Для тех, кто боится ИХ так же, как я…
Жаркое, утреннее солнце пекло сквозь широкие окна лоджии. То самое солнце, что, едва спустившись за горизонт, тут же выскакивало из него, знаменуя наступление белых ночей. То самое солнце, что почти круглые сутки благословляло на новую жизнь. То самое солнце, что способствовало росту, цветению, размножению. То самое солнце, под которым в брачном танце кружилось все, что имело крылья.
Выдохнув из лёгких вонючий дым айкоса, Олеся с омерзением в глазах наблюдала, как мимо окон пролетает белый серпантин паутины. Легкие, невесомые нити плыли по воздуху, скручиваясь как молекулы ДНК, и сплетаясь меж собой, словно рыболовные сети. То был какой-то ритуал, понятный лишь одним паутинным наездникам — выдавливать из себя километры липкой и до тошноты отвратительной субстанции под лучами долгожданного, жаркого солнца. Паучий фейерверк.
Тонкие пальцы, едва касаясь, скорее машинально, провели по двум красным полоскам на щеке. Вчера Олеся в приступе паники расцарапала себе лицо, когда ветер швырнул в неё целое полотно паутины. Редкая, как марля, грязно-серая, собравшая на себе городскую пыль, сеть будто бы сама прыгнула на неё, обволакивая тело с головы до ног, стремясь проникнуть под кожу, раствориться в организме, переварить ее изнутри… Чтобы ее мог сожрать ОН…
Олеся поежилась, сидя в навесном плетеном кресле на своей лоджии и, прежде, чем сделать глоток утреннего кофе, посмотрела внутрь чашки — точно ли туда не залез кто-нибудь. Кто нибудь с огромным брюхом и длинными лапами… Ведь это была ее фобия, ее главная слабость. То, что каждое лето сводило с ума — боязнь пауков.
На лбу Олеси блестящими бисеринами выступил пот, а по спине пробежала струйка. Лоджия сделалась парилкой.
— Как ты можешь сидеть в такой жаре? — раздался за спиной Федин голос сразу после щелчка балконной двери, — Давай окно открою.
Олесин парень, взъерошенный и сонный, с намятой подушкой щекой успел сделать лишь выпад в сторону оконной ручки, как Олеся с дрожью в голосе приказала:
Федина голова повернулась, а серые, прозрачные радужки под взбухшими, полуоткрытыми веками вперились в фигуру девушки. На лице появилась какая-то раздражающая своим высокомерием ухмылка.
— А-а-а, опять твои пауки. Так там же москитка стоит.
— Все равно не открывай, — буркнула Олеся, глядя на падающий за окошком, словно снег, пух. Мерзкий паучий пух.
— Как можно их бояться? Они же не кусаются! — Федин наставнический голос удалялся под собственные шаги, — Они пользу приносят! Мух ловят!
— И вообще, увидеть паука — к богатству, — глухо прозвучало с кухни.
Изрядно напарившись в лоджии с айкосом и кофе, Олеся захотела смыть с себя пот, поэтому направилась в ванную. Федя продолжал бубнить лекцию, гремя посудой.
— Фобии не поддаются логике, — бросила она в ответ.
Снимая с себя легкую пижаму из китайского шелка, она лихорадочно осматривала стены и пол, ведь теперь до самого прихода заморозков ее будет терзать паранойя. Благо, лето в этих краях короткое.
Ванная сияла белизной мраморного кафеля, а хромированные смесители задорно отражали яркий свет лампочек. Светлая, стерильная, безупречная комната.
Девушка подошла к зеркалу и недовольно сморщилась, увидев, что с обратной стороны торчит темный, толстый волосок. Наверняка Федин, ведь того природа щедро наградила густой растительностью по всему телу.
Рука дернулась в сторону волоска, чтобы убрать, но тут же отпрянула, потому что волос зашевелился и согнулся пополам. Следом появился ещё один. Из-за зеркала выползал паук.
По Олесиному голому телу пробежали мурашки, которые мигом превратились в мелкую дрожь.
— Федь, убей его! — Олеся, в чем мать родила, влетела в кухню.
Парню пришлось отложить надкушенный бутерброд в сторону, а затем сальный взгляд слегка задержался на упругой груди своей девушки и скользнул чуть ниже.
— Федя-я-я, хватит пялиться! Пожалуйста, он в ванной! Убей его!
Олеся крадучись шла за широкой Фединой спиной и осторожно выглядывала из-за неё. Когда парень пересек порог ванной, девушка осталась в дверях.
— Вот этого ты боишься? Ну что он тебе сделает? Он же меньше тебя в тысячу раз, — голос Феди звучал ласково, — Ты понимаешь, что этот глупый страх отравляет тебе жизнь?
Конечно она понимала. Более того, она все то же самое неоднократно говорила самой себе. Она не раз пыталась бороться с этой пустой фобией… Или не пустой?
— Давай, подойди поближе, он ничего тебе не сделает, — Федина рука мягко приземлилась на Олесино плечо, а затем подтолкнула вперед, чуть ближе к зеркалу, — Не бойся, родная, я с тобой. Ну же, смелее. Просто подойди и посмотри на него.
Олеся сделала несколько неуверенных шагов. Взгляд ее не отрывался от этих мерзостных паучих лап, вид которых вызывал приступ тошноты. Четыре длинные, отвратительные пары раскинулись во все стороны света, а отражение увеличило их количество вдвое. Толстое, сытое брюхо прижималось к гладкой поверхности, и Олесю замутило, когда она представила, как лопнет его нутро под Фединым тапком, оставляя после себя гадкий след из внутренних соков этой мрази.
— Вот так. Видишь, какая ты умница.
— Только не бери его в руку, — Олеся говорила тихо и сквозь зубы, почти не раскрывая рта.
Тело девушки трясло. В сравнении с человеком этот паук был ничтожеством, но не для Олеси. По какой-то непонятной причине, ее мозг ломался при виде этих хищников. Для неё они становились гигантами, а она уменьшалась тысячекратно в размерах до маленькой…
«Мушка моя. Сла-а-аденькая».
Девушка нервно вздохнула, а затем, когда лапы на зеркале зашевелились, подалась назад. Но Федины руки не дали ей уйти.
— Пожалуйста, Федь, отпусти.
— Перестань, он ничего тебе не сделает. Чего ты боишься?
Всего! Она боялась всего! Для Олеси не было существа ужаснее, чем паук. От вида того, как он плетет свои сети, содрогаясь в предвкушении добычи, хотелось блевать. От вида того, как он шевелит своими лапищами, сгибая и разгибая, хотелось бежать без оглядки. К тому же, то были настолько быстрые и непредсказуемые существа, что Олеся предпочитала держаться на расстоянии. Потому что никогда нельзя было понять, когда он нападет. А он обязательно нападет. Пауки, должно быть, чувствуют ее страх. Они всегда бросаются… Они считают ее…
Это словосочетание, до боли знакомое, воспроизводимое лишь на подкорке сознания, теперь вынырнуло из недр. Обратило на себя внимание. Почему-то оно казалось настолько важным, что Олеся решила произнести его вслух, чтобы уже не забыть:
Прыжок был молниеносным. Мерзкое паучье тело словно телепортировалось с зеркала на голую грудь девушки. Кожу защекотали преламывающиеся ноги, делая тварь похожей на чью-то костлявую кисть с лишними пальцами. Черную и уродливую.
— Убери его! Убери! — верещала Олеся. Она беспорядочно лупила по своему телу руками, царапала себя ногтями, чтобы смахнуть мерзость. Но тварь была проворнее. Лапы щекотали тонкую шею. Он стремится к лицу.
Одним точным движением Феде удалось смахнуть арахнида, и тот угодил в раковину, а затем его смыло струей воды, которую включил парень.
— Господи-господи-господи! — Олеся не унималась, прыгая на одном месте и пытаясь стряхнуть с себя того, кого уже не было.
— Успокойся! Все хорошо, его больше нет.
Каждое Федино прикосновение было пропитано лаской и заботой, и Олесе ничего не оставалось, кроме как раствориться в его объятиях. Она прижимала его — своего спасителя, так крепко, что почувствовала боль в руках. Из глаз брызнули слезы.
— Ну же, моя маленькая, все хорошо, — пытался пробиться Федин голос сквозь женскую истерику.
Прошло несколько минут, прежде чем Олеся прекратила рыдать и всхлипывать:
В телевизоре под закадровый смех о чем-то весело щебетали напомаженные блоггерки, но слушать их не получалось. Мышцы от напряжения сделались каменными, а под кожей то и дело ползли, будто гонимые током, мурашки. Голова инстинктивно поворачивалась в разные стороны в поисках возможной угрозы. Такое случалось не впервой. Стоило лишь один раз встретить паука, и паранойя набирала обороты. Олесе теперь точно, как минимум сутки, не будет покоя. Они будут чудиться ей везде.
Ее страх был так же силен, как и иррационален. Однако, она не могла с ним совладать… Сибирское лето для этих тварей — раздолье. Любимая ими жара и изобилие гнуса в качестве пищи способствовали бешенному росту популяции.
Сегодня она даже прикинулась больной, чтобы прогулять работу, и если об этом узнает отец, который так долго выбивал для неё теплое местечко в Роснефти, Олесе придётся не сладко. Но она просто не могла… не могла себя заставить выйти на улицу под этот дождь из паутины.
Когда она вышла на балкон, утолить никотиновую жажду сразу после пережитого стресса, увидела нечто удивительное. По воздуху летела материя, лёгкая, как тюль и широкая как простыня. Такой огромной паутины Олеся никогда в жизни не видела, и, возможно, она даже могла бы назвать ее красивой… если бы поток ветра слишком внезапно и слишком резко не бросил бы в неё эту паучью ткань.
В тот момент Олеся взвизгнула и рефлекторно закрыла лицо руками, совершенно позабыв, что ее и эту пакость разделяет стекло и оконные рамы. И пока ужас когтистой рукой шевелил волосы на ее затылке, она, выпучив глаза и пятясь, смотрела, как несколько десятков толстобрюхих ткачей расползаются по ее окнам, чтобы найти хоть одну маленькую щель, хоть одну лазейку, чтобы попасть к ней…
— Паутина с простыню? Олесь, ну ты как всегда преувеличиваешь! — сказал ей Федя. Олеся не могла не заметить, как его раздражает «бзик» своей девушки. Он не понимает. — Несколько десятков пауков верхом на паучьей простыне? Ну так не бывает! — продолжал он, — Вот что, я слышал, что все страхи берутся из детства. Попробуй вспомнить, почему ты их так боишься. Может, поможет?
На самом деле, Олеся затаила обиду на своего бойфренда за случай в ванной. Может быть, Федя и действовал из лучших побуждений, но сделал лишь хуже, ещё больше расшатав ее слабые нервы. Хотя зерно правды в его словах однозначно было. Все страхи берутся из детства.
— Мушка моя, — произнесла она одними лишь губами, почему-то не давая собственным голосовым связкам воспроизводить словосочетание вслух, — Мушка моя…
Откуда же оно? Такое навязчивое, едкое.
Олесе даже пришлось выключить телевизор, чтобы, как следует, сосредоточиться.
Фраза звучала в голове чужим голосом, он походил на женский, но такой хриплый и скрипучий. А ещё с придыханием, полным предвкушения, ликования, любви и… возможно, похоти? В голове ярко вспыхнул образ блестящих зубов. Серебряные коронки перемежались с желтыми, сточенными временем зубами.
Тонкие губы, что произносили эти слова, окружены чёрной щетиной. Нет, это не женщина. Слова говорил мужчина.
Олеся поднесла подушечки пальцев к вискам, чтобы как следует напрячь свою память. Он огромный, этот мужчина. Смотрит на неё сверху. Иногда в линзах его очков ярко отражается свет, делая глаза невидимыми для Олеси.
Он поднимает руку с пауком… Нет… Рука - сама паук… С этими уродливыми лапами.
«Такого точно не может быть. Это какой-то бред…»
— Алло, Федь, ты не сильно занят? — спросила Олеся в трубку и, услышав короткое «Нет», продолжила, — Слушай, может быть ты знаешь какой-нибудь фильм ужасов, где у мужика была рука, похожая на паука?
Федя ей не помог, и Олеся вытаскивала из своей памяти все больше мелочей, незначительных и смазанных, которые невозможно было разглядеть. К примеру, она точно помнила, что в комнате были бежевые обои и настенный ковер, но вот что там был за рисунок или узоры, не сказала бы даже под угрозой смерти. Еще было кресло, вокруг которого разбросаны какие-то предметы. Важно ли это? А по средине, упираясь в стену, стояло кресло, и в кресле сидел ОН. Невероятно высокий, какой-то неправильный, с длинными, тонкими руками и пальцами. А она как будто сидела перед ним на коленях. Точнее, это камера снимала с нижнего ракурса, потому что этот урод просто не мог быть настоящим. Олеся абсолютно точно видела его в телевизоре когда-то давно, нужно только найти название и посмотреть фильм заново, ведь в детстве все воспринимается иначе. Может, она увидит его в сознательном возрасте и поймет, откуда у неё этот глупый страх. Вдруг она излечится от своего недуга?
Сколько страниц поисковика было пролистано, сказать сложно, но ответов не нашлось. И фильма будто не существовало. И тогда она решила сделать перерыв, ведь о себе настойчиво заявлял переполненный мочевой пузырь.
В личную ванную она ни за что не пойдёт, вдруг тот паук, которого Федя смыл, выбрался наружу… Да и откуда он вообще пришел? Значит, там есть какая-то щель, а значит, могут приползти ещё.
— Господи, Олеся, ты — самая настоящая психопатка.
Встав с дивана, девушка направилась в гостевой туалет, там ей будет спокойнее. Щелкнул выключатель, а следом скрипнула дверная ручка. Воздушный поток, приведенный в движение распахнутой дверью, обдал тело девушки, и вместе с ним что-то прилетело в лицо. Что-то тонкое, как волос, и что-то невероятно липкое.
— Фу! — вскрикнула Олеся, нервно потирая переносицу и лоб рукой.
А затем она замерла в ужасе.
То, во что превратилась комната, сложно было описать. По ее безупречному итальянскому кафелю, тому самому, что она сама тщательно подбирала, ползало полчище самых ненавистных и самых отвратительных ей тварей. Оставляя за собой блестящие следы паутины, они заражали своей мерзостью это место. В каждом углу колыхалась белая, липкая «плесень».
Несколько особей, словно воздушные акробаты, свисали с потолка и раскачивались, шевеля противными лапами, словно в конвульсионном припадке. И самым отвратительным было то, что разбивало Олесины мечты о массовом вымирании этого класса, символ их вечной жизни. У каждого из них на спине белели паучьи яйца.
Сколько видов там было? Должно быть, абсолютно все, которые водились в этом регионе.
Голос, не спрашивая разрешения, сам собой зазвучал в голове Олеси. Она хотела что-то возразить ему вслух, но она не посмеет открыть рот…
Похватав все самое необходимое, она выбежала из собственной, горячо любимой обители, спасаясь бегством.
— О, милая, как же я рада тебя видеть! — Мама встречала Олесю на пороге их с отцом огромного дома. Выхоленная, со свежей укладкой и макияжем, она стояла в нежном, летящем платье. Статная, гордая фигура и грациозная поза делали ее похожей на кинозвезду. Вид портили только следы недавних инъекций на губах. — Как ты, детка? Я уже вызвала специалистов. Ты уверена, что не запирала дверь?
— Да-да, я просто пулей вылетела из квартиры. Даже не помню, как.
Ирина плавно вскинула руки, приглашая дочь в объятия, и рукава платья взлетели вслед за ними, словно крылья птицы.
— Отец дома? — осторожно поинтересовалась Олеся.
— Нет, можешь не переживать, — Ирина поманила дочь внутрь дома, — Уехал якобы в командировку, а на самом деле, на сочинскую дачу… с твоей ровесницей. Мне уже все доложили.
Наверное, Олеся никогда не сможет привыкнуть к тому, как спокойно ее мама относится к изменам отца. Она знала, что мама проделала долгий и нелегкий путь к этому смирению и никогда не уставала напоминать дочери о том, как сложна жизнь, и как Олеся ещё молода, чтобы понять это.
— А где же твой Ваня? — бросила Ирина из-за спины, направляясь в кухню, чтобы сделать чай для себя и гостьи.
— Точно, Федя. Так где же твой Федя?
— Все ещё разгружает машины? Или его повысили?
Олеся раздраженно цокнула языком. Федя стал «яблоком раздора» для неё и матери. Мать бесило, что ее дорогая доченька, рожденная, если не с золотой, то с серебряной ложкой во рту, нашла себе проходимца из бедной семьи, а затем притащила его в квартиру, которую купил Олесин отец.
— Федя не грузчик, он — курьер. И… между прочим, он учится!
По всей видимости, заметив, как вспылила дочь, Ирина решила сгладить углы.
— Прости меня. Просто я переживаю за тебя. Ты обязательно это поймешь, когда появятся свои дети… Меня сильно задело, что ты обратилась со своей проблемой ко мне, а не к нему. Знаешь, что сказала бы моя мама? «Вот живёшь с мужиком, пусть твои проблемы и решает».
Минуя просторную столовую с обеденным гарнитуром, достойную самих королей, как когда-то сказала Олеся, и гордо возвышающейся над ним хрустальной люстрой, мать с дочерью очутились на кухне.
Олеся смущенно понурила голову, предпочитая не смотреть маме в глаза во избежание продолжения конфликта.
Когда она оказалась на улице после своего бегства, к ее огромному счастью лил дождь. Спасительные капли прибили к земле разлетающийся пух паутины, и страх немного отпустил. Однако, прежде чем сесть к себе в машину, она осмотрела каждый миллиметр салона. Разблокировав айфон, она уже поняла, что не сможет попросить у Феди деньги на обработку квартиры, они и так ограничены в средствах. Он платил за учебу, а Олеся пока что находилась на старте карьерного пути и получала не так уж и много. Отсутствие финансовой грамотности и излишняя расточительность, обоснованная молодостью пары и избалованностью Олеси, не оставляли никаких шансов на свободные деньги. К тому же Олесю родители наличкой не баловали. Отец считал, что она должна добиться всего сама, а мать считала, что ее должен обеспечивать мужчина. И все таки помощи решила просить у последней, потому что знала, как сильно она любит и заботится, хоть иногда и пытается диктовать, как жить.
— Ну все-все, расслабься, родная, давай сменим тему да чай будем пить, — улыбнулась Ирина.
Сквозь шторы едва пробивались алые лучи закатного солнца. Старая Олесина спальня растворилась в прохладном и уютном полумраке, однако насладиться гостеприимством отчего дома девушка не могла. Вместо этого она тупо лупила глазами в потолок и пыталась переварить события этого дня. Настроение было прескверным — Федя решил расстаться, и Олеся не могла понять, пылит он или всерьез. Специалисты почистили ее квартиру, обработав ядом, и теперь туда можно возвращаться лишь через несколько суток. Когда она сообщила эту новость своему парню, добавив при этом, что ему придётся пожить где-то эти дни, он пришел в ярость. Сказал, что они — пара, что должны теперь всегда двигаться вместе, а Олеся вместо этого сбежала к родителям, оставив его одного.
Должно быть, то была ещё одна капля, не дай, Бог, последняя, в Фединой чаще терпения. Ведь его всегда волновал тот факт, что спустя почти год совместной жизни его девушка даже не удосужилась познакомить с родителями. Будто стыдится.
Олесин телефон валялся рядом с застывшим на экране последним Фединым сообщением: «Больше не пиши».
Лицо Олеси горело от стыда и осознания, что насколько бы она не любила этого парня, в этой ситуации она поступила крайне эгоистично. Федя был абсолютно прав, она должна была с самого начала позвонить ему — своей второй половинке и своему партнеру по жизни, и они вместе должны были искать выход. ВМЕСТЕ.
Но… теперь его мобильный выключен, ее сообщения не читаются, и девушке оставалось лишь гадать, где он сейчас и с кем. Иногда она задумывалась, а так уж ли сильно любит его? Или просто встретила первого попавшегося, являющегося крайней противоположностью собственного отца, которого втайне презирала за отношение к маме?
Потом Олеся подумала про квартиру, которую забыла в панике запереть, укорила себя в безответственности и мысленно пообещала исправиться. А потом Олеся подумала про туалетную комнату, которая сделалась на какое-то время самым настоящим «заплесневевшим» паутиной террариумом. Она честно призналась себе, что была бы рада, если бы специалисты по обработке позвонили матери и сказали, что ее дочурка сбрендила, и нет там никаких следов пауков. Но Олеся сама слышала мужской голос в трубке матери, который изумленно говорил, что такое видит впервые.
Откуда они взялись? Как теперь Олесе жить, зная, что это может повториться? Как вернуть Федю? Как перестать бояться? Откуда взялось это липкое, приставучее, словно паутина «Мушка моя»?
Мысли клубились, роились, плясали, кружились, не давая спать и заставляя ворочаться с боку на бок. Некоторые жалили, некоторые душили, некоторые тревожили. Уставший мозг перестал отделять одну от другой, пока все это вместе не превратилось в густую кашу. Веки наконец сомкнулись, в глазах осталась лишь безмятежная темнота, и Олеся наконец нырнула в озеро сна.
Какой-то незатейливый сюжет ломался под непонятный бубнеж. Картинка в мозге не соответствовала звуку, исходящему извне. Голос так сильно раздражал и не вписывался в сон, что это вызывало ощущение лихорадочного бреда.
— ...такая сла-а-аденькая...
Во сне у Олеси в ладонях таяли шарики мороженного. Густые капли падали и падали с рук, становясь все гуще, а затем и вовсе начали тянуться, как карамель.
Меж пальцев стало липко,и, казалось, что ее кожа сама по себе что-то выделяет. Она подняла кисти повыше, чтобы внимательнее рассмотреть. Невесомые нити сплетались в уродливую, белую ткань.
-... пожужжи-и-и, мушка. Пожужжи для своего короля.
Кровь становилась ледяной от ужаса, и даже во сне Олеся чувствовала, как холод разливается по ее венам. Горло сжало до боли, подступали слезы. Голос въедался в ее сознание и подсознание, он громогласно резонировал в голове, вытесняя все остальные мысли и сосредотачивал в себе так много противоречивых эмоций: насмешка, доминирование, желание, голод и страсть.
Олеся резко вскочила на кровати. Пододеяльник прилип к ее сырому и холодному телу. Сердце билось, как сумасшедшее.
Откуда это? Кто это говорил? Мозг заработал, закипел, вспоминая. Это ведь так важно! Вот-вот, и она вспомнит. Ещё минута…
— Бз-з… — эхом пронеслось в Олесиной голове. Этот голос… он звучал внутри… нее.
В темном углу, под самым потолком замер гигант. Плоское, широкое брюхо серого цвета прижималось к стыку меж стен, а лапы, словно щупальца, прилипли к штукатурке.
Разряд тока ударной волной прокатился по Олесиному телу. Не смея шевельнуться и даже дышать, она во все глаза смотрела в опасный угол в ожидании, когда растворится наваждение. Но секунды тянулись часами, глаза привыкали к полумраку, а гигант никуда не исчез. Через какое-то время она почувствовала, как сильно высохли ее глаза. На какой-то краткий миг сомкнулись веки, и паук исчез… Чтобы появиться в другом месте… ниже по стене… ближе к ней.
Крик сам вырывался из ее легких, совершенно инстинктивно. Олеся открыла рот, чтобы заверещать так громко, как никогда в жизни, но из ее глотки слышалось лишь мушиное «бз-з-з» под издевательский смех в голове.
Тем временем гигант за какие-то доли секунды преодолел расстояние от стены до кровати и замер, помедлив, а затем исчез под ней.
Грудь разрывалась от крика, который продирался наружу, царапая нутро. Горло, в котором вопль отчаяния трансформировался в жужжание мухи, саднило и кололо. От мысли, что эта мразь сидит сейчас под ней, подступила тошнота.
Что-то выпрыгнуло из-под кровати и приземлилось на матрас. Паук телесно-серого цвета. А из брюха тянулась уродливая пуповина. Что-то с ним было не так. Наросты на нижних членах походили на ногти. И лапы выглядели совсем как пальцы…
«Господи, да это же рука».
Мерзкая, отвратительная, восьмипалая рука мутанта, который прятался под кроватью.
Скрюченные пальцы, имитировали рваные, похожие на судороги, движение паука. Олеся была уже не в силах кричать. Какой-то дьявольский кукловод играет с ней. Ему нравится ее страх. Нравится, как она… жужжит.
— Ма-а-аленькая мушка выросла в большую, жирную, сочную муху!
Господи, она сейчас сойдет с ума от страха.
— Сколько лап у паука, мушка?
Из-под кровати выныривали руки. Каждая из них оканчивалась паучьей кистью. Они прыгали, набрасывались на неё, рвали волосы, тянули за одежду.
Олеся завопила с новой силой, пытаясь отбиться. Адреналин управлял ей. Она снова открыла рот, чтобы закричать:
— Ма-а-а-а-а-а-ма! Ма-а-а-а-ма! Спа-а-а-си!
Дверь открылась, Ирина с бледным лицом вбежала в комнату, и увидела лишь до смерти перепуганную дочь.
