ЭЛЕКТРИЧЕСТВО
Он лежит на диване в своём кабинете, перелистывая ленту фейсбука. Телефон почти сел, но ему не хочется вставать, искать зарядку, втыкать в розетку.
Ему не хочется вставать уже пять лет.
В кабинете он прячется от жены. Почему-то от неё начинает болеть голова. Просто чудеса какие-то, стоит ей позвать его: Серёж! – и внутричерепное давление повышается.
А раньше он очень ждал этого – когда она позовёт его по имени. Бывало, даже, вредничал и ни на что другое не отзывался. Тогда она сдавалась: Ну Серёж! Он никогда не любил своё имя, но было что-то особенное в том, как его произносила она. Эти моменты он хранил в памяти.
Сергей прислушивается к шуму: у соседей сверху ремонт, а за дверью - жена. Снова затеяла разбирать холодильник. Он откладывает телефон и прикрывает глаза. Внезапно накатывает такая тоска и тяжесть. Ему хочется закричать отсюда, из кабинета: Леля, зачем? И он не уверен, к чему именно относится это «зачем»: к холодильнику или к их жизни. Но закричать нет сил. А вставать ему не хочется.
Он листает ленту фейсбука, пальцы скользят по экрану, он вглядывается в картинки и слова, но не видит ничего. Так и у них с Лелей: день сменяет день, приходят знакомые, родственники, всё мелькает, мелькает, и среди этого мельканья ничего не разобрать.
И пусть они смотрят друг на друга каждый день – в коридоре, на кухне, в прихожей. Но не видят.
***
Она достаёт банки – с огурцами, икрой, баклажанами, капустой – и раскладывает их на столе. Весь холодильник забит ими до отказа. Зачем? – спрашивал её Серёжка; нет, он не спрашивал, но она чувствовала этот вопрос каждый раз, когда закатывала новые заготовки.
- Вот, будет чем Новокольцевых угостить, они любят огурцы по-корейски - улыбалась Леля, когда он приходил на кухню поставить чайник. Он кивал и, напевая под нос какую-то мелодию, пытался вскипятить чайник взглядом и быстрее уйти к себе.
Леля разбирает холодильник, потому что новые соленья не влезают; нужно всё укомплектовать. Леля смертельно устала, но не может остановиться.
Она не может остановиться уже пять лет.
Иногда ей кажется, что вот сейчас, он зайдёт и спросит: Леля, зачем? Зачем тебе эти банки?
Но он не спросит. Он вообще ничего не спрашивает, уже очень давно.
Иногда она зовет его: Серёж!
И он приходит на кухню, молчаливый, угрюмый. Она смотрит на его любимый серый свитер - в нем он был, когда они впервые увидели друг друга. Ей тогда надо было переждать пару часов до сеанса в кино, и она зашла в кофейню. Сидела и рассматривала людей вокруг. Ни на ком не хотелось задержать взгляда. Тогда зашёл он – вихрем; сел в противоположном конце. Серый свитер, к которому хочется прижаться всем телом, русые волосы до плеч, длинные кисти рук и пронзительный, настойчивый взгляд - вот что она запомнила. Леля, хотя была довольно робкой, не могла не смотреть на него. Ей даже приходилось изворачиваться, чтобы не потерять из виду: посетителей было море. Тогда они даже не подошли друг к другу: Леле не хватило смелости; ему, видимо, не настолько была интересна Леля. Да и вообще, что из этого могло получиться? У Лели тогда был парень. Но образ Сергея ещё надолго отпечатался у неё в голове. Позже её друг-биолог объяснил, что ей просто попали в нос молекулы его главного комплекса гистосовместимости и сильно отличаются от её собственного, поэтому…(дальше она не запомнила). Но Леля думала, что дело было в том, как он двигался, как он на неё смотрел. И конечно, в этом сером свитере, который так ему идёт, и к которому так хочется прижаться.
Она смотрит на него, пытаясь разглядеть того самого мужчину из кофейни, и говорит почему-то про подгоревшую кастрюлю, про то, что у него свет горит по ночам, а это электричество… Он выслушивает, кивает и уходит в свой кабинет.
Раньше он мог возмутиться, вскричать, спросить: Зачем тогда нам это электричество? Пусть катится к чёрту! Но не теперь.
Теперь она расставляет баночки в ряды: литровые – к литровым, восьмисотграммовые – к восьмисотграммовым.
***
По работе нужно сделать уйму всего. Но сегодня ему особенно не хочется вставать. Он смертельно устал, и снующая по кухне жена сегодня особенно раздражает. И этот ремонт сверху…
Когда она стала носить дома эти бесформенные футболки, закатывать банки, подсчитывать каждую копейку за электричество? Зарабатывал он хорошо; ей не нужно было работать. Но она всё равно хотела вносить свой вклад, рисовала картины на заказ, мечтала открыть собственную студию…до банок. Банки были в его воображении злейшим врагом их счастья. Ему даже снилось, как он швыряет их с телевизионной вышки.
Он часто пытался вспомнить момент, когда всё пошло не так.
Раньше между ними происходило что-то сумасшедшее. Кто-то называет это химией, страстью. Это было как электрический ток. Честное слово, он, взрослый мужчина, на каждое её прикосновение реагировал, как подросток. До неё такого не было, не было и после.
Он пытался изменять, но из этого ничего не вышло; то, что он потерял и то, что так хотел вернуть, ему было не найти ни в ком другом.
Она же – он знал наверняка – никогда не стала бы изменять физически, про другое же он не знал. Или не хотел знать. И чувствовал только усталость.
Раньше они много разговаривали; разговаривали обо всём на свете, и эта близость была, пожалуй, самой ценной в их отношениях. Даже если они находились в разных местах, они ощущали друг друга рядом, совсем близко.
Меж тем, ремонт сверху злит его всё больше: он так и представляет себе молодую пару, которая съезжается. Молодая, полная надежд, клятв в вечной любви друг к другу семья. Только вместо них он представляет Лелю и себя. Тех, других, которые смотрели и видели друг друга.
****
Она достаёт последнюю банку – те самые огурцы по-корейски, которыми она, конечно же, ни разу не угостила Новокольцевых, - когда на кухне гаснет свет. Наступает чернота, и только банки, стоящие плотными рядами на столе, освещаются тусклым фонарём из окна. От неожиданности Леля роняет банку и вскрикивает. Потом отрубается холодильник, и становится не только темно, но и тихо. Ремонт сверху тоже прекращается.
- Серёж! – кричит Леля.
Он думает, что Леля просто что-то уронила, и продолжает листать ленту фейсбука. Если он так необходим, она позовёт ещё раз.
Но из кухни больше ничего не слышно; вообще в квартире вдруг устанавливается тишина. Мгновение, и свет гаснет в его кабинете.
Сергей вскакивает – в этот момент только благодаря раздражению, скопившемуся за весь день.
Он распахивает дверь, собираясь обрушить всё свое негодование на Лелю. Но за дверью - темнота. Их квартира огромна, особенно для двоих.
Сергею вдруг становится страшно. Он не боится темноты, просто не слышит ничего. И Лелю.
- Леля! Хватит играть! – он идёт на кухню.
На кухне он видит только стол, банки, окно... Лели нет.
- Чёрт бы побрал это электричество!
Вдруг с пола раздаётся хохот.
Глаза привыкают к темноте, Сергей опускает взгляд на пол и видит очертания жены.
Он хочет спросить, что её рассмешило, почему она сидит на полу, но вместо этого идёт и проверяет щиток, подсвечивая телефонным фонариком. Возвращается.
- Это не у нас выбило, это сверху. Буду разбираться.
- Зачем? – спрашивает Леля, поворачиваясь к нему. Свет освещает только часть её лица, и впервые за долгое время ничего вокруг не мешает, не мелькает. Она смотрит выжидающе, как будто то, что он скажет, сможет разрешить какой-то вопрос внутри неё.
Он набирает номер соседки сверху и минут пять «разбирается». Соседка обещает перезвонить.
- Там человека чуть не убило, - говорит он жене. - С проводкой что-то.
- Чуть не умереть. Это как почти разлюбить. – Леля снова смеётся, и Сергею становится не по себе от этого смеха.
Соседка сообщает, что рабочие починят всё не раньше, чем через два часа.
- Два часа? Девушка, у меня тут жена с холодильником и с этими проклятыми банками! - Сергей кричит в трубку, и соседка отключается.
- Ты кричишь, - слышит он с пола и видит полуулыбку. - Тут стекло, дорогой.
Сергей возвращается к себе, ударившись локтем о дверной косяк. Ложится на диван.
Дверь открыта, и в этой тишине ему уже не спрятаться от жены.
- Леля! – кричит он. В ответ ничего не слышно. – Леля!
Раньше она бы подняла суматоху и носилась по всей квартире. А теперь сидит и молчит.
Он вскакивает с дивана, мчится на кухню, снова ударившись, уже другим локтем.
- Леля! – говорит он, шагая на кухню. Она всё ещё сидит на полу.
- Ай-ай-ай! – отвечает она, останавливая. - Стекло.
- Леля! – снова восклицает он, и уже злится на себя: ну что он заладил, Леля-Леля, за этот вечер он произнёс её имя больше раз, чем за последние пять лет. – Электрик ещё даже не выехал!
– Жаль, - говорит она. - Я не разгляжу твоего лица.
- Да ну тебя!
Он проходит на кухню, наступая тапками на стекло. Садится рядом с ней. Пол мокрый и весь в огурцах.
Леля удивлённо смотрит на мужа.
- Видишь меня? – спрашивает он.
Она качает головой. Сергей прислоняется к её плечу:
- Ты вкусно пахнешь.
- Брось, у меня все ноги-руки в уксусе. – отвечает она.
Леля боится пошевелиться. Потом свободной рукой проводит по лицу мужа. Потом по аранам и косам на свитере.
- На тебе серый свитер. – говорит Леля.
- Ты же не видишь. – отвечает он и неуклюже целует её в шею.
- Ай! – хихикает Леля. – Током бьёшься!
Сергей дотрагивается до её ног: они ледяные и, действительно, в уксусе и рассоле.
- Серёж, - говорит она. Он вздрагивает. – Можно я?.. Я всегда хотела вот так.
Леля прижимается к свитеру мужа, утыкаясь носом в щекочущую шерсть.
****
Они не замечают, когда дают электричество.
И наутро он встаёт и идёт на кухню. Заглядывает в холодильник.
В холодильнике пусто.
Он ставит чайник. Леля ещё спит, прямо на его диване – и как только они уместились вдвоём? И он сидит на кухне, ожидая, когда она позовёт:
- Ну Серёж!
Автор - Екатерина Казакова