- Жень, ответь честно – она правда похожа на нормального человека?

- Абсолютно, – отрезала Женя. – Она вспомнила даже свое детство там, на острове, в общине. У нее память просыпается как-то толчками. Раз, и всплывают в голове последние десять лет в интернате. Раз – и она уже рассказывает мне, как ее родной, биологический отец заставлял шестилетнего брата свежевать кролика. Она многое рассказала об общине, такие жуткие вещи… Лучше бы не вспоминала.

Распрощавшись с Матвеем, Женя поехала в интернат. В первый день «пробуждения» Инги она порывалась сделать простые тесты на интеллект, но эмоции захлестывали, и в дневнике наблюдений она тогда не сделала ни единой записи.

Женю смущало, что в этом непривычном, заново открывшемся для нее мире, Инга выбрала ее своим ориентиром. Только с ней она делилась с ней впечатлениями по поводу прочитанных книг, воспоминаниями о жизни в секте, только ее ждала и каждый раз, когда Женя приходила, бросалась к ней с объятиями. Инга беспомощно цеплялась за нее, и ей порой становилось жутковато, что именно она поставила сестру в такое зависимое положение.

Директриса разрешила им гулять в пределах небольшого парка на территории интерната, и Женя позвала Ингу пройтись среди деревьев, сбрызнутых молодой зеленой листвой. Сестра крепко ухватила ее за руку и принялась рассказывать о том, что давали на завтрак:

- Сегодня была манная каша и кусок хлеба с маслом. А еще коричневое питье с молоком.

- Какао, – машинально сказала Женя.

- Да, точно! Это что-то вроде кофе. Но кофе мне нравится больше, и там нет противной пенки сверху.  А ты что любишь – кофе или какао?

- Кофе, – Женя посмотрела на сестру сбоку и едва заметно улыбнулась.

Инга была довольно хорошенькая, и Женя удивлялась, почему она раньше этого не замечала. На голову ниже ее, черноволосая, кудрявая, с жаркими карими глазами, сестра производила приятное впечатление. Женя принесла ей цивильную одежду – джинсы и толстовку с принтом кота, и Инга носилась с ней весь вечер, так и сяк разглядывая себя в зеркале.

- О, а вот еще вспомнила! – Инга подпрыгнула на ходу. – У нас была еще сестра, кроме тех пяти девочек, которых вывезли с острова.

- Как это? – Женя остановилась. – На острове было всего 9 детей вместе с тобой – 5 девочек и 4 мальчика. Был десятый?

- Ага. Еще одна девочка.

- Где же она?

- Папа закопал. – Инга называла папой и биологического отца, и приемного, не выказывая особенной неприязни ни к тому, ни к другому. – Год был какой-то плохой, в июне снег пошел. В лесу почти ничего не было, ни ягод, ни грибов. И мама не смогла ее кормить, сказала, младенец ее всю вытянет, а ей силы для нас нужны. Папа сверточек на крыльце оставил на ночь, а потом закопал. Кажется, ее даже не назвали никак. Не было имени. По моему, это так странно, когда нет имени. Я бы не хотела умереть без имени…

Она задумалась, нахмурив лоб.

Женя не нашлась, что сказать, в очередной раз поразившись, как легко, наивно и беззлобно Инга рассказывала все те страшные вещи, что творились с ней и ее братьями и сестрами на острове.

Когда Женя собралась уезжать, Инга по-детски сжала ее ладонь и прислонилась щекой к плечу:

- Ты ведь заберешь меня отсюда? Я хочу жить с тобой. Мне не нравится, что ты постоянно уходишь.

Она задумалась и медленно кивнула. Разумеется, со временем нужно будет забрать ее из интерната, который был хоть и хорошим заведением, но совершенно не подходил для молодой женщины с сохранным интеллектом. Женя вежливо отмахнулась от уютной болтовни пришедшей нянечки, которая принесла ужин, и поспешила к машине.

Поздно вечером она позвонила Матвею, чтобы посоветоваться, стоит ли ей позвонить в полицию, ведь останки ребенка на острове, вероятно, следует найти и захоронить. Он долго не брал трубку, а когда ответил, Женя услышала на заднем фоне женский смех.

- О… Я в другое время позвоню.

Матвей легко согласился и отсоединился, а Женя села на диван, сжимая в потной ладони телефон, и ей вдруг стало очень грустно.

***

Из принесенных книг Инга прочитала «Приключения Тома Сойера», тоненький сборник Лермонтова и рассказы Шукшина. К Жениному удивлению, решительно отвергла «Гарри Поттера», скривив рожицу:

- Скучная книга.

Женя принесла сестре летний сарафан и шорты с майкой, от которых Инга впала в детский щенячий восторг. Платье она надела, несмотря на то, что в интернате было совсем не жарко, и отказалась снимать:

- Знаешь, я сама себе в нем нравлюсь. Это странно, наверное.

- Почему странно?

- Разве любоваться собой – это не ненормально?

- Вовсе нет, это как раз хорошо и правильно. Правильно себя любить и считать красивой, – уверенно сказала Женя.

- Папа говорил, это тщеславный грех. Нужно иметь ненависть и отвращение к себе, потому что человек всегда грешен и омерзителен, – нейтральным тоном сказала Инга.

- Твой папа был совершенно не прав, – Женя постаралась ответить спокойно. – Если человек любит себя, он сможет любить и других. А если ненавидит, то будет излучать только ненависть.

Инга пожала плечами и снова повернулась к зеркалу.

Женя поняла, что тянуть больше не стоит. Она сказала директрисе, что заберет сестру самое большее через неделю, хотя та убеждала не спешить. Но Женя понимала, что Алле Сергеевне просто жаль лишиться беспроблемного постояльца, за которого в бюджет интерната поступала круглая сумма.

Пролистав несколько мебельных каталогов, она заказала раскладной диванчик для Инги. Примерилась, как расположить его в гостиной, купила красивое постельное белье, подушку и одеяло. Мысли ее путались, когда она попыталась представить себе будущее сестры. Нужно ли определить ее в школу? Сможет ли она приготовить себе поесть, включить плиту, использовать пылесос, посудомойку и стиральную машину? Женя решила, что жизнь сама расставит все на свои места, но ей было необыкновенно страшно.

Она, наконец, решилась позвонить Стасу и рассказать, что их сестра вдруг вылечилась и обрела разум. Брат мгновенно взбесился и сказал, чтобы Женя оставила попытки затащить его в интернат:

- Я и так делаю много больше, чем имею желание. Та сумма, что я вношу за эту богадельню, мне вообще не лишняя.

Женя, которая находилась в это время в комнате у Инги, протянула телефон сестре:

- Поздоровайся со Стасом.

Та послушно и несколько наивно произнесла в трубку:

- Привет. Я твоя приемная сестра Инга. Ты меня по-прежнему не очень любишь?

Женя услышала, как на том конце провода воцарилась тишина, и она забрала телефон у сестры:

- Ну что, приедешь?

- Ладно, – буркнул Стас.

И он действительно приехал в этот же день и поначалу общался только с Женей, будто Инги в комнате вообще не было. Поначалу Женя очень оскорбилась за сестру, но потом поняла, что Стас это делает больше по привычке, нежели из вредности. Он никак не мог поверить, что Инга стала нормальной. В конце концов он обратился к ней:

- А ты помнишь, как жила с нами?

- Да, – кивнула та, будто послушная ученица. – Меня поселили в твою комнату, и ты очень обиделся и разозлился. И потом называл меня «эта чокнутая».

Стас покраснел и сжал переплетенные пальцы так, что костяшки побелели. Но Инга простодушно добавила:

- Я не обижаюсь.

Он не знал о чем говорить с Ингой, не знал, куда деть глаза, и, в конце концов, позвал Женю в коридор, где прямо спросил ее:

- Ты что, правда хочешь забрать ее домой?

- А что с ней делать?

- Ну… Оставить ее тут.

- А ты бы смог жить в интернате, где основной контингент – полоумные бабки с альцгеймером?

- Мне незачем, я нормальный! – разозлился Стас.

- Ну и она нормальная! Она уже не овощ, а полноценная личность. Я не могу запереть ее тут!

- Вообще-то можешь, ты – ее официальный опекун.

- Ты понял, о чем я.

- Тебе придется строить ее жизнь с нуля, ты подумала об этом? Дать ей… блин, ну хоть какое-то образование! И как финансово, ты так и будешь содержать ее? Она, кстати, симпатичная девка, а если с мужиками загуляет?

Женя опустила лицо – она и сама понимала, что взваливает на себя огромную ответственность.

- Я не могу оставить ее тут, Стас. Все люди, все, кто окружал ее, относились к ней как к пустому месту. Мама ведь совсем не любила ее, она была просто объектом ее эксперимента. Поэтому и взяла с нас обещание, что мы ее не бросим – из-за чувства вины. Она никому никогда не была нужна… Ты понимаешь, это будет просто жестоко, если я оставлю ее, молодую красивую женщину со вполне ясным умом, гнить в этой богадельне?

Стас пожевал нижнюю губу и протяжно вздохнул.

- Ну, не знаю. Но думаю, ты еще пожалеешь.

- Посмотрим, – легкомысленно пожала плечами Женя. – Ты поможешь перевезти ее вещи?

Стас подумал с минуту и медленно кивнул. Его участие было вовсе не обязательным, вещей у Инги было не так много, но ей хотелось, чтобы он тоже участвовал. Все-таки они семья.

Женя вернулась в палату, раскрыла привезенный чемодан на колесиках и принялась паковать вещи Инги. Первым делом она сложила новую, купленную ею одежду и задумчиво уставилась на горку вырезанных из раскрасок фигурок.

- Это я не возьму, – сказала Инга, заметив ее взгляд. – Можно выкинуть.

Женя кивнула и принялась засовывать в пакет тапочки и складывать модные рваные джинсы. Инга забрала из ванной гигиенические принадлежности и новое полотенце с вышивкой пухлощекого  кота. Глядя, как Женя, присев, уминает вещи в чемодане, сказала:

- Можно выкинуть.

- Что? – Женя посмотрела на нее снизу вверх.

- Картинки из раскрасок. Можно выкинуть.

Женя на секунду замерла.

- Ты уже это говорила.

Инга пожала плечами, скрылась в ванной и через минуту высунулась оттуда:

- Можно выкинуть.

Женя застегнула чемодан, еле волоча ноги, приблизилась к дверному проему. Инга, как ни в чем не бывало, снимала с полочки прокладки и, заслышав ее шаги, обернулась и улыбнулась ей.

***

Стас приехал, как и обещал, на следующий день. Отнес в машину небольшой телевизор, который покупала Женя, взялся за ручки большого баула с книгами. Инга улыбалась, следя за суетой в палате. Пришли две нянечки, расцеловали и обняли ее, в дверном проеме встала директриса с напряженной неприятной улыбкой. Женя вытащила складную ручку чемодана, сказала:

- Ну что ж… В новую жизнь?

И в этом момент случилось то, что показалось ей плохим, горячечным сном. Инга с таким же спокойным безмятежным лицом взяла с полочки, где все так же лежали груды вырезанных картинок, маленькие ножнички, как-то очень быстро повернулась к Стасу и, поднявшись на цыпочки, ударила его в глаз. Его спасла мгновенная реакция – голова дернулась вбок – и то, что ножницы были слегка закруглены на концах. Острие ударило чуть в сторону от уголка глаза, тут же как-то слишком обильно, как показалось Жене, полилась кровь. Нянечки обе закричали синхронно, но с некоторым отставанием – Инга успела снова положить ножницы на полочку и тоже взяться маленькой изящной рукой за ручку чемодана.

- Можно выкинуть, – повторила она вчерашнюю фразу и невинно посмотрела на Женю.

Кому-то звонила директриса в гулком коридоре, что-то кричали, бестолково суетились нянечки. Стас зажимал лицо ладонью, и между пальцев просачивался алый ручеек. Женя отстраненно подумала, что надо бы обработать рану, и как бы не осталось шрама. В палату ворвались два крепких санитара, схватили и потащили Ингу, которая очень удивилась и закричала, когда они поволокли ее из палаты:

- Женя..! Сестра!

И от этого крика она вдруг очнулась, бросилась к Стасу.

- О господи! Глаз, глаз задет?

Тот отнял руки от лица:

- Нет, вроде… Черт!

Директриса прислала медсестру, которая быстро осмотрела рану и выдохнула:

- Ничего серьезного, слава богу. Пойдемте, я обработаю и наложу повязку.

Когда в комнате осталась одна Женя, директриса плотно прикрыла дверь и, сжав губы, красноречиво посмотрела на нее.

- Даже не знаю, стоит ли говорить…

- Да, вы же говорили, да. Куда вы ее..?

- В изолятор, туда, где место буйным. Софочка сейчас снимет возбуждение, там посмотрим. Надеюсь, обойдемся без вязок.

Софочка была местным психиатром, а вязки – ремнями, которыми привязывали к кровати буйных постояльцев. Женя, не глядя на директрису, пробормотала:

- Простите…

- Да что уж теперь. Ладно, иди. Я позвоню после консультации Софочки.

- Да… – промямлила она и поплелась в медпункт.

Стас вышел от медсестры уже заштопанным – нос и часть щеки закрывала толстенькая марлевая подушечка. Женя виновато взглянула на него, и он больно взял ее руку, как клещами, и потащил по коридору прочь из интерната. Рывком открыл дверь машины и почти втолкнул внутрь. Сел на водительское место, посидел, сжимая кулаки.

- Ну что, сестрица… Может, достаточно вот этого всего?

- Стас, я… – Женя осеклась, не зная, что сказать. Оправданий у нее не было.

- Ты не господь Бог. Ты не можешь создать человеку новые мозги. Пора бы это признать, тебе не кажется?

- Да,– упавшим голосом сказала Женя. Ей хотелось провалиться сквозь землю.

- В общем так. Я продолжу вносить свою долю в интернат за содержание этой… Этой женщины. Я обещал маме. Но больше я не хочу слышать о ней ничего, ни единого слова.

Женя кивнула, и Стас завел машину.

Вечером позвонила директриса и сказала, что состояние Инги ухудшилось. Она совершенно не помнила нападение и не могла понять, что произошло. Потом начала кричать бессвязные фразы и сделалась совершенно буйной. Кидалась на персонал, кусала себя за плечи, и в конце концов пришлось использовать вязки; Софочка нашпиговала ее нейролептиками. Женя промямлила «спасибо» и с облегчением отсоединилась. Это был несмываемый позор.

***

Весь следующий день Женя посвятила тщательному изучению брошюрки. Она медленно скользила глазами по строчкам, много раз читанным и сто раз изученным строчкам. В параграфах не было ничего туманного, не было информации, которую можно было бы истолковать двояко и невольно сделать ошибку.

К сестре ее не пускали, но через несколько дней Алла Ивановна позвонила и сообщила, что Инга вышла из состояния крайнего возбуждения, хотя и перестала вообще как-либо реагировать на происходящее. Она просто сидела на кровати, обняв себя руками, и послушно открывала рот, когда санитарка кормила ее обедом.

- Может, Софочка переборщила, конечно, – сказала директриса. – Понаблюдаем.

Ингу вскоре перевели обратно в ее палату, где она пыталась вернуться к прежнему занятию – вырезанию картинок из альбомов с раскрасками. Но ножницы ей больше не девали, и она просто вырывала неровные клочки из страниц пальцами. Способность к речи к ней так и не вернулась.

Женя умирала от стыда и раскаяния, и ей казалось, что самое ужасное в произошедшем то, что она дала Инге надежду. Вырвала из мрака, больше похожего на небытие, и тут же лишила ее ясного сознания и самой возможности нормальной жизни. У Жени опускались руки – она совершенно не знала, что ей делать. Если бы это были привычные методики коррекции, она нашла бы выход, но это… В такие минуты ей так страстно хотелось поговорить с Амалией, что Женя стонала от отчаяния.

А потом позвонила директриса пансионата:

- Приезжай. Тут опять кое-что.

Алла Ивановна ждала ее около двери палаты, и никогда Женя не видела ее такой растерянной.

- Это что-то невероятное, – промямлила она и открыла дверь.

Женя вошла первая и увидела Ингу, стоящую около стены к ней спиной. На стене, покрашенной светло-бежевой краской, лепилось странное бугристое пятно грязно-серого цвета. Инга оторвала кусок от листа раскраски, которые стопками копились в ее комнате, сунула в рот, пожевала и приладила влажный комок на стену, формируя невероятную фигуру из этого странного подобия папье-маше. Фигура представляла собой спираль, и ее витки приподнимались над поверхностью на несколько сантиметров, в диаметре же она была около метра.

- Вот… Это она за ночь сделала. Все жует и жует, лепит и лепит с утра, – произнесла директриса.

- Инга… – Женя и приблизилась к сестре.

Она заглянула ей в лицо и увидела, что глаза Инги совершенно пусты и неподвижны; она даже не моргала.

- Инга… – потрясенно прошептала Женя.

Сестра открыла рот, в котором влажно поблескивал комок жеваной бумаги, и вдруг до Жени донесся слабый гул. Она прислушалась и поняла, что гул шел от спирали. Женя приблизила ухо к ее центру, и услышала звук, похожий на тот, который издает осиное гнездо или улей с пчелами.

- Ты тоже слышишь? – почему-то шепотом произнесла директриса.

Женя повернулась к ней:

- Никогда такого не видела…

- Женечка, ты извини, но меня это… пугает.

Женя и сама видела, что директриса находилась в крайнем волнении – она до белых костяшек сжимала руки, пышная грудь ее бурно вздымалась.

- Алла Ивановна! – Женя сделала к ней стремительный шаг. – Я вас очень прошу – не выгоняйте Ингу. По крайней мере, какое-то время… Я решу эту… Проблему. И за ремонт стены заплачу.

- Да я и не думала, – пробормотала директриса, отводя глаза, и Женя поняла, что именно об этом она и думала.

- Хотя бы неделю.

- Хорошо.

***

Дома Женя посидела несколько минут на краешке дивана, будто ее каждую минуту кто-то мог прогнать; лицо горело. Набрала Матвея, и, когда он ответил, долго мялась и выспрашивала, как у него дела, завела совершенно бессмысленный разговор про погоду. Тот наконец рявкнул:

- Жень, ты чего мне голову морочишь? Что случилось?!

Она сглотнула и, задыхаясь от волнения, рассказала все, что произошло нынешним утром. Матвей присвистнул:

- Ничего себе… А вроде так хорошо все шло. И что могло случиться, по-твоему, почему вдруг Инга дала такой откат?

- Не знаю… Не я ведь эту методику разрабатывала! Это же вообще черт знает что такое, магия, а не наука! Я ни хрена не знаю, не понимаю механизм ее действия!

- Ну, тихо, тихо… Ты же умная девочка, нужно просто хорошо подумать. Давай вместе подумаем?

Матвей сказал, что сейчас приедет, не слушая вялые Женины протесты.

***

Он долго листал распечатанную брошюрку, внимательно вчитывался в некоторые абзацы и быстро пробегал глазами другие. Посмотрел поверх книжицы на Женю:

- И ты реально ездила ночью хрен знает куда и хрен знает с кем?

Она кивнула.

- Дорогая, это пиздец. Могла бы и меня привлечь.

«У тебя там смеющиеся девушки в активе» – мысленно съязвила Женя, но промолчала, напомнив себе, что личная жизнь Матвея ее не касается.

Наконец он отложил брошюрку, поболтал кусочком льда в сангрии:

- Что мы имеем. Детям из экспериментальной группы Зельдович лечение помогло, хотя с одной оговоркой – мы реально знакомы только с одним случаем, это девушка Елена с синдромом Дауна.

Женя кивнула и тут же отрицательно помотала головой:

- Случай с Еленой не показателен, у нее может быть просто мозаичная форма, при которой интеллект сохранен.

- Дальше. Мы можем сделать несколько заключений. Первый – методика Зельдович не работает вообще, и брошюрка – ее горячечный бред. Второй – методика Зельдович работает, но не в ста процентах случаев. И третий – методика Зельдович работает, но ты ее применила неверно, сделав какие-то ошибки. Какой вариант тебе нравится больше?

Женя ощутила, как она успокаивается, как спадает тревога. В сфере линейной логики и холодных рассуждений она чувствовала себя намного лучше. Как Матвей ее все-таки хорошо знает!

- Первый вариант я отметаю. Есть, конечно, крошечный шанс, что разум Инги пробудился сам собой, но это, если честно, настолько маловероятно, что… – она развела руками. – Два других вывода примерно равнозначны. Тогда возникают еще вопросы – на каких пациентов методика Зельдович не действует? И еще – какую я сделала ошибку?

- Вот что, – Матвей раскрыл методичку на последней странице. – Тут есть четвертый этап, он называется Завершение.

- Там ничего нет, – пожала плечами Женя. – Скорее всего, имеется в виду подведение итогов, оформление результатов эксперимента в таблицы, дневники наблюдения и статьи.

- Возможно. А может, и нет.

- Ты хочешь сказать, что был еще некий четвертый этап? Но почему Амалия не написала о нем?

- Потому что не хотела, чтобы кто-то прочел об этом этапе.

- Боже, что там могло там быть такого невероятного после всех этих ламп и мышей!

Матвей пожал плечами:

- Значит, могло.

Хм… – Женя покусала нижнюю губу, сложила подушечки пальцев. – Может, ты и прав. Я думаю, можно попробовать узнать насчет четвертого этапа у пациентов и их родителей. Елена почти ничего не помнит, но возможно, вспомнят другие..?

- Как вариант.

На следующий день она позвонила Елене и попросила ее свести с другими подопытными Амалии Зельдович. Ей эта просьба не особенно понравилась, но после долгих уговоров, она сказала, что попробует узнать. Елена перезвонила ей через пару дней и сообщила, что никто из пяти ее знакомых, бывшими пациентами Зельдович, практически ничего не помнят о терапии и общаться с Женей лично не хотят. Она разочарованно выдохнула, чувствуя, как накатывает отчаяние, и в этот момент Елена сказала:

- Может, вам спросить у Андрея Богушова? Это мама посоветовала.

- А кто это?

- Ассистент Амалии. Поговаривали даже, что они были любовниками. Он приехал откуда-то из столицы... Вообще, он хирург, и если честно, не могу представить, какие у них могли быть общие дела. Потом, когда Амалия пропала, Андрей почему-то так и остался в Заринске.

Елена продиктовала адрес, и когда Женя ввела его в поисковик на карте, тот показал, что это дом престарелых. Она позвонила Матвею, рассказала про свои несложные изыскания.

- Ну что, милый городишко Заринск не отпускает нас из своих объятий.

Женя была невольно счастлива услышать это «нас».

Приют неприкаянных душ (5)

- Херня полная. Методика 38-15 больше похожа на пособие по черной магии, чем на методы коррекционной педагогики. Я все-таки надеялась, что за всей этой мистической мутью будет что-то конструктивное…

- Ммм, а что там, окромя дохлых мышей? – оторвался от телефона Матвей.

- Ну, в первых главах еще прослеживается какая-то логика, хотя тоже довольно сомнительная: Амалия предлагает воздействовать на сознание пациента через смену визуальных и звуковых образов. Картинки разноцветные, короче, развешивать, включать определенные звуки на проигрывателе. Ну, допустим… Хотя вся эта ерунда вряд ли как-то может серьезно повлиять даже на здорового человека, а уж на глубокую умственную отсталость... Но вот это… На, посмотри, параграф 2,5.

Женя протянула ему свой смартфон. Матвей полистал фотографии, брови его приподнялись.

- Мда уж… Зельдович твоя, может, и достигла каких-то результатов в этой вашей коррекционной педагогике, но потом явно свихнулась.

Женя глубоко вздохнула и беспомощно сложила руки на бедрах ладонями вверх.

- Вот только никто из знавших Амалию не говорил, что она была похожа на сумасшедшую. Все – и заведующая, и нянька из интерната, и Елена – все говорят, что она была человеком дела. Жесткая, целеустремленная и уж точно не сумасшедшая. И даже имела какие-то взаимовыгодные сношения с бандитами.

- Ну и что ты будешь делать? Ловить и коптить мышей вот для этого?

Матвей потряс телефоном.

- Мыши, кстати, возможно и не понадобятся. Там написано, что трупики нужны, если не получилось с пунктом 2,8.

- Жень, это полная шизофрения. Ты же спец по душевному здоровью, должна знать, что подобные товарищи порой выдают такой замысловатый, сложно сконструированный бред, впору хоть в Голливуд посылай.

- Ладно, – Женя тряхнула головой, будто отгоняя плохие мысли, и забрала у него телефон.

Матвей потянул ее за руку, увлекая на диван. Прижал к себе, запустил ладонь под майку.

- Слушай, напомни, почему мы расстались?

- Я помешанная на науке старая дева, синий чулок, – улыбнулась она.

- А, точно, – и он, упреждая ее движение назад, положил Жене ладонь на затылок и поцеловал.

***

Следующие пару дней Женя вновь и вновь перечитывала брошюрку, снова убеждаясь, что методику создал совершенно сумасшедший человек. Она, ища следы обмана, еще раз пересмотрела кассету с «объектами», как Зельдович называла детей. Но вновь понимала, что пациенты в начале эксперимента и в конце были те же самые. Вон мальчик с бровями домиком, с азиатским разрезом глаз – вероятно, якут, у него одна ручка короче другой и неестественно короткие, словно обрубленные, пальцы. Бессмысленный взгляд в никуда, отвисшая толстая губа, мелкие зацикленные движения ладонями. И вот он же в конце – ясные, понятливые глаза, четкая внятная речь, и все те же обрубленные пальцы и руки разной длины. Это был, несомненно, он. Мог ли шестилетний пацан притвориться, сыграть умалишенного? Да, разумеется, если его кто-то научил этому. Но на пленке Зельдович было десять объектов, десять детей. Всех подговорили? Да, и это возможно, понимала Женя. Но кому это нужно, кто будет собирать детей, уговаривать, платить родителям, чтоб их отпрыски сваляли дурака? Амалия могла бы это сделать, если ей нужно было убедить кого-то в эффективности методики. Убеждала какого-то бандита вложиться в исследования, чтобы потом грести деньги лопатой с родителей несчастных детей? И когда обман вскрылся, ее устранили, как это нередко бывало в 90-е? Да, может быть, хотя совсем не похоже на Зельдович, одержимую наукой. Но люди меняются, может, Амалия разочаровалась в профессии, как и сама Женя, и повернула курс на материальные ценности.

- Да, возможно, – бормотала себе под нос Женя. – Черт, все равно не сходится!

Зачем тогда она написала эту невозможную чепуху в брошюре? Тогда ей тем более нужно было придать методике хоть какую-то тень наукообразности! Кто будет вкладывать деньги в дело, где нужно привязывать дохлых мышей к глазам детей?

Отпуск ее продолжался, и Женя пыталась отдыхать так, как должны были отдыхать в отпуске люди, по ее мнению. Она ходила в кино, в кафе, сидела на лавочках в парке, благо, весна была в разгаре, и дни стояли совсем теплые и погожие. Однажды в парке она решила покормить уток и приложила карту к автомату с какой-то птичьей едой. Почему-то ей казалось, что автомат должен выдать запечатанный кулек или стаканчик, но в окошко выдачи просто высыпалась пригоршня серых сухих кусочков, более всего напоминавших спрессованные отруби. Женя, чертыхаясь, сгребла субстанцию в ладони и пошла к берегу. Она покидала кусочки уткам, жадно накинувшимся на угощение. Рядом обнималась юная парочка, и парень уговаривал девушку на что-то. Она отнекивалась и крутила головой, хохоча, а он пытался поцеловать ее в прыщавую щеку.

- Ну, Наташ, не поймешь же, пока не попробуешь! – гнусаво тянул он.

- Да уж, Наташа, – прошептала Женя. – Пока не попробуешь, нихрена не поймешь!

Она отряхнула ладони от крошек и отправилась домой.

Женя выписала на листочке все необходимые материалы для того, чтобы выполнить все задания методички, и принялась со свойственной ей скрупулезностью закидывать нужные вещи в корзину на маркетплейсе.

С директрисой пансионата, в котором жила Инга, Аллой Ивановной, было несложно договориться. Женя давно знала ее и пересекалась на конференциях и семинарах, и она на предложение позаниматься с Ингой по новой методике, пожала плечами.

- Женечка, делай, как знаешь. Только ты же, наверное, понимаешь, что шансы хоть на какое-то улучшение равны нулю? Повзрослевшие дети Маугли – это безнадежно.

- Алла Ивановна, я все понимаю и мало на что надеюсь. Но попытка не пытка ведь, тем более я в отпуске от скуки не знаю, чем себя занять. Мне бы только самую малость – койко-место в комнате Инги и питание. Сможете? – Женя фальшиво-очаровательно улыбнулась и тут же спохватилась. – Я заплачу, само собой.

Директриса махнула рукой.

- Сочтемся.

В комнату Инги Женя притащила колонку, кипы бумаг и плакатов, а сотрудники интерната принесли ей тахту. Местный психиатр поговорила с ней для проформы, полностью доверяя ее опыту. Да и Женя просто-напросто соврала, сказав, что методика состоит в прослушивании расслабляющих аудио вроде аффирмаций и шума моря. Не говорить же про дохлых мышей, ей-богу.

Сама Инга никак не реагировала на суету вокруг нее, продолжая ножничками вырезать картинки из детских раскрасок и газет, и лишь изредка косилась на сестру, снующую туда-сюда по палате. Женя поставила камеру, собираясь фиксировать все этапы их занятий, купила толстую тетрадь для ведения дневника наблюдений.

В первый день эксперимента Женя, следуя инструкциям из методички Зельдович, повесила на стены картонные щиты, выкрашенные в черный цвет. Через сутки сняла и поменяла их на красные, еще через сутки – на белые. Она тщательно фиксировала все камерой и вела записи в дневнике, хотя никаких изменений в поведении Инги не прослеживалось – она все так же вырезала свои картинки, прерываясь на прием пищи. Женя кормила ее с ложечки сама, сказав нянечке, что та своим присутствием нарушит чистоту эксперимента.

Потом пришел черед аудиозаписей, и Женя воткнула в колонку флешку с заранее записанной и зацикленной фразой «Достаньте из-под кровати бумажки. Грязные бумажки. Достаньте бумажки…» К концу дня ей самой нестерпимо хотелось заглянуть под кровать и посмотреть, не валяются ли там грязные бумажки. Но Инга не реагировала, и Женя почувствовала подступающее уныние.

Матвею она не рассказала о том, что начала эксперимент – Женя была уверена, что его скепсис подорвет ее и так невеликую веру в методику Зельдович. Иногда она ужасалась безумию происходящего и краснела при мысли, что бы сказала Людмила Сергеевна, хозяйка коррекционного центра, в котором она работала, если бы узнала.

Близилось время самых странных этапов методики Амалии Зельдович. Для первой фазы Женя выставила на подоконнике пять керосиновых ламп, заранее купленных на сетевой барахолке, окно завесила плотными черными шторами. Заправила лампы керосином из небольшой бутылочки; зажгла первую, задернула шторы, подождала пять минут, зажгла вторую. Она зажигала их по очереди, выжидая пять минут, и когда все керосиновые лампы были зажжены, переставила их, как было велено в инструкции – поменяла местами первую и пятую, третью убрала, а во второй сильно прикрутила фитиль. Снова задернула шторы и принялась ждать – на этот раз нужно было выждать ровно час. Мирно сопела во сне Инга, и как-то было ощутимо, почти всей кожей чувствовалось, что во всем здании стоит мертвая тишина. Не зевала медсестричка на посту, не щелкала мышкой ноутбука, на котором обычно смотрела сериал по ночам; никто не хлопал дверьми, не слышно было тока воды в трубах. Женя начала клевать носом, когда будильник деликатно прожужжал, оповещая, что час прошел. Она раздвинула черные шторы: по ухоженному, хорошо освещенному дворику шел, пошатываясь, человек. Когда он приблизился, то Женя увидела, что это худая высокая женщина в старинном платье, похожем на одежду крестьянок 19 века. Волосы ее были неаккуратно зачесаны назад, а на глаза повязана полоса посеревшей нечистой ткани. Женщина шла, спотыкаясь, делала неверные шаги, иногда отступая назад. Такой странной походкой она доковыляла до окна, и Женя невольно сделала крошечный шажок вглубь комнаты. С такой позиции она видела только макушку странной женщины, но вскоре в окне появилось ее бледное худое лицо с тонким длинным носом и бескровными губами. Комната Инги хоть и была на первом этаже, но располагалась высоковато относительно человеческого роста, и женщине, очевидно, пришлось встать на бордюрчик, шедший по стене под окном. Она протянула руки к свету ламп, не обращая никакого внимания на Женю. Женщина не делала никакой попытки разбить окно, просто жадно елозила руками по стеклу и прижималась бледным ртом, оставляя следы слюны. Ногти с траурной каймой грязи скребли по окну, ладони собирались лодочкой, будто она пыталась собрать свет ламп в пригоршни. Женщина едва слышно застонала, будто от отчаяния и досады. Тут же Женя увидела еще одного человека, бредущего по двору, потом еще одного, и еще. Эти странные люди были одеты, как попало, будто их одевал сумасшедший костюмер. На одном пожилом мужчине с седым ежиком волос и короткой бородкой был только пуховик без штанов и белья; на полной девочке с отвисшим зобом – длинная, до пят, старомодная ночная рубашка; на молодой девушке с распущенными волосами – вообще пакет с эмблемой известной сети супермаркета, надетый, как майка, и вместо юбки у нее красовался такой же пакет. Все эти люди были с повязками на глазах, и шли медленно, осторожно, щупая воздух перед собой. В окно стукнули еще ладони, распластались, заелозили по стеклу с тошным скрипучим звуком. Потом показалось бледное лицо, жадно раскрылись губы, в котором влажно поблескивало с пяток гнилых зубов, и посетитель будто начал пить свет, широко открыв рот. Женя едва не взвизгнула, увидев чью-то голову в верхней части окна – невероятно, как туда кто-то смог забраться. Но человек словно и не делал никаких усилий, чтобы удержаться, сжимая и разжимая вялые ладони в попытках ухватить что-то невидимое. Скоро все окно было закрыто ищущими, жадными руками и ртами, которые в отчаянной попытке тянулись к источнику слабого света от керосиновых ламп. Женя кинула взгляд на таймер и задернула шторы, как и было велено в инструкции, и еще пару часов слушала эти тихие отчаянные стоны, шарканье и скрип ладоней по стеклу.

Когда она раскрыла шторы, то в свете первого слабого рассвета видела, что на карнизе кто-то оставил полоску серой грязной ткани, завязанной в кольцо.

На следующий день Женя закрепила повязку на глазах Инги, которая, к ее удивлению, почти не протестовала. В первую минуту она вскрикнула и попыталась ее сорвать, но почти сразу успокоилась и села на кушетку, где весь следующий день раскачивалась и издавала странные птичьи звуки. Следующие пару суток Жене пришлось кормить ее с ложки, водить в туалет и умывать, осторожно контролируя перемещение сестры по комнате. Она заперла дверь, смертельно опасаясь, что какая-нибудь безмозглая нянька, несмотря на запреты, ворвется, чтобы принести чистые полотенца, и увидит, что Женя тут устроила. И тогда… ей не хотелось даже думать, что тогда будет.

В интернате Женя еще раз просмотрела пленку, на которую Зельдович записала результаты своего исследования. Но теперь она всматривалась не в детей, а в саму Амалию. Коренастая, невысокая, со странной квадратной головой, маленькими, глубоко посаженными глазами, она производила отталкивающее впечатление. Зельдович сутулилась и всегда была одета именно в ту одежду, которая смотрелась на ней чужеродно – кондовые юбки до середины голени, блузки с пышными сборчатыми воротниками, платья с крупным пошловатым узором. Но при всем этом было в ее жестком и цепком взгляде что-то мрачно-притягательное. В уверенных и властных интонациях Амалии было столько силы и воли, что Женя понимала, почему родители больных детей так легко доверились ей.

Женя позвонила еще раз старушке Дарье Петровне и осторожно выспросила про Зельдович.

- Вы сказали, что человек она была так себе. Почему?

- Да бог знает… – Дарья Петровна протяжно вздохнула. – В чем-то конкретном я Амалию обвинить  не могу, но ее не любили в университете. Уважали, ценили за ум и регалии, но не любили. Когда она входила в деканат, сразу как-то тяжело становилось, душно. При ней ни рецептами не делились, разговоры про детей-внуков сворачивали. Она подавляла. Впрочем, наверное, это вполне логично с таким прошлым.

- А какое у нее было прошлое?

- Есть дети, как говорится, из хороших семей, а Амалия вот была из нехорошей. Она и не скрывала, в общем-то. Мать ее проводницей работала, пила много, как из рейса возвращалась. Дочка мешала, она и отправила ее к прадеду. Старику за восемьдесят было, жил он в деревне, в которой человека три всего и осталось. Поначалу деньги какие-то привозила, продукты, а потом и вовсе на это дело плюнула. А у старика уж деменция, очевидно, начала развиваться, ножи в порог втыкал, все боялся кого-то, от сглаза защищался. Он и выставил десятилетнюю девчонку за порог – иди, мол, к матери, а я тебя кормить не намерен. Она и пошла. Пошла к станции, села на электричку, доехала до какого-то городка, где слонялась по улицам, там ее милиция обнаружила и в пдн сдала. Мать родительских прав лишили, да и спилась она к тому времени окончательно. Амалия несколько лет в детдоме жила, а потом тетка какая-то двоюродная отыскалась, она детей иметь не могла. Она Амалию и взяла под опеку. Но там тоже ничего хорошего не было… Не нужна им была девчонка, так, взяли, вот, мол, у нас и ребенок есть, не хуже других мы, прямо семья. Ездили на ней как хотели – она и на даче вкалывала, и по дому все делала. Что за жизнь для ребенка. В общем, намыкалась Амалия… А такие вещи знаешь, Женя, просто так не проходят.

- Понятно… – протянула Женя.

Амалия стала ей чуточку понятнее. С юных лет вынужденная выживать, без единого близкого и любящего человека рядом, она не могла бы стать другой.

***

На пятый день эксперимента Женя достала из большой сумки три телефонных аппарата, купленных на сетевой барахолке. Три советских телефона, громоздких, кондовых, с пластиковыми тяжелыми дисками; один из аппаратов был с гербом СССР, вклеенным в центр номеронабирателя. Сетевых шнуров у них не было, только у одного из телефонов торчал обрывок провода. Это был второй из этапов раздела «психофизиологическая коррекция», больше похожий на эпизод из дешевого мистического романа, нежели на научный метод. Женя поставила телефоны в ряд на широком подоконнике, как велела инструкция из брошюрки, и завела будильник в своем смартфоне на час ночи. Именно в это время полагалось начинать этап. Женя невольно перекрестилась, глядя на ухоженный двор интерната.

Проснувшись на своей низенькой тахте от гудения будильника, она тихо встала, опустила ноги в тапочки, стараясь не разбудить сестру. Этот этап ее участия не предполагал. Женя набрала на первом телефоне номер, указанный в методичке – 25517. И чуть не подпрыгнула, когда в до этого молчавшей трубке вдруг раздался механический женский голос:

- Запрос принят. Ждите.

Женя положила трубку на рычажки, чувствуя, как бешено колотится сердце. Через пару минут раздалась хриплая трель второго телефона, и она схватила трубку.

- Объект номер один. Улица Иванова. Подтвердите.

- Улица Иванова, – произнесла непослушными губами Женя.

- Принято.

Не прошло и минуты, как зазвонил третий неподключенный телефон, и оттуда послышался детский картавый голосок:

- Дом 15, квартира 8. Такси ожидает.

Женя схватила смартфон и ввела полученный адрес, который оказался жилой пятиэтажкой на другом конце города. Она натянула джинсы, толстовку и на цыпочках вышла из палаты. Объясняться с охранником Жене не пришлось – мужик залихватски храпел, уронив голову на руки. Она нажала на пуговку выхода и невольно приподняла плечи, опасаясь, что охранник проснется от оглушительного, как ей показалось, писка кнопки.

Поежилась от свежего воздуха – ночи еще были довольно прохладными –  и отправилась к воротам. Ее ждала машина из прошлого: желтая Волга с шашечками на боку и на крыше, какие Женя видела только в старых советских фильмах. Она подергала переднюю дверь, но та не поддалась, а водитель, мужчина в глухом капюшоне, еле заметно мотнул головой назад. Женя села на заднее сиденье; такси тронулось.

Город спал; привычные места выглядели странно и тревожно без людей. Сердце Жени колотилось, руки стали влажными. Она попыталась рассмотреть таксиста, но капюшон был надвинут низко на лоб, а руки обтягивали черные перчатки. От вида перчаток, то ли кожаных, то ли латексных, во рту мгновенно пересохло.

«Твою мать, что я делаю. А если он меня прирежет!» – пронеслось в Жениной голове.

Она попыталась поймать отражение его лица в зеркале, но из-под капюшона был виден только кончик носа и тонкие бесцветные губы. Взгляд ее скользнул по иконкам на приборной панели, и Женя вздрогнула – вместо привычных ликов Богородицы, Иисуса и святых на пластиковых квадратиках скалились какие-то свиноподобные кривоглазые создания, очень похожие на творения нейросети. Водитель так и не сказал ей ни слова, спокойно и уверенно ведя машину по ночным улицам. Женя взглянула на стрелку спидометра, и сердце ее ухнуло куда-то глубоко в живот – не было никакого спидометра. Она только сейчас заметила, что все циферблаты и табло были просто наклейками, как в игрушечном автомобильчике для малышей. Женя проглотила вопросы, которые крутились на языке, и уставилась в боковое окно.

Вскоре водитель притормозил у кирпичной пятиэтажки, на фасаде которого не горело ни одного окна. Женя вышла, сверилась с картой в телефоне; это был нужный ей дом на улице Иванова. Она двинулась к подъезду и на ходу оглянулась – таксист в своей невозможной машине сидел, неподвижно глядя перед собой. На лавочке около подъезда ссутулился мужчина со стеклянным взглядом – он был сильно пьян, и Женя поспешила войти в подъезд.

Поднялась на второй этаж, пару секунд постояла около двери с цифрой 8 и решительно толкнула створку. Она увидела самую обычную прихожую, оклеенную клеенкой с рисунком кирпичной кладки, которую осветил свет из подъезда; в самой прихожей было темно. Женя хотела щелкнуть выключателем, но тут же увидела неверный мерцающий свет из комнаты направо. Она медленно двинулась и заглянула в проем. Около дальней стены на полу лежал кто-то, она не разобрала, кажется, парень. Около него сидели мужчина и женщина средних лет с завязанными глазами, вокруг были расставлены свечи; каждая свеча стояла на бумажке с неизвестными ей символами. Женя вошла, и женщина тяжело, с присвистом задышала и произнесла:

- Приветствуем тебя.

Женя бросила взгляд на лежащего парня, оказавшимся совсем юным – лет 17, не больше. Худой, как щепка, с лысой головой, покрытой едва заметным пушком. Глубокие страшные виски с черными тенями, заострившийся нос; около его ключицы белела какая-то выпуклость, в которой Женя, присмотревшись, узнала порт-систему для внутривенного вливания. Глаза парня были закрыты, и грудь его тоже судорожно поднялась, когда Женя приблизилась. Мужчина начал раскачиваться туда-сюда, что-то запел на непонятном языке, но смолк, когда женщина, не открывая глаз, прервала его:

- Возьми то, за чем пришла, забери то, что не нужно.

Женщина протянула ей на раскрытой ладони что-то темное, и когда Женя взяла предмет в руки, то увидела, что это был зачерствевший кусок черного хлеба. Женя сунула его в сумку и вышла из квартиры, напоследок бросив взгляд на худого, бледного пацана.

Она вылетела из подъезда и устремилась к машине, когда со скамейки поднялся давешний пьяница, оказавшийся очень высоким и крупным, быкообразным. Он заорал Жене:

- Ах ты ж, моя то красота! А куда это мы так спешим, рыжая?

Встал и пошел на нее, раскинув руки. Женя попятилась, но он с неожиданной прытью настиг ее и облапал, обдав тошнотворным запахом алкоголя и курева. Одна рука его легла Жене на задницу, а вторая больно ухватила грудь, и она замычала от отвращения и уперлась руками ему в плечи. Но хватка урода оказалась на удивление сильной, и он обслюнявил ей шею, приговаривая:

- А че ты нос-то воротишь? Че, не нравлюсь что ли?

Женя, выставив пальцы, как кошка, оцарапала колючую щеку, что алкаша только разозлило, но никак не сподвигло разжать хватку. Глаза его потемнели от гнева, и он, ощерившись, просипел:

- Ах ты, мразь!

И тут же руки его разжались, а по лбу потекла струйка крови. Давешний таксист, так и не снявший капюшон, отбросил половинку расколовшейся бутылки и пошел в машину, не проронив ни слова.

***

Хлеб Женя размочила в теплой воде и скормила Инге, которая охотно съела любимое с детства лакомство. Женя вглядывалась в лицо сестры, ожидая хоть каких-то перемен. Но Инга была все так же тиха и безразлична к происходящему, ее взгляд было все так же сложно поймать, и она по-прежнему сидела за столом, вырезая бесконечные картинки из газет и брошюрок-раскрасок.

Так прошло два дня, и Женя начала собирать и упаковывать разноцветные листы бумаги, керосиновые лампы и телефоны. Кажется, у нее ничего не вышло. Несмотря на то, что произошло много странного и даже мистического, когда она следовала методике Зельдович, очевидно, что это никак не повлияло на Ингу. Может, она сделала что-то неправильно или методика изначально не работала, в любом случае, Женя испытала жестокое разочарование. Несмотря на абсолютную ненаучность всего, что было написано в методичке, в глубине души она жарко надеялась на успех.

Женя уныло объявила директрисе, что, кажется, ничего не получилось, прочла на ее лице невысказанное «я же говорила» и ушла в палату к сестре. Она сунула в сумку гигиенические принадлежности, чмокнула Ингу в макушку, которая не обратила на это ни малейшего внимания, и вышла из палаты.

Дома она с наслаждением приняла душ, устав хоть и от комфортной, но все-таки казенной и безликой обстановки интерната. Позвонила Матвею, рассказала о тестировании методики и призналась в провале, на что он отпустил колкую шуточку насчет мышей, но тут же посочувствовал.

- Неужели ты надеялась?

- Глупо, наверное, но да, – глубоко вздохнув, сказала Женя.

Про неподключенные телефоны и инфернального таксиста она рассказывать не стала, уверенная, что Матвей ей ни капли не поверит. Да она и сама уже не была уверена, что все случившееся было правдой. Может, оклейка стен цветными плакатами и странные аудио больше повлияли на нее, нежели на сестру, и она словила необыкновенно реалистичные галлюцинации.

«Нет никаких волшебных методик и пилюль, пора становиться нормальной» – сказала она сама себе и твердо решила отныне не пытаться прыгнуть выше головы. Есть проверенные способы помочь больным детям, хоть немного улучшить их жизнь, и на этом все. Этим она и будет заниматься.

И когда через несколько дней ей позвонила директриса интерната, Женя встревожено подумала, что забыла в палате что-то ее компрометирующее. Но Алла Ивановна сказала:

- Приезжай. Произошло что-то невероятное.

И отказалась хоть что-то объяснять. Женя летела по городу на машине, еле сдерживаясь, чтобы не заорать на медлительные светофоры, пешеходов, передвигающихся, как улитки, и машины в своем ряду, желающих поставить рекорд по самой низкой скорости. Когда она вбежала в палату к Инге, то сестра резко повернула голову, вскочила и с размаху обняла ее. Женя растерянно погладила ее по спине, а нянечка, бывшая в этот момент в комнате, ошарашено покачала головой:

- Вот ведь..! Это как чудо господне, иначе и не скажешь! Встала с утра и заговорила! И все говорит – «где сестра, где моя сестра»?

Инга отняла голову от ее груди и снизу посмотрела на нее сияющими, совершенно осмысленными глазами.

- О господи… выдохнула Женя. – Ты... Ты меня узнаешь?!

- Женечка… – всхлипнула Инга и снова зарылась лицом в ее шарф.

Приют неприкаянных душ (4)

- А потом? Куда потом делась Зельдович?

- Насколько я знаю, она уехала в небольшой городишко, где устроилась заведующей психоневрологическим интернатом для детей. Поле для наблюдений, конечно, хорошее, но…

- Но..?

- Но после этого она не написала ни одной статьи, ни одной монографии. Вообще пропала с радаров научного сообщества, что было очень странно. Раньше она была крайне плодотворной.

- А куда, в какой город она уехала?

- Хмм… Дай Бог памяти… – старушка задумалась.– Кажется, в Заринск. Да, точно Заринск. Там еще монастырь большой.

Женя поблагодарила Дарья Петровну и положила трубку. Заринск… Ехать полдня. Можно было, конечно, просто позвонить в интернат, сайт которого она нашла в сети, но ей не терпелось увидеть его собственными глазами. Если на пленке запечатлены реальные результаты работы Зельдович, то, возможно, ей посчастливиться увидеть и ее саму, и ее «подопытных»! Женя очень надеялась, что они существовали.

Она начала собирать небольшую спортивную сумочку на случай, если придется заночевать в городишке. Обильно полила цветы, отыскала термос на одну кружку, взяла диктофон. Вытащила дорогой дорожный костюм из трикотажа, который ни разу не надевала – пусть думают, что из большого города приехала состоятельная эксцентричная дама. Женя отпаривала свой драгоценный костюм, висящей на кромке двери, когда зазвонил телефон, и на дисплее высветилось «Матвей».

С Матвеем они встречались некоторое время, и он начал поговаривать о том, чтобы съехаться. Но Женя переводила серьезный разговор на какую-то ерунду, и каждый раз, когда он поднимал вопрос об их будущем, отшучивалась. Он довольно долго терпел. Терпел, когда она приглашала его в гости, но весь вечер и часть ночи сидела над очередной статьей; терпел, когда Женя в ресторане читала учебник по психиатрии и рассеянно отвечала ему; терпел, когда она забывала про их встречи, назначив прием очередного ребенка вне графика. Чаша терпения переполнилась, когда он не дождался ее в аэропорту, откуда они должны были улететь к морю и солнцу, и Женя потом оправдывалась, что не заметила, как подошло время, увлеченная новым сложным пациентом. Она даже не сразу поняла, что их отношения закончены, потому что не было серьезного разговора, не было скандалов и объяснений. Просто увидела его с другой девушкой, и хотя в сердце и кольнуло, но одновременно с этим она испытала что-то вроде облегчения. Матвей звонил Жене время от времени, порывался то привезти ей кабачки с маминой дачи, то разобраться со сбоящим ноутбуком, и она каждый раз неловко отнекивалась. Отношения, любовь – это не для нее, давным-давно поняла Женя. С ней что-то не так.

Она скорчила унылую рожицу, но нажала на кнопку приема. Матвей, запинаясь, предложил ей поездку на дачу:

- Я знаю, ты не очень любишь. Но тебя там никто не припашет, посидишь, воздухом подышишь. А мы там это… шашлыки сделаем. Или ты опять вся в работе?

Жене пришлось признаться, что ее выгнали в отпуск, и Матвей обрадовался:

- Так тем более! А то знаю я тебя – засядешь дома, книгами обложишься…

- И покроюсь плесенью, да, – вздохнула Женя. – Только с дачей ничего не получится, я уезжаю.

- Куда? – напряженным тоном спросил Матвей.

Женя коротко рассказала про кассеты и Амалию Зельдович, и он вздохнул:

- Понятно, и в отпуске опять работа. Кстати, в Заринске есть что посмотреть, старинный город. И монастырский комплекс там красивый… Слушай, давай я с тобой поеду? Ты ведь водишь не очень.

Это была правда – на дальние расстояния Женя водила плохо, плелась черепашьим шагом и шарахалась от каждой фуры.

- Сделаем тебе отпуск, Жень. А то так и зачахнешь над своими книжками!

- Ладно, уболтал, – улыбнулась она.

***

Матвей был прав – Заринск оказался очаровательно-провинциальным, сонным, тихим городишком с дореволюционной застройкой. Местная администрация, очевидно, старательно поддерживала ретро дух, и на центральных улочках все магазины были сплошь в вывесках со старинными ятями. Матвей остановил свой внедорожник около кафе с летней верандой, и они заказали обильный завтрак – оба были голодны, ибо утром перехватили только по чашке кофе.

Апрель распогодился – жарко пригревало солнце, березы покрылись прозрачной зеленой дымкой. В кафе сидели дорого одетые женщины и холеные мужчины – Заринск привлекал небедных туристов, решивших вкусить духа русской глубинки. Здешние гостиницы, расположенные в старинных купеческих домах, стоили баснословных денег.

- Ну, классно же, скажи, – Матвей отложил барную карту.

- Угу, – промычала Женя.

- В Заринском монастыре живет старец офигенно святой, к нему со всей России паломники ехали. А потом сошел с ума на религиозной почве, мерещились ему везде бесы что ли. Надо туда непременно сходить.

- Да ну. Паломничества по святыням мне только не хватало, – фыркнула Женя. – Такая фигня.

- А эти записи на кассетах – не фигня? Я к медицине отношения не имею, конечно, но даже я понимаю, что это невозможно. Синдром Дауна не лечат нигде в мире, а какая-то провинциальная тетка из интерната смогла?

- Не знаю, – пожала плечами Женя. – Дарья Петровна сказала, что Зельдович была одержима наукой. Не думаю, что она занялась бы какой-то нелепой фальсификацией. Зачем ей это нужно?

- Ради денег, например. И ты не забывай, это девяностые. Задрипанный интернат на задворках страны с больными детьми; эта твоя Амалия наверняка была бедна, как церковная мышь, а родители безнадежных детей последнюю рубаху бы отдали ради их здоровья. Вот она и смонтировала этот ролик как потрясающий пиар ход.

Женя нахмурилась:

- Вполне возможно. Тогда я буду выглядеть полной дурой, Матвей.

- Нет, – он протянул руку к ее лицу и стер кофейную пенку с верхней губы. – Не полная дура, а прелесть, какая дурочка.

- Ты же знаешь, на меня вся эта романтика не действует. – Женя отвела его ладонь.

- Знаю, – вздохнул он. – Ладно, поехали в этот твой интернат.

На выходе у них произошла короткая перепалка, потому что она настаивала, что заплатит за себя сама.

***

Интернат располагался на окраине, в таких дебрях, что за ним начинался реденький лесок. Большое старинное здание с колоннами, когда-то, очевидно, бывшее помещичьей усадьбой, забор из крашеной сетки-рабицы, лебеди и клумбы из старых покрышек. Вахтерша на входе не особенно вслушалась в рассказ Жени и, махнув рукой, рассказала, как найти кабинет заведующей.

Женя приуныла, когда увидела на табличке имя – Зельдович на ее посту, оказывается, сменили. Заведующая, полная невысокая женщина с круглыми толстыми щеками, приняла их довольно любезно, когда узнала, что они никакие не журналисты и не имеют отношения к проверяющим организациям. Хотя поначалу зачем-то пыталась убедить Матвея, что в интернате отличное питание, решив, что он в их паре главный.

- У нас все нормы соблюдаются. Белки-жиры, как положено, мясо регулярно.

- Очень хорошо, отлично. У вас так чисто тут, опрятно, –  на всякий случай подлизалась Женя. – Так вот насчет Зельдович…

- Я ее не застала, но была наслышана. Амалия очень много сделала для интерната, –  заведующая откинулась в заскрипевшем кожаном кресле. – Это ведь 90-е, тогда многие социальные заведения страшно бедствовали. А она как-то смогла найти спонсоров, меценатов… Это и сейчас трудно – люди готовы жертвовать обычным детдомам, а нашим подопечным, которые еще и выглядят специфично, не очень. А тогда это был целый подвиг. Не представляю, как она провернула это все. Перестроила душевые, сделала специальные ванны с подъемниками для неходячих, отдельный пристрой возвела с бассейном с подогревом, накупила кучу развивающих материалов, библиотеку обновила… Мы и сейчас всем этим пользуемся.

Женя принялась вдохновенно врать:

- Мой научный руководитель, Анна Сергеевна Петракова, рассказывала, что Зельдович была невероятно талантливым специалистом в области коррекционной педагогики. Она написала несколько трудов с описанием методики, которая просто творила чудеса. Якобы дети с глубочайшей умственной отсталостью начинали говорить и производить сложные математические действия… И это все было здесь,в стенах вашего интерната.

Заведующая рассмеялась:

- Ой, простите… Это такие глупости! Вы бы видели наших подопечных! Ну какие сложные математические действия, большинство из них не способны в туалет без посторонней помощи сходить! Амалия, конечно, была прекрасным управленцем и специалистом своего дела, но методику отращивания новых мозгов она еще не придумала!

- И вы никогда не слышали о новой методике Зельдович?

- Нет, никогда.

- А… – Женя потерла переносицу. – Как ее найти? Она вообще жива?

- О, нет. А вы не знаете? – заведующая посмотрела на них глазами-кнопками, в которых заплясали лукавые огоньки, обещавшие сплетню. – Она пропала. Просто исчезла в один день. Ее искали с милицией, весь интернат перешерстили. Каких только версий не понастроили – и что муж ее убил, и что доигралась она со своими благотворителями из этих новых русских, и что детей в аренду сдавала извращенцам всяким…

- А вы к какой версии склоняетесь? – подал голос Матвей.

- Я не верю ни в одну. Муж у нее тюфяк был, ей ноги мыл и воду пил, обожал ее безмерно. А благотворители... чего ей делить-то с ними было? Какой профит с больных детей? Да и насчет неадекватов с наклонностями… Кто на наш контингент польститься-то, господи. Я думаю, надоело ей просто все. Заринск этот паршивый, запах говна и манной каши… Некоторые так делают. Просто закрывают за собой дверь.

«Ну конечно», – мысленно съязвила Женя. Вслух же сказала:

- После нее остались какие-то… Вещи, документы?

- Что-то забрали люди из милиции, когда она пропала. И часть вещей взял муж.

- А здесь, в самом интернате что-то осталось после нее? Какие-то методологические, дидактические материалы?

Заведующая пожала пухлыми плечами:

- Весь отдел методической литературы обновлялся еще в конце нулевых. Думаю, если что и было, мы просто выкинули.

- Вы позволите взглянуть?

Заведующая подумала несколько секунд и с явной неохотой кивнула. Она проводила их в небольшой кабинет на втором этаже, расположенный недалеко от своего собственного. Кабинет был хорошо отделан – светло серые стены, широкие молдинги по потолку, отреставрированный старинный паркет. На стене красовался портрет Амалии Зельдович, в не лишенных изящества деревянных шкафах стояли шеренги книг. Женя пробежалась глазами по корешкам – ничего особенного, справочники, монографии по психиатрии, учебники; отдельно были сложены брошюрки с приказами и инструкциями. Женя полистала одну, положила обратно на полку.

- У Амалии не было своего личного архива..? Может быть…

Но заведующая тут же покачала головой и коротко ответила:

- Нет.

Она скрестила руки на груди, и Жене стало ясно, что ничего более от нее не добиться.

Они с Матвеем вышли на улицу и оба синхронно глубоко вдохнули – в интернате, несмотря на всю вылизанность и чистоту, царил тот казенный затхлый запах, присущий всем богадельням. Из леска наносило густым одуряющим запахом молодой листвы, небо совершенно очистилось от облаков, сияя чистой синевой. К входу в здание шла пожилая плотная женщина с совершенно белыми волосами, с которых косынка сползла на шею. Она остановилась и беззастенчиво уставилась на Матвея.

- Нездешние?

- А вы как догадались? – улыбнулся он.

- Лощеные больно, – бабка пошарила кармане своего синего рабочего халата. – Из города? К Ирке ходили?

- Ирка это…

- Заведка. Дура дурой, простигосподи. До Амалии ей как до неба.

- Амалии Зельдович? – насторожилась Женя. – Вы знали ее?

- А то как же, я тут сколько нянечкой тружусь. При ней порядок был, во какая баба была, кремень! – старушка потрясла кулаком перед своим лицом. – Умная, жесткая. И детей как след лечили, а не как щас – валяется овощем в памперсах, да и ладно!

- Лечили? Успешно? – Женя сделала стойку.

- А то ж. Кому-то и диагноз сняли и отправили в обычный детдом.

Женя с Матвеем переглянулись.

- Вы знали ее мужа? Он в Заринске живет? – спросил Матвей.

- Да кто ж его не знает, местного дурачка! После того, как Амалька пропала, совсем свихнулся. Носится все со своим памятником… Хочет ей памятник в городе поставить!

Матвей выспросил у словоохотливой нянечки,где живет муж Зельдович, и они отправились к машине, стоящей за забором сбоку от фасада здания. Он уже взялся за ручку двери, когда Женя посмотрела поверх его головы и произнесла:

- Там кладбище, кажется.

Матвей обернулся:

- Пошли посмотрим!

Прямо за интернатом, метрах в десяти, были натыканы куцые бедные могилки. С другой стороны к ним подступал жидкий весенний лесок. Женя насчитала всего пятнадцать могил. Памятники вызывали жгучую жалость и тоску – некоторые были кустарно сделаны из подручных материалов. Один памятник неизвестный умелец сварил из кривоватых металлических емкостей, очевидно, какого-то промышленного назначения, второй сколотили из ящиков и сверху прикрепили крест из проволоки. Только на двух могилках Женя увидела фотографии, обе ужасного качества –  выцветшие, с размытыми очертаниями. На одном она увидела ребенка с крупной деформированной головой, смятой, словно горшок у плохого гончара. Маленькие косые глазки, редкие волосенки на крупном черепе. На пирамидке памятника трепыхалась от теплого ветра выгоревшая до серого цвета гвоздика из ткани.

- «Наденька Сонцева», – прочитала она на табличке. – «Прости нас, ангел».

- Бабушка табличку прикрутила, – послышался голос сзади, и Женя едва не подпрыгнула.

Около них стояла давешняя нянечка.

- Родители ее алкаши были. Да и вся семья там такая. Она слепая и глухая родилась, как потом выяснилось. Мать от нее в роддоме сразу отказалась, даже диагноза не дождалась. Сюда вот попала, совсем отсталая была. Амалия ею много занималась, учила разговаривать.

- Разговаривать? – удивился Матвей. – А как же..?

- Есть методики и для таких детей, – кивнула Женя. – У нее получилось?

- Получииилось, – с нажимом протянула старушка. – Амалька умная была, к ней таких деток везли со всей России. Разговаривают они правда жутковато, как из живота звук идет. Но вы б видели, как родители радовались, когда слышали первое слово своего глухонемого ребенка! Они ж как чудо это считали. Надю Солнцеву она сама взяла, из другого города привезла. Она ласковая такая была, ко всем липла. И то понятно – она ведь только через руки этот мир и понимала. Амалька с ней долго возилась, слепоглухонемые ведь, если не заниматься ими, все отсталые. Вот вытащила ее, даже книжки читать научила, которые со шрифтом брайля. Только у девчонки диагнозов куча была, все равно померла она. Скоропостижно. А потом бабушка ее приехала, разыскала ведь! Очень плакала, каялась перед внучкой. Побоялась сразу забрать ее из роддома, испугалась, что не справится. Дочка-то ее с зятем непутевые, их бы досмотреть. Это она фото сделала, у нас с утренника фото сохранилось, она увеличила и вот прикрутила. Я за могилками-то присматриваю, траву дергаю.

Старушка подперла щеку кулаком и грустно уставилась на могилку, а они распрощались со словоохотливой нянькой и поехали к мужу Амалии.

***

Нестор Зельдович жил в желтой линялой трехэтажке, во дворе которой громоздились дощатые разваливающиеся сараи. В подъезде пахло сухим деревом и тем особенным запахом, который бывает в домах, где живет много пожилых людей. Нестор оказался высоким худым стариком с бритой головой и сизым подбородком. Он очень обрадовался, когда Женя объяснила, что они пришли поговорить о его почившей жене.

- Ах ты ж, господи, радость-то какая! Я знал, знал, что вклад Малечки в науку оценят! Наконец-то оценят!

В квартире его царил страшенный бардак – прямо на полу стояла тарелка с засохшей едой, валялись какие-то бумаги, кучей была свалена одежда, на которой спала маленькая лысая собачонка.

- Сохранились ли какие-то работы Амалии? Монографии, методички.?

- Да, да! Я ходил в Заринский ПНИ, где Малечка работала, писал в министерство образования, это ведь ценнейшие наработки! Но меня никто не слушает, представьте!

Нестор всплеснул руками.

- Вы можете… – горло Жени мгновенно пересохло, и она сглотнула. – Можете нам показать?

- Конечно, конечно! – Зельдович суетливо вскочил с кресла, открыл ящик старого советского серванта, откуда мгновенно посыпался всякий хлам.

- Вот, – он протянул ей две небольшие брошюрки машинной печати, прошитые вручную.

На обложке одной из брошюрок чернели крупные цифры «38-15» и ниже был напечатан мелко текст.

Женя жадно открыла в середине, наугад, пробежалась глазами, и брови ее поползли вверх.

«п 1-8. Запись на аудиокассете с зацикленной фразой «Бумажки. Под кроватью грязные бумажки». Включать минимум на 10 часов, лучше больше, на сон пациента – не более 5 часов»

п.1-9. Не кормить. Только вода.

п. 1-1. Не кормить. Без воды.

п. 8-3. Цветовая коррекция. Реквизит – дохлые мыши, давность трупа не менее пяти дней. Подойдут кроты и крысы. Повязки прикрепляются на глаза пациента, не менее двух дней. Попытки снять повязку пресекать.»

- Господи… – пробормотала Женя.

Не удивительно, что методику, которую рассылал муж Амалии в министерство образования и в интернаты, восприняли бредом сумасшедшего. Может, дама тронулась умом в процессе своих изысканий? Но ведь она видела запись на кассете. Женя посмотрела на обложку: «Методика коррекции когнитивных способностей у пациентов с глубокой умственной отсталостью. 38-15».

- Вы можете дать нам эти брошюры? – подняла она глаза на Зельдовича.

Тот в испуге заломил руки:

- Нет, что вы! Нет! Они в единственном экземпляре!

- А сфотографировать разрешите?

Нестор с сомнением посмотрел на Женю:

- Зачем вам?

- Я – коррекционный педагог. У меня есть связи в университетах и ПНИ. Возможно, я смогу поспособствовать распространению методики Амалии Марковны.

- О, это было бы великолепно, великолепно! Конечно, фотографируйте.

Они с Матвеем сели за стол и принялись фотографировать каждую страничку брошюрок, благо, книжицы были тонкие. Вторая брошюрка содержала описание устаревшей методики, по которой работали с глухими и слепыми детьми, но Женя отфоткала и ее. Переворачивая очередной лист, она едва не упустила скользкий рекламный буклет, изображающий толстостенную ванну-джакузи с замысловатой пластиковой крышкой у изголовья и английской надписью на белом глянце. Нынешняя заведующая интернатом, очевидно, была права – Амалия озаботилась хорошим оснащением для детей. Когда закончили, Матвей пожал руку Нестору:

- Спасибо.

И протянул ему две сложенные пополам купюры. Старик смущенно опустил глаза, суетливо поправил штаны, но деньги взял.

- Я сейчас номер дам! – спохватился он. – Вы мне позвоните, позвоните, как решится с методикой Малечки!

Он нацарапал бледным карандашом на клочке бумаги короткий телефонный номер, и Женя только сейчас увидела на журнальном столике старый телефонный аппарат с трубкой и витым шнуром.

- Знаете, жена ведь многим помогла, многим больным деткам. Это такое чудо, видеть, как у твоего безнадежно больного ребенка вдруг просыпается разум. Я ведь это сам наблюдал.

- А вы знаете, кому именно помогла Амалия? – спросила Женя. – Имена, адреса?

- Конечно! – почти возмущенно откликнулся старик.

- И… расскажете?

- Разумеется!

Он взял новый клочок бумаги и нацарапал адрес:

- Вот. Это те, которых я помню, Леночка Малышева. Остальные были в бумагах Амалии, но их забрали, когда жену искали. И не отдали! Я ходил потом, требовал! Не отдали!

***

На бумажке было всего одно имя, и Женя почувствовала, что надежды ее тают.

- Кажется, что у Амалии просто поехала крыша, – произнесла она, открывая дверь внедорожника. – Вообразила себя великим новатором, заказала фейковый ролик.

- Скорее всего. Эти дохлые мыши на глазах… Надеюсь, это просто ее горячечные фантазии и она не издевалась над детьми.

Заринск был небольшим городишком, и ехать пришлось всего около пяти минут. Нужная им квартира располагалась в трехэтажном желтом домишке, коими был застроен весь город. Во дворе крутился мальчишка на металлической облезлой карусельке, на протянутых веревках сушилось постельное белье. Они поднялись на второй этаж, и на звонок открыл молодой мужчина в заляпанной спереди майке. На руках он держал годовалую девочку. Мужчина вопросительно уставился на них, а девочка загулила, улыбнулась.

- Мы хотели бы увидеть Елену Малышеву, понимаете, у меня к ней…

Но мужчина не дослушал и крикнул вглубь квартиры:

- Лен, это к тебе!

Выглянула невысокая светловолосая девушка с лицом, типичным для людей с синдромом Дауна. Она приветливо улыбнулась:

- Да? Я Елена.

Девушка, услышав имя Амалии Зельдович, пригласила их в квартиру и провела в крошечную комнатку без окон, все пространство которой занимали кровать и стул с кучей одежды.

- Вы извините, что так. Но дети поговорить не дадут.

Как бы в подтверждение ее слов в комнатку заглянул мальчик лет пяти и лукаво и любопытно уставился на гостей.

- Толечка, иди, зайка, к папе, – Елена плотно прикрыла дверь.

Женя, тщательно подбирая слова, сказала, что ищет информацию о методике Амалии Зельдович, которая, по ее сведениям, была крайне эффективна для людей с глубокими ментальными расстройствами. Она не стала говорить «умственная отсталость», чтобы не разозлить и не оттолкнуть Елену.

- Вы же были участницей экспериментальной методики?

- Да, – охотно кивнула она. – Я плохо помню, если честно. Но мама рассказывала, что она меня привела к Амалии, когда мне было 10 лет.

- Как выглядели ваши с ней занятия?

- Я не помню, – пожала плечами Елена. – Я себя помню только с десятилетнего возраста. Мама рассказывала, что я до 10 лет не говорила и вообще… Слабо понимала окружающую действительность. Первые мои воспоминания– как Амалия давала мне цветовые тесты. На столе были разноцветные карточки, и она просила выбрать то один, то другой цвет.

- Извините, а у вас какой диагноз? – задала осторожный вопрос Женя.

- Видно же! – рассмеялась Елена и помахала ладонью возле лица. – У меня синдром Дауна.

- Мозаичная форма?

- Нет. Самая что ни на есть обычная. Если бы не Амалия, я бы так и прожила отсталой всю жизнь. А так и школу закончила, хорошо, кстати, училась, и замуж вышла. Дети вот… Умственную отсталость потом убрали из диагноза, но сам диагноз никуда не делся. Я сдавала анализ, перед тем как беременеть.

- А ваши дети? – сунулся Матвей.

- Все нормально, мы делали амниоцетоз с каждым малышом. Диагноза ни у кого нет, как и носительства.

- А кем вы работаете? – спросила ошарашенная Женя.

- В соцзащите, инспектором. С головой у меня все нормально, если вы об этом, – Елена снова легко рассмеялась.

- Хоть что-нибудь вы помните из занятий с Зельдович?

- У меня в памяти сохранились только два занятия. Видимо, они и были последними. Амалия в основном давала мне задания – я учила стихи и рисовала картинки по памяти. Я тогда еще увидела других ее пациентов – один был вообще овощ, уж простите за такое определение. Его в лежачей коляске родители привезли, он просто смотрел на потолок и ни на что не реагировал.

- А вы не общались с Зельдович после лечения?

- Нет, никогда. Мама отсылала ей какое-то время отчеты – мы дома выполняли некоторые занятия на проверку интеллекта, и результаты она докладывала ей. Но потом это все прекратилось, когда я пошла в школу. Нормальную общеобразовательную школу. Я знаю, что она пропала, маму тягали в милицию тогда… Я не очень удивлена, что это произошло.

- Почему? – подалась вперед Женя.

Елена вздохнула и закинула назад льняную челку.

- Она сомнительные дела водила с сомнительными личностями. С новыми русскими, с бандитами, так говорили. Интернат Заринский ведь не то заведение, куда серьезные люди захотят деньги вкладывать, а они ей давали денег. Да и человек она была…

- Какой..?

- Знаете… Девушка задумалась на несколько секунд. – Я хоть и плохо ее помню, по ощущениям в основном, но впечатление такое было… Жесткая она была, жестокая. Мне сейчас кажется, ей наплевать на детей было, главное – эту методику свою протестировать. Она бы и по головам пошла.

***

- Чем дальше, тем страньше и страньше, – процитировал Матвей Льюиса Кэролла, когда они сели в машину.

- Я ничего не понимаю! - Женя всплеснула руками. – Успешная в науке женщина бросает все в городе миллионнике, бросает научную карьеру и уезжает в задрипанный Заринск, чтобы устроиться в богом забытый интернат!

- Но гораздо безопаснее ставить эксперименты на детях в провинции, – Матвей повернул ключ зажигания.

- Что там может быть опасного? Это же не операции!

- А мыши на глазах?

Женя отмахнулась:

- Я думаю, что Зельдович действительно разработала какую-то действенную методику, но совершенно уверена, что она не была волшебной. У Елены наверняка мозаичная форма синдрома Дауна, при которой интеллект совершенно сохранен. Новый мозг еще никому не удалось отрастить. Наверняка у Амалии к этому времени протекла крыша, и исчезновение с этим и связано.

Матвей вывел машину на дорогу, и они отправились домой.

Приют неприкаянных душ (3)

В отличие от других судебных детективов, здесь адвокат не «матёрый», а начинающий, с сомнениями и незнанием, как брать с клиентов побольше денег. Повествование неспешное, но интересное: начинается с преступления над девочкой, потом её отец решает лишить жизни надругавшихся над ней мужчин, потом город готовится к суду над ним. Что это – месть или справедливость? Нужно будет решить присяжным.

В город приезжают представители ку-клус-клана клана, угрожают присяжным, покушаются на адвоката. Но есть и движение чернокожих, которое поддерживает чернокожего подсудимого, убившего белых. Много всего происходит, особенно под конец, очень нервно – обстановка накаляется, любое решение присяжных не устроит всех в городе, ко-то из группировок станет за него мстить.

Подойдёт тем, кто любит напряжённые детективы, судебные триллеры.

• «Куджо» Стивен Кинг

Книга немного отличается от других его произведений: тут меньше героев, и меньше мистики и меньше крови. Буквально собака и несколько человек, хотя напряжения тоже хватает.

Подойдёт тем, кто любит напряжённые сюжеты.

• «Зов кукушки» Роберт Гэлбрейт

Добралась я до детектива от Джоан Роулинг. Что скажу: детективная линия слабая и предсказуемая, история тянется ну очень медленно. Единственная жемчужина книги – отношения между частным детективом и его помощницей. Только ради них, возможно, когда-нибудь прочту всю серию книг, по пока на этом закончила.

Подойдёт тем, кто любит неспешные детективные расследования, истории про знаменитостей.

• «Купе смертников» Себастьян Жапризо

Хотела почитать прям в поезде для максимальной атмосферности, да немного не уложилась с «кукушкой». Детективная линия ещё слабее, абсолютно не поняла, за что детектив считается классикой и вообще заслуживающим внимания. Ещё и французские имена жутко трудно запоминать, отслеживать, кто есть кто.

Подойдёт тем, кто любит неспешные детективные расследования.

• «Черная земля» Дэвид Болдаччи

Эта история от автора бестселлеров понравилась ещё меньше. Расследование затянуто, хотя и начиналось очень загадочно. Возможно, связано это с тем ,что не люблю глобальные расследования про «военные силы США». Больше по душе истории про локального маньячину, который просто съехал с катушек и пошёл резать жителей этого закрытого городка. Но тут всё гораздо сложнее, и на этом моменте мне становится менее интересно.

Подойдёт тем, кто любит расследования про военных США и секретное оружие.

В этом ТОПе получились в основном детективы, скоро подведу итоги лета – там будет более разнообразно.

Вы что читали/смотрели?

Больше подборок на канале.

В цеху было тихо, насколько это возможно, когда надрывается вытяжка и приточка, гудят лампы дневного света и работает вибростенд. Гулкие шаги по плитке почти не слышны в этой обычной заводской тишине. Серж осмотрел помещение, регулировщики ушли на обед, и никто не мешал ему думать, перебивая мысли бессвязными выкриками и тупыми вопросами. С железных стеллажей свисали хвосты проводов от приспособ, тут же навалены бракованные платы и непонятные детали неизвестного происхождения, которые хранятся на всякий случай со времен Первого запуска. Пахло спиртом и жидким антистатиком с цветочным запахом, который наливали в воду для мытья полов. Серж прошёл ряд столов и сел за крайний у окна, которое занимало целую стену. Экономия на освещении днём, но сейчас за стеклом едва разгорался рассвет. От стекла шёл холод, оно слегка вибрировало или так только, казалось, от постоянного гула в цеху. Вдали виднелись силуэты корпусов и уходящие в тёмное небо стволы заводских труб, и день и ночь изрыгающих рыхлый дым, расстилающийся по небу, превращающей его в серую хмарь. Темнота вернула взгляд Сержа отражением в стекле. Хмурый, напряжённый взгляд уставших глаз. Гул цеха продолжался и в его голове, монотонный и не дающий сосредоточится: «Тебе уже тридцать три, а что дальше? Что дальше? Дальше…дальше…шее..шшш.» Действительно что, как не пытался он это обдумать, всегда что-то мешало. Люди вокруг, или как сейчас мелькнувшие на фоне золотой каймы восходящего солнца быстрые серебристые росчерки. Серж выругался, и ответом ему стала сирена. В цех вбежал мастер участка Клемов и заорал:

– Галки! Кажется, пару ворон видели!

Вот чего он орёт, можно подумать, сирену неслышно. То, что смотровой увидел “ворон” – плохо, конец смены и реакция уже не та, чтоб выходить на бой с хитрым противником. Увы, выбора нет, Серж миновал мастера, собиравшего на рабочем столе карты изделий, и вышел в коридор, а потом побежал к пусковой. Пусковая камера – металлическая труба, проходящая сквозь все многочисленные этажи завода, до его крыши, внутри платформа, на которой едва помещается боец — пневматический лифт, выбрасывающий Сержа в небо навстречу врагу. Труба узкая, так что для бойцов охраны труда выбирают худых, а костюм-крыло лучше маневрировал с малым весом. Всему этому соответствовал Серж, маленький, худой настолько, что солнце на просвет видно, но жилистый и вёрткий, иначе не выжить.

Воздух в начале давил на плечи, сопротивляясь взлёту, а потом подхватывает под руки и ложится под распахнутые в стороны крылья. На встречу летели они: четыре мелкие “Галки” небольшие вытянутые серые тела, узловатые лапы с длинными когтями, способные разрезать металл, в длинной пасти тонкие острые зубы обнажились в предвкушении рвать кабели, которые как вены тянулись по стенам корпусов. Этих тварей Серж срезал быстро, сабля из стали VG-10 осечек не давала. После атаки порыв воздуха из ближайшей выходной трубы дёрнул его вбок и вовремя, в то место, где находилось его крыло, ударили две “вороны”. Они крупнее галок в два раза, пасть сверху защищает твёрдая пластина, сильно похожая на клюв. Пришлось развернуться и резануть по замешкавшимся после неудачной атаки алэсам. Брызнула черная мазутная кровь, и остатки нападавших полетели вниз. Серж выдохнул, в голове, как обычно, после схватки зашумело, он сложил крылья и начал падать, ожидая, когда раскроется тормозной купол за спиной и в этот миг над ним развернулась чёрная хищная тень. Дикий скрежет ударил по ушам. Что-то падало вслед за ним из серого дымного марева, проявляясь обсидиановым блеском и громким скрежетом.

– Ворон… —вырвалось у Сержа.

Он никогда их не видел вживую, только в справочнике по технике безопасности рассматривал небольшую картинку с подписью “Ворон. Класс опасности С, проявления редкие, встречается у границы карьера. Уничтожение путём тотального нарушения целостности.” Там были цифры размеров, скорости и боевого потенциала, но Серж их не учил. Какой смысл? Против этой дуры с мечом идти бесполезно, тут нужна ракетница, но и она против увёртливой и хитрой твари не поможет, не берёт алэсов оружие дальнего боя, только то, что держит человеческая рука способно причинить вред. Инженеры говорили, что возможно влияет человеческое поле, но доказательств собрать не получалось, все уничтоженные алэсы распадались и исчезали за минуту, а поймать живую тварь ещё никому не удавалось. “Ворон” целился в крышу сборочного цеха, если его манёвр пройдёт, завод встанет на пару дней, а может, и неделю, это сорвёт выполнение плана, что больно ударит по всем.

Стоило ли ради этого рисковать жизнью, пронеслось в голове. Серж раскрыл крылья, и его подбросило вверх навстречу пикирующему «ворону». Сабля, зажатая перед собой обеими руками, вспорола пузо пикирующей твари. Чёрная жижа плеснула на лицо, раздался раздражённый скрипучий крик, от которого заложило уши. “Ворон” атаковал, из огромной пасти вылетел усыпанный шипами язык, похожий на кожаный хлыст, резкая боль, обожгла руки и ноги. Жар пробежал по телу, “яд” — успел подумать Серж, перед глазами замелькали белые мушки, но он собрался с силами и ещё несколько раз махнул саблей, целясь по огромным кожаным крыльям, попал или нет понять не успел, разум поглотила темнота.

Серж сидел в палате, когда громкоговоритель женским голосом прогавкал: “Сергей Серов, вас ждут в красном уголке”. Сердце болезненно сжалось. Только что закончилась медицинская комиссия, после которой его отозвал в сторону председатель — хирург Жданов и, протягивая бумаги, сочувственно произнёс:

– Увы, мы не можем допустить вас до работы.

– А может, на сборку? – тоскливо и почти заискивающе протянул Серж.

– С вашими ожогами рук?

Серж посмотрел на руки и сжал кулаки, пальцы слушались неохотно. Ему и ложку сейчас держать тяжело, какой уж тут пинцет или паяльник, да и гаечный ключ, он как следует не удержит.

И сейчас, когда его вызвали к начальству, мысль в голове осталась, только одна: “его отправят в отстойник.” Жизнь кончилась, стоило погибнуть там под брюхом пикирующего на корпус “ворона”

В красном уголке, за столом, накрытым кумачом, под плакатом Богов Пролетариата сидел начальник цеха Рябов и читал что-то в открытой на столе папке.

– А Серов, заходи. Вот знакомлюсь с твоим делом. Молодец! Настоящий инспектор охраны труда, тридцать пять боевых вылетов за год.

– Был… – буркнул Серж – был я инспектором ОТ.

– Ну что ж, жизнь не стоит на месте. Как говорится: от каждого по способностям — каждому по труду.

– Слушай, Борисыч, ты не верти, скажи прямо, в отстойник меня теперь?

Рябов поморщился, повертел в руках какое-то письмо и, собравшись с мыслями, выдал.

– Тут такое дело. Ты считай сборочный спас, да есть повреждение крыши, но из строительной бригады сказали, сегодня за пару часов устранят. Короче, благодарность тебе положена, грамота, премия, а ты говоришь отстойник.

– А как же недопуск от комиссии?

– Тут такое дело, письмо-запрос пришло, пока ты в медблоке лежал. Приглашают тебя в паучатник…в смысле в Управление. Дело им какое-то до тебя, прости, что да как не знаю, просто написано командировать, перевод.

– Перевод?

– Да, причём с нашего отдела охраны труда в другой.

– А как же…заключение медиков?

– Да я почём знаю, там свои медики, разберутся. – пожал плечами Рябов.

Понятное дело, начальник рад, что теперь Серж не его головная боль, не ему совестью мучиться, если придётся списывать в отстойник. Наверху разберутся, как обычно. Но в груди затеплилась надежда, а что если и правда…

– Хорошо, куда мне теперь?

– Так, в отдел кадров, заберёшь перевод и документы, справку для общаги. У бухгалтеров командировочные получишь, премию, ну и билет купишь. Ждут тебя через четыре дня в Главном Управлении. Там на проходной скажут куда, тебе пропуск, думаю выпишут и провожатого дадут. Так и ещё бегунок держи. – сказал Рябов и протянул Сержу бумаги, пожал руку, как на вручении грамоты, а затем нервно протёр вспотевшую лысину. – Ну иди, сегодня собраться, завтра с утра на вокзал.

Попрощавшись, Серж вышел в коридор и остановился, изучая бумаги. На бегунке надо отметить, что долгов у него нет, поставить печать в библиотеке, инструменталке и общаге. Серж отправился в свой бывший кабинет, небольшая каморка без окон по соседству с кабинетом председателя профкома. Рабочий стол пустой, только папка с отчётами по вылетам и журнал с регистрацией обходов цехов. Делами уже занимался заместитель – Алекс молодой парнишка лет двадцати пяти, до этого он работал в пожарной безопасности. Порадовавшись, что приемника нет на месте, Серж полез в сейф и достал контейнер, где хранилась сабля. Металл лезвия потемнел от яда, кромку повело, придётся долго чистить и затачивать, но это уже не его проблема. Оружие надо сдать на склад инструментов, а там его получит новый инспектор охраны труда, правда у Алекса уже есть багор, привычный ему инструмент, и, возможно, сабля будет ждать нового хозяина где-то на стеллажах склада долгие годы. Серж провёл рукой по лезвию и пока решимость не закончилась, захлопнул контейнер. Больше в кабинете забирать нечего, разве что кружка с красной звездой — эмблемой завода, потемневшая от заварки, но пусть стоит на подоконнике призраком былого владельца, словно он ещё может сюда вернуться.

В инструменталке через окно для выдачи болтали Ниночка – кладовщица и парень — гальваник. Девушка хихикала, строила парню глазки, обмахиваясь накладной.

– Мне бы сдать. – потревожил идиллию Серж.

– Вы что не видите, человек получает. – огрызнулась Ниночка, но, потом заметив кто, стоит за спиной гальваника, ойкнула и сменила тон. – Сергей Викторович, вас уже выписали? Вот радость. Что сдавать-то хотите?

Серж просунул в приёмное окно контейнер. Ниночка, аккуратно придерживая, втащила внутрь оружейный сейф и понесла на ближайший стеллаж, вернувшись, раскрыла журнал.

– Так, вы, как обычно, на заточку?

Серж молча положил перед ней бегунок.

– Как же так? Уволили?

– Переводят, на новое место. – хмуро ответил он.

Ниночка и гальваник переглянулись, и уставились на изуродованные руки бывшего работника отдела охраны труда. Серж нервно сжал кулаки под их взглядами. Повисла неловкая тишина, Нина опустила глаза и забрала бегунок, расписалась, шлёпнула печать и отметила в журнале. Гальваник в это время успел покинуть помещение, можно понять, они решили, что его отправляют в отстойник – смертельный приговор для каждого, кто потерял работоспособность. Он теперь не рабочий, не товарищ им, будущий маргинал и иждивенец.

– Вот возьмите. – сказала Нина, бросила бегунок на полку окна для выдачи и скрылась, тут же упала деревянная перегородка с бумажкой “Перерыв 5 минут”.

В библиотеке стояла тишина, только из хранилища чертежей слышался чей-то разговор, скорее всего, Марина Ивановна и Наташа пили чай, время-то обеденное. Может, стоило пойти в столовую, вот только слух о том, что он негоден к работе, скорее всего уже разлетелся и в столовой его ждут сочувствующие и злорадные взгляды украдкой, но никто-то не подойдет, и есть придётся с ощущением, что он “чумной и прокажённый”, смертник, ходячий труп. Серж постучал по стойке библиотечной кафедры, разговор стих, раздались гулкие шаги из-за стеллажей с книгами, появилась Наташа.

– Чем помочь?

– Здравствуйте, отметьте. – Серж сунул ей бегунок.

— Сейчас проверю ваш формуляр. – ответила женщина, не поднимая глаз, и стало понятно, что Нина сюда уже позвонила и поделилась новостью, знала из бегунка, дальше ему в библиотеку. Серж бы мог объяснить, что его просто переводят, но не стал, кто знает, как будет дальше, может, врачи Управления, тоже поставят на нём крест, лучше привыкнуть сейчас к неприятной мысли, чтоб быть готовым ко всему. Документы и книги он брал часто, бывало, новые газеты и журналы на выходные, но всё сдавал вовремя, вот только месяц назад его желание читать пропало, как и любые другие желания. После работы Серж тупо лежал на койке в общаге и рассматривал трещины на пожелтевшем потолке, слушая, как пыхтит на соседней койке Витёк, разгадывая очередной кроссворд. В голове белым шумом шипело «И что дальшее..дальше..шее..шшш». Это началось, когда Зина, с которой он встречался последние полгода, рассмеялась его предложению подать заявление на комнату в семейном общежитии.

- Ты с ума сошёл? Ты с любого вылета можешь не вернуться и дальше что? Семья, дети, а потом я вдова. А не дай Маркс покалечишься, так и вовсе жена инвалида…фуу. Не выдумывай.

На этом они и разбежались, а в голове Сержа поселился злой, скребущий по сердцу вопрос «а что дальше?»

Библиотекарша быстро шлёпнула ему печать и разорвала формуляр и читательский билет. Всё, теперь читатель с такими именем и фамилией не существовал. Серж ушёл из библиотеки, самое сложное ждало в бухгалтерии, женщины, которые там работали и в обычное время находили повод унизить одинокого мужика. Впрочем, бухгалтерши знали, что его отправляют не в отстойник, а переводят. Так что сочувствовать и прятать глаза не станут, с другой стороны. От неприятных мыслей заурчало в животе, и Серж решил, что посещение столовой не такая уж и плохая идея, можно и на ужин так купить пирожков, правда, обед почти закончился. В огромном зале столовой оказалось безлюдно, лишь в углу два пожилых мужичка с гальваники пили компот и читали газету. Привычно пахло щами и жареной рыбой. На ленте осталась только сухая гречка и вываренные до белизны и вкуса бумаги сосиски. Катя - большая пышногрудая буфетчица посмотрела на поднос Сержа и поморщилась.

– Поздно ты, все уж разобрали. Тебе бы чего поесть получше, а то…– она замолчала. – Сейчас подожди, есть там у меня.

Она скрылась на кухне и вернулась с тарелкой борща, салатом из капусты и жидкой пюрешкой со слегка пережаренным биточком.

– Вот держи, ты не грусти. И в отстойнике люди живут, поверь, я знаю. Деда моего по молодости в станок затянуло, покалечило сильно. Думали все, а он до сих пор из отстойника мне открытки шлёт на Новый год. – жарко зашептала ему Катя, выставляя тарелки на его поднос. – Я тебе сейчас бумажку напишу с его именем и фамилией, найдёшь, скажешь от меня, встретит как родного.

Серж кивнул, на душе потеплело, действительно, почему он решил, что его выбросили и вычеркнули из общества. Съев обед, он попросил Катю положить ему с собой пару пирогов, та подмигнула и скрылась на кухне, вернулась с бумажным кульком, из которого приятно пахло выпечкой. Бумажку с именем и фамилией деда Катя положила внутрь, Серж сунул записку в карман, выкинуть рука не поднялась, да и вдруг действительно пригодится. После такого тёплого приёма посещение бухгалтерии и отдела кадров не страшно. В бухгалтерии пили чай, на вопрос Сержа махнули в сторону кассы.

– Там получай и расписывайся, чего сюда лезешь. – буркнула главный бухгалтер Серафима Ивановна и вернулась к разговору с коллегами. – Ну а он что?

Для них Серж перестал существовать, завтра его на заводе не будет, так чего баловать своим вниманием.

В окне кассы сидела Леночка и пилила ногти, внимательно осматривая результат своей кропотливой работы.

– Мне бы командировочные получить и выплаты по переводу. Премия ещё должна быть. –

– Фамилия?

– Серов.

– Сейчас вот здесь распишитесь и здесь. Две ведомости и вот квиток.

Стопка денег оказалась внушительной, деньги на руки выдавали редко. Обычно из зарплаты вычитали оплату столовой и проживания в общаге, соцобслуживание, прачечную, штрафы и ещё что-то по мелочи. Оставшуюся сумму мелочь можно было потратить в небольшом цеховом магазинчике, Серж там брал лезвия для бритвы и зубной порошок, иногда шоколадки для женщин. Мужики обычно отдавали деньги жёнам и те тратили их на хозяйственные нужды, но их было немного, всем обеспечивал завод. Серж рассовал бумажки и мелочь по карманам комбинезона и отправился через внутренний двор к проходной, где располагался отдел кадров.

В окне отдела кадров никого не оказалось, пришлось постучать.

– Обед у нас, вы что график не видите! — раздалось изнутри визгливо. – на стене все образцы, заполняйте.

Обед кончился минут пятнадцать назад, но возражать Серж не стал, просто пошёл к стенду, разглядывая примеры заявлений. Вдруг и правда надо что-то заполнить. Пожелтевшие бумажки ничем не порадовали, и приём на работу, ни отпуск, ни перевод с одной должности на другую ему не нужен.

– Серов? Вы чего там топчетесь? – раздалось в спину.

Серж повернулся к окну выдачи, оттуда выглядывала Лидочка — инспектор отдела кадров.

– Жду конца обеда.

– Да это Наташка, думала кто-то отпуск оформлять пришёл. Подходите, в приказе о переводе распишитесь и ещё потом не забудьте на проходной сдать пропуск, а в общежитии выписаться. Вот вам запрос на перевод из управления, без него вас туда не пустят.

– Спасибо, Лида. Я всё сделаю.

– Удачи вам на новом месте. Эх, как я вам завидую, но не в смысле...ну травм…в смысле я бы тоже хотела в Управлении работать. Представляете, как у них там в административном корпусе, ух красота. Я в кино видела. Фильм год назад в красном уголке крутили “Брак и его последствия”.

– Хотите я вам открытку оттуда пришлю? И спрошу, может, у них вакансия есть.

Лидочка приятная девушка, в своём отделе кадров она выглядела инородно, как новенькая гайка среди использованных резиновых прокладок.

– Это здорово было б, вы там поспрашивайте, я очень благодарна буду. – Лидочка подмигнула ему и послала воздушный поцелуй.

Уходя, Серж одобрительно кивнул плакату на стене: «Кадры решают всё». Удивительно, но только сейчас он понял, что если его действительно оформят на работу в Управлении, то это повышение. Он станет начальников над остальными отделами охраны труда по всему Заводу. Разве это не ответ на мучивший его последнее время вопрос, впрочем, рано об этом думать.

Комната общежития пустовала , сосед ушёл на смену и ещё не вернулся. Серж достал из-под кровати небольшой коричневый чемодан и стал складывать туда бельё из тумбочки. Одежды немного: майки, носки, трусы и два рабочих комбинезона, выходные брюки и рубашка, с приколотой красной лентой и значком ГТО. Ну и по мелочи: тапки, зубная щётка, банка зубного порошка и расчёска, многоразовый станок. Вот и всё личное добро. Постельное бельё, полотенца, матрас с подушкой предоставляло общежитие, и это надо было вернуть, чтоб получить печать на выписке. Серж сел на кровать, привычно проскрипели пружины матраса. Комната вокруг показалась до боли знакомой и при этом невероятно пустой и чужой. На стене напротив приклеен плакат: «Завтра будет лучше, чем вчера!». Серж лёг на скрученный матрас и подумал, а почему бы нет?