- Вы хотите сказать в связи с чем меня выволокли из собственной постели в моем фамильном доме на глазах у жены и дочери? Да, господин комиссар, меня любезно информировали об этом, когда перевозили через границу.

- Я обязан спросить, хотя, разумеется, ответ заранее известен, признаете ли вы себя виновным в преступлении, в котором вас обвиняют?

- Нет, не признаю, - Матуска держался уверенно и даже презрительно. Он откинулся на спинку стула, после чего выдержал паузу и повторил уже громче. - Я не виновен. И требую отпустить меня домой, к семье.

- Не торопитесь, господин Матуска. Вам придется провести с нами еще некоторое время, прежде чем детективы не закончат свою работу, а экспертиза не предоставит необходимые заключения. Наша с вами встреча была знакомством, жестом простого любопытства. Мне было интересно как выглядит человек, едва не пустивший под откос поезд под Веной, убивший десятки граждан Германии диверсией на железной дороге и, в конце концов, подорвавший виадук в Венгрии, что стало причиной смерти двадцати двух человек. Хотя о вашей внешности мне было известно заранее - вы ведь знаете, что продавцы, отпускавшие вам товар в хозяйственных магазинах, подробно ее описали? - мне, тем не менее, было интересно взглянуть вам в глаза. Ну что же, если вы продолжаете настаивать на своей невиновности, то так тому и быть, - Эрнст грузно поднялся со своего места, прошел несколько шагов, но в дверях остановился, - начатую шахматную партию мы доведем до конца. Не прощаюсь, господин Матуска.

Комиссия покинула кабинет, а Матуска исподлобья угрюмо глядел им вслед. На скулах мужчины играли желваки.

Дни шли за днями и, пока подрывник отсиживался в камере, полицейские собирали все больше доказательств. Однажды на допросе Матуске предъявили брюки модного фасона «гольф». Геннат наблюдал за ходом допроса со стороны.

- Они принадлежат вам, герр Матуска?

Обвиняемый даже не наклонился к предъявленной ему вещи - равнодушно скользнул взглядом и проронил короткое «нет».

- Однако данные брюки, - продолжал следователь, нисколько не смутившись, - были изъяты из платяного шкафа в вашей спальне. Многочисленные свидетели также показали, что неоднократно видели вас в костюме, к которому относятся эти брюки, а некоторые даже заявили, что видели их на вас в день крушения поезда под Торбадью.

Но Матуска был непреклонен:

- Впервые вижу. И фасон такой не ношу. Должно быть, ваши свидетели плохо разбираются в моде и готовы принять любую портянку за мой костюм.

- Зато эксперты знают свое дело. Пришло заключение химической экспертизы. Хоть оно ничем не сможет вас удивить, но служит еще одним грузиком на весах, доказывающих вашу вину, господин Матуска. Как вы можете видеть, карманы этих брюк пожелтели, хотя сама вещь несомненно новая. Почему же так? Ответ прост: это следы тринитрофенола, который преступник непродолжительное время прятал в карманах.

- Великолепная новость! - несмотря на интонацию, лицо Матуски не выражало ровным счетом ничего. - Чрезмерно хвалю ваших экспертов. Однако я здесь не при чем. Если только вы не везли меня из самой Вены ради такой чистосердечной похвалы.

- Не торопите события, скоро все встанет на свои места. Скажите. Не так давно вы приобрели карьер, верно? Для каких целей? Ведь камень или любая добытая в карьере руда не используется на вашем производстве.

Допрашиваемый пожал плечами, высказался без обиняков:

- Торговля камнем - стабильный источник дохода. Цены на кухонные принадлежности постоянно меняются, и не всегда эти изменения на руку предприятию. А вот камень нужен всегда, особенно для восстановления страны после войны.

- Отчего же вы не продали ни одной партии?

Вопрос, заданный с нарочитой любезностью, встал ребром. Матуска молчал. Напряжение в комнате ощутило возросло. Следователь, внимательно изучающий выражение лица допрашиваемого, сделал следующий ход.

- Зато вы регулярно изымали из запасов карьера взрывчатку и «забавлялись» с ней, согласно рассказу работников. - В одно мгновение краска сошла с недвижимого лица промышленника. - Многого не потребовалось, чтобы выяснить - это же вещество находилось в карманах ваших брюк, и оно же использовалось для подрыва виадука.

Арестант не проронил ни слова, а следователь, тайно удовлетворенный произведенным его словами эффектом, собрал бумаги и поднялся из-за стола. Комиссар, все время располагавшийся в углу кабинета, также поднялся.

- Уж не знаю, как вы теперь выкрутитесь, господин Матуска. Встреченные вами продавцы и работники карьера подтвердят вашу личность… Как и водитель такси, подвозившего вас от вокзала до Торбади. Полиция Будапешта так рьяно выискивала коммунистов, что чуть не отправила в архив показания этого человека. Большая удача, что он не оставил все как есть и откликнулся на наше объявление в газете. Хотя это был довольно хитрый ход: сесть на поезд, а затем незаметно сойти с него на следующей станции, обогнать его на такси и заложить взрывчатку на путях.

Эта уличительная речь осталась без ответа, потому следователь направился к выходу в полной тишине. Получить признания преступника не удалось, но ликование детективов и без того было полным - улики дополняли друг друга, выстраивались в строгий ряд и обещали скорую справделивость.

- Ваше дело завтра будет направлено в суд, - только и сказал детектив, взявшись за ручку.

Но повернуть он ее не успел. За спиной прошелестел тихий голос.

- Где я ошибся?

Удивленный сверх меры, следователь обернулся. Матуска из расслабленного хозяина положения превратился в мрачное изваяние, только глаза дико горели на затемненном лице.

- Задолго до, герр Матуска, - впервые заговорил Эрнст, и все внимание сразу обратилось к нему. - Ваше лицо, ваше вызывающее поведение и, - комиссар сделал акцент, - ваша одежда. Люди запоминали вас. Да вы сами желали врезаться им в память, стать во что бы то ни стало достоянием общественности. Ваша поимка была вопросом времени, но, стоит признать, что арест значительно ускорился благодаря заявлению господина Йожефа Хабли. Без этого вам, пожалуй, еще довелось бы провернуть пару дел.

- Кого? Кто это? - арестант нахмурился, неподдельно опешив.

- Ваше требование о выплате вам компенсации в связи с аварией на железной дороге было направлено в юридический отдел Будапештсткого управления железных дорог, где вверено инспектору - отставному комиссару - Йожефу Хабли. Как и многих до него, Йожефа заинтересовала история пассажира, который не получил ни единого ранения, тогда как из вагона, в котором данный господин ехал, извлекали только тела мертвых. Почуяв неладное, инспектор начал наводить справки. Позвонил коллегам в венское управление полиции, где Хабли до отставки значился в должности комиссара, и через старых знакомых получил о вас всю информацию. Его крайне интриговал карьер в вашей собственности. Как вы уже догадываетесь, Хабли решил вас навестить, но дома не застал, однако любезная юная фройляйн Матуска сообщила, что отец уехал на карьер. Туда же пришлось проследовать и инспектору, где он узнал о вашем безразличии к добыче камня и особом отношении к взрывчатке. Господин Хабли сразу написал мне письмо с требованием вознаграждения за вашу поимку, и он его получит.

- А ведь мне даже не нужны были эти гроши, - грустно ухмыльнулся арестант.

Компания еще некоторое время постояла в молчании, а потом Эрнст подал знак, кабинет опустел.

16 октября 1931 года Матуска сознался. Он признал свою вину по всем статьям обвинения, по всем инцидентам, в том числе и по первым диверсиям в Австрии. Судить бывшего промышленника предстояло в нескольких странах, и государственные прокуроры готовили обвинительные речи.

Впервые перед судом Матуска предстал 15 июня 1932 года. Зал судебного заседания ломился от газетчиков, съехавшихся сюда со всей Европы. Многим репортерам, как и обычным людям, желающим воочию узреть убийцу, не хватило места, и они ожидали новостей перед зданием суда.

Комиссар Геннат не выступал на стороне обвинения, но был допущен в зал как должностное лицо и занимал место в специально отведенном для служащих ряду. Как это обычно бывает перед открытием резонансного дела, в зале стоял галдеж. Эрнст стоически не обращал на это внимание, хотя некоторые журналисты обращались к нему с вопросами, не взирая на разделявшее их ограждение. Однако гвалт человеческих голосов стих как по щелчку, будто выключили радио, когда секретарь объявил о выходе судьи и начале заседания. После того, как были соблюдены все формальности, в зал под конвоем ввели Матуску.

Присяжные заседатели, которым предстояло решить судьбу этого человека, вытягивали шеи наравне с журналистами, стремясь скорее разглядеть виновника событий.

Эрнст отметил, что Матуска сильно похудел. Лицо его обладало нездоровым оттенком, а в вырезе рубахи проглядывали острые ключицы. Подсудимый вел себя тихо, против прежнего невозмутимого поведения в кабинете допросов. Он прошел через зал, не поднимая глаз, и занял отведенное ему место.

Кто-то щелкнул затвором фотоаппарата, и судья незамедлительно распорядился о выдворении журналиста, нарушившего запрет.

Когда первые волнения в аудитории улеглись, суд счел возможным возобновить процесс. Поочередно выступали сторона обвинения и защиты, предоставляя доказательства и опровергая доводы, но чинный порядок был нарушен, когда вызвали для допроса подсудимого.

Матуска, с которого не сняли наручников, подошел к кафедре, грузно облокотился на нее и на все вопросы молчал. А потом пустил слюну. Прокурор натурально опешил. Присутствующие терялись в сомнениях, звать ли врача, или же принуждать подсудимого к порядку, когда Матуска со всему маху ударился лбом о деревянную кафедру. Он умудрился рассечь кожу над бровью, откуда сразу полилась кровь. Матуска поднял взгляд на онемевших и завороженно смотревших присяжных, взглянул на судью и залился отборными ругательствами. Бросившиеся к нему навстречу приставы скрутили мужчину и, по распоряжению суда, повели нарушителя прочь из зала. Когда же Матуску проводили мимо ложи присяжных заседателей, он дернулся с такой силой, что чуть не вырвался из рук стражей, и гавкнул в лицо председателю присяжных, обрызгав того слюной. По залу пронесся возглас удивления, переросший в настоящий гвалт, когда двери за подсудимым захлопнулись.

- К порядку! - безуспешно призывал судья. - К порядку! Судебное заседание откладывается до установления вменяемости обвиняемого!

Публика стала понемногу покидать зал заседаний, а Эрнст как можно более незаметно вышел через служебный вход. Там во внутреннем дворике он столкнулся с детективом Эрвином и вежливо отказался от предложенной сигареты.

- На допросах он таким не был, - задумчиво протянул детектив.

- Да, - кивнул Эрнст, - хорошо сыграл.

- Либо же в самом деле тронулся умом за прошедшие девять месяцев, пока его передавали из рук в руки.

- Не поверю, нет. Матуска из другого теста сделан, и потерять то, что он имел, для него менее важно, чем прославиться.

- Думаете, им двигала жажда признания?

- Его улыбающееся лицо на фоне разбитых окровавленных вагонов было во всех газетах, - комиссар пожал плечами, раздумывая не зря ли отказался от предложения. - Уверен, он всегда присутствовал на месте крушения. Помнишь, найденные тобой окурки? Он стоял, ждал. И смотрел.

- Что подсказывает ваш опыт, какое решение вынесет суд? Его казнят?

- Он подсказывает, что в любое мгновение может произойти то, чего меньше всего ожидаешь, - ответил комиссар уклончиво. - Хорошего дня, детектив. Еще поработаем вместе.

- До свидания, комиссар.

Судебные эксперты в области психиатрии неделями обследовали Зильвестра Матуску, прежде чем наконец пришли к выводу, что мужчина способен нести ответственность за свои действия и является вменяемым.

Один из психоаналитиков, Герберт Хейг, согласился тогда дать интервью. Он сидел в кресле в своем кабинете и невозмутимо наблюдал сидящего напротив журналиста.

- Что вы можете рассказать о мотивах подрывника?

- Матуска - садист, - Хейг будто обронил эти слова, так небрежно они были сказаны. - Ему доставляет удовольствие мучить других. Он упивается их страданиями. Но ему мало было замучить женщину или ребенка. Удовольствие от чужой боли было не полным, когда никто не знал, кто за всем стоит, кто автор этого творения. Он нуждался в массовой бойне. Такой, которая могла бы прославить его в веках. И ему это удалось.

- Знаете… - Ганс Габбе, сидящий напротив, нерешительно опустил ручку. - А ведь он мне сначала таким совсем не показался.

- Знаю, молодой человек, знаю. Эти люди умеют произвести впечатление.

Приговор стал неизбежным.

Венский суд приговорил Матуску к шести годам тюремного заключения за диверсию на путях, повлекшую опрокидывание паровоза и почтового вагона. После этого, преступника немедленно отправили в Будапешт, где суд приговорил его к смертной казни.

Однако, в Австрии не существовало смертной казни - а преступник был арестован именно там - в связи с чем казнь заменили на пожизненное заключение в тюрьме.

Матуска пробыл в австрийской тюрьме шесть лет. В ее застенках он писал автобиографичные романы, сценарии для кино, посвящая их своим преступлениям. Он отчаянно жаждал славы, даже находясь за решеткой.

Однако дальнейшая судьба убийцы окутана тайной. Кто-то говорит, что Матуска был затем застрелен в концентрационном лагере, а кто-то, что он сбежал из венгерской тюрьмы во время освобождения Венгрии Советской Армией и исчез. Последнее упоминание о нем относится к 1953 году, якобы, некий Зильвестр Матуска погиб во время войны в Корее.

Он писал свои преступления чужой болью, как художник рисует картину красками. Там, где обычный человек видит преступление, страх и смерть, Матуска видел кропотливо созданный шедевр и стремился поделиться своим творением с миром. Волею судеб, его таланту, к счастью, не было суждено раскрыться во всей красе, и жизнь подрывника затерялась короткой строчкой в истории Европы.

Комиссар снова кивнул, но уже задумчиво. С минуту оба молчали, и детектив счел встречу оконченной, собрался уходить.

- Постойте, детектив, - сипло окликнул Геннат. - Скажите, какие сейчас мнения верховодят в комиссии? Полагают ли ее участники, что преступление действительно совершено на политической почве?

- Да, господин комиссар. - При этих словах Эрнст неодобрительно качнул головой и отвел в сторону взгляд, а детектив продолжил. - Многие придерживаются этого мотива, он действительно кое—что объясняет. Почему преступник действует не в конкретной стране, а охватывает всю Европу? Чего он добивается? Мы допускаем, что при ранних инцидентах нам не удалось найти никаких листовок с заявлениями из-за осадков, но в сентябре упустить ее из вида было уже сложнее. Однако есть и другие мнения. - Геннат поднял глаза на докладчика. - Преступник - убийца, маньяк. Подобно другим маньякам он получает какое-то удовольствие от происходящего, чего-то ищет, к чему-то стремится. И все же данных слишком мало, чтобы об этом можно было говорить с уверенностью.

- Вы забываете письмо, - отчеканил Геннат. - Если допустить, что оно было разослано в полиции по всей Европе самим преступником, то почему, уведомляя власти о готовящемся покушении, он не выдвинул сразу своих требований?

- Это так… - ответ детектива был тихим, задумчивым, но Эрнст не стал дожидаться итога размышлений и подвел черту сам:

- Благодарю вас, детектив. Пожалуйста, сообщите комиссии, что в полдень мы с ними встретимся, обсудим промежуточные результаты и планы. Затем можете возвращаться к своей задаче.

Детектив выскользнул из кабинета, а комиссар, оставшись в одиночестве, погрузился в раздумья. Дела шли не слишком бойко. Приходилось признать, что если расследование продолжится в том же духе, то следующее нападение непременно случится вопреки совместным усилиям нескольких стран. Эрнст нахмурился, побарабанил пальцами по столу, затем встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину. Остановившись у стола, он пошел было на второй круг, как неожиданно решился. Сел за стол, достал чистый лист бумаги из ящика и принялся размашисто писать. Спустя несколько минут он позвал секретаря и передал ему рукопись со словами:

- Позаботьтесь о том, чтобы это объявление появилось в крупнейших газетах Венгрии, Германии и Австрии в ближайшее время. Даже незамедлительно. Будьте так любезны.

Начертанные комиссаром строки гласили: «вознаграждение за поимку преступника или информацию о нем».

В то время, пока в редакциях газетных изданий срочно набирался текст объявления, Геннат провел встречу уголовной комиссии, дал новые распоряжения, но становился все мрачнее по мере приближения вечера. Накануне портной знатно опешил, получив такой нестандартный и срочный заказ, но его искреннее желание угодить покупателю обеспечило Генната подходящим для светского мероприятия костюмом. Однако сам Геннат не разделял энтузиазма. Пожалуй, он был бы даже несколько счастлив, получив решительный отказ, и под столь благовидным предлогом рад бы не явиться к Фаркашу.

Как бы то ни было, комиссар натянул свой новенький костюм и в условленный час автомобиль привез его к крыльцу дома полковника Фаркаша.

Современная архитектура Венгрии, да и Европы в целом, отличалась некоторой угловатостью и практичностью, однако дом полковника разительно отличался. Выкрашенный в белый цвет, он встречал гостей мраморными ступенями крыльца и такими же колонами на фасаде здания. К дому вела широкая подъездная дорожка, а по бокам от нее был разбит фруктовый сад, за которым, судя по всему, должным образом ухаживали. Этот вид натолкнул комиссара на мысль, что полковник являлся либо большим ценителем архитектуры прошлого столетия, либо же наследовал родовое гнездо.

На вершине мраморных ступеней перед входной дверью ожидал швейцар в строгой красной униформе. Когда распахнулась дверь автомобиля, и комиссар предпринял первую попытку выбраться, но вдруг снова осел на прежнее место, швейцар даже не переменил позы. С присущей ему стойкостью служащего он наблюдал за попытками новоприбывшего гостя покинуть автомобиль, и разинул рот только когда последний оказался прямо перед ним. Одной рукой Эрнст протягивал швейцару приглашение, а второй удерживал складной стул.

- Добрый день, господин… Геннат. Вас уже все заждались. Прошу, проследуйте за мной.

Швейцар услужливо распахнул дверь и пропустил вперед комиссара, а затем и сам юркнул в дом. В широком холле, украшенном множеством картин, звучал приглушенный гул десятков голосов, и Эрнст остро ощутил приближение той самой минуты публичности. Ему отчаянно не хотелось оказаться под микроскопом венгерского общества, стать объектом ее интереса и изучения, отвечать на вопросы и рассыпаться в ответных любезностях. Не перешагнув порога большой гостиной, мужчина еще надеялся, однако, что личность уголовного комиссара из Берлина не вызовет большого любопытства, что самой неприятной частью вечера станет обязательный обмен приветствиями с хозяином дома, и Эрнст проведет в этих стенах столько времени, сколько потребуют приличия, прежде чем убраться восвояси.

Проворный швейцар вел Генната по длинному коридору, останавливаясь время от времени, чтобы гость мог его нагнать. Перед высокими дверьми он вновь помедлил, дождался, пока Геннат поравняется с ним, и распахнул двери.

- Господин комиссар Эрнст Геннат из Берлина!

Сотни взглядов мгновенно устремились к нему. Отступать было поздно. Эрнст одернул пиджак и неосознанно прижал к себе покрепче стул.

Широкий зал с высокими потолками полнился людьми. Господа и дамы, все одетые по последней моде и с большим шиком, стояли группами у окон, вдоль столов и стен. По крайней мере с десяток бесед были прерваны появлениям комиссара. С неудовольствием Геннат отметил, что центр зала ничем не занят, что предвещало танцы.

- Господин Геннат! - вперед выступил широкогрудый мужчина в сюртуке кремового цвета. Он всплеснул руками, и широко расставив их, будто для объятий, пошел навстречу комиссару. - Какая радость узреть вас! Полковник Имре Фаркаш - хозяин дома и скромный устроитель сего мероприятия - к вашим услугам.

Он протянул руку и энергично, с преувеличенным выражением дружелюбия на лице, тряхнул ладонь Генната.

- Еще больше рад, что не сбылись мои опасения. Что же мы? Вас все заждались, господин Геннат! Пойдемте, я обязан представить вас лучшим людям Будапешта.

Надежды Эрнста провести вечер никем незамеченным растаяли, как мираж. Его, словно ручью обезьянку, переводили от группы к группе, представляли гостям, жали руки.

- Вы танцуете, господин Геннат? - осведомилась между делом дама, платье которой очень выгодно открывало ее спину.

- Говорят, вы идете по следу подрывника от самого Берлина. Должно быть, вы уже знаете его лучше всех? - спрашивал следующий новый знакомый.

Полковник же был щедр на комплименты и многозначительно улыбался, выслушивая адресованные Эрнсту вопросы. Переводя гостя к очередной группе, Фаркаш вполголоса сообщил :

- После того, как с вступительной частью будет покончено, будет время отдохнуть. Я рассчитываю увидеть вас за моим столом в покер. Вы ведь играете в покер? Конечно, вы играете! Какой мужчина не играет в покер. Ну а как карточные игры нам надоедят, то в саду будут ждать увеселения. Вам понравится. Знаете, это большое удовольствие для меня показать моему коллеге из Берлина венгерское гостеприимство. У нас вам точно не придется скучать.

Эрнст, однако, от всей души желал поскучать, но хозяина со всей возможной любезностью заверил в обратном. Могло ли случится что-то, что позволило бы комиссару вырваться из этих пут? Перезнакомившись со всеми гостями, среди которых оказались политики, чиновники, мелкие и крупные промышленники в сопровождении своих дам, Эрнст, большей частью забыв имена, надеялся обрести немного покоя где-то в углу залы, но из внезапно распахнувшихся дверей вдруг сообщили о готовности карточных столов принять игроков.

Гости разделились. Не все дамы желали проводить время за азартными играми, потому пожелали своим кавалерам или супругам приятной игры и впечатляющих побед, а сами удалились. Господ лакей проводил во второй зал, где в приглушенном свете ламп мужчины раскуривали сигары и делали денежные ставки.

- Господин Геннат, пожалуйста сюда, - полковник указал на стул напротив его собственного. Слева и справа от полковника места заняли еще двое мужчин.

- Благодарю, но ваша мебель слишком хрупка для человека моего склада, - с этими словами, Эрнст отодвинул уже имевшийся стул и поставил на его место свой. Тот самый, который комиссар бережно нес подмышкой с момента прибытия. - Не взыщите, господин полковник.

Пока карты перетасовывались и расходились по рукам, Эрнст соображал когда и как будет уместно поднять разговор о деле подрывника, однако ему неожиданно подсобил в этом сам полковник. Едва наладилась игра, и присутствующие успели обсудить все, что приличествовало сказать в подобной ситуации, полковник Фаркаш произнес почти торжественным тоном:

- Что ж, господин Геннат, поздравляю вас с поимкой преступника!

- Прошу прощения, господин Фаркаш?

- Как, разве вы не читали газет? - на лице полковника отразилось искреннее, и почти сопряженное с шоком, удивление. - Пока вы спали, мои ребята совершали рейд. Прочесали весь город, но выловили преступника и вместе с сообщником бросили его в камеру. Должен признаться, я необычайно горд этим делом. Какая грандиозная полицейская акция! Тысячи арестов за сутки, ради поимки преступника. Полиция Будапешта показала свою силу всему миру! Сегодня утром я доложил своему начальнику - имперскому советнику Хорти, между прочим - что преступник пойман, и народ может спать спокойно! Он меня необычайно хвалил, и я позволил себе намекнуть, что таковой успех заслуживает и повышения. А как сострадательно я поступил, объявив по всей стране сегодня день траура! Советник Хорти наверняка ответит утвердительно. Наверняка.

- Но кого же вы все-таки арестовали? - вкрадчиво спросил Геннат, уже забыв про карты в руке.

- А! - полковник хлопнул ладонью по столу и изобразил непередаваемую мину отвращения лице, всем видом давая понять, как неприятно ему упоминание этого имени. - Ляйпник, Мартин Ляйпник. Коммунист, насильник, анархист, - если бы того позволяли приличия, то полковник сплюнул бы на пол. - Мерзавец, какого поискать. Уже судим неоднократно, но никак не отступится от своих безбожных идей. Мошенник сговорился с начальником станции под Торадью, с Андьялом, и вместе они провернули этот план.

- Господин Андьял - тот, кто первым прибыл на место крушения поезда? - уточнил Геннат, чувствуя как все больше закипает.

- Он самый. Допрос уже дал результаты. Йожеф Андьял, как мне сообщили час назад, вскрыл вены в камере. Вилкой, представляете? А разве стал бы добропорядочный гражданин так поступать? Нет, добрым людям нечего скрывать от закона, а этот решил утащить тайну с собой на тот свет. Поди выгораживает Ляйпника. Сам же Ляйпник, к сожалению, еще держится. Но с ним работают мои лучшие люди, будьте покойны - он скоро размякнет. К слову, я взял на себя труд сообщить о своем успехе и вашему начальству. Так что, уже завтра вы можете возвращаться домой.

- Вы глупец! - Геннат вскочил, едва не опрокинув стол животом. Полковник вжался в стул и испуганно взирал снизу вверх на Генната, а десятки пар глаз устремились к источнику шума. - Преступник бросил вам кость, а вы и заглотили наживку! С готовностью пошли легчайшим путем и схватили невиновных, лишь бы закрыть скорее дело. Как потешается над вами настоящий подрывник, читая газеты!

- Господин комиссар… - начал нерешительно полковник.

- Довольно! Это место - обитель глупости и тщеславия! Ноги моей здесь больше не будет!

Эрнст подхватил свой складной стул и, пыхтя, решительно пошел к выходу. Его провожали десятки глаз, но никто не произнес ни звука, а присутствующие при этой сцене дамы восторженно предвкушали как будут пересказывать увиденные ими воочию события своим менее везучим товаркам.

Так Геннат отбыл из имения полковника Имре Фаркаша, и все, что говорилось там после этого, неизвестно.

На следующий день Геннат получил подтверждения: газеты заявляли о поимке преступника, Ляйпник действительно пребывал в камере, а Андьял покончил жизнь самоубийством. Уголовная комиссия из Берлина получала множество намеков на бессмысленность своего присутствия, но комиссар продолжал держать позиции.

А через несколько дней его терпение было вознаграждено. Комиссау пришло письмо, и, уедь он немногим раньше в Берлин, это послание с легкостью потерялось в пересылках. А говорилось в нем следующее:

«Предъявляю вам запрос о выплате награды и сообщаю, что виновником катастрофы является…»

Комиссар пробежал глазами письмо до конца и осипшим голосом вызвал в кабинет секретаря:

- Незамедлительно сообщите в комиссию. Мы произведем арест.

Настал момент, когда распростертая над преступником длань правосудия должна была вот-вот сомкнуться на его горле.

«Примите приглашение полковника Фаркаша. Возражения недопустимы».

За свою жизнь Эрнст получал не мало телеграмм, но эта, особенно учитывая ее отправителя, вызывала ни с чем не сравнимое недоумение, которое, однако, развеялось письмом.

« Господин Геннат! Мы с вами не были лично знакомы, но я стремлюсь исправить это недоразумение. Мое имя полковник Имре Фаркаш…»

- Так вот о ком шла речь! - тихо воскликнул комиссар и продолжил чтение.

«… и с недавних пор мне было поручено ведение дела о взрыве железной дороги под Торбадью. Известно мне также горячее желание правителей наших стран соединить наши усилия ради плодотворных поисков коварного злоумышленника и не допустить повторения страшной трагедии, постигшей Европу. Сим посланием я так же горячо выражаю свою веру в наш общий успех и прошу вас, господин комиссар, удостоить меня чести лицезреть вас на традиционном для Венгрии светском рауте, который состоится в ближайшую субботу. С глубоким уважением, полковник Имре Фаркаш.»

К письму также прилагалось затейливое приглашение с адресом. Эрнст сложил лист бумаги и тяжело вздохнул:

- Он ведь не рассчитывает, что я буду танцевать?

Свежую газету комиссар убрал в стол, так и не ознакомившись с ней - его теперь занимали заботы куда менее приятные в виде подготовки к светскому рауту, неожиданно свалившегося на голову заядлого холостяка. Но этому событию еще только предстояло свершиться в будущем, тогда как журналист Ганс Габе уже сидел этим утром за столиком кафе с кокетливым названием «Маргаритка».

В заведении было светло, уютно и немноголюдно - иными словами, оно прекрасно подходило для запланированной встречи, и корреспондент с плохо скрываемым нетерпением дожидался ее второго участника. Строго в назначенное время ненавязчиво звякнул колокольчик на входной двери, и к столику подошел Матуска. Мужчина держал под мышкой кипу бумажных рулонов, а свободную руку протягивал журналисту:

- Рад, что вы все-таки пришли, Ганс, - он энергично пожал ладонь журналиста и без лишних предисловий, не снимая ни пальто, ни шляпы, опустился на стул напротив. Бумаги тут же оказались на столе. - Как поживает ваша статья? Наверняка уже вышла в печать и расходится по рукам, как горячие пирожки. Народ просто зачитывается последними событиями. Но ничего, нам будет что еще им сообщить.

Сопроводив все сказанное ироничным смешком, Зильвестр принялся расправлять на столешнице бумаги, оказавшиеся ничем иным, как чертежами. Глазам журналиста предстала отрисованная с педантичной точностью картина происшествия. На первом рисунке виадук представлялся несомненно в том виде, в каком был впервые начертан архитектором - мост, бетонные опоры, железная дорога, с тем лишь отличием, что на чертежах Матуски вдоль рельсов была заложена взрывчатка.

- Просто поразительно! - воскликнул Ганс, ниже склоняясь над чертежами. - Вы все это подготовили сами?

- Да, я ведь вам обещал. Но это не все - взгляните сюда.

Матуска распростер еще одни рисунок поверх первого. На нем был тот же виадук, однако вместо ровной линии железнодорожного моста виднелся оставленный взрывом обрубок и свалка вагонов.

- Вы пользовались фотографией для составления чертежа? - журналист извлек из сумки лупу и теперь внимательно рассматривал изображение. - Детали переданы так точно, будто скопированы с фотоснимка.

- Отнюдь. Не имею обыкновения возить с собой фотоаппарат, но что и дает работа промышленника - это уникальную память. К тому же вряд ли я буду в силах когда-нибудь забыть этот вид. Я прожил не малую жизнь, Ганс, и никогда не сталкивался с аварией на железной дороге, хотя война не была ни к кому исключительно милосердна. Но вы взгляните на паровоз. Видите, как он лежит? Вот, от него видно несколько фрагментов. Ему не повезло больше всего - при падении он мог бы перевернуться, но воткнулся в землю как стрела, и вагоны буквально вколачивали его в землю. Вам известно, тело машиниста уже извлекли? Бедолага, конечно, не мог выжить при таком раскладе…

- А это?…

- Это? Видите ли, я подумал, что отклоняться от истины в таком деле будет непростительно и запечатлел картину такой, какой она сохранилась в моей памяти. Неизвестная мне дама попыталась выбраться из поврежденного вагона. Она успела высунуть руку в окно, когда испустила дух. Должно быть, она в тот момент не отдавала себе отчета, как близка была смерть. И я решил ее оставить, как память. О погибших. Это проблема?

- Нет-нет, в газетах печатают и не такое… - Гансу отчаянно хотелось курить. - Просто было несколько неожиданно… Увидеть подобное. Журналисты прибыли несколько позже. У вас очень натуралистичные рисунки, господин Матуска.

- Благодарю, господин Габе.

Матуска искренне заулыбался, тогда как Ганса немного мутило, но журналист предвкушал успех следующей статьи и не спешил упускать такую возможность - он сыпал вопросами, а собеседник был также расточителен в ответах. В конце концов из «Маргаритки» они оба вышли крайне довольные друг другом: один - с набросками статьи в кармане, второй - с чувством признания другими собственного гения.

Тем временем Эрнст Геннат поднимался по ступеням полицейского управления Будапешта. Массивная фигура быстро принесла ему широкую известность в рядах местной полиции, и теперь ни одному, даже лично незнакомому с Геннатом, полицейскому не пришло в голову остановить великана. Комиссар беспрепятственно прошел в служебные коридоры и, храня в пути угрюмое молчание, лишь кивком головы отвечал на редкие приветствия. Его цель лежала далеко за пределами оживленных залов и приемных кабинетов - почти на самой периферии управления, по соседству с архивом, уголовной комиссии из Берлина было выделено скромное помещение под опер-штаб. Там комиссар рассчитывал встретиться с командой, но застал только одного человека.

Детектив Эльфрида Марта Дингер сидела за столом, сплошь заваленном документами, когда в комнату вошел комиссар. Это была молодая женщина ранее служившая в женской уголовной полиции, а теперь вставшая под начало комиссара Генната. Несмотря на значительную разницу в возрасте и, казалось бы, несопоставимый опыт, Эрнст принял Эльфриду в комиссию одной из первых, приметив ум детектива. И такое событие могло бы повлечь несметное количество толков, если бы не железобетонная репутация холостяка. Кроме того, Эрнст давал Эльфриде поручения наравне со всеми, не предоставлял никаких поблажек и спрашивал не менее строго за оплошности - молодая женщина с уверенностью заняла свое место в команде.

- Добрый день, господин комиссар.

- Здравствуйте, фройляйн Дингер, - Геннат неторопливо прошелся по кабинету, рассматривая обстановку. - Не рассчитывал застать вас тут одну. Где ваши коллеги?

- Уже уехали, господин комиссар. Решили начать искать взрывчатку со старых армейских складов. В итоге сначала получили визы от местного начальства и, вдобавок, по сопровождающему, и разъехались. Полагаю, их не стоит ждать раньше, чем к вечеру.

- Интересное предположение. Война кончилась, и за ресурсами уже не так тщательно следят. Какой-нибудь заведующим складом мог не устоять от соблазна немного обогатиться. Что ж, будем надеяться. А вы, фройляйн?

- Мне выпала честь сверять списки, изучать досье....

- Что же, коллеги сочли вас неспособной верно подсчитать количество зарядов? - все еще не поднимая глаз на детектива, Эрнст усмехнулся.

- Я вытянула короткий жребий.

- Вы тянули первой? - скрывать улыбку стало почти невозможно, и комиссар отвернулся к стеллажам. - Как вы здесь устроились?

- Нет, конечно, я не тянула первой. Во второй раз я на это не попадусь. Хм. Устроились мы здесь не дурно. Венгерские коллеги очень внимательны к нам во всем, так что я порой забываю о своем статусе и исподволь ожидаю начала допроса, - Эльфрида приосанилась, и, воспользовавшись тем, что Геннат рассматривал стеллажи, скользнула взглядом по его массивной фигуре. В движениях мужчины чувствовалась скованность, некая напряженность, да и сама явка в управление не была обычна, и Эльфрида рискнула предположить. - Комиссар, что-то случилось? Полиция снова получила письмо от подрывника с угрозами?

После минутного молчания, Геннат наконец ответил:

- Получила, но не полиция. Как и предполагал детектив Швайнитцер, дело о взрыве под Торбадью было передано Королевской государственной полиции, некоему полковнику Имре Фаркашу. Последний направил в мой адрес любезное приглашение на раут, который состоится завтра в доме полковника. Начальники ожидают, что я появлюсь там.

Он говорил, обращаясь скорее к стеллажам перед собой, нежели к Эльфриде.

- Вам нужны бальные туфли? - спросила та нарочито серьезным тоном, хотя в глубине души ее смешила сама мысль об этом.

- Надеюсь, венгерские традиции проведения раутов ничем не отличаются от австрийских, и мне придется только провести вечер выслушивая болтовню, а не изобретая менее неприличные способы отказаться от танца.

- Вы уверены, господин комиссар? Начальство, наверное, ожидает, что вы поладите с полковником. Иначе как бы он не стал ставить нам палки в колеса.

- Боюсь, фройляйн Дингер, это вопрос уже решенный. Однако это вынуждает меня пройтись до ближайшего ателье и в неприличной спешке приобрести подходящий костюм. Что ж, осчастливлю какого-нибудь портного. Удачи вам, фройляйн Дингер.

Попрощавшись с детективом, Эрнст осведомился у местных служащих где находится ближайший портной и направился по названному адресу. Он покинул ветвистые служебные коридоры, вышел в приемный зал и проследовал к выходу мимо стойки дежурного. Если бы вдруг комиссару пришло в голову остановиться и прислушаться к разговору дежурного, то он мог бы совершенно случайно узнать нечто очень важное для дела о подрывнике. А именно неизвестный мужчина пылко объяснял дежурному:

- Говорю же вам, я читал газеты! Как раз в этот вечер я подвозил подозрительного человека в эту местность, он просто вышел в поле недалеко от Торбади. Мне удалось хорошенько его запомнить - место назначения поездки было очень необычным.

- Понимаю вас. Пожалуйста, запишите все, что вы сейчас сказали, на этом бланке.

Однако Эрнст не задерживаясь прошел мимо. Он вышел из приемного зала и взял курс на магазинчик портного. Внешне мужчина хранил спокойствие, и его лицо даже носило оттенок некоторого безразличия, однако на деле комиссару с большим трудом удавалось обуздать раздражительность. Эти приемы, рауты, светские вечера, по мнению Генната, являли собой бесполезную и пустую трату времени, а временя не было их союзником.

- Ах, Роберт, эти ступени такие высокие! Помнится мне, раньше они такими не были.

Роберт трясущейся рукой взял свою супругу под локоть и помог ей забраться в вагон, при этом чуть не уронив с носа очки. Когда же пара скрылась из виду, проводник с чувством выполненного долга затворил двери. Поезд Вена - Лондон плавно тронулся, набрал скорость и вскоре покинул шумный вокзал Будапешта.

- Вот наши места, дорогая, - Роберт усадил супругу, аккуратно снял с нее шляпку и приготовился безмолвно внимать обычному потоку жалоб.

- Хорошо, что мы взяли спальное купе. Ты ведь знаешь, Роберт, я так боюсь всего, что связано с поездами.

- Да, дорогая, да.

- Они так ужасно гремят и несутся сломя голову.

- Да, дорогая…

Между тем поезд ворвался в ночную тьму, уверенно преодолевая мили на пути к Лондону.

Меньше чем через час пожилая женщина задремала, как была, сидя, но в купе вошел проводник.

- Позволите ваши документы? Благодарю. Как проходит ваша поездка мистер и миссис… Смит.

Миссис Смит только проснулась и осоловело глядела на посетителя, потому ответную вежливость поторопился проявить ее супруг:

- Благодарю. Нам очень нравится в вашем поезде.

- Рад это слышать, - проводник улыбнулся и вернул документы. - Жаль, что мы проходим по этому участку ночью. Днем с виадука открывается потрясающий вид на местность. Венгрия очень красивая страна.

- Но не краше Лондона, - заметила вдруг миссис Смит.

- О, конечно-конечно. Приятной поездки.

Служащий завершил проверку и теперь ушел оставив супругов одних. Миссис Смит напряженно вглядывалась в непроницаемый мрак за окном, а мистер Смит, будучи несомненно человеком более уравновешенным, раскрыл перед собой газету.

- Душа моя, вы напрасно тревожитесь. Отдых гораздо более пойдет вам на пользу.

- Не могу, дорогой Роберт. Места себе не нахожу, извелась вся.

Внезапно поезд дрогнул, качнулся, и электрический свет беспокойно замигал. Мистер Смит, желая подшутить над супругой успел улыбнуться и сказать:

- Похоже, Мэри, поезд все-таки сошел с рельсов.

Как в следующее мгновение свет погас совсем. Что-то яростно грохнуло, завизжало так, что закладывало уши. Супругов разом подбросило в воздух, а затем, после нескольких кошмарных секунд в невесомости, оба с силой врезались в стену вагона.

Грохот столь оглушительной силы разнесся на многие мили вокруг: люди поднимали головы и вглядывались в горизонт, где яркой вспышкой полыхнуло в ночи зарево, и, в то время как одних сковал ужас воспоминаний о войне, другие действовали решительно.

- Господин Андьял! - юноша распахнул дверь и предстал перед начальником железнодорожной станции Торбадь. - Вы слышали взрыв? Что-то бахнуло в нескольких километрах отсюда, по направлению хода дороги. Я подумал может это…

- Поезд, - обомлел Йозеф Андьял. - Немедленно свяжись с полицией и направь их на место, а я проверю сам.

Йозеф прихватил старую керосиновую лампу, вывел со станции дрезину, и повел ее тем путем, которым недавно прошел поезд на Лондон, надеясь всей душой, что состав добрался до следующего пункта назначения благополучно. Однако, вопреки всем чаяниям, доносящиеся до слуха отдаленные человеческие крики и стоны, полные боли, положили конец пустым надеждам.

Там, где должен был проходить виадук, откуда открывался чарующий вид на долину, зияла ощетинившаяся обломками пасть. Вагоны, нырнувшие в пропасть вслед за паровозом, падали друг на друга, и теперь уже выглядели как сваленный в кучу металл. К прибытию Йозефа многие люди уже выбрались на свободу, и воздух полнился их плачем и стенаниями.

Андьял схватил лампу и бросился к месту крушения.

- Помогите, молю! Помогите!

Голоса сливались в общий хор. Лампа освещала лишь маленький пятачок земли, а чуть дальше вставала стеной сентябрьская тьма, от чего казалось, что крики о помощи обрушивались на Йозефа сразу со всех сторон. Мужчина подскочил к ближайшему обломку, и ему почудилось, будто кто-то зовет прямо оттуда. Йозеф ухватился за металл, подналег, но обломок, во много раз превосходящий по весу отчаянного спасителя, не поддался. А между тем голоса все звали, тянулись руки.

Йозеф отпрянул, сжал зубы - он ничем не мог помочь.

- Я еще вернусь! - крикнул он. - И приведу подмогу!

Ничего не оставалось, кроме как вскочить в дрезину и мчаться обратно на станцию. По прибытию, Йозеф Андьял незамедлительно сообщил о случившемся в будапештскую полицию и запросил помощь - это запустило цепочку событий, результатом которой стало приглашение, появившееся на столе комиссара Генната.

Эту ночь Эрнст проводил в своем кабинете и сообщение о вызове встретил с нетерпеливой тревогой. Комиссии следовало отправляться прямо сейчас, но даже так она успевала к месту трагедии не раньше утра.

Тем временем к виадуку прибыли жандармы, полиция, медики и пожарные - им предстояло спасти из-под обломков тех, кто еще дышал, и извлечь тела погибших, но с какой стороны сначала ухватиться?

- Слишком темно! - спасателям приходилось кричать громче, чтобы заглушить вопли раненых. - Нужен свет!

Эта сентябрьская ночь выдалась безлунной, а небо - облачным, и ничто не облегчало положения спасателей. После короткого совета, в близлежащий лес была отправлена группа - им предстояло нарубить так много дров, сколько они могли принести. Время болезненно тянулось, одни люди были почти беспомощны перед горем других. Когда же наконец к месту крушения были доставлены дрова, их облили бензином и подожгли. Пламя взвилось высоко к небу, и его свет невозмутимо пролился на ужасающую картину.

Спасательные работы велись без перерыва и завершились только к полудню, то есть спустя двенадцать часов после крушения поезда. Комиссар Геннат с комиссией прибыл немногим раньше - их встречала бригада венгерских полицейских, расследовавших дело с четырех утра.

- Господин комиссар, - приветствовал Эрнста мужчина в плаще. - Меня предупреждали о вашем возможном появлении, но я не ожидал, что вы доберетесь из Берлина так скоро. Йозеф Швайнитцер, криминалист, председатель уголовной комиссии от Будапешта. Мое руководство и я выражаем надежду, что комиссии двух стран будут во всем вспомоществовать друг другу или хотя бы не вредить.

- Взаимно, господин Швайнитцер, - Геннат немного склонил вперед свое крупное туловище и развел руками, всячески показывая доброе расположение новоприбывших. - Берлин готов передать вам все данные, какими располагает по делу подрывника и рассчитывает на ответную любезность. Теперь, если ваши парни уже закончили, позвольте моим осмотреть место крушения.

Детективы знали свою работу и не нуждались в указаниях, а Геннат, полностью уверенный в своих подчиненных, таковых указаний давать не собирался. Берлинская комиссия взялась за дело.

- Я хотел бы осмотреть место взрыва, если не возражаете.

Детектив Швайнитцер не возражал, и комиссар, в сопровождении нескольких криминалистов, тронулся вдоль железнодорожных путей к виадуку и дальше - к каменному обрыву. О том, чтобы спуститься вниз по крутому склону к деформированным вагонам, и речи не шло - такой путь представлялся для кабинетного следователя неодолимым, да и не смог бы поведать комиссару того, что и без него узнают детективы. Самые ценные ответы хранил мост.

Вот, что увидел комиссар Геннат. Излом железнодорожного моста был окрашен в узнаваемый желтый цвет - следы взрывчатки, а с внешней стороны рельсов еще оставались две батареи, поврежденный складной метр и искорёженный чемоданный замочек. Картина катастрофы была предельно ясна: поезд наехал на метр, прикрепленный к рельсу, из-за чего защелкнулся замок - контакт замкнул электрическую цепь и капсюль сработал как детонатор. Взрывчатка подорвалась. Простое устройство, которое мог собрать даже любитель, о чем свидетельствовали и выбранные материалы.

Напрашивалось несколько выводов, хотя один из них тревожил комиссара больше всего - если и в инциденте в Германии, и в нынешнем, замешан один и тот же человек, то он имеет постоянный доступ к взрывчатке. А ведь это не то, что можно купить на любом углу. Преступник имел ресурсы, и нельзя было сказать наверняка исчерпаемы ли они. Копать предстояло в этом направлении.

Эрнст подошел к краю моста и выглянул вниз, едва сдержав эмоции - от окровавленной груды металла, некогда бывшей вагонами, его отделяли порядка двадцати пяти метров. Вагоны обрушивались один на другой с огромной высоты, погребая пассажиров. Ломались, вдавливались, крошились, сминались. Удивительно, что в таких условиях кто-то мог выжить.

Внизу суетились спасатели - разгребали тяжелые завалы, резали металл, доктора оказывали первую помощь раненым и грузили их в машины, неподалеку вереницей лежали укрытые белой тканью бугорки - тела погибших. Геннат с отвращением отметил, что прибыли журналисты. Эти стервятники кружили вокруг, тревожили тех, кто мог говорить, и даже не стеснялись опрашивать пострадавших.

- Комиссар Геннат, - окликнул его один из следователей, осматривавший местность неподалеку. - Взгляните пожуйста.

Затянутая в перчатку рука протягивала Эрнсту листок бумаги. Некоторые другие следователи, включая детектива Швайнитцера, стали собираться вокруг. Геннат попытался натянуть резиновую перчатку на пухлую руку, но не преуспел и обратился к подчиненному:

- Прочти, что там сказано.

- Это послание, господин комиссар.

Группа затаила дыхание.

- Написано карандашом. Читаю. «Рабочие Европы! Баритесь за себя, как я барюсь за вас! Капиталисты бессовесно используют вас, забирая себе все и не оставляя вам ничего. Я требую рабочих мест для всех и справедливой оплаты, в противном случае капиталисты поплотятся за нанесенные народу социальные обиды». Невероятно сколько ошибок.

- Это усложняет дело, - заметил побледневший Швайнитцер и ответил на немой взгляд коллеги. - Теперь речь пойдет не о преступлении, а о террористическом акте на политической почве. Расследование такой категории дел отнесено к ведению Королевской государственной полиции, я обязан сообщить об этом начальству и передать дело. Вам, комиссар Геннат, остается только надеяться, что моим преемником будет человек честный.

Детективы вернулись к работе. Те из них, что трудились внизу под мостом и не осматривали поврежденный состав на предмет зацепок, опрашивали пострадавших, составляли списки выживших пассажиров и погибших. К одному такому детективу подошел журналист и стал записывать слова очевидца, однако полицейский заметил это и попросил служащего желтой прессы не отвлекать опрашиваемого. Журналисту пришлось отойти.

Этого парня звали Янош Кошта. Он работал в редакции «Пешти Хирлап» и прибыл на место происшествия вместе со своим другом и коллегой из Австрии Гансом Габе. Оба журналиста не отчаивались собрать самый вопиющий материал для экстренного выпуска и получить на том свою заслуженную славу, потому Янош продолжал переходить от человека к человеку с вопросами.

- Детектив, можете рассказать, что здесь случилось? Преступник уже пойман? Когда его поймают? Прошу прощения, вы потерпели крушение поезда, верно? Расскажите, что вам довелось пережить?

Однако следователи, жандармы и большинство пострадавших или отказывались говорить или попросту не могли. Янош удрученно смотрел на полупустой блокнот, когда за спиной раздался голос:

- Может быть я смогу вам помочь?

Янош обернулся. Перед ним стоял мужчина в плаще и, пусть не самой модной, но добротной шляпе. На незнакомце не было ни пятен крови, ни грязи, и журналист поинтересовался:

- А вы кто будете, господин?

- Меня зовут Зильвестр. Я ехал в этом поезде, когда он грохнул и обвалился с моста. Похоже вы ищете того, кто мог бы вам все обстоятельно рассказать. К счастью, я как раз тот человек.

Янош измерил взглядом расстояние до виадука, где то и дело мелькали полицейские. Двадцать пять метров. А после протянул руку.

- Рад знакомству с вами, Зильвестр. Я Янош Кошта из «Пешти Хирлап». Расскажите, как все было? В каком вагоне вы ехали?

- Конечно, только сфотографируйте меня сначала, - и мужчина отошел на несколько метров от журналиста, встал перед грудой вагонов и поправил плащ. - Так хорошо? Вы же опубликуете снимок в газете?

Корреспондент несколько растерялся от такого напора, но против фотографии ничего не имел. Он достал камеру и щелкнул затвором, навсегда запечатлев господина потерпевшего на фоне искорёженного состава.

- Я был в вагоне С3, когда все случилось. Просто ужас. Сначала очень сильно грохнуло, вагон дернулся из стороны в сторону и в следующую секунду все завертелось. Нас перевернуло, кто-то упал на меня сверху. Трудно было разобрать, что происходит - почти сразу отключился свет. Куда и как я сам полетел и сказать не смогу. Потом сильный удар, все замерло на мгновение, но новый удар пришелся сверху. Это сейчас я понимаю, что нас собой накрыл следующий вагон. Поднялся крик. Истошный, душераздирающий. Когда вагон перестал сотрясаться от ударов, первым начал выбираться неизвестный мне мужчина. Он вылез через разбитое окно.

Янош торопливо записывал сказанное, едва успевая задавать вопросы - речь этого мужчины лилась и без всяких подсказок со стороны журналиста.

- Благодарю вас, - произнес Янош, когда интервью подошло к концу. - Вы настоящая находка для любого корреспондента. Столько подробнейших деталей о происшествии.

- Рад услужить.

Попрощавшись, Янош проводил взглядом этого необычного пассажира - тот направился прямо к Гансу и завел знакомый разговор. Ганс также сфотографировал очевидца, после чего принялся записывать его слова чуть ли не под диктовку, а Янош все осматривал фигуру коренастого мужчины. Вагон с сидячими местами, о котором упомянул сей господин, был полостью уничтожен. Мало кому удалось выбраться оттуда живым, а господин Зильвестр не походил на человека, только что упавшего с высоты двадцати пяти метров - на нем был плащ без единой складки, отутюженная чистая шляпа.

- Господин детектив, - обратился Янош к полицейскому с блокнотом. - Обратите внимание на мужчину, что сейчас дает интервью. Он утверждает, что является пассажиром потерпевшего крушение поезда и выбрался из того вагона, от которого не осталось и вида, однако одет он так, будто только что вышел из дома. Что-то здесь неладно, господин детектив.

Проигнорировать такое детектив, конечно же, не смел. Позднее Янош узнал, что мужчину звали Зильвестр Матуска. Он показал детективу свой билет, был формально опрошен и откланялся, ссылаясь на острую нужду помолиться и вознести благодарности Богу за чудесное спасение в ближайшей церкви.

- Отбываете? - спросил Ганс. - Вам чертовски повезло, что уезжаете отсюда не на машине скорой помощи. Если хотите, я могу подвезти вас до города - я на машине, да и работа здесь уже сделана. Вы исчерпали все любопытство журналиста, господин Матуска, что отнюдь не легко.

- С охотой соглашусь, господин Габе, - и Матуска развел руками в стороны. - Как понимаете, я сам прибыл сюда на поезде и уж не смогу добраться до города на нем же.

- Земляки должны друг другу помогать, как иначе.

Ганс сделал это замечание не просто так, а потому, что Матуска, как и журналист, проживал в Вене. Им предстояла дальняя дорога, и попутчики само собой разговорились в пути.

- Чем вы занимаетесь, господин Матуска? - спрашивал журналист, прокручивая баранку.

- К сожалению, здесь нет ничего интересного и достойного внимания, - собеседник печально вздохнул, будто рассуждения о работе приносили ему одни лишь неудобства. - Я владелец нескольких предприятий в Австрии. Это не Бог весть что, но приносит некоторый доход, позволяющий моей жене и дочери ни в чем не нуждаться. Сам я полностью занят на предприятии и не имею ни малейшей свободной минуты. Вот и сейчас направлялся в деловую поездку, но только по воле всевышнего могу вернуться к семье живым и невредимым.

- Значит, вы женаты?

- И имею от этого брака чудесную дочурку. Габи еще очень мала, но, безусловно, будет настоящей красавицей, когда подрастет. Они с матерью… Уж простите, я в поездках бываю так часто, что уже и не считаю свой дом своим. Мы. Мы живем в Пятом районе, там фамильный дом, который достался мне в наследство от отца, и которым я очень горжусь.

К концу пути Ганс проникся глубокой симпатией к промышленнику, случайно ставшему его попутчиком. Остановив машину в Пятом районе на названной Матуской улице, Ганс наклонился ближе к лобовому стеклу, чтобы поглядеть на дом и, не сдержавшись, присвистнул. Его компаньон уже выбрался наружу и теперь говорил, придерживая дверь автомобиля.

- Заходите к нам на чай, господин Габе. Должен же я чем-то отблагодарить своего спасителя.

Хоть предложение и было очень соблазнительным, а уставший с дороги журналист терзался голодом, он все же счел невежливым согласиться.

- Тогда давайте встретимся с вами при других обстоятельствах. Допустим, завтра в кафе «Маргаритка» неподалеку. Я принесу что-то, что будет полезно для вашей будущей статьи и пойдет на пользу нам обоим.

Причин отказываться от этого Ганс не видел и охотно согласился.

Мы с Серёжкой обожали зависать на бульварных скамейках возле создаваемого ими защитного круга. Сергей щёлкал клавишам на своём ноутбуке, а я пыталась читать.

Я выиграла-таки городскую олимпиаду по биологии. Не потому что такая умная, а потому что мне больше других повезло с учителем. Жужанна быстренько учла все нюансы и детали и залатала плеши в моей подготовке. На федеральном этапе я тоже вошла в призовую группу и получила право выбора. Родители хотели, чтобы я пошла во второй мед, но я выбрала биофак. И ещё двое из группы со мной. С нами имел беседу декан факультета, вручил уведомление о зачислении и разрешил посещать кое-какие лекции и научные общества. Я выбрала генетику. Серёжка одобрил. По-моему, ему тоже было любопытно. Сам он поступать никуда не собирался, объявил нам всем, что для начала выяснит отношения с государством на предмет гражданского долга по защите родины.
Мои родители и Валерия Сергеевна хором убеждали его отложить это дело хотя бы до того времени, когда срок службы сократится до года. Но как обычно, только зря сотрясали воздух. Меня его планы почему-то не пугали, вот только расставаться так надолго очень не хотелось.

Именно поэтому я больше не отпускала его от себя. Мы теперь кочевали из дома в дом, и родители наши с этим смирились. Моим вообще было не до нас. Они ожидали осенью появления моего маленького братца и сильно носились с этой проблемой. Валерия Сергеевна наоборот, как и я, ждала разлуки и всё чаще просила насовсем перебраться к ним.

В тот день мы с Серёжкой снова надолго застряли на бульваре. Утром мы с грехом пополам пережили репетицию ЕГЭ, потом жуткий скандал между Наташкой и Артёмом. Требовалось прийти в себя. Артём бросил Наташку. Произошло это при весьма драматических обстоятельствах.

На репетицию собрали выпускников семи школ в районном детском доме творчества. Перемешали нас со страшной силой. Со мной в группе оказались только Наташка и Базиль – Васька Игошин. Наташка вела себя странно. Томно вздыхала, ложилась грудью на столик. И всё время двигала ногами - то закидывала их одна на одну, то расставляла, то скрещивала. Я даже забеспокоилась, пока не догадалась взглянуть на комиссию. С нами были учительница из спецшколы, которая всё время ходила между рядами, и инспектор из школьного департамента, пузатый дядька. Вот его-то Наташка и расстреливала глазами. Развлекалась.

Когда нас отпустили, и учительница потащила куда-то наши экзаменационные листы, дядька задержался и поманил к себе Наташку. Я решила её дождаться, но мне он повелительно указал на дверь. Пришлось торчать в коридоре целых 20 минут, пока не пришёл Артём. Когда он узнал, в чём задержка, пинком открыл дверь. Ну, и мы с ним увидели все прелести. Артём быстро закрыл дверь и пошёл прочь. Наташка выскочила через минуту, утираясь платком.

- Где он? – буквально проорала мне в лицо.
Я показала на выход. Она кинулась следом. Я тоже пошла за ней. Во дворе ко мне навстречу подался Сергей.
- Почему вы так долго? – спросил он. – Что случилось-то?
Я быстрым шёпотом рассказала. Сергей выругался и буквально потащил меня в ту сторону, куда рванула эта пара.
- Да пусть сами, - начала было я.
- Он её убьёт! – крикнул Серёжка, перепугав меня до смерти.
Мы догнали их в парке. Наташка буквально валялась в пыли, обнимая его за колени. А Артём пытался стряхнуть её с себя. При этом у Наташки уже вкровь были разбиты губы.
- Уйди, тварь! – цедил Артём. – Грязная потаскуха!
- Прости! – завывала Наташка. – Пожалуйста, прости!
Артём вырвался и ударил её ногой. Пинок пришёлся опять в лицо. Сергей сходу обхватил его сзади и потащил в сторону, Наташка поволоклась следом.
- Убери её, - процедил мне Сергей.

Кончилось тем, что мальчишки долго курили и разговаривали, а я приводила в божеский вид рыдающую Наташку. Потом Артём пожал ему руку и ушёл один, а мы отвели домой эту несчастную и присели на бульварную скамейку. Сергей пересказал мне свой разговор с Артёмом, которого волновали уже даже не измены, а перспектива обзавестись однажды какой-нибудь модной болезнью. Я сказала, что это понимаю, но зачем было бить, да ещё так.

- Я бы вообще убил, - хмуро сказал Сергей. – В нашем классе она обсосала каждого.
Я не поверила. Сергей хмыкнул и погладил меня по голове.
- Да не хотел тебе говорить, - пробормотал он. – Но парни ей групповуху устраивали. Помнишь, когда Тёмка сидел дома с гриппом?
- И ты не вмешался? – неприятно удивилась я.
Он коротко рассмеялся.
- Так она мне не позволила. Я еле сам от неё ноги унёс.
- По-моему, ей в дурку пора, - определила я.
- Уже скоро, - успокоил Сергей.

Мне было так тошно от этого происшествия и разговоров, что я попросилась на какой-нибудь хороший фильм. Серёжка вытащил мобильник и некоторое время изучал афишу, потом вдруг захохотал. Я вопросительно уставилась на него, и он принялся зачитывать:
- Трупорубы, Ночная резня, Кровавое такси…
Мне тоже стало смешно.
- Вот разве что «Вавилон», - сказал он. - Пошли посмотрим, за что хоть хвалят…

Мы уже поднялись, чтобы идти, когда перед нами возник этот человек – Харьков.
- Мы спешим, - вместо приветствия объявил ему Сергей.
- Я слышал, - сказал этот Харьков. – Присаживайтесь.
- Она ничего не знает, - хмуро сообщил Серёжка.
- Значит, пришло время сказать, - Харьков выглядел даже весёлым. - Ты подумал?
- Подумал. Нет.
Тогда Харьков обратился ко мне:
- Видишь ли, Полина, весь последний год Сергей работал на нашу фирму. Причём хорошо. Мы – серьёзная государственная организация. Наше руководство сделало ему предложение. Обучение в цивильном вузе за наш счёт. И никакой армии…
Я вскинулась и посмотрела на Серёжку.
- Их контора – не армия, - подтвердил Сергей. – Гораздо хуже. Нет.
- Последнее слово обычно остаётся за женщиной, - ухмыльнулся Харьков. – Я позвоню завтра. Не буду вас задерживать.
И он ушёл.

- Вот влип, - пробормотал Сергей.
- Они кто? – шёпотом спросила я. – ФСБ?
- Нет, - поморщился Сергей. – Они больше по внешним… имперским замашкам…
- Цивильный вуз это что?
- Что захочу. Любое гражданское заведение.
- Так это же здорово! – обрадовалась я.
- Ты не понимаешь! – разозлился Сергей. – Это будет означать, что я стану их человеком. На всю жизнь!
- Тебе какая разница для кого за компьютером сидеть? – я тоже рассердилась.
- Большая, - сказал он. – Нет. И не только в компьютере дело.
- А в чём ещё? – не сдавалась я.
- Да во всём, - с досадой буркнул он. – В хорошем испанском, например. Полька, вида миа, поверь, я принял правильное решение. Просто поверь. И ничего не говори маме.

И я поверила. Я привыкла ему верить. Знать бы тогда, как всё обернётся. Только вот не знали мы ничего, мы просто были счастливы друг с другом.

А потом началась вся эта армейская суета. Сергей решил отправиться с весенним призывом. В военкомате согласились дождаться, пока он получит аттестат. Наш выпускной был одновременно его проводами.

Кое-кто напился, кое-кто потерял девственность. Евген всю ночь нарывался на неприятности, громогласно рассуждая, как он будет действовать, когда наступит завтра, и я останусь одна. Серёжку его бравада только смешила, а вот Артём заводился. Он, кстати, пытался составить Серёжке компанию, но его забраковала медицинская комиссия. Артём чувствовал себя несвободным и ущербным и ещё и поэтому казался опасным.

Мы удрали от них, когда всем надоело танцевать и потянуло бродить по городу.
- Все улицы забиты ментами, - пробормотал Сергей. – Кого охраняют – непонятно. Нас от города или город от нас. Обязательно кто-то прискребётся…
Мы потихоньку отстали от своих и укрылись в маленьком парке между нашей школой и стадионом. Там было темно и совсем пусто. Мы пошли к летней эстраде, уцелевшей ещё с советских времён. Это было секретное место нашей школы. Многие поколения учеников прятались здесь, когда случалось сбегать с уроков, а учителя старательно делали вид, что не знают об этом.

Не только нас с Серёжкой потянуло сюда. На скамейках мы увидели несколько пар, а потому укрылись за эстрадой. Здесь с незапамятных времён лежало старое дерево, поваленное одной из бурь. За долгие годы оно превратилось в причудливую корягу, лишилось коры, и было отполировано многими поколениями седалищных мышц. Мы уселись на спину этому старику и просто обнялись. Мне было грустно.
- Я тебе оставлю свой ноутбук, - сказал Серёжка. – Будем общаться. Каждый день. Ты и не почувствуешь, что меня нет.
Я хмыкнула. Он тоже засмеялся.
- Вояки сказали, что определили меня к ракетам. Что им нужны грамотные хакеры. Это где-то на севере.
- Постарайся ничего там себе не отморозить, - буркнула я.
Он засмеялся.
- Э т о будет в сохранности, куэрида.

Мне тоже стало смешно. Серёжка повёл рукой по моему колену, сдвигая вверх платье, и за пять минут довёл меня до лихорадки, даже температура подскочила на несколько градусов. Я знала уже, где в следующий момент окажутся его руки, губы, но всё равно вздрагивала, как от неожиданности. Конечно, можно было пойти и домой и проделать это всё в комфортных условиях, но там бы мы были не одни. Чувствовалось бы присутствие любящих и любимых нами людей. Но нам в тот момент хотелось только друг друга. В результате мы оказались на уже влажной от росы траве, среди терпких запахов измятой зелени и земли. И было наплевать, если кто увидит. И все ощущения были острее от того, что нас могут увидеть. Когда я получила наконец-то свой торпедный аккорд до дна, когда, выгибаясь навстречу, запрокинула голову, с тоской поняла, что небо на востоке совсем светлое. Наше время кончилось. Я всё ещё цеплялась за него, но он уже был не со мной.

- Вставай, куэрида, - сказал Серёжка. – Я ещё должен попрощаться с мамой. Вставай, идём.

Следующие три часа пролетели так, будто их не было вовсе. Мы долго смотрели на уезжающий автобус, Валерия Сергеевна и я. Я прижимала к груди тяжёлый ноутбук. Прощаясь, Серёжка сказал, что оставил мне там какое-то послание и что пароль для входа – снова моё лицо. Он вскочил на подножку автобуса и оглянулся в последний раз. Таким я его и запомнила на всю жизнь – в движении на взлёте, с кривоватой усмешкой и грустными потемневшими глазами.

Целый год потом я была девочка, живущая в сети. Сделалась ревностной фанаткой военных новостей. Даже воображала себя такой дамочкой в форме иногда. Родители время от времени с трудом выгоняли меня пробежаться с девчонками по клубам и кинотеатрам… Короче говоря, я его не дождалась. Де ла вида, как сказал бы Серёжка…

Собственно, я тут не причём. Его погубили там, в этой армии. Ничего военного, обычная бытовуха. Были замешаны несколько сослуживцев и младший офицер. Говорили, что Серёжка даже сам был виноват. Нам с Валерией Сергеевной сказали, что там была какая-то мерзкая история с алкоголем. Применительно к Серёжке прозвучала она неправдоподобно. И ящик, который нам выдали, чтобы увезти и похоронить дома, был запаян наглухо, даже взглянуть на него в последний раз не пришлось. А на тех обломов, которые сотворили с ним это, я, да, взглянула. Быки. Не потому, что здоровые, а потому что обычный рогатый скот. Тупые жалкие уроды. Затоптали моё счастье, единственную мою любовь, всю мою жизнь.

Невероятно тучный, около 130 килограмм весу, короткостриженый, прослыл заядлым холостяком. За спиной его звали «Буддой следователей по уголовным делам», а также «Толстяком с Александерплац», где располагался его кабинет. Он с детства хорошо знал нищету и нечистых на руку людей, а теперь славился как один из лучших следователей Германии, если не Европы в целом, а также был правительственным советником при режиме. Вопреки всему, Эрнст Геннат являлся сторонником демократической позиции, и только это обстоятельство не позволяло ему добиться еще больших успехов. Добавьте к этому феноменальную проницательность и память, и вы поймете каким человеком был комиссар Геннат.

Получив новое дело, Эрнст Геннат незамедлительно собрал комиссию из трех лично им отобранных детективов, и отправился из Берлина на своем автомобиле-убийце. Разумеется, сам комиссар никогда не называл его так, а свое имя машина получила в народе из-за того, что была оборудована почти всем необходимым для расследования - от резиновых перчаток и штангенциркулей до полевой лаборатории. При желании, детективы могли превратить автомобиль в офис.

Прибыв к месту аварии, комиссар дал отмашку детективам, а сам, когда те отправились исследовать местность, выудил из автомобиля складной стул, и грузно уселся. Со своего места он внимательно следил за происходящим и изредка поджимал губы, обдумывая что-то. Людей становилось все меньше, и это давало следователям необходимый простор, однако работы все еще велись, доносились всхлипы раненых.

Комиссар вгляделся в подчиненного, склонившегося над обломками железной дороги, а затем проследил за детективом, шедшим вдоль путей, пока их коллега разговаривал с прибывшими на место жандармами. Когда группа вновь собралась вокруг него, господин Геннат спросил:

- Ну? Докладывайте.

Говорить начал детектив, осматривавший дорогу:

- Примитивное сооружение. От запала к взрывному устройству вели провода и, когда поезд оказался в нужном месте, произошел взрыв. Ни во взрывчатке, ни в самом устройстве, точнее в его останках, на первый взгляд ничего особенного.

- Есть жертвы? - уточнил Геннат.

- Нет,- заговорил другой детектив. - Есть тяжело раненные, много пострадавших, но никто не погиб.

Комиссар медленно кивнул и утер влажный лоб платком:

- Все это нам ничего не дает. Сцена пуста.

- Отнюдь, комиссар, - вступил третий детектив, которого Эрнст видел удаляющимся вдоль путей. - У меня кое-что есть. Преступник несомненно был здесь и довольно долго - об этом свидетельствует большое количество окурков, оставленных неподалеку от места взрыва. И, кроме того, я нашел вот это рядом.

Детектив протянул бумажку, в которую Геннат, нахмурившись, вчитался:

- «А.Рупперт, Берлин SW, Фридрихштрассе, 9». Обертка. Отлично, Эрвин, у нас есть адрес. Завершайте здесь работу и едем.

Детективы вооружились всем необходимым и принялись за работу - картину преступления необходимо было тщательно запротоколировать, прежде чем отправляться дальше.

Столица уже проснулась, когда на ее мощеные улочки въехал автомобиль Генната. Сам комиссар, будучи «кабинетным следователем» и в виду большого веса, с трудом переносил долгие поездки, однако необходимость требовала его личного участия - незадолго до отъезда комиссии сообщили, что в деле появились жертвы. Машины скорой помощи увезли с места происшествия сто девять тяжело раненных пассажиров, но несколько человек, к сожалению, скончались в пути. Эрнст был убежден - оставшись на свободе, преступник непременно повторит нападение.

По указанному на обертке адресу находился магазин инструментов для электромонтеров, слесарей и жестянщиков - уверенность бригады, но не Генната, крепла. Одного взгляда на магазин комиссару хватило, чтобы понять - это было не просто место торговли. Широкие уличные витрины с выставочными образцами да и местоположение магазина сообщали прохожему, что всякий добрый хозяин покупает свой инструмент тут. А это значило, что продавцы могли не вспомнить злоумышленника за ежедневной чехардой лиц.

Через несколько мгновений Эрвин открыл дверь комиссару и повел группу внутрь здания. Зал был небольшим, а покупателя встречал широкий деревянный прилавок, за которым вели ленивую беседу два продавца. К ним и направился Эрвин.

- Добрый день. Полиция Берлина. Пожалуйста, ответьте на несколько вопросов.

Один продавец с сомнением покосился на тучную фигуру Генната, но вслух произнес:

- Разумеется. Чем мы можем помочь достопочтенным стражам порядка?

- Возможно на днях или раньше у вас был странный покупатель. Он приобрел необычный набор, - и Эрвин озвучил компоненты, составляющие взрывное устройство, не выдавая при этом его назначения. - Припоминаете такого? Как он выглядел?

Продавцы переглянулись, а затем, к удивлению комиссара, тот, что постарше, произнес:

- Да, был такой. Как уж он выглядел? Пожалуй, никак. Самый обычный парень, как и другие, кто покупает у нас трубы. Разве только, зуб даю, что он не ремесленник - уж больно хороша была на нем одежда.

- Верно, - присоединил второй. - Говорил он еще странно так, помнишь? Вроде на немецком, но с таким акцентом. Пока Арне ходил за инструментом на склад мы поболтали немного. Я обратил внимание на акцент и поинтересовался уж не с Австрии ли приехал господин. Но он ответил, что родина его далеко от этих мест, а сам живет близ Берлина.

- Вы не спросили, где именно? - навострил уши Эрвин, на что продавец пожал плечами:

- Спросил про родину, да толку то? Думается, он мне соврал. Сказал, что был ирландским офицером. Вот уж не поверю. Что ему делать в Берлине? Но с таким странным акцентом он не мог быть уроженцем Германии, это точно.

- Понятно. Может быть он упоминал еще что-то? Где живет или для чего ему инструменты? Спрашивал о чем?

- Я бы и сам спросил, да вот только Арне уже вернулся, и господина пришлось рассчитать. А что такое, натворил он чего?

Вместо ответа Эрвин сдержанно поблагодарил продавцов, и группа в полном молчании вышла из магазина. Уже на улице детектив закурил и, прислонясь спиной к машине, спросил:

- Что теперь, шеф?

Эрнст отвечал хриплым басом - тяжесть дня уже сказывалась на нем:

- Едем в кабинет.

По пути на Александерплац детективы пытались шутить, но разговор всякий раз затухал под грузом мрачных мыслей, и на место прибыли уже в полном молчании. Геннат поднялся в свой кабинет.

Пожалуй, любой, кто оказался бы в гостях у комиссара, не удержался бы от искушения вертеть головой по сторонам, оглядывая святая святых следователя - неспроста герр Геннат прослыл большим оригиналом. Роскошно обставленный кабинет, вместе с тем, вселял в посетителей смешанный с трепетом ужас. Массивный письменной стол и темно-зеленый плюшевый диван соседствовали здесь с чучелом в виде женской головы, которую когда-то вытащили из реки - ее следователи использовали в качестве сигаретного диспансера. В углу рядом с диваном пылился топор - некогда орудие убийства, а стены кабинета украшали фотографии убийц и их жертв. Иными словами, Эрнст Геннат был ярым поклонником своего дела.

Эрнст осторожно прикрыл за собой дверь и прошел к столу. Грузно сел, взял предложенную женской головой сигарету и закурил, устремив неподвижный взгляд в стену. Он размышлял о преступнике, о котором было известно только что мужчина курил, говорил с акцентом и носил добротную одежду. Ничто из этого не давало четкого следа, но когда было просто? Кроме того, круг поисков обещал быть широким, а угроза повторной катастрофы - реальной, потому Эрнст, хорошенько все обдумав, пришел к заключению о необходимости создания специальной комиссии.

Комиссар выудил из недр стола чистый листок, где написал двадцать пять фамилий - то были имена следователей, лучших криминалистов, гений которых Геннат признал. Докончив список, он, не вставая из-за стола, хриплым голосом позвал секретаря и передал ей документ:

- Разошлите им всем приглашения, будьте так любезны.

В скором времени комиссия заработала в полную силу. Полиция едва ли не дежурила у магазинов, все продавцы в округе знали кого примечать, а каждый приезжий или иностранец тщательно проверялся, но и по истечению месяца не было результатов. Угроза нависала над людьми.

Несколько месяцев спустя , войдя в свой кабинет однажды утром, Геннат, помимо привычных рапортов и ежедневной газеты, обнаружил письмо. Он с педантичностью, граничащей с медлительностью, изучил лицевую часть конверта и почерк отправителя, где значилось: «Комиссару Геннату, Германия, Берлин, Александерплац. От герра Штайнера, Австрия, Вена.»

Эрнст не сдержал разочарованного вздоха. Накануне полиция Милана, Амстердама, Брюсселя и Будапешта получили письма от таинственного подрывника. Злоумышленник слал привет и без опаски сообщал о новом готовящемся крушении. Эта уверенность в безнаказанности, если не сказать неприкасаемости, разжигала в стражах закона ненависть, смешанную со страхом. Вызов брошен - поймать преступника было делом чести.

Однако вместо вырезанных из газеты букв комиссар обнаружил рукописный текст. Эрнст осторожно вскрыл конверт и развернул вложенное в него послание.

«Достопочтенному герру комиссару Геннату.

Я не стану занимать вашего времени, комиссар Геннат, и, минуя все почести, коих вы несомненной в вышей мере заслуживаете, перейду сразу к делу. Услышав о катастрофе на железной дороге в Германии, я счел себя обязанным сообщить вам те скромные сведения, которыми располагаю, в надежде, что они будут вам полезны.

Мое имя Симон Штайнер. Я, являясь комиссаром уголовной полиции Австрии, был назначен расследовать дело о диверсии на железной дороге близ Вены. В январе этого года произошел инцидент в результате которого с рельсов сошел паровоз и почтовый вагон. Криминалистами было установлено, что злоумышленник соорудил непарную стрелку на путях при помощи стальных траверсов и нескольких деталей.

Я допускаю, что злоумышленник, орудовавший под Веной, ныне перебрался в Германию, и с результатами его работы и нашей халатности пришлось теперь столкнуться вашему народу. Посему высылаю вам то немногое, что нам удалось узнать в ходе расследования.

В магазине, где злоумышленник приобрел траверсы, сообщили, что это был мужчина примерно сорока лет, темноволосый, среднего роста.

Не могу исключать, что расследование пополнилось новыми фактами, однако это все, чем я располагаю и могу с вами поделиться. Если же вас заинтересовало дело о диверсии близ Вены, то с прискорбием сообщаю, что более ничем не могу помочь - проявив непозволительную халатность при расследовании инцидента, предшествовавшему январскому, я подал прошение об отставке.

Тем не менее, я питаю уверенность, что мои бывшие коллеги из полицейского управления охотно ответят на любой ваш запрос, если таковой последует.

Желающий напоследок насолить преступнику, герр Симон Штайнер. 30 августа 1931 года. Австрия, Вена.»

- Под это описание не подхожу разве что я, - с горечью заметил комиссар.

Эрнст тяжело вздохнул и отложил в сторону письмо, а сразу после раскрыл свежую газету. На передовице значилось «Расходы на розыскную комиссию превысили убытки от аварии на железной дороге».