала два диска. Я начала проверку с того, который был подписан как “Интервью”. По экрану компьютера пробежала рябь, после чего стартовала зернистая видеозапись. В кадре — зал, заваленный всяким барахлом. Оливия сидит в кресле с блокнотом в руках и выглядит как испуганный котёнок. Напротив неё сидит мужчина с мрачным выражением лица и покуривает сигарету, выжидательно вглядываясь в девочку.

“Начинай”, — из-за камеры послышался женский голос. Большие глаза Оливии метнулись в сторону объектива, затем — обратно к человеку напротив.

“Я у своего двоюродного дедушки Стивена, — пробормотала девочка, — Он расскажет нам о том, как когда-то давно служил в армии”.

Выражение лица у дедушки Стивена было такое, будто он предпочёл бы всему происходящему снова оказаться в окопе, однако он терпеливо дождался вопросов.

Как и ожидалось, Оливия вслух зачитывала заранее заготовленные мной вопросы, которые я раздала всему классу. Пару раз за интервью мама девочки шёпотом просила: “Говори погромче, Оливия”. Ну и скукотень.

Для меня было большой интригой, когда Оливия наконец положила блокнот и спросила: “Тебе нравилось в армии?”

Совсем не по сценарию. С характерным для заядлого курильщика хрипом в голосе дедушка Стивен ответил: “Нет. Но было приятно уехать подальше от родного города”.

“А куда ты поехал?”

“На Балканы”.

“Угу-у”, — промычала Оливия. “Похоже, она впервые слышит о Балканах”, — подумала я. Через мгновение моё предположение подтвердилось: “И как там, на Булканах, всё по-другому, не как тут?”

“Да”.

За кадром мать девочки осуждающе покашляла, чтобы дедушка Стивен был чуть поразговорчивее.

Но Оливия, кажется, всерьёз заинтересовалась: “Деда Стивен, а какое твоё самое худшее армейское воспоминание?”

Старик потушил сигарету о пепельницу и медленно поднялся со стула. “Сейчас приду”, — пробурчал он, и изображение погасло.

Когда камеру сняли с паузы, всё осталось по-прежнему; разве что дедушка Стивен успел разложить какие-то бумажки в файлах поверх всякой всячины, разбросанной по кофейному столику. Он взял один из файлов.

“Я пошёл служить ещё ребёнком, — сказал он Оливии. — Ровесником твоего брата”.

Оливия кивнула.

“Я не участвовал в боях. Обе мои операции проходили в восточноевропейских городах, разрушенных в ходе гражданских войн. Я вот что скажу: хе-ро-та. Я там был как уборщик какой-то, твою ж ма…”

“Кхе-кхе!” — прозвучало из-за камеры.

Дедушка Стивен вздохнул и перевёл взгляд на файл. “Наш отряд прикрепили к развалинам школы. Разбитые окна, провалившиеся потолки… но больше всего меня удивило то, что к нашему прибытию в таком состоянии школа пробыла уже несколько лет. То есть, никто и пальцем о палец не удосужился ударить, чтобы привести её в порядок. Мимо меня проходили детишки — наверное, шли выпрашивать деньги или ещё что, мля...”

Камера резко обратилась к полу, и недовольная мама Оливии отчитала Стивена. Было трудно расслышать, как именно — но вполне возможно было представить.

“Да ну тебя, вы вообще хотите дослушать или нет? — огрызнулся он. — То-то же. Буду говорить то, что хочу”.

“Мам, — вклинилась Оливия, — пожалуйста, не перебивай”.

“Ты же не будешь это перед всем классом презентовать?”

“Нет, мам, мы просто сдаём работу учителю”.

“Ну тогда тем более. Что, учитель — не мужик, ругани не слышал?” — подметил дедушка Стивен. В принципе, с ним трудно было не согласиться — разве что, я действительно не «мужик».

Камера вернулась в изначальное положение, и, после того, как объектив нашёл фокус, кадр полностью восстановился.

“Эх-х, всё равно я слишком многого прошу, — проворчал Стивен. Он поднёс лист бумаги ближе к лицу. — Это письмо я нашёл в школьном подвале. Тогда я понятия не имел, что в нём написано, но мой приятель его перевёл. Теперь я его зачитаю. А после — расскажу, что увидел в том подвале”.

У меня по спине пробежал холодок. Мама Оливии навела крупный план на дедушку Стивена. Руки, в которых он держал письмо, судорожно дрожали. Вот что он зачитал:

«Уважаемый г-н,

Я никогда не любил свою страну. Все эти битвы — порождение ярого патриотизма, борьбы за власть над осколками некогда великой державы. Но мне, откровенно говоря, плевать, какими буквами мой дом обозначен на карте. Война лишена всякого смысла, и я пытаюсь держаться от неё как можно дальше.

Но не бесконечные атаки и не безразборное насилие отняли у меня жену и ребёнка. Нет, — то была болезнь. Над малышом зараза сжалилась, и всё закончилось быстро. А вот Надя страдала дольше. Мне приходилось лишь в ужасе наблюдать за их муками, не в силах хоть как-то помочь. Единственное моё утешение в том, что я был рядом. В какой-то момент я просто перестал ходить на работу — и никто не стал меня искать. Хотя я сомневаюсь, что там заметили моё отсутствие. Школу видно из окна, и я мог бы уходить туда на пару часов в день, а потом возвращаться и сидеть с родными — но в чём смысл? Вся моя работа состояла в том, чтобы драить полы. Для мира я был так же бесполезен, как и для своей семьи.

Я хотел отвести Надю в больницу, но ей было слишком тяжело, и мы вернулись домой. В ту же ночь она скончалась.

После того, как они умерли… я мало что помню. Я не вылазил из своего барака, толком не ел, не спал и часто помышлял о самоубийстве. Но, увы, как бы заманчиво оно ни было, — я был напрочь скован собственной беспомощностью.

Радио не давало мне потерять рассудок. Я не выключал его ни на секунду. И это притом, что к словам-то я, на самом деле, не прислушивался. Даже так: канал, на котором было меньше всего помех, был на английском (кажется), в котором я полный ноль. Но звучание голосов, музыки; осознание того, что где-то там, за пределами этого чёртова города, продолжается жизнь — всё это помогало мне держаться.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я снова не увидел солнечный свет. С голоду в глазах начинало темнеть, и моей главной задачей было раздобыть чего-нибудь съестного. Радио я, конечно же, взял с собой. С того момента, как я закрылся в доме, я с ним не расставался. Оно говорит со мной, пока я сплю и когда просыпаюсь. Без понятия, что именно оно говорит, но знаю, что без него я бы и минуты не протянул.

Добыв еду и воду, я понял, что осталось только вернуться на работу — и я вернулся. Уже на следующее утро я снова был в школе, где работал уборщиком, и взялся за дело.

Никто не поднимал эту тему. Как я уже говорил, Надя болела довольно долго, и в школе об этом знали. Я благодарен, что никто не стал силой тащить меня на работу в самые тяжёлые дни в моей жизни. Учителя редко говорили со мной — обычно мы просто улыбались друг другу в коридорах. Если подумать, то это взаимное уважение — и есть та самая причина, по которой я вышел на работу.

В моё отсутствие школа катилась в тартарары — я достал из своего шкафчика швабру и тряпки и сразу приступил к уборке. Все довольны, что я вернулся, куда ж без этого. Но лучше всего то, что никому нет дела до моего радио. Я выставил звук пониже, чтобы не мешать учебному процессу, и ношу его повсюду. Никто пока не жаловался. Я даже подозреваю, что им нравится.

Само здание школы не очень большое, но за ним нужен глаз да глаз. Полы постоянно липкие и грязные, и на их оттирание у меня уходит больше всего времени. Дети любят наводить бардак — наверное, поэтому я и остаюсь востребован. Время от времени приходится двигать всякие предметы по полу, чтобы достать до каждого пятнышка, но я горжусь преданностью своему делу.

Ой, точно, ещё ведь есть починка! В школе то и дело нужно подкрутить пару гаек — и я тут как тут. Иногда я чиню поломанные парты, присвистывая в такт радио, а иногда — занимаюсь чем-то посерьёзнее, например, ремонтом. В такие дни я чувствую себя незаменимым — как шестерёнка в механизме. Как школа вообще без меня выживала? Наконец-то я снова кому-то нужен.

За школой есть кладовая с консервами. Вместо зарплаты руководство разрешает мне брать оттуда столько еды, сколько мне хочется. И меня это устраивает — в самом деле, на кой чёрт мне сдались деньги? Сначала я таскал еду домой, но потом стал ночевать в подвале. Никто, собственно, не возражал. Эта школа заняла особое место в моём сердце, и я не могу оставить её без присмотра.

Когда на меня сваливается память о жене и малыше, я просто делаю звук на радио погромче. И это работало.

Вплоть до этого утра.

На этот раз я проснулся в полной тишине.

В панике я начал осматривать радио. Даже и не предположу, сколько дней подряд я держал его включённым. Неужели оно отслужило свой срок и больше никогда не заработает? Целый день я пытался его починить. И почти весь этот день я не мог остановить слёзы. Я схожу с ума.

Если не починю радио до заката, то лишу себя жизни. Я пишу это письмо, потому что солнце уже близится к горизонту, и я не сомневаюсь в своей участи.

Я думал о том, чтобы пройтись по коридорам школы в последний раз и попрощаться со школьниками и преподавателями. По мне будут скучать, я знаю. Но я не могу заставить себя покинуть эту комнату. Не могу уйти, зная, что моё радио мертво.

Я выплакал все слёзы. Кажется, я даже не могу вдохнуть полной грудью. Всё скромное содержимое моего желудка вышло наружу, и в глазах опять стало темнеть. Но ничего, — мне уже совсем недолго осталось.

Но перед тем, как покончить с собой, я закрыл дверь в свою каморку и подпёр ручку стулом. Это единственное помещение в подвале, и в нём есть крохотное окошко — через него внутрь проникает достаточно света, чтобы я мог разглядеть петлю. Если найдётся добрый человек, который отправится меня искать, то я не хочу, чтобы первым, что он увидел, была такая картина. Нет, — пусть увидит закрытую дверь, почувствует запах моего полуразложившегося трупа и просто забудет о том, что я когда-либо существовал.

Я оставлю радио и эту записку возле двери. Уважаемый г-н, если вы это читаете, то у меня к вам одна скромная просьба: почините радио. Пожалуйста, спасите его. Оно не заслужило так бесславно умереть во сне, и мне стыдно, что я не смог его воскресить.

Теперь я готов вновь увидеть Надю и малышку-Людмилу. Надеюсь, школа найдёт нового уборщика, который будет любить её так же, как любил её я.

Всё. Пора. Не забудьте про моё радио.

Станислав»

Когда кадр отдалился, Оливия была в слезах. “Спасибо, деда Стивен, — сказала мама девочки, тоже плача. — Думаю, этого хватит”.

“Постой! — прощебетала Оливия. — он сказал, что это не всё. Что ты увидел в том подвале?”

Но, до того, как дедушка Стивен успел что-то сказать, изображение пропало. Я сидела с открытым ртом. Что он там увидел? Что же?!

Очень кстати я вспомнила про второй диск. На нём не было пометок, но я надеялась увидеть продолжение интервью.

Видео на нём не было, но была аудиодорожка. Послышался голос Оливии:

“Здравствуйте, мисс Джеррити. Извиняюсь за маму, но она не захотела снимать остальное. Я попросила его продолжить и втайне от мамы записала всё на диктофон телефона. Помню, вы говорили нам, что, пусть историю пишут те, кто побеждает на войне, но… — она глубоко вздохнула и сорвалась на плач, — но история любого, даже самого маленького и слабого человека, по-своему важна, и не важно, что этот человек ни разу в жизни не одерживал побед. Я завершила свой проект вчера и не могла уснуть этой ночью, но вы должны услышать то, что мой дедушка сказал дальше”.

В моих глазах тоже стояли слёзы. Искренность в её голосе была прекрасна. И меня очень умилило то, что она запомнила одну из сотен банальных фраз, которых я когда-то понахваталась от своего учителя истории.

Пока сантименты ещё не успели окончательно взять надо мной верх, звук появился вновь:

“Ну ладно, — раздражённо бросила мать, — хочешь услышать конец — пожалуйста. Но для школьного проекта это слишком”.

“Да дай ты мне уже закончить, — не на шутку разозлился дедушка Стивен. — Если для тебя это слишком, то иди на кухню и перекуси. Оливия вот хочет знать, что было дальше”.

Было слышно, как женщина что-то пробубнила и вышла из комнаты. Оливия и её дед остались вдвоём. Девочка смотрела на Стивена взглядом, полным нетерпения — по крайней мере, так я изобразила это у себя в голове.

“Так ты нашёл радио? Или оно исчезло, когда школу подорвали?”

Он прокашлялся, и послышался щелчок зажигалки. “На том письме, — начал он медленно, — была дата”.

“Какая дата?” — жадно спросила Оливия.

“Оно было написано за две недели до того, как мы начали восстанавливать школу”.

“Но разве ты не говорил, что школу разрушили как минимум за два года до этого?”

“Да, — ответил дедушка Стивен. — Да, её и разрушили”.

Молчание. По моим рукам пробежали мурашки. Мои догадки трудно было передать словами, но у дедушки Стивена это прекрасно получилось, без малейшей запинки. Было видно, что он уже долго живёт с этой мыслью.

“Этот человек, Станислав, жил в развалинах школы и убирал кровь и обломки, будто это были разлитые напитки и пыль. Он улыбался мертвецам и думал, что они улыбаются в ответ, потому что что им нравится его радио. Он перетаскивал трупы, чтобы протереть под ними пол. Крыша была обвалена, но он был так отрешён, что не чувствовал на себе капель дождя”.

Было слышно, как Оливия плачет.

“Я нашёл тот склад, с которого он таскал еду. Внутри — сплошные квашеные консервы — наверное, отвратительные на вкус. И почти всё это поросло плесенью”.

“А ты… ты видел его тело?”

“Да. Оно свисало с потолка, но было почти как… почти как живое. Он не разлагался. Прошло совсем немного времени”.

“Он выглядел умиротворённым?” — спросила она с ноткой отчаяния в голосе.

“Трудно сказать. Стояла дикая вонь, его лицо было синюшное, глаза выпирали из глазниц. Вот так,” — видимо, изобразил он на себе.

“А что с радио?” — Оливия всхлипнула.

Дедушка Стивен глубоко затянулся сигаретой.

“Оно было там. И знаешь что? Оно было включено”.

---

Оригинал

Переведено мной совместно с командой редакторов. Вот моя группа ВК. Если этот перевод вам понравился, то можете подписаться и почитать остальные.

More to come :)

Не знаю, в какой момент времени вы это прочтёте, но расскажу, с чего всё началось: существо атаковало меня, пока я прохаживался по парку. Его силуэт был размыт, будто скрытый туманом. Нет таких слов, чтобы описать его сущность: оно как будто было рядом, но в то же время и нет. Создание скрывалось там, где не было деревьев; таилось там, где не было травы. Когда оно в один прыжок меня настигло, я не почувствовал и легчайшего дуновения ветра.

В момент, когда это нечто вцепилось в меня, я ощутил, как его когти пронзили во мне то, чего не видно невооружённым глазом; покалечили ту часть меня, которой я раньше не чувствовал. Руки, ноги и туловище были целы и невредимы, я не истекал кровью. Однако где-то глубоко внутри я знал, что был ранен. В страхе добежав до дома, я вмиг ощутил, будто во мне чего-то недостаёт. Накатила усталость, начались проблемы с концентрацией.

На ранней стадии решение было простым: выпить большую чашку кофе.

Чувство уныния отступило под напором кофеина — по крайней мере, на некоторое время. Можно сказать, в ту неделю моя жизнь только началась — ведь именно тогда я познакомился с Мар. Мы сразу прекрасно поладили. Должен признаться, я влюбился в неё задолго до личной встречи, ещё во время телефонного разговора. Тем временем, существо будто начало противиться моим эмоциональным переживаниям. Да, оно всё ещё было внутри, как неотделимая часть моего бытия.

Первые несколько инцидентов были настолько мелкими и незначительными, что я не стал на них зацикливаться. Как-то утром автомобиль соседа из тёмно-синего преобразился в чёрный. Покосившись, я пожал плечами и пошёл дальше. Через два дня одного из моих коллег по работе стали звать не Фред, а Дэн. Я поинтересовался у остальных, но они уверили меня, что он с рождения Дэн. “Должно быть, с кем-то спутал”, — подумал я.

Затем, как-то раз — как бы глупо это не звучало — я справлял нужду в собственном туалете, как вдруг оказался посреди улицы. Теперь на меня — в пижаме, с приспущенными штанами, прямо в процессе — удивлённо смотрели с добрый десяток человек на остановке. Пока никто не позвонил в полицию, я в ужасе дал оттуда дёру. Мне удалось отыскать дорогу до дома, но сама ситуация стала для меня знаком, что я всё ещё был в опасности. Существо что-то со мной вытворяло, и я не знал, как с этим бороться.

Тем вечером ко мне пришла Мар. Дверь она открыла своим ключом.

“Мар? — спросил я удивлённо. — Откуда у тебя ключ?”

Она рассмеялась:

“Какой ты милый. Ты ведь точно не против? — Мар приоткрыла дверь в комнату, полную картонных коробок. — Съехаться — это серьёзный шаг. Особенно если учесть, что мы вместе всего три месяца”.

Съехаться? Но я ведь буквально на прошлой неделе впервые с ней увиделся. Мать всегда говорила, что я мальчик сообразительный — умел вовремя заткнуть варежку. Вместо того, чтобы устраивать скандал, я сказал Мар, что всё в порядке, после чего пошёл к себе в комнату, чтобы всё осмотреть.

Вещи лежали там же, где я их оставил. Единственным, что привлекло моё внимание, была дата. Осмыслив происходящее, я содрогнулся от праведной злости.

Существо сожрало три месяца моей жизни.

С чем же мне довелось столкнулся? Какая тварь станет целыми кусками поглощать человеческую душу? Из-за неё я пропустил самый волнующий период отношений и теперь никогда не смогу понять наших с Мар шуток или общих историй из этого временного промежутка. У меня похитили нечто совершенно бесценное, и я был вне себя от ярости.

Злость помогала мне подавлять существо. Я перестал потреблять алкоголь и завёл привычку регулярно пить кофе. Каждый день я проверял дату. Таким образом мне удалось продержаться три года, не пропустив ни единого дня и лишь изредка натыкаясь на небольшие альтерации. Менялись те или иные социальные обстоятельства: чьё-то место работы, у кого сколько детей; планировка близлежащих улиц, время показа моей любимой телепередачи. Благодаря этим изменениям я всегда помнил о существе, вцепившемся когтями в мою душу. За три года я ни разу не дал ему себя пересилить.

Но как-то я раз я забыл об осторожности. Своим великолепным сюжетом меня затянула любимая передача. В самый интересный момент к моему лежаку подбежал мальчишка и потрепал меня за плечо.

Я удивлённо спросил: “Ты кто и как сюда попал?”

Он засмеялся и широко улыбнулся: “Глупый папа!”

У меня сердце сжалось. Я сразу понял, что произошло. Пара непрямых вопросов всё расставила по своим местам: это мой сын, и ему два года.

Боль, пронзившая грудь, была невыносимой. Я не только пропустил рождение собственного ребёнка, но и не застал первых двух лет его жизни. Очевидно, за время моего забвения мы с Мар поженились и создали семью, и я прошляпил всё то счастье и ту горечь, что сопровождали эти годы.

На улице шёл снег. Держа внезапного сына на коленях, я следил за снежинками. Какая жизнь ждала меня впереди, если малейшее упущение могло стоить мне нескольких лет? Я нуждался в помощи.

В церкви не знали, что с этим делать. Священники мне не поверили и заключили, что я скорее болен, нежели одержим.

Врачи едва ли были полезнее. Хоть снимки и тесты ничего не показали, денег с меня содрали прилично.

Лишившись вариантов, я решил рассказать Мар. Как всё выглядело с её стороны? Каков был быт, когда меня не было рядом? Отводил ли я нашего сына в школу? Ходил ли на работу? Видимо, да: она явно не приметила ничего из ряда вон выходящего. Однако я не мог побороть в себе чувство, что в периоды отсутствия моего сознания моя жена теряла важную часть своей жизни.

Чтобы излить Мар душу, как-то вечером я вычурно накрыл стол. Однако на этот раз она постучалась. Я открыл. Жена стояла передо мной в нарядном вечернем платье. 

Накрытый стол её приятно удивил: “Шикарный ужин на втором свидании? Я знала, что нравлюсь тебе, но не знала, что настолько!”

К счастью, я знаю, когда лучше промолчать. Заладил бы я о браке да о сыне, она бы сбежала от меня, как от сумасшедшего. Вместо этого я помог ей раздеться и пригласил за стол.

После череды осторожных вопросов я смог выведать истину: это в самом деле было наше второе свидание. На радостях я облегчённо вздохнул, и Мар списала это на обычный мандраж. Для меня было настоящим счастьем узнать, что на самом деле существо не пожирало мою жизнь. Симптомы указывали скорее на то, что моя душа оказалась разбита. Тварь ранила меня; расколола на части. Пускай мне придётся жить вне привычного порядка, зато на самом деле я ничего не пропущу.

Прошло несколько лет — по крайней мере, с моей точки зрения. Каждый день я подмечал незначительные перемены в политике или географии, а “путешествия во времени” случались каждые пару месяцев. Каждый раз, оказавшись в новом месте и в новом времени, я молча внимал окружающим, чтобы не наворотить чего лишнего. Во время самого дальнего скачка я увидел своего шестилетнего внука. Я спросил, кем он хочет стать, когда вырастет. Он ответил: “Писателем”. Я сказал, что это здоровская мысль.

Затем я возвратился во второй месяц наших с Мар отношений, и мы провели ночь на речном побережье — самую лучшую ночь в моей жизни. Ведь именно в ту ночь я спросил у неё, не хочет ли она перебраться ко мне. Я застал тот момент, который считал навеки упущенным. Стало понятно, что на самом деле моё сознание никогда, ни на мгновение не покидало моего тела. Рано или поздно я побываю везде. Пока мы заносили коробки с вещами Мар, она на минуту остановилась и призналась, что поражена тем, как сильно я её люблю — так, словно знаю её уже целую жизнь.

Впервые с того момента, когда на меня набросилось существо, я по-настоящему рассмеялся. Мар была права — я действительно любил её больше всего на свете, и причиной тому в самом деле была милая романтическая аналогия, которую она привела. Я и правда знал её уже целую жизнь, и я смирился со своим положением. Знать наперёд о лучших частях своей жизни оказалось совсем не так плохо.

Но стал бы я это писать, если бы всё не пошло по наклонной? Существо всё ещё было при мне. Я надеялся, что оно ранит меня и само отвяжется, но нет. Моё видение ситуации было таким: тварь вгрызалась глубже и глубже, разрывая мою натуру на всё меньшие части. Месяцы передышки между скачками превратились в недели. Как только я заметил эту тенденцию, моя судьба стала выглядеть совершенно безрадостно. Мне грозило навсегда затеряться и перемещаться туда и обратно по линии жизни с каждым ударом сердца. Если мне суждено было проживать свою жизнь по секундам, значит, я бы больше никогда не смог с кем-нибудь заговорить. Не смог бы дарить любовь. Как и получать.

Осознавая весь ужас ситуации, более зрелая версия меня самого сидела в кресле и наблюдала за снегопадом. Погода. Единственное в моей жизни, что оставалось неколебимо. Матушке-природе не было до меня никакого дела. Она всегда была, есть и будет. Снег — крючок, не дававший мне потерять рассудок. Умиротворение было панацеей ото всех переживаний, и ни разу ещё я не испытал скачка во времени, наблюдая за снегом и вспоминая, как в детстве я катался с горки и сооружал из сугробов крепость.

Подросток тронул меня за руку: “Деда?”

“А? — я был выбит из потока мыслей, и потому на мгновение забыл об осторожности. — Ты кто?”

Он слегка улыбнулся, словно не поняв, шучу я или нет. Внук протянул мне стопку бумажных листов: “Моя первая попытка написать рассказ. Прочитай и скажи, что думаешь, хорошо?”

А-а, точно. “Идёшь к своей писательской мечте, как я погляжу”.

Он весь раскраснелся, как помидор: “Ну, пытаюсь”.

“Хорошо. Ты пока беги, а я прямо сейчас возьмусь за твой рассказ”.

Слова плыли перед глазами, и я принялся раздражённо искать очки — должны же они где-то быть, ведь так? Быть старым мне совершенно не нравилось, и хотелось поскорее вернуться в дни, где я помоложе — но только после прочтения книги. Очки оказались в кармане свитера. Надев их, я принялся листать страницы. Мар суетилась и ходила из комнаты в комнату. Она была всё так же прекрасна — но мне нужно было сконцентрироваться. Я не знал, сколько времени мне было отведено на этот раз.

Похоже, у нас собралась родня. Рождество? Пара взрослых и двое не знакомых мне детей мелькнули в коридоре. Мой сын, совсем взрослый, вместе со своей женой, прошёл в сторону входной двери. Ближние и дальние родственники потихоньку расходились по домам.

Наконец, я закончил читать и позвал внука. Со звонким топотом он спешно спустился со второго этажа и забежал в зал: “Ну что, как тебе?”

“Что ж, это ужасно, — признался я. — Но ужасно именно в тех местах, где без этого никак. Ты ещё молод, и твои персонажи поступают так, как поступают молодые люди, однако в плане структуры твоя история очень и очень хороша”. Я выдержал паузу. “Не ожидал, что это будет страшилка”.

Он кивнул: “Это отражение сущности времён. Наше будущее полно разочарований, а не радостных надежд, как было раньше”.

“Ты мудр не по годам”. Ко мне пришла идея: “Если ты так любишь страшные истории, ты, должно быть, много знаешь о всяких странных существах?”

“Ну да. Я читаю всё, что могу найти. Мне очень нравится”.

Я пробежался взглядом по входам в комнату — на всякий случай. Все члены семьи были заняты своими делами. Впервые в жизни я поведал кому-то свою историю — выложил всё внуку в мельчайших подробностях.

Для подростка он воспринял мой рассказ на удивление хорошо. “Ты серьёзно?”

“Да”.

Он посмотрел на меня очень по-взрослому, будто бы принимая задание. “Я этим займусь. А тебе следует начать записывать всё, что происходит вокруг. Нужно собрать данные. Может, мы сможем обрисовать твою душевную рану”.

Ого. “Хороший план”. Я не ожидал, что он воспримет меня всерьёз. “Но как собрать все записи в одном месте?”

“Давай придумаем, где ты будешь их оставлять, — он призадумался. — Потом я их соберу, и мы отследим, по какому пути ты проживаешь свою жизнь. Поищем закономерность”.

Впервые я вновь почувствовал надежду. “Может, под лестницей? Никто никогда туда не заглядывает”.

“Вполне”. Мой внук повернулся и вышел из зала.

Было слышно, как он чем-то шебаршит у лестницы.

Немного погодя он вернулся с коробкой в руках и поставил её на ковёр. Она оказалась до отказа набита бумагой. Парень воскликнул: “Охренеть!” — ой, вернее, офигеть. Ох уж эти подростки.

Я не стал отчитывать его за сквернословие, так как сам был поражён увиденным, и лишь удивлённо похлопал глазами. “Это что, я написал?”

Он перевёл на меня глаза, полные восторга: “Ага. Вернее, тебе ещё предстоит всё это написать и спрятать под лестницей, — а затем бросил взгляд на коробку, после чего закрыл её. — Так что, наверное, тебе не стоит видеть, что там написано. Ну, знаешь. Мало ли”.

Спорить я не стал: “Точно”.

Он сглотнул. “Там таких коробок под полтинник, — и все забиты доверху. На расшифровку записей уйдёт уйма времени, — его тон сменился на максимально серьёзный, — Но я спасу тебя, дедуля. Кто, если не я?”

По моим щекам покатились слёзы, и трудно было сдерживать всхлипы. Только сейчас, найдя того, кто меня понимает, я осознал, насколько был одинок в своих странствиях. “Спасибо. Спасибо тебе огромное”.

А потом я снова стал молодым и оказался на работе. Обычный вторник. Постепенно чувство тоски и облегчения отступило и сменилось озлобленностью и целеустремлённостью. Придя домой с работы, я взял лист бумаги и начал писать. Мимо проносились недели, затем они сжимались в дни, потом — в часы, и всё свободное время я посвящал конспектированию всего и вся. Записи я вне всякой упорядоченности складывал под лестницу. Первая оставленная мною коробка на самом деле была тридцатой, а последняя — первой. Когда их насчитывалось уже более пяти десятков, а скачки стали происходить каждые несколько минут, стало ясно, что остальное — за внуком.

Склонив голову, я закрыл глаза. Я не мог больше терпеть этого потока сознания, что заполнял мой разум. Имена, места, даты, работы, цвета, люди казались совсем другими и какими-то неправильными.

Таким старым я ещё не был. Я сидел и смотрел, как падает снег. В комнату вошёл человек лет тридцати, в котором я с трудом смог опознать кого-то знакомого. “Идём. Похоже, у меня наконец получилось”.

От дряхлости трудно было двигаться. “Это ты? Мой внук?”

“Да”. Он отвёл меня в комнату, заставленную каким-то непонятным оборудованием, и усадил в обитое резиной кресло. Напротив стояло большущее зеркало величиной в два человеческих роста. “Я нашёл закономерность”.

“Сколько ты над этим работал? — спросил я, не в силах скрыть своего потрясения. — Умоляю, только не говори мне, что пропускаешь свою жизнь так же, как упускаю свою я!”

Его выражение лица не выдавало эмоций, но в то же время взгляд его был твёрд и решителен. “Это того стоит”. Он прислонил к моей руке два тонких металлических стержня, а затем кивнул мне через зеркало. “Так, смотри. Разряд откалиброван”.

Удар током на секунду меня обескуражил, но особой боли не причинил. Над моим отражением в зеркале заискрился скорченный силуэт. Голубоватые волны электрического тока проходили сквозь существо, на считанные мгновения опоясывая тот ужас, что поселился во мне. Своим ртом, похожим на присоску огромной пиявки, тварь прочно вцепилась мне в скальп, касаясь моих бровей и ушей. Червеобразное тело свисало через плечо и тянулось вниз, в самые глубины моей души.

Паразит.

Пожирающий моё сознание.

Я всё смотрел в зеркало не в силах оторвать взгляда, а повзрослевший внук держал меня за руку. Спустя некоторое время он спросил: “Процедура удаления будет очень болезненной. Ты согласен?”

Было страшно. “Мар рядом?”

На его невозмутимое лицо вмиг пала тень печали: “Нет. Её уже несколько лет как не стало”.

Мне не хотелось в это верить. “Как это произошло?”

“Мы с тобой часто об этом говорим. Ты уверен, что хочешь знать? Тебе никогда от этого не легче”.

На уголках глаз выступили слёзы. “Тогда мне нет дела до боли. И нет дела, если я умру. Я не хочу жить там, где её нет”.

Он понимающе вздохнул, после чего возвратился к своим аппаратам. Крепя к моим рукам, ногам и лбу различные провода, диоды и прочие высокотехнологичные штуковины, он проводил ликбез: “На то, чтобы всё изучить, ушло более двадцати лет. Мне очень помогли другие исследователи паранормального. Чисто технически этот паразит не существует в нашей реальности. Это среднего размера особь µ¬ßµ, и питается она особой смесью из разума, души, квантового сознания и самой реальности. Когда названия и цвета предметов вокруг тебя менялись, ты не сходил с ума, — просто, пока существо медленно пожирало тебя, нить твоего бытия всё сильнее истончалась”.

Я мало что понял. Внук поместил мне на голову корону из электронных приборов, которая своим обручем легла точь-в-точь поверх кромки рта паразита. “Что за «мю-небета-мю»?” — полюбопытствовал я.

Он резко побледнел и приостановил возню с электроникой. “Я забыл, что ты пока об этом не знаешь. Поверь, тебе очень повезло”. Тяжело вздохнув, он вновь вернулся к делу. Его пальцы нависли над панелью с переключателями. “Готов? Устройство настроено так, чтобы сделать твою нервную систему максимально непереваримой для паразита. По сути, это — электрошоковая терапия”.

Перед глазами стояла улыбка Мар. Она была мертва, хотя всего пару мгновений назад мы ещё были вместе. “Приступай”.

Щелчок переключателя эхом отдался в ушах. Электрический ток показался мне таким слабым, что хотелось рассмеяться. Я совершенно ничего не почувствовал — по крайней мере, в самом начале. Вдруг зеркало передо мной задрожало, и моё отражение в нём скривилось в конвульсиях. О. Нет. Больно. Как больно. Больнее, чем что-либо в моей жизни. Боль была настолько мучительной, что мой мозг не успел сразу её обработать.

Все мои нервные окончания налились пламенем, перед глазами зарябило, но сквозь муки я видел тварь, судорожно извивавшуюся в агонии, подобной моей. Под телом паразита скрывались шесть отростков с когтями на концах — ими он впился в меня, всеми силами пытаясь не сорваться.

От электричества перед глазами побежали воспоминания.

Её улыбка была на первом плане. Подле горел уютный очаг, а в окне за спиной Мар шёл снег. Грани этого воспоминания начали светлеть, и я понял, что моя жизнь в самом деле была одним непрерывным переживанием — и только её осознание оказалось разорванным всепожирающей тварью.

Я так и не застал момент рождения своего сына. То и дело я бывал где-то совсем рядом, но мне не приходилось увидеть всё воочию. И вот я наконец сжимаю ладонь Мар. В голове — единственная мысль: я должен быть рядом.

Нет. Нет! Теперь я вновь держу её за руку, но на этот раз она лежит на больничной койке совсем по другому поводу. Только не это! Боже, Господи, за что? Как же это бесчеловечно, как бессердечно — заставлять меня навеки запомнить эти мгновения. Я безутешно рыдаю, пока в палату вбегают медсёстры. Я не хотел об этом знать. Я больше всего боялся это пережить. Мне довелось увидеть всё хорошее, но я не хотел увидеть самого худшего — неизбежный конец, который ожидает нас всех.

Все радостные воспоминания оказались в один момент очернены. Все счастливые моменты в одно мгновение затмились болью, чья сила была в тысячи раз сильнее.

Знобящая резь по всему телу переросла в непереносимую пытку, и я закричал.

Мой крик оборвался. Механизмы и кресло в момент испарились. Вокруг больше не падал снег.

Парк. Тёплый солнечный день.

Господи.

Я обернулся и увидел существо. Оно подбиралось всё ближе: его силуэт являл собой провал в самой реальности, брешь в ткани сущего. Однако в какой-то момент тварь зашипела и скрылась из виду. А я так и стоял как вкопанный, изумлённый вновь обретённой молодостью и свободой. Мой внук сделал это! Он сделал меня настолько неаппетитным для паразита, что тот не выдержал и отправился на поиски новой жертвы.

Домой я пришёл как в тумане.

Я сидел и рассуждал обо всём происшедшем, как вдруг зазвонил телефон. Я посмотрел на него с трепетом и горечью. Вот он. Первый звонок Марджори по поводу какой-то мелочи. Спустя тридцать лет она признается, что выдумала этот повод только для того, чтобы со мной поболтать.

Но я видел, как она лежит на больничной койке и умирает. Всё закончится нестерпимой болью. Я стану старым и одиноким. Буду гнить в пустом доме, лишённый спутницы. Всё, что останется в моей жизни — это падающий за окном снег.

Вот только благодаря внуку у меня останутся все воспоминания. Так что новая жизнь будет настоящим приключением, и не важно, каков будет его финал.

Я схватил трубку и, широко улыбаясь от переполнявших меня эмоций, спросил: “Алло. Кто на связи?”

Хотя я прекрасно знал ответ.

Примечание от автора: Мы с моим дедом собирались написать историю его жизни. К сожалению, его Альцгеймер прогрессировал такими резкими темпами, что у нас так и не получилось её завершить. Он ещё жив, но мне хочется верить, что его разум там, где ему хорошо, а не в доме престарелых. Что он вновь переживает свою молодость. Что он снова счастлив. Потому что реальность — она куда мрачнее. Сегодня идёт снег. Дед его обожает. В последний визит он меня не узнал, — и лишь улыбался, глядя в окно и наблюдая за тем, как падает снег.

---

Оригинал

Переведено мной совместно с командой редакторов. Вот моя группа ВК. Если этот перевод вам понравился, то можете подписаться и почитать остальные.

More to come :)

Шёл я как-то раз по старому району, облюбованному туристами. За те двадцать семь лет, что я прожил в городе, мне довелось пересечь это местечко столько раз, что я знал его как свои пять пальцев. Именно поэтому я сразу заподозрил неладное, заприметив высокое здание, возвышавшееся на том месте, где раньше был тупик.

Признаюсь: такая обновка меня заинтриговала. Я достал телефон, чтобы её сфотографировать и куда-нибудь выложить. Однако, как только я нажал на кнопку затвора, экран завис, после чего устройство и вовсе вырубилось. Я много раз пытался сделать хотя бы одну фотографию здания, надеясь, что это всего лишь небольшая неисправность. Ни одна из этих попыток не увенчалась успехом. Кроме одной.

Но здания на фото не оказалось.

Это был тревожный звоночек, и я его упустил. Большая ошибка. Нужно было с кем-то это обсудить. Чего я, дурная башка, не сделал.

Я приблизился к строению.

Вблизи оно выглядело вполне обыденно. Здание целиком из бетона. Вдоль стен — повторяющиеся росписи. Над дверью были высечены три символа: два светлых круга и один тёмный.

Немного помешкав, я зашёл внутрь.

Скромный фасад здания скрывал в себе весьма роскошный интерьер. Полки, стойки, стены, пол и потолок — всё из акации высочайшей пробы. Стеллажи, закреплённые на стенах, были заполнены книгами самых разных цветов и объёмов. Посреди библиотеки был симметрично уложен густой и безупречно сотканный синий ковёр. Где-то вдалеке был виден проход к лестнице, ведущей вниз, в тёмную комнату.

Вокруг не было ни души.

Я подошёл к стойке и позвонил в небольшой медный звонок. Хотелось услышать ответы на те вопросы, что возникли у меня в голове за последние пару минут.

На звонок отреагировала сама библиотека.

Только раздался звон — одна из книг тут же свалилась со стеллажа. Название гласило: “Добро пожаловать в Библиотеку”.

Вот что было написано на первой странице:

“Библиотека — хранилище мыслей и желаний. В её архиве изложены явления, чьё существование возможно лишь в рамках человеческого воображения: например, путешествия во времени, мгновенная телепортация и теория алхимии. Несмотря на то, что тебе, простому смертному, не следует пребывать здесь дольше положенного, ты можешь приобрести читательский билет. Мы этого настоятельно не рекомендуем, ведь то, что ты оказался в стенах Библиотеки — чистая случайность. Однако мы не собираемся ставить барьеры на пути к знаниям, и потому выбор остаётся за тобой”.

Я, само собой, не собирался упускать такую возможность познать непостижимое. Ведь этой информацией можно бы было поделиться с миром и завоевать огромную популярность. Но что-то тут нечисто.

“И во сколько мне это обойдётся?” — спросил я вслух.

Страница перелистнулась сама по себе:

“Библиотека не принимает валюту смертных, так как она не несёт пользы для ее функционирования. Главная проблема в том, что ни одна из этих книг не может существовать в рамках законов физики. Ты можешь видеть и осязать это место лишь потому, что величайшие разумы Вселенной испокон веков думали о тех невероятных учениях, что упомянуты нами ранее. Всё, о чем мы тебя просим — это время от времени думать о Библиотеке и её содержимом, и представлять себе, будто ты находишься в ней. Благодаря этому знания, что хранятся здесь, никогда не будут утеряны”.

Непостижимые знания — и чтобы получить их, я должен всего лишь изредка вспоминать о них? Цена показалась мне небольшой. И я попросил читательский билет. Он тут же выпал откуда-то между страниц книги.

“Теперь тебе доступны все тома и ресурсы, представленные в Библиотеке. Наслаждайся”.

Вначале я был заинтригован — какие тайны сокрыты в этом загадочном месте? Но мой энтузиазм быстро сошёл на нет.

Из нескольких сотен книг, что я просмотрел, большая часть была написана на каком-то непонятном языке и содержала странные письмена и символы. Остальные же состояли из изображений с невозможными фигурами и прочими парадоксами — в общем, с тем, что мы привыкли называть оптическими иллюзиями.

В поисках чего-нибудь интересного я решил спуститься по давно замеченной мной лестнице.

Подвальное помещение оказалось совершенно пустым, за исключением книги с жёлтой обложкой, лежавшей на полу, а также стола с выключенным компьютером.

Книга оказалась неким путеводителем, если судить по картам, изображённым на её задней части. Вместо названия — “∞”.

Я собирался открыть книгу, как вдруг включился компьютер. На мониторе отобразился следующий текст:

“Судя по нашим наблюдениям, ты не очень доволен своим времяпрепровождением в Библиотеке. Что же, это вполне ожидаемо: ведь ты слишком далёк от уровня просвещённости, необходимого для того, чтобы понять хотя бы десятую долю той информации, что собрана на этих полках. Книга Бесконечности поможет тебе понять надписи, которые ты пытался прочесть. При всём при этом мы советуем тебе немедля покинуть Библиотеку. Если ты откроешь эту книгу, то сам станешь частью воображаемой реальности, в которой расположена Библиотека. Для того, чтобы продолжать существовать, тебе нужно нужно будет навеки оставаться в чьей-то памяти. Ты к этому ещё не готов. Терпение есть добродетель. Это твой последний шанс передумать. Ты уже видел больше, чем нужно”.

Но я не стал слушать. Разве смог бы я дальше жить обычной жизнью после такого? Так что в считанные секунды так называемая “Книга Бесконечности” уже лежала передо мной в распахнутом виде.

Вместо текста в ней — череда незакрашенных и закрашенных чёрным символов, похожих на маленькие солнышки. Иероглифы сопровождались изображениями некоего пустынного ландшафта. В глаза бросалась следующая особенность: в этой пустыне не было абсолютно ничего, кроме песка. Ни камней, ни холмов, ни растительности. А в небе — три солнца: два белых и одно чёрное.

Ещё одна немаловажная деталь: в книге было бесконечное число страниц. Когда я предпринимал попытки долистать до конца или до начала, новые страницы появлялись прямо из воздуха. Они даже не были пронумерованы. Ничего, кроме солнечных символов.

Даже не знаю, чего я ждал от “Книги Бесконечности” — эта книга была чтивом столь же бессмысленным, сколь и все остальные документы в Библиотеке.

“Пустая трата времени”, — подумал я, поднимаясь по лестнице обратно в Библиотеку.

Но всё не так просто.

Ступеням не было конца. Я задрал голову и не увидел заветной двери: лестница тянулась так далеко, что не было видно и намёка на выход. Сердце забилось быстрее. В голове вновь всплыл тот символ. “∞”.

Единственным верным ходом было спуститься назад. Вскоре я снова был в подвале. Скажем так: за время моего отсутствия так кое-что поменялось.

Весь пол был усыпан копиями “Книги Бесконечности”. Стены оказались разрушены. Я оказался посреди безграничного простора из жёлтых путеводителей, которых было так много, что досок из акации, из которых ещё совсем недавно был построен подвал, не было видно. Компьютер всё так же стоял на столе. На весь экран монитора красовался огромный чёрный знак — ∞.

За моей спиной издевательски зиял своей бесконечностью проход к лестнице.

Я начал в панике думать о том, как сбежать из этого сумасшедшего дома. Может… если бесконечность — это непрерывная череда нескончаемо повторяющихся объектов, то мой путь наружу лежит в том, чтобы удалить один из этих объектов? Прервать последовательность?

Я схватил одну из “Книг бесконечности” и разорвал случайную страницу на части.

Где-то вдалеке прогремел хлопок и разлетелись страницы — это взорвалась одна из книг. Экран компьютера погас. И, что самое главное, испарилась одна из ступеней лестницы.

У меня появилась надежда. Я поднялся по лестнице, чувствуя вкус победы. Сердце колотилось так быстро, что готово было выпрыгнуть из грудной клетки.

Я невольно издал радостный возглас, завидев тот самый голубой ковёр.

Впрочем, возглас этот был недолог.

За выходом из Библиотеки простиралась бесконечная пустыня, без единого пятнышка на её необозримом песчаном полотне. Бесплодный пустырь освещали три солнца: два белых и одно чёрное.

В тот момент я всем нутром почувствовал, что, сколько бы песчинок не насчитывала эта пустыня, в ней не будет той единственной, что вернула бы меня домой.

Не знаю, сколько я пробыл узником Библиотеки. Наверное, очень долго. Библиотекари — именно так я назвал ту незримую сущность, что общалась со мной в первое время — больше так ни разу и не вышли на контакт. Я знаю, что сейчас моё выживание полностью на плечах родственников и друзей — должно быть, ищут меня. Если они про меня забудут или их не станет, то я перестану существовать. Ведь теперь я есть Библиотека, а Библиотека есть я.

Вы не подумайте: всё не так плохо. Теперь я понимаю каждую книгу в здешних архивах. Мне известны истины, которые невозможно описать ни на одном из языков человечества. Помимо этого, я могу управлять компьютером в подвале — точно так же, как и самым обыкновенным компьютером. Именно так я смог выйти на связь с тобой, дорогой читатель.

У меня нет цели развлечь тебя своей историей. Дело в том, что день изо дня я чувствую, как угасаю. Иногда у меня пропадают воспоминания о былой жизни. Я знаю, что где-то там, в реальности, те, кто был со мной знаком, начинают обо мне забывать.

Пожалуйста, читатель. Молю. Каждый месяц, каждую неделю, а лучше — каждый день думай обо мне. Думай о человеке, застрявшем в пустыне с тремя солнцами над головой. Не дай мне быть забытым.

Я хочу существовать.

А если тебе и в самом деле есть до меня дело, то представь, как в один прекрасный день я открою книгу, и из её страниц выпадет песчинка. Ибо если твоя воля достаточно сильна, когда-нибудь я вернусь домой и помогу человечеству совершить невероятный прорыв.

На это может потребоваться некоторое время.

Но я могу подождать.

∞ - 1 = ∞

---

Оригинал: https://www.reddit.com/r/nosleep/comments/81xcgh/1/

Переведено мной совместно с командой редакторов. Вот моя группа ВК: https://vk.com/redditnosleepru. Если этот перевод вам понравился, то можете подписаться и почитать остальные.

More to come :)

Всем доброго времени суток,друзья.

Сразу вопросец такой,как вы просыпаетесь по утрам?

Как вот у вас получается проснуться без всяких "ещё 5 минут" ,как вы успеваете вообще завтракать?!

Я студент 3 курса!(поскольку после 11 класса,то учусь в шараге уже 2 год) но так и не постиг даже озов высыпания!

Выспаться,что это такое?Как оно,чем оно достигается?

Как у любого себя уважающего студента,у меня есть до черта пропусков (кстати пропуски делятся на уважительные и неуважительное) по неуважительным причинам,и 95% это проспал!

Я долго с этим боролся и было принято решение не спать!Но лучше не стало,я начал сходить с ума,и в итоге проспался,и пустил все на самотёк!


Вот и сейчас я сижу в полуовощном состояние,набираю все эти букавки,весь этот крик души!

Черт его знает когда я достигну дзеня бодрости,но если это наступит я...я не знаю что делать буду,так далеко я ещё не загадывал!


Если кто-то смог достичь этого "Дзеня",по-мо-ги-те!

Скажите,как спать чтоб высыпаться!

Или как выспаться чтоб не спать!

Или как не спать чтобы выспатся!


Спасибо!