Мой брат потерял голову. Я выяснил, почему⁠⁠

Не я нашел Мэтти. Элизабет, его жена, вернулась с ночной смены в больнице, мечтая поскорее снять медицинскую форму и устроиться поудобнее, чтобы хорошенько выспаться, но… она вошла в спальню и обнаружила Мэтти сидящим в кресле с оторванной головой на коленях.

Я бы предпочел не слышать никаких подробностей о теле брата, но когда Элизабет позвонила в истерике, она не смогла удержаться и рассказала все. Его руки и ноги покрывали темные синяки. Кровь была повсюду, она пропитала его белую футболку и полосатые пижамные штаны, растеклась вокруг плетеного садового кресла, на котором он сидел. Кожа на шее в месте разрыва была ободрана, как резина лопнувшего воздушного шарика. Мышцы растянулись и лопнули, а позвоночник торчал наружу, как белый червяк.

Хотя в последние несколько лет мы почти не общались, я был единственным близким родственником для Мэтти. Я сел на следующий же рейс в Бостон и и встретился с Элизабет в доме ее родителей. Стоило мне войти в дверь, как она зарыдала. А может, рыдала весь день. Или может, мы с братом оказались слишком похожи, и она не смогла справиться с эмоциями. 

Через несколько часов она успокоилась настолько, что смогла произнести несколько слов. Я спросил ее, попадал ли Мэтти в какие-нибудь неприятности. В подростковом возрасте он вел себя безрассудно и продавал наркотики в школе. Никаких серьезных дел, но он нажил себе несколько врагов – парней, которые однажды ночью сильно напугали его и заставили вообще выйти из игры.

– Ничего подобного, – сказала она. – Он абсолютно чист. Получил хорошую работу – расчищает старые дома. Знаешь, когда кто-то умирает и дом готовят к продаже?.. Вот Мэтти выносит весь хлам, сортирует его. Отбирает антиквариат, помогает его выгодно продать и получает комиссионные.

–  Он ничего не присваивал? Мог кто-то почувствовать себя обманутым?

Она отрицательно помотала головой.

– Если ему что-то нравится, он это покупает. Но цена всегда справедливая... Все его любили. Все.

Копы, конечно, провели расследование, но не нашли никаких зацепок. Никаких свидетельств взлома. Никто не точил на моего брата зуб. Мэтти словно сам себе открутил голову и положил ее на колени. Один из детективов упомянул, что более половины убийств остаются нераскрытыми. Казалось, это будет одно из них.

Проходили недели, а я все не отходил от Элизабет, пытаясь помочь ей наладить жизнь.

Даже после того, как полиция закончила прочесывать дом, она отказалась возвращаться. Мы наняли несколько человек, чтобы убрать кровь, но они сказали, что не всемогущи. Пятно навсегда въелось в паркетный пол в спальне. Навсегда.

В конце концов, мне пришло в голову съездить туда и забрать кое-что из вещей Элизабет. Она собирались выставить дом на продажу – все еще была в расстроенных чувствах и планировала вернуться к родителям, возможно, навсегда.

Я взял напрокат грузовик и кое-какие инструменты и сказал ей, что приступлю к работе.

До этого момента я жил в дешевом отеле типа AirB&B неподалеку, но, поскольку дом Мэтти снова открыт, решил, что смогу провести там несколько ночей, пока буду собирать вещи. Когда я упомянул об этой идее, Элизабет странно на меня посмотрела.

– Не нужно тебе там оставаться.

– Почему?

Она так и не смогла придумать ответ.

***

Войдя в дом брата я, конечно, первым делом отправился в спальню. Наверное, мне просто нужно было это увидеть. Уборщики вылизали весь дом, но в центре комнаты все равно темнело отвратительное пятно. Круглое, около метра в диаметре, серое в середине и почти черное на краях. Перед продажей дома Элизабет пришлось бы заменить доски или, возможно, постелить ковровое покрытие. Хоть что-то.

Несколько секунд я просто стоял, глядя на черный круг, представляя, что мой брат навсегда остался внутри него.

А потом нашел в себе силы оторвать глаза и впервые по-настоящему оценил обстановку. Элизабет не шутила насчет антиквариата. По всей квартире были развешаны старые птичьи клетки и картины с изображением кораблей в море, фарфоровые сервизы и деревянные фигурки индейцев. Мой брат всегда умел распознать стоящие вещи.

Но больше всего мне запомнилась резная сова, которая стояла прямо в углу их старой спальни. Больше, чем в натуральную величину, высотой, она доходила мне до плеча, вырезанная из цельного ствола вяза. Монолитная статуя не имела ни единого шва, выбивался только глаз из янтаря, вставленный в глазницу. Вторая глазница была пуста, и создавалось странное впечатление, что сова подмигивает мне.

Дерево покрывали лаком, наверное, с десяток раз, отчего оно приобрело неровный пластмассовый блеск. На одном из крыльев и горле появились глубокие трещины, а основание обесцветилось от воздействия воды. Сова совершенно не выглядела живой. И все же, каким-то образом казалась живой.

Весь день, пока я упаковывал коробки с одеждой и обувью Элизабет, меня не оставляло ощущение постороннего взгляда. Будто за мной следили. Обычно я не из пугливых, но, думаю, после всего, что случилось с Мэтти, был на взводе. В конце концов, я набросил старое полотенце на голову статуи, прикрыв глаз. Немного детское решение, но мне стало легче.

Через несколько часов и целую кучу коробок начало темнеть. Моим первым побуждением было переночевать в гостиной, подальше от пятна. И, честно говоря, подальше от совы. Я выключил свет и растянулся на диване, старом и бугристом диване. Устроиться поудобнее оказалось совершенно невозможно. Матрас Мэтти, не тронутый смертью, одиноко лежал в соседней комнате.

Я ворочался с боку на бок еще час, ощущая, как болит натруженная за целый день спина. А потом схватил одеяло и направился в старую комнату Мэтти, осторожно обходя черный круг.

Я бросил одеяло на кровать и невольно посмотрел на статуэтку совы. Полотенце лежало на полу. Не знаю, когда оно успело соскользнуть…

Глаз совы поймал лунный свет, наблюдая за мной. Каким бы глупым это ни казалось, я встал и наклонился за полотенцем. А поднимаясь услышал отчетливый звук, похожий на шуршание крысиных лапок внутри совы.

От неожиданности я отскочил к кровати, держа полотенце в руках, как щит. Мгновение не отрывал глаз от статуи, ожидая, что она вот-вот пошевелится, ожидая других звуков... Ничего. Однако все это время, пока я наблюдал за совой, янтарный глаз наблюдал за мной.

Я медленно вернулся к статуе и накинула на нее полотенце. Затем попятился через комнату к кровати, автоматически, обходя черный круг на полу. И, наконец, рухнул на матрас, свернулся калачиком под одеялом и заснул.

Я проснулся от треска.

Сначала ничего не происходило. Потом, в залитой лунным светом комнате, статуя совы начала двигаться. Сначала поднялось левое крыло. Затем правое. Дерево выдвинулось примерно на десять сантиметров обнажив что-то черное и похожее на скелет. Это было до смешного похоже на трансформеров, с которыми я и Мэтти играли в детстве: невидимые роботы проталкивались сквозь пластиковые панели автомобиля, обнажая свои блестящие кости.

Я лежал, остолбенев, и вот два тонких черных отростка выдвинули скрытые панели у основания совы. Черные ножки – по крайней мере, они казались ножками – были не намного шире карниза для штор. Но опускались до самого пола.

Статуя пошла в мою сторону. Дерево покачивалось на чем-то невидимом внутри, на каком-то очень тонком существе, одетом в деревянную броню в виде совы.

Я стал искать выход. Я мог бы выпрыгнуть в окно, но спальня была на втором этаже. К тому же все происходило слишком быстро: вот оно стояло в углу, а вот уже покачивалось у кровати. Тонкие черные руки стали невероятно длинными, ладони – плоскими и широкими, как обеденные тарелки. Существо прижало руки к моим ушам, и все вокруг потемнело.

Очнувшись, я обнаружил, что сижу на деревянном кухонном стуле. Должно быть, сова принесла его, пока я был без сознания. И поставила ровно по центру черного круга. Мэтти совсем недавно сидел здесь так же, как и я.

Я попытался пошевелиться, но длинные черные прутья, которые, как я предположил, были лапами “совы”, приковали мои лодыжки к стулу. Руки существа все еще сжимали мне голову, практически не ослабив хватку. Само изваяние находилось всего в нескольких сантиметрах от меня. Сова пялилась прямо в упор своим янтарным глазом, но настоящая жизнь была там, в темноте за пустой глазницей.

– Кто ты? – Я едва мог говорить.

Кажется, оно рассмеялось. По крайней мере, это было немного похоже на смех.

– Я не совсем сова. – Низкий голос эхом гудел в деревянном панцире. – Но и не совсем человек. Иногда я чувствую себя ближе к птицам, иногда – к людям. Но на самом деле я жил задолго до того, как совы научились летать. Конечно, – продолжил он – совы гораздо менее интересны, чем люди. Простые существа. Дай им лунную ночь и поле, полное испуганных мышей, и они будут счастливы. Так счастливы. Каждый раз. Людям всегда всего мало.

Он прищелкнул языком и замолчал на секунду.

– Но есть одна область, в которой совы всем дадут фору, и которой я всегда восхищался. Они фантастически умеют поворачивать головы. Намного лучше, чем люди. Это область, в которой вы не способны конкурировать, даже близко.

Говоря это, он сильнее надавил огромными ладонями на мои виски и повернул голову примерно на девяносто градусов вправо. Не так далеко, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы я почувствовал дискомфорт. Я подумал о Мэтти, о том, как существо открутило моему брату голову и бережно положило ему на колени.

– Зачем ты это делаешь?

– Потому что, как я уже сказал, люди интересные существа. Но и разочаровывающие. Не хочу сравнивать вас с совами, но, по правде говоря, у вас довольно слабое зрение. И не только ночное. Ваша способность видеть самих себя просто ужасна. Наблюдая только одним глазом, я вижу такую правду о тебе, с которой ты просто не сможешь смириться.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?!

Он поднес черный палец к клюву, призывая меня к молчанию.

– Пожалуйста, если так хочешь вопить, подожди, пока это действительно не понадобится. Позже в ходе игры это может оказаться неизбежным.

– Игры? – прошептал я.

– Я сам ее придумал, хотя она не слишком отличается от некоторых человеческих игр. Что-то вроде “правды или действия”. И немного милосердия. В основном милосердие. Правила несложные. Я расскажу тебе кое-что о твоей жизни. Неприятные истины. Каждая истина принесет с собой немного боли, как душевной, так и физической. Когда с тебя будет достаточно, просто произнеси слово ”милосердие", и боль пройдет.

– …а голова окажется у меня на коленях.

– Очень хорошо. Я знал, что ты умный. В таком случае, похоже, никаких дальнейших объяснений не требуется. За исключением того, что я должен добавить, результат игры всегда один. Неизменен. В конце концов, ты будешь молить о пощаде. Из сострадания я предложу тебе попросить милосердия прямо сейчас, просто чтобы избавить себя от грядущей боли.

На мгновение я задумался над его предложением. Было бы легко просто позволить этому существу сделать то, чего оно так жаждет: эффектно “вскружить” мне голову в последний раз… Вот и все. После этого боль никогда не вернется.

Но что-то во мне не было готово сдаться.

– Нет. Пока нет.

Из глубины деревянной головы совы на меня внимательно посмотрело темное существо. Затем оно, казалось, кивнуло. Я почувствовал, как невероятно сильные руки снова сжали мою голову и начали поворачивать ее, может быть, еще градусов на десять вправо. Теперь это определенно перестало быть просто “дискомфортом”.

– Наряду с этой физической болью, я заявлю правду, которая несет в себе столько же душевных мук. Я хотел бы начать с того, что ты никогда не был хорошим братом. В детстве ты был золотым ребенком, впитывал всю любовь своей матери, позволяя брату считаться, а после и быть, вечным разочарованием. Хотя ты и притворялся, что добр к нему, но в глубине души был счастлив играть роль любимого сына. Иногда ты даже радовался, слушая, как мать ругает его, лишает его еды, запирает рыдающего в комнате, зная, что проступки брата только делают тебя лучше на его фоне.

– Нет, – Я попытался повернуться к сове. – Мэтти сказал такое? Я был хорошим братом. Мать часто срывалась на нем, но я приходил к нему в комнату, приносил перекусить, когда она выбрасывала его ужин в мусорное ведро. Я заботился о нем.

Руки существа сжались вокруг моей головы, поворачивая ее еще сильнее.

– Такое случалось раз или два. Для твоего брата это было слабым утешением. Чаще всего он ложился спать голодным, прекрасно понимая, что его никто не любит, и ты – меньше всего.

Я хотел возразить, но знал, что это причинит только боль. Поэтому промолчал.

– Даже во взрослом возрасте ты позволял ему то и дело тонуть. Было бы так просто помочь ему несколькими тысячами долларов. Ты знал, что он рисковал остаться на улице и поэтому продавал наркотики, чтобы свести концы с концами.

– Он бы спустил эти деньги за неделю. Мог бы уйти в запой и сторчаться до смерти.

– Нет! – Существо закричало, с явной злость в голосе. – Ты был эгоистом. Ты хотел увидеть, как его пустят по ветру. Ты хотел быть выше его.

Голова повернулась еще на пять градусов. Я чувствовал, как натягивается кожа, как напрягаются мышцы под черными руками.

– Почему ты вообще здесь? Ты никогда не навещал брата при жизни. Может быть тебя задевало то, что у него все наладилось? Или дело в Элизабет? Ты всегда считал, что она слишком хороша для Мэтти. И втайне был немного влюблен в нее, не так ли? Может быть, теперь, когда он умер...

– Нет. – Горячие слезы покатились по моему лицу. – Я просто пытался быть хорошим братом. Клянусь.

– Слишком поздно! Слишком поздно!

Оно снова повернуло мне голову. Я почувствовал влагу на коже и подумал, не треснула ли она.

– Милосердия! – кричало существо. – Попроси милосердия, и все закончится! Твой брат вытерпел гораздо меньше.

– Прости, Мэтти, прости, я сделал все, что мог. Я правда любил тебя, всегда.

– Милосердия!!

– Просто продолжай. Это скоро закончится. Но я никогда не попрошу об этом. Никогда.

Первые лучи солнца пробились сквозь открытые шторы. Там, где свет падал на руки существа, поднимались струйки дыма.

– Милосердия, скорее, или станет только хуже! – кричало существо, но теперь в его голосе слышались нотки страха.

– Тогда вперед, – только и ответил я.

Но этого не произошло. Солнце засияло ярче. Постепенно давление на мои виски начало ослабевать. Черные руки отпустили меня. Сова начала пятиться в свой угол. К тому времени, когда рассвет полностью залил комнату, статуя вернулась на место.

***

Тем утром я вернулся в дом родителей Элизабет с несколькими коробками вещей. Должно быть, я выглядел довольно потрепанным, потому что она спросила, как у меня дела, с ноткой беспокойства в голосе.

– Я в порядке. Но больше не могу здесь оставаться. Мне пора домой.

Она понимающе кивнула.

– Я думала об этом. И решила, что смогу справиться с остальным. Я слишком сильно на тебя давила.

Внезапно меня захлестнула волна паники.

– Обещай, что ты там не останешься. Обещай.

– Ни за что. Я… даже когда Мэтти был жив, мне не нравилось спать в том доме. Все эти старинные вещи. Я с трудом переношу их запах. Но Мэтти они нравились, так что...

– Спасибо тебе, – сказал я, стараясь сохранять спокойствие. – За то, что была так добра к нему.

Она потянулась и крепко обняла меня.

– Я знаю, что вы нечасто встречались в последние несколько лет, но Мэтти говорил, что ты всегда был рядом, когда он в этом нуждался. Теперь я понимаю, что он имел в виду.

Она посмотрела на мой арендованный грузовик. Там лежала деревянная сова.

– Это одна из коллекции Мэтти?

– Я надеялся, что ты разрешишь ее забрать. Вещь на память о нем.

Она пожала плечами.

– Я никогда раньше не видела эту статую. Наверное он принес ее прямо перед смертью.

– Да. Может быть.

Я попрощался и сел в грузовик.

***

Я направился за город, туда, где городская застройка уступала место какому-то подобию леса с несколькими залитыми солнцем лугами. И остановился только заехав максимально далеко от цивилизации.

Я вытащил статую из кузова грузовика и бросил ее на залитое солнцем поле. Внутри не прекращался скрежет и шорох. Уже становилось жарко, а я хорошо запомнил, как тепло и свет подействовали на тварь внутри. И видел, что в дереве полно трещин. Некоторые из них, должно быть, были достаточно велики, чтобы пропускать свет.

– Еще только полдень, – сказал я. – Не самое жаркое время суток. Еще часа три или четыре и станет хуже. Интересно, доживешь ли ты до этого?

Изнутри совы донесся тихий вскрик. Я проигнорировал его.

– У меня в грузовике лежит пила. Я могу разрезать совиный панцирь и позволить свету забрать тебя. И я это сделаю.

Но сначала ты попросишь милосердия.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.