оригинал здесь
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=3111723352201313...
4: В ИЗРАИЛЬ! В ДЕТСТВО. К ШАПИРО.
Дальше все шло, как по-писаному.
Узнал телефон Кости у его отца и тут же позвонил ему в Израиль:
– Алло, Костя, – как сейчас помню, дрожал, как перед боем, а вдруг откажет. – Хочу в Израиль, сделаешь мне визу? – (Тогда еще были визы.)
– Нет проблем, Стас, – спокойно ответил он. – Все сделаю. Надеюсь успеешь до нашего отъезда.
Словно и не бил мне морду.
Месяц ждал, трясся, как заяц, боялся, что он передумает, наконец, получил визу, сел в самолет…
И замер.
За четыре часа полета перебрал жизнь по косточкам, по минутам.
Как родился недоделанный, как жил с ненавистью, и вдруг трепещу.
Есть не могу, пить не могу, – стакан в руках дрожит, и сердце стучит, как бешенное, так меня прошибло.
Сосед спросил: – Валидольчика?
Я ответил:
– Не поможет.
– Вы совсем бледный…
Я сказал:
– Я впервые лечу в Израиль. Долго ждал этого…
Меня почему-то потянуло на откровенность с этим неизвестным мужиком.
– Вы на еврея не похожи, – сказал он.
– Я не еврей, всю жизнь евреев ненавидел.
Тут мой сосед развернулся ко мне и кивнул:
– Все зло от них.
Я только сейчас увидел, – круглая такая ряшка, на меня похож.
– А чего ты про них знаешь?! – спросил я его, – ты, дебил! Какое у тебя есть право – ненавидеть их?!
Тот опешил, ничего не мог сказать.
– Ты знаешь, кто они такие?! – я приблизился к нему.
– Ты же сам сказал, что ненавидишь их, – выдавил мужик.
– Это я сказал! А от тебя слышать не хочу!
И отвернулся от него.
Мужик испугался, потом тихо пересел на другое место.
А я смотрел в окно, начали снижаться, я увидел море, приближающийся город.
Не помню, как вышел, как прошел контроль, помню улыбающегося Костю и его слова: - «Ну, с приездом на святую землю».
– Костик, – сказал я, – спасибо тебе, что не припомнил мне зла, спасибо, что так просто ответил: «Жду», спасибо, брат, никогда тебе не забуду.
- Да что с тобой? – спросил он, смеясь, а мне было не до смеха, у меня было ощущение, что вот-вот что-то произойдет.
Мы сели в машину, и я сказал:
– Представляешь, Афган прошли, я так не нервничал. Тогда, в ущелье, в бою, все в крови, а я так не трясся, как сейчас.
– Потому что, напридумывал ты себе, черте чего. Земля, как земля, жара ужасная, евреи вокруг, сам понимаешь, не подарок. И, вообще, Стас, я женился, через две недели уезжаю в Канаду, как и планировал. Вот так, брат. Посмотрел на меня и притормозил:
– Ты что?!
– Не делай этого, Костя?! – сказал я.
Само вырвалось.
Он остановил машину на обочине.
– Ты снова за свое?! – спросил жестко. – Если не хочешь, чтобы я тебя здесь высадил, заткнись!
Сказал, как отрезал.
– И когда приедем домой, молчи, как рыба, понял? Жена беременна, мечту о Канаде мы вместе выносили, все решено, не гадь.
Я замолчал.
Опустил голову, прошептал:
– Обещаю.
– Ну, тогда завтра отправляем тебя по святым местам, – сказал Костя вдруг весело. – Марина накупила тебе всяких экскурсий. Едешь в Иерусалим – столицу трех религий.
Приехали с Костей к нему домой, познакомился с Мариной, – милой девушкой, выпили-закусили, пели наши «афганские» песни. При этом я ни слова не говорил о евреях и смысле жизни, понял, не время и не место.
Наутро уехал в Иерусалим. Автобус был полон нашими, экскурсовод много историй знал и про царя Давида, и про гроб господень, и про пророка Мухамеда.
Все заслушивались, а я вдруг поймал себя на мысли, – до лампады мне все.
Елки-палки, чего ж меня так било раньше, вот же он, Иерусалим, я так к нему готовился, и, вдруг, мне по фигу. Ничего не чувствую. Рядом плачут мужики, кладут записки в Стену Плача, а мне лень к ней подойти. Здесь стоял храм! Ну, стоял! А здесь гроб господень!... Ну и что?! О мусульманских святынях я уже не говорю.
Так и уехал, безразличный, из столицы мира. Дома сыграл восторженного подростка, обнимал, благодарил и быстро ушел спать.
Но не заснул. Ходил от стенки к стенке и проверял себя простыми вопросами, – почему святыни не берут? Почему ехал – дрожал, и ничего не чувствую. Чего приперся тогда?! Ответить не мог. Но мысль, что это еще не все, что что-то вот-вот произойдет, эта мысль не давала покоя. И я на нее положился.
Так прошло двенадцать дней.
За это время ничего не произошло.
Я объездил весь Израиль. Везде был, все видел, все перещупал… и ничего. Пусто.
Тем временем Костя с Мариной заколачивали ящики, складывали вещи, светились от счастья, их ждала Канада. Через два дня они уезжали.
Наутро я уехал в Яффо с очередной экскурсией.
Снова вылизанные камни, сладкий экскурсовод рассказывает о первом яффском порте, о римлянах и турках, а мне тошнит от всего этого.
И вот, идем мы уже к автобусу, и я, вдруг, краем глаза вижу, как замирает женщина встречная.
И слышу:
– Стас?
Смотрю, стоит передо мной Лена из моего детства. Она!
– Ты? – говорит.
– Лена! – делаю к ней шаг.
– Не приближайся! Что ты здесь делаешь, подонок?!
– А ты, что здесь делаешь? – спрашиваю.
– Я здесь живу, от таких, как ты, подальше.
– А я, вот, приехал, посмотреть… по-доброму приехал, – почему-то добавил я.
– Не верю. Такие, как ты, не меняются! Я помню, как ты Шапиро землю заставлял есть, помню, как бутерброды у него отбирал. Каждый его синяк помню. Я тебе этого никогда не забуду. Ты, подонок, Стас.
Что мне было ответить?! Только одно мог сказать:
– Прости меня, Лена.
Вдруг, все это вспомнил так ясно, и передернуло всего.
– Если бы сейчас Шапиро встретил, - сказал я.
– Ну и что было бы?!
– Умолял бы, просил прощения, клянусь!
– Шапиро мой муж, мы здесь уже семь лет живем, у нас двое детей, и я счастлива.
Я обомлел.
– Да-да, – сказала она, – не ожидал?! Он замечательный, мой Шапиро. Самый лучший!
– Я прошу тебя, Лена, – проговорил я, - умоляю! Мне Шапиро позарез нужен!
– Не хочу я, чтобы он тебя видел.
– Я знал, что я его встречу.
– Врешь!
– Чувствовал, клянусь!
И видно, я так трясся, что она вдруг встревожилась:
– Что это ты?
– Мне Шапиро нужен, – пролепетал я. – Верь – не верь, нужен!
– Поехали, – вдруг сказала она. – Представляю, как Шапиро удивится.
Короче, я сказал экскурсоводу, что меня забирает родственница, и мы поехали к ним. По дороге Лена меня о чем-то спрашивала, я отвечал односложно, я ждал эту встречу.
Подъехали к маленькому домику на юге Тель-Авива.
Она вошла первая и сказала:
– Шапиро, ты даже не представляешь, кого я привела? Смотри.
И тогда он увидел меня. И сразу же узнал. И закачал головой.
– Стасик, – сказал, – ты?!
И тут я «упал» на Шапиро. Я скрежетал зубами, я кричал: «Шапиро, родной мой, как я тебя искал?!», а он гладил меня по спине и говорил: «Да ты что, Стасик, дорогой, что с тобой?!»
Он обнимал меня, «дорогого», который его землю заставлял есть, меня, «Стасика», который превратил его детство в ад. Вот он, еврей, он весь тут, его гнобят, а он им готов все простить. Его сжигают, а он там же селится потом, учит немецкий, ест их колбасу, да что ж вы за народ такой?!..
Но я не сказал этого вслух, а рассказал им всю мою историю жизни от начала, которое они на себе прочувствовали, до сегодняшней великой встречи… О боли своей, о поисках, о ненависти, о надежде, о том, что ищу все время, ищу и ищу причину, почему ж меня на евреев подсадили, почему я на них завязал всю свою жизнь, почему уверен, что они – основа всех мои бед и моего счастья, почему?!..
Они слушали, не перебивали…
А когда я закончил, мне Шапиро и говорит:
– Я же тебе жизнью обязан.
– Какой там жизнью?!
– Если бы не ты, ничего бы из меня не получилось.
Сижу, остолбеневший, а он продолжает:
– Да-да, ты мне очень точно объяснил, что я еврей…
Киваю. Это уж, можно не сомневаться.
– И я понял, пока не разберусь, что такое, – еврей, не будет мне покоя.
«Вот оно, – подумал я, – начинается»
– И я разобрался, - сказал Шапиро.
Приближалась развязка. Я чувствовал.
– Ты действительно… разобрался? – спросил осторожно.
– Да.
– Он знает, знает, – не выдержала Лена.
– Я знаю, – сказал Шапиро. – Я знаю, для чего мы, евреи, пришли в этот мир.
И снова бешено застучало сердце, и я отчетливо услышал свой же голос: «Сейчас он скажет тебе именно то, чего ты всегда ждал и не дождался. И то, что майор Сухоручко не успел тебе сказать».
– Откуда… знаешь? – спросил я и почувствовал, как пересохли у меня губы.
ЧАСТЬ 5. ТОТ ЗВОНОЧЕК. ГОРЯЩИЕ В ТАНКЕ.
– Я каббалой занимаюсь, – ответил Шапиро. – Уже десять лет.
Вот это и был тот звоночек.
Но я вначале этого не понял.
– Но ведь запрещено, – сказал я.
– Разрешено! – ответил Шапиро.
– Тебе нет сорока.
– Все фигня!
– Тайна.
– Никого не слушай.
– Мистика…
– Какая глупость.
– Только для евреев.
– Для всех.
– И для меня? – спросил я.
– Именно для тебя, – ответил Шапиро. – Тебе она просто необходима. В тебе же такая точка в сердце, Стасик, ты себе представить не можешь, какая в тебе точка в сердце!
– Что это? – спросил я.
– Это, когда ты без смысла жить не хочешь, когда требуешь ответа, для чего живешь, а иначе не нужна эта жизнь. Так?
– Так, – ответил я и замер.
– Если так, позвони своему Косте, скажи, что сегодня у меня заночуешь. Шапиро решительно встал. – Так уж совпало – он усмехнулся, - сегодня лекция в Тель-Авиве, мы все едем.
Так я оказался на лекцию по каббале и понял, что надо верить предчувствию.
Зал был забит до отказа, это был 2001 год - время, когда еще выходили из дома, а не торчали в фейсбуках.
Cедой, как лунь, человек начал говорить, и я вцепился в кресло, чтобы меня не снесло. С первых же слов!
– Ты что?! – прошептал Шапиро.
У меня не было сил ответить.
Он говорил обо мне, о тоске по истине, о лютой ненависти, о любви, без которой нет жизни, он ранил каждым словом, каждым предложением!
«Ну, как он может, вот так, без наркоза, латать мое рваное сердце?!..» – подумал я. И замер, потому что услышал голос, который произнес:
«Вот ты и дома, Стасик», – это я хорошо помню.
… А потом он говорил о евреях. И это было снова обо мне, о том, что чувствую я, я! – украинец, во всех поколениях. Я понял, почему был измучен ненавистью к ним. Я требовал от них ответа, для чего мне дана эта проклятая жизнь, и видел их довольных, сытых, не ищущих, видел, что им по барабану моя боль, вот тут-то я и зверел, чувствуя, что они должны мне все раскрыть, должны! без всякой логики, они должны и мне, и всем!
И, слава богу, что попались мне по дороге Костя, майор Сухоручко, книги, что не стал я погромщиком, не захлебнулся в ненависти, а начал искать, рыться, - почему именно они, почему!
И вот, нашел Лайтмана.
Он говорил очень ясно, просто, он знал.
Что не нация они (вот это я чувствовал всегда!), что вокруг идеи собрались (вот эту идею я требовал раскрыть мне!) Что корень их – Единство, а в генах их, - любовь к ближнему. (Я знал это! Ведь знал же!) Что этому присягнули они, когда шли за Авраамом.
И к этому обязаны привести весь мир… (Всех нас!)
Так куда же все это делось?! Как они все позабыли и стали ожиревшими, живущими для себя, ненавидящими – такими же, как и весь этот проклятый мир?! И это сегодня, когда позарез нужна Любовь!.. И никто не знает, как ее достичь!..
- А мы знаем и молчим, - закончил Лайтман.
И вот тут-то я и очнулся.
Оказывается, я уже давно не дышал, боялся, что все это окажется сном. И одна только мысль жила во мне, – чтобы его услышали!..
И тут, кто-то звонко крикнул на весь зал, – Снова этот религиозный бред об избранности?! Оставьте нас в покое!
– Не оставят, – отрезал Лайтман.
Зал зашумел, а мне хотелось встать и защитить Лайтмана, но он был выше крика. – Нет тут никакой религии. Мы избраны жить в любви к ближнему! – звучал над всеми его голос. – Как одна семья! И миру показать, что только так нужно жить!
Вот оно, вот! – вздрогнул я. - Как одна семья! – закричал я, но никто меня не услышал, потому что кричал я про себя. Только Шапиро крепко сжал мою руку.
– Мы принесли в мир этот «проклятый» Закон Единства, Закон Любви – сказал Лайтман, – нам и отвечать за весь мир.
– Мы принесли в мир наши мозги!… Нашу медицину!.. это, по-вашему, не в счет?! – уже не стеснялись, кричали, и зал поддерживал.
– Не нужны миру наши мозги!
- А что же ему нужно?!
- Чтобы мы вспомнили, кто мы такие. Если нет, то не нужны миру ни мы, ни наша страна.
– Мы сильная, великая страна! – крикнули Лайтману. – Вы сомневаетесь в нашей армии?!
– Не армия решит нашу судьбу, – сказал он. – А наше Единство. Да, мы объединяемся, когда приходит беда. Но это не называется Единством, понимаете?!
И тут встал мужчина среднего возраста, у него было обожженное лицо:
– Я горел в танке в 73-м, я понимаю все, что вы говорите, да, война соединяет нас. Да, войны приходят, когда мы, евреи, как собаки. Вы знаете, почему я горел на той войне, не было страшней войны, чем в Судный День. Почему? Потому что она пришла, чтобы собрать нас, разосравшихся (он так и сказал!) ашкеназов и сефардов… нас, евреев, ненавидящих друг друга! Для этого она пришла! И она собрала нас. И горели мы вместе в одном танке, сефарды и ашкеназы, молодые, красивые ребята!.. – он громко вдохнул воздух, все смотрели только на него. - Да, я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Но разве нас чему-нибудь научила эта война?! Нет! Мы стали еще хуже! И неужели вы, мудрый человек, не понимаете это?! Не может быть никакого Единства здесь. Мы не терпим друг друга. И нас не учат ни кровь, ни страдания, все сразу забывается. Вы говорите, стать семьей?! Какой, к черту, семьей?! Каким там народом Единства?! Какой там Авраам?! Нет того народа! Мы снова – сброд. Который ненавидит друг друга.
Наступила тишина.
ЧАСТЬ 6. РЫБАЛКА В КАНАДЕ. МЫ ХОТИМ ЛЮБВИ.
Все просто почувствовали эту голую правду, которую он выдал.
И в этом молчании очень ясно и четко Лайтман сказал:
– Тогда будет война.
Его все услышали.
– А за ней еще одна. И еще. Пока нас не заставят.
Зал молчал. Никто уже не выкрикивал ничего.
– В этих войнах гибнут наши дети?! Это мы подставляем их, не желаем слышать каббалистов. Столетиями каббалу прятали по углам, не подпускали к ней. Теперь она раскрылась, чтобы привести нас к Единству. Мы будем преступниками, если упустим этот шанс. Говорите, что невозможно так жить, что это утопия – любить ближнего… Это Закон, а не утопия. И нам от него никуда не деться! Основа народа, – жить для других.
Он снова оглядел зал. Слушали.
– Мир наполнен ненавистью из-за нас. И они нам это не простят.
Когда Лайтман вышел, я оставался сидеть.
И Шапиро, и Лена меня не торопили.
– Так ты, значит, все понимал? – спросила Лена.
Я поднял на нее глаза и вдруг сказал:
– Ребята, мне нужно к Лайтману.
Лайтман уже сидел в машине.
Я сказал:
– Здравствуйте, я Стас, я ненавидел евреев и не понимал почему? Что же мне делать теперь?
– Теперь понимаете?
– Сегодня все сошлось, наконец.
– Ну, тогда, расскажите, что вы ждете от нас. Не надо нас убивать, сгонять с этой земли, надо нам объяснить, что мы обязаны всему миру жить в любви, и всем показать, как это сделать. Сумейте нас убедить! У меня не получается, видите, меня не хотят слышать, а вас могут услышать. Пытайтесь. Найдите слова. Я на вас надеюсь!..
Когда он уехал, я остался стоять посреди дороги.
Шапиры меня не трогали.
Я говорил сам с собой: «Как же это сделать?! Теперь все ясно и мне уже не скрыться, не убежать».
Мысли путались.
И тут возник передо мной, как живой, майор Сухоручко, и я услышал: «Подставил их Авраам, подставил!» На этих последних словах он ушел из моей жизни. И через столько лет, они вернулись ко мне, и я понял, о чем он мне тогда пытался сказать. О том, что Авраам «подставил» их по полной программе, евреев! Заложил в них бомбу, завел часовой механизм и отправил в мир нести великую Идею.
А они отказываются…
И в этот момент пронзила меня мысль о Косте, – он же завтра уезжает!
«Мне надо срочно к Косте», – произнес я.
И Шапиро понял меня с полуслова.
Мы мчались, мы летели, а я умолял быстрее, было у меня чувство, что не успеваю.
Квартира Кости была забита мешками, чемоданами, тюками и ощущением новой жизни.
Встретили меня, обняли, к столу посадили, к прощальной закуске.
Я готовился к речи.
А Костя вдруг вспомнил былое:
– А помнишь того мальчишку, это ж ты его остановил! А мы все не понимали. А он, слышь, Мариша, он был взрывчаткой обложен… А Стас это почувствовал, представляешь! У Стаса такой нюх…
Нет, мне сейчас было не до нюха. Мне надо было рассказать им о самом главном…
– Костя? – сказал я.
– А помнишь, как мы взяли их разведчиков и, оказалось, что они все немые…
– Костя, вы завтра уезжаете, – сказал я.
– Вот и выпьем! – Костя поднял рюмку. – За «батю» нашего, за Рохлина, который вместе с нами в бой шел… А ты говоришь, евреи отсиживались…
– Костя, я пить не буду.
– Это еще что? Тогда за то, чтобы мы устроились в Канаде! А ты бы приехал к нам, и мы бы поехали на рыбалку. Там вот такие лещи, рассказывают, – Костя показал, засмеялся и выпил. – Лехаим!
И вот тогда я не выдержал…
Речи не получилось.
Я не закричал, не стал убеждать, а зарыдал.
Теперь уже во второй раз в жизни.
Потому что понял, что никакие убеждения не проймут.
– Не уезжай, Костя, – выл я. – Ну, я прошу вас, ребята, не уезжайте?
– Ты что, Стас? Ты где был?
– А хотите, я перед вами на колени встану?
– Эй, придурок, прекрати!
И я стал на колени.
Да, я сполз со стула и стал на колени.
Костя начал меня поднимать, а я отбивался.
– Ну, как вы не понимаете, а?!
– Стасик, ты с ума сошел!
Слезы сами лились, никогда я никого так не просил.
– Ну, как вас еще просить, как?! – выл я.
Выливалась из меня тоска всей моей жизни, плакал я от боли, что не могу объяснить Косте, другу моему дорогому, что никуда ему не уехать от себя, что везде найдет его судьба и развернет к его народу, и, хочешь - не хочешь, придется выполнить главный Закон, для которого они, евреи, предназначены. «Потому что в ответственности вы за нас, Костя, ну, как мне тебе объяснить?! Потому что иначе сожжем мы вас ненавистью. И вас и себя!» - Это хотел ему сказать, но не мог, не выходило, только мычал и мычал.
Они с Мариной подняли меня, такого – никакого, Костя налил мне водки. Заглядывал в глаза. Боялся за меня Костя. Боялся, что я схожу с ума.
И тогда я понял, что ничего тут не поделаешь, что сразу это не происходит, что мне для этого потребовалось полжизни спалить, а тут я хочу, чтобы все меня поняли и услышали прямо сейчас, за один разговор.
Должно пройти время. И не мало. На себе должны прочувствовать, иначе никак. И еще я подумал, разве важно, где они жить будут?! Да хоть в Уганде, или на Аляске! Если уж раскроется им, для чего живут, то все равно где.
И поняв это, я вытер слезы… и улыбнулся.
И сказал:
– Чтобы у вас там все было хорошо, ребята. За вас.
И выпил.
– Так это ты что, придурок, так меня разыгрывал? – спросил Костя.
И заржал, как конь.
– Мариша, ты видела?! Это он такой артист, ну, ты артист, Стасик!
Мы обнялись, расцеловались и затянули нашу любимую «...на афганской выжженой земле спят устало русские солдаты»
Вечер закончился счастливо.
Я не опьянел совсем, а Костю развезло.
Я отвел его в комнату и сам пошел спать.
Лег, не раздеваясь.
Вот тут-то и раскрылась бездна.
Меня разорвало понимание, насколько это необходимая!.. Необходимая!.. Но невыполнимая! работа.
Так, как же ее сделать?! – подумал я, - Как?!..
… И тогда я встал, повернулся лицом к стене и сказал: - Милый мой, Любимый, Дорогой, помоги мне. Я хочу сделать эту «невыполнимую» работу. Дай мне силы сделать ее! Только для этого хочу жить. Я хочу научиться Любить. Помоги мне… прошу Тебя…
Было так тихо!.. Необычайно тихо.
И в этой тишине я услышал ответ.
Вот такую историю своей жизни я записал со слов Стаса, моего близкого друга, который со мной, вот уже 17 лет, учит Каббалу.
Нас тут таких много, - разных рас, национальностей, характеров, профессий… Ни в чем мы не похожи, ну, ни в чем! кроме одного, - жить хотим по Закону Любви. Выполнить хотим эту невыполнимую работу. И мы ее выполним.