Некуда бежать. Глава 8. Начало⁠⁠

• Некуда бежать. Глава 5. Начало

• Некуда бежать. Глава 5. Окончание

• Некуда бежать. Глава 6. Начало

• Некуда бежать. Глава 6. Окончание

• Некуда бежать. Глава 7. Начало

• Некуда бежать. Глава 7. Окончание

Электроподстанция Новокаменки находится на задворках здания почты. Старая, мачтового типа, установленная здесь еще в те времена, когда не канул в лету Союз, а двести пятьдесят миллионов его жителей уверенным шагом шли в светлое коммунистическое будущее. Но коммунизм не состоялся, страна отбросила лишние республики, превратившись в Российскую Федерацию, а подстанция так и осталась на своем месте. Уродливое жестяное нечто, трех метров в высоту, выкрашенное песчано-оранжевой краской. От ближайших столбов к подстанции сходятся силовые кабеля, напоминая собой аккуратную паутину. Рядом же ютится неказистое кирпичное строение три на три метра, со старыми деревянными окнами и облезлой дверью. Свет внутри не горит, и Куприянов ухмыляется, думая о том, что электрики даже не позаботились запастись свечами на такой случай. Хотя, это объяснялось и другими причинами: либо они понадеялись на фонарики, двадцать первый век как-никак, либо внутри никого нет, а бригада устраняет неисправность где-нибудь на линии.

Виктор останавливается и глубоко затягивается очередной сигаретой. Слабый огонек едва освещает его лицо и тут же почти гаснет, покрываясь сгоревшим пеплом. Сергей Сергеевич встает рядом, машет ладонью перед собой, разгоняя густой едкий дым.

– Все-таки ты до рака хочешь докуриться, – говорит он.

– Ну не своей же смертью помирать, – ухмыляется Виктор.

– Кажется, там нет никого, – переводит Куприянов тему, указывая на кирпичный домик.

– Сейчас и проверим.

Виктор кидает окурок под ноги и втаптывает в землю ботинком. Подходит к двери, берется за железную ручку, несколько раз дергает. Дверь не поддается.

– Заперто, – констатирует он.

Куприянов подходит ближе, прищуривается, вглядываясь в темноту.

– Замка нет, – говорит Сергей Сергеевич.

Виктор приглядывается. Дверь запирается снаружи на обычный навесной замок, петли под который сейчас пустуют. Вывод здесь напрашивается только один — электрики заперлись изнутри и, судя по всему, сладко спят.

– Опять нажрались, черти, – выдыхает Куприянов. – Поувольняю нахрен.

– А работать-то кто будет? – спрашивает Виктор.

– Можно подумать эти работают. А ну, открывайте, мать вашу за ногу!

Сергей Сергеевич оттесняет Виктора и барабанит в дверь кулаком.

– Бесполезно, Сергеич, – осаживает его друг. – Мы пойдем другим путем. Подожди здесь, я сейчас.

Виктор обходит строение и останавливается напротив окна. Заглядывает внутрь, но не видит ничего, кроме своего отражения, которое плавает и преломляется в неровном стекле.

– Сергеич! – кричит он.

– А? – доносится из-за угла.

– Окно открыто.

Куприянов отступает от двери, идет за угол к Виктору. Тот стоит у окна, положив руку на давно не крашенную деревянную раму.

– Проверишь, как там эти работнички? – спрашивает Сергей Сергеевич.

– А то, – отвечает Виктор.

Он толкает раму, та легко поддается и распахивается настежь. Когда она ударяется в стену, стекло мелодично звенит, разрывая ночную тишину. Виктор взбирается на подоконник и прыгает в темноту. Куприянов видит заплясавший огонек зажигалки.

– Здесь, красавцы, – говорит Виктор.

Слабое пламя едва разгоняет тьму, но он все же замечает два силуэта, которые со всеми удобствами устроились на старом диване. Сегодня должны дежурить Володька Спиридонов и его помощник, совсем еще пацан Сашка Захарченко. Про молодого Виктор не в курсе, а вот Спиридонова знает лично. Мужик далеко за пятьдесят, золотые руки. И хоть эти руки частенько дрожат после обильных возлияний, электрика круче Володьки на всю округу не найти. Зарплата в ЖКХ копеечная, но Спиридонов не бедствует, благо жители Новокаменки наперебой предлагают ему подработку по специальности. От элементарной — заменить пару розеток и выключателей, до глобальной — провести проводку в только что построенном доме. Володька всегда и все делает на совесть, но частенько срывает сроки, падая на дно бутылки. Местные относятся к этому со снисходительным пониманием, ведь все знают, что негоже ругаться с хорошими врачами, автомеханиками и электриками.

– Вова, подъем! – командует Виктор, направляясь к дивану. – Что с подстанцией?

Он выставляет руку с зажигалкой вперед и тут же замирает как вкопанный. В свое время война научила его ничему не удивляться. Виктор убивал сам, а уж трупов навидался — на три жизни хватит. Причем чеченские боевики с нашими солдатами особо не церемонились: простреливали колени, отрезали пальцы, резали горло от уха до уха, обезглавливали. Быстро умереть от пули на той войне было высшим благом. Однако же здесь и сейчас открывшаяся Виктору картина выходит за все рамки виденного им ранее.

Спиридонов полулежит на диване, голова его покоится на мягком подлокотнике, который весь пропитан кровью. Гортань электрика разорвана в клочья, лицо изуродовано до неузнаваемости. Старую рубашку кто-то располосовал в лоскуты, которые теперь свисают вниз вперемешку с полосками кожи. У молодого Захарченко, сидящего рядом, повреждения схожи. Не достает у паренька и одной руки, которую Виктор обнаруживает тут же, на полу. Убийца отнял конечность по самое плечо и, судя по характеру раны, орудовал он чем-то тупым. Чем-то таким, что не режет плоть, но рвет ее. Виктор водит зажигалкой из стороны в сторону. Кровь везде. На диване, на полу, на стенах. Даже на потолке виднеются темные, засохшие пятна.

– Сергеич, у нас проблемы! – кричит Виктор в сторону открытого окна.

– Ну что там? – откликается Куприянов. – В хлам?

– Не то слово, Сергеич.

Виктор пятится к окну, не отрывая взгляда от двух изуродованных тел, которые теперь медленно растворяются в темноте. Упершись поясницей в подоконник, Виктор гасит зажигалку и выбирается на улицу, где его ждет Куприянов.

– Разбудил? – спрашивает Сергей Сергеевич.

Виктор дрожащей рукой достает из кармана пачку, долго ковыряется, пытаясь выудить оттуда сигарету. Наконец закуривает, несколько раз глубоко затягивается и только тогда поднимает взгляд на старого друга.

– Они мертвы, – говорит он. – И тот, кто их убил — больной на всю голову ублюдок. Он их просто изуродовал.

Куприянов с минуту молчит, переваривая услышанное.

– Видать это что-то из ряда вон, раз даже ты так на это среагировал.

Виктор кивает, в три затяжки докуривает сигарету. Он стоит спиной к открытому окну и чувствует себя очень неуютно. Как будто там в темноте до сих пор прячется псих, который увечит людей тупой ножовкой. Но умом Виктор понимает, что убийца вряд ли здесь задержался. В каморке электриков просто-напросто негде спрятаться, и будь там кто-то еще, он не укрылся бы даже в такой темноте. Сергей Сергеевич смотрит на друга, размышляя о том, что утро становится все не спокойнее.

– Послушай, – Куприянов кладет Виктору руку на плечо, – про это никто не должен узнать. Пока что, по крайней мере. И так ни хрена не понятно, что происходит, а паника среди народа нам сейчас точно ни к чему.

– Согласен, – отвечает Виктор. – Но участкового нужно поставить под ружье. Пусть порядок охраняет, дармоед.

– А вот к нему мы сейчас и зайдем, – щурится Сергей Сергеевич.

Виктор кивает и достает еще одну сигарету.

*****

Николай просыпается от прикосновения. Кто-то легко и нежно гладит его по давно не бритой щеке. Еще не открывая глаз, он улавливает знакомый аромат. Сквозь вонь застоявшегося перегара едва пробивается тонкий запах духов. Тех самых, что он когда-то дарил жене. Это был дешевый парфюм, без изысков, но Вере он нравился. Она не была привередлива. Да оно и понятно, ведь она отдала свои лучшие годы Николаю — человеку без перспектив. И несмотря на развод, несмотря на свою нелепую ревность, Коля любил ее. И продолжает любить даже после того дня, когда он ее потерял.

Они развелись быстро и без лишнего шума. Три месяца до суда Вера жила в городе у родителей, забрав с собой только самые необходимые вещи: документы, кое-какую одежду да несколько любимых книг. А когда брак расторгли на законных основаниях, Николай сам вызвался помочь ей перебраться в город окончательно. Транспорта у него не было, пришлось просить знакомых. За все эти годы нажили они не много, так что все имущество Веры поместилось в легковой автомобиль без каких-либо проблем. Они попрощались, стоя у машины. Николай был трезв вот уже целую неделю, но сегодняшним вечером он твердо намеревался исправить это досадное недоразумение. Он посмотрел на бывшую, уже, жену. Она практически не изменилась с того дня, когда Николай впервые ее увидел. Все так же цвела и сияла, разве что вместо улыбки на лице читалась лишь легкая грусть. Он протянул ей руку, но она не ответила на рукопожатие. Вместо этого быстро обняла и поцеловала в щеку.

– Будь счастлив, Коль, – прошептала она. – И бросай пить, у тебя еще вся жизнь впереди. Звони в любое время, номер ты знаешь.

Николай хотел обнять ее в ответ, но Вера уже отстранилась и шагнула к машине. Он молчал, не в силах выдавить из себя ни слова. В тот момент ему думалось, что больше они не встретятся, да и звонить Николай не собирался. Он просто выбросит, а лучше сожжет маленький клочок бумаги с ее номером, благо на память он заветные цифры не помнил.

Хлопнула дверь, водитель тронул машину с места. Николая окутало облачко выхлопных газов, сквозь которое он все еще мог услышать запах духов Веры. Расстояние между бывшими супругами стремительно увеличивалось, но его не покидало ощущение, что она совсем рядом. Николай чувствовал ее нежные руки на своих плечах. Чувствовал, как оттягивает нагрудный карман паспорт со свежим штампом о разводе. И чувствовал запах духов, который, почему-то, становился все сильнее и сильнее.

А чья-то невидимая рука все так же продолжает гладить его по щеке. Николай открывает глаза. Свет луны едва справляется с окружающей тьмой, но он все же видит такое, отчего во второй раз в жизни хочет бросить пить. Сейчас стареющий сторож лишь твердит себе, что все это не более чем сон. Сон приятный, но, в то же время, и пугающий.

Вера убирает руку, чуть поворачивается. Лунный свет мягко ложится на ее правую щеку, чуть блестит выразительный зеленый глаз. Вторая половина лица остается в тени. Николай смотрит на бывшую жену, его рука шарит по дивану в поисках бутылки. Он бы начал молиться, но не знает ни единой молитвы. Наконец, ладонь нащупывает прохладное стеклянное горлышко, но бутылка оказывается пуста. Во сне, скорее всего, она была бы полной.

– Вера... – только и говорит Николай.

– Здравствуй, Коля, – Вера не шевелится, все так же наблюдая за ним одним, кажется, глазом.

Вновь воцаряется тишина, воздух становится плотным, как кисель. Вера протягивает руку, забирает у Николая пустую бутылку и ставит на стол.

– Ты так и не бросил, Коля, – говорит она, стоя спиной к сторожу. – Я всегда говорила, что это тебя погубит.

Николай встает. Ноги ватные и непослушные, колени дрожат. Он делает два неуверенных шага, останавливается позади Веры. Запах духов усиливается, заполняя теперь все помещение.

– Вера, прости меня, – говорит он.

Она оборачивается и встречается с ним взглядом. Кожа ее бледна, но красота никуда не делась. Она все так же молода, как и в их последний день.

– Бог простит, – вздыхает Вера. – Скажи мне, как Ваня?

– Ванька-то? – улыбается сторож сквозь слезы. – Жив-здоров, сорванец. Дома спит, наверное. Пойдем со мной, Вера, познакомишься с сыном. Он ведь тебя совсем не помнит. Пойдем! И у нас все будет как раньше! Нет, лучше, чем раньше! Я пить брошу, заживем как люди!

Сторожа трясет, щетина намокает от слез, а голова гудит от выпитого. Николай понимает, что уже потерял границу яви со сном, но пока Вера рядом, ему все равно. На этот раз он не может ее потерять.

– Он уже большой мальчик, – лицо Веры становится задумчивым и нежным. – Ему сейчас не нужна мать. А вот отец мог бы помочь ему пережить эту ночь. Помоги ему, Коля. Это большее, о чем я могу просить.

За окном что-то хрустит, разорвав хрупкую тишину. Николай бросает взгляд поверх плеча Веры, туда, где находится окно. За стеклом мелькают какие-то тени.

– Они не тронут тебя, – говорит Вера. – Пока что, по крайней мере. Ведь ты кормил их.

Это становится последней каплей. Сторож рыдает в голос, падает на колени, обнимает ноги бывшей жены и утыкается лицом в ее бедра.

– Прости, прости, прости, прости... – только и повторяет он.

Вера гладит его по седым, поредевшим волосам.

– Человеку свойственно совершать ошибки, Коля, – говорит она. – Но не каждый может их исправить. Постарайся исправить свои.

Николай теряет опору и падает, приложившись лбом к грязному линолеуму. Он переворачивается на спину, давясь слезами и силясь что-нибудь разглядеть в темноте. Обычная обстановка его рабочей комнаты — стол, диван и холодильник. И он — стареющий сторож на холодном полу. Веры нигде нет. Она ушла, растворилась будто сон, оставив о себе лишь напоминание. В затхлом воздухе помещения все так же витает сладковатый аромат ее духов.