Серия «Родня»

Истории из жизни
Серия Родня

Всё, что нужно знать об интеллигенции

Моя мама — сраный интеллигент. И папа. И бабушка. И дед. И вообще вся наша семья. И друзья у них такие же.

Значилось у мамы в друзьях одно семейство. Интеллигентное, разумеется. Папа — доктор наук, мама — кандидат. Сын Коленька о трёх лет — вылитый амурчик: реснички томные, кудряшки светлые, щёчки пухлые и розовые.

Жили они в приличном академическом доме, в окружении интеллигентных академических людей. 

Едут как-то вечером в лифте. Они и сосед, дядечка лет за пятьдесят, тоже, наверное, академик или доктор — история о регалиях умалчивает. Лифт ползёт вверх, дядечка умилённо взирает на мальчика.

— Здравствуй, Коленька!

Коленька молчит.

— Какой ты, Коленька, хорошенький. Сколько тебе годиков?

Коленька молчит.

— Ты в садике был?

Коленька молчит.

— А это твои мама с папой, да?

Коленька молчит.

Тут мама не выдерживает.

— Коля, ну что же ты! Как не вежливо — не здороваешься, не отвечаешь!

Сквозь длинные, томные свои ресницы мальчик исподлобья смотрит на дядю и вежливо произносит:

— Здравствуй, дядя. Иди на хуй!

Вот, пожалуй, и всё, что нужно знать об интеллигенции.

Показать полностью
Истории из жизни
Серия Родня

Чуча

Я продукт советского школьного образования. И советского воспитания, если верить что основа основ закладывается в детстве.

Росла я ребёнком исключительно необщительным, зато с богатой фантазией и занятными воображаемыми друзьями: Железным дровосеком, Маугли, Человеком-Амфибией и другими книжными, и не только, персонажами. Например, Владимиром Высоцким, не помню как затесавшимся в эту компанию. Жили мы в воображаемом лесу, в воображаемой хижине рядом с воображаемым озером и каждый день спасали мир от всякой фигни, которую я сочиняла на ходу. Такие вот Люди-Икс, версия альфа.

«Живых» друзей у меня не было, мне хватало вымышленных. Сейчас меня затаскали бы по психологам и прочим специалистам по счастливому детству. А тогда всем было по барабану: играет ребенок сам с собой, никого не трогает и слава богу.

В мои пять с половиной лет родители, наконец, раздуплились, что аутичные дети в школе приживаются плохо, и засунули меня в детсад. Решили, так сказать, провести социализацию экстерном, вроде пятилетки за три года. В моём случае за полтора. Это был полный провал: я и мои воображаемые друзья в дружный советский коллектив, полностью сформированный и укомплектованный, не вписались. Дети, многие уже с яслей, разбились на стайки и дружили по двое или по трое. А ещё дедовщина. В моём саду она была представлена Катей и Дашей. Эти две милые девочки, одна мелкая с косичками, другая крупная и рослая, изводили меня по всякому: дразнили, пинали, отжимали конфеты и компот. Я терпела молча и только глубже уходила в себя.

И вот однажды я притащила в сад Чучу, невзрачного, истрёпанного детской любовью плюшевого пса с грустными глазами. В Чучином облике было ужасно всё, кроме носа. Невероятной красоты был нос — большущая бусина сверкала и переливалась на свету как бриллиант. Кате нос сразу понравился, и она его откусила. Я сильно расстроилась и попыталась откусить нос Кате, но, по счастью, до конца не успела. Нас растащили. Катя плакала, Даша и остальные дети расступились и с опаской посматривали на меня. С того момента меня больше не обижали. И, кажется, именно тогда я решила, что насилие — лучший способ взаимодействия с этим миром. Кто сильный, тот и прав. Из замкнутой, но милой девочки я превратилась в гремлина.

В семье я неожиданно встретила мощную поддержку в лице деда: мечтавший о внуке, он всячески способствовал моему перевоплощению. Повесил в коридоре турник и начал тренировать во мне бойца. Я бегала кроссы, отжималась, подтягивалась, лазала по деревьям, плавала, каталась на беговых и горных лыжах. И дралась на смерть мешком для сменки.

Первая (и единственная на ближайшие шесть лет) подруга появилась у меня во втором классе. Звали её Вика, и она была полной моей противоположностью. До сих пор не пойму, что эта общительная девочка в красивых платьицах и кудряшках нашла во мне, социопатичном сорванце в старых трениках и штопанной куртке, с вечно разбитыми коленками и ободранными локтями. Однажды она просто подбежала ко мне на перемене и заявила: Привет, я Вика! Приходи ко мне на день рождения. В субботу. Придёшь?

С этого началась наша дружба, а заодно и моя истинная социализация. Как мне тогда казалось, Вика знала всё про внешний мир и про то, как он устроен. Она стала моим проводником.

— Ты кем увлекаешься?

— Как это «кем»?

— Ну там певцом или актёром. Ты обязательно должна кем-то увлекаться. Ну вот кто тебе нравится?

— Ну не знаю… — про Высоцкого и Железного дровосека я на всякий случай решила умолчать. — А ты кем?

— Я Томасом Андерсом из группы Modern Talking. Знаешь такую?

— Нет, но давай я тоже буду им увлекаться.

— Ты что! Так нельзя! Там есть ещё Дитер Болен, ты можешь увлекаться им.

Я понятия не имела, кто такой этот дитер, почему он болен, а главное зачем вообще кем-то увлекаться. Но мне очень нравилась Вика, и остаток второго и весь третий класс я старалась «увлекаться» изо всех сил: собирала значки, фото, кассеты, даже выучила пару песен. 

Именно Вика в седьмом классе вытащила меня из треников, переодела в юбку, воткнула в первые в моей жизни каблуки, накрасила и отправила на мою первую дискотеку. Вернувшись, я долго стояла перед стареньким зеркалом в коридоре. Оттуда на меня смотрела незнакомая и очень серьёзная девочка с тонкими ногами и большими печальными глазами. Чучиными глазами. Вика из гадкого утёнка превратила меня в девочку и научила жить наружу.

С тех пор прошло несколько десятков лет, круг друзей у меня несколько раз менялся. А я так и живу — Чучиными глазами наружу, книгами вовнутрь…

Показать полностью
Истории из жизни
Серия Родня

В недрах тундры выдры в гетрах...

В 13 лет я открыла для себя «Луку Мудищева». В книжном шкафу среди классиков русской и мировой литературы, роскошных альбомов живописи и графики, где-то между Фонвизиным и Карамзиным торчал этот оплот безнравственности и блуда. Как девочка читающая и сексуально непросвещенная, я оплот прочла, но не до конца. Слишком много в нём было непонятных мне слов и метафор.

Для тех, кто не знаком с этой нетленкой: «Лука Мудищев» — матерная порнографическая поэма ориентировочно 18—19 века. Авторство некоторые приписывают г-ну Баркову, русскому поэту и переводчику, ученику Михайло Ломоносова. Но широкую славу Иван Семёныч заработал своими «срамными одами», похожими на эту.

Авторство весьма спорное, подражателей у великого рифмоблуда было много, но не в этом суть.

Чтобы не быть голословной, процитирую отрывок:

Весь род Мудищевых был древний,

И предки бедного Луки

Имели вотчины, деревни,

И пребольшие елдаки.

Один Мудищев был Порфирий,

При Иоанне службу нёс,

И поднимая хуем гири,

Порой смешил царя до слёз.

Второй Мудищев звался Саввой,

Он при Петре известен стал,

За то, что в битве под Полтавой

Елдою пушки прочищал.

Царю же неугодных слуг

Он убивал елдой как мух.

При матушке Екатерине,

Благодаря своей хуине,

Отличен был Мудищев Лев,

Как граф и генерал-аншеф.

Свои именья, капиталы,

Спустил уже Лукашкин дед,

И наш Лукашка, бедный малый,

Остался нищим с малых лет.

Судьбою не был он балуем,

И про него сказал бы я -

Судьба его снабдила хуем,

Не дав в придачу ни хуя!

У меня возникли вопросы. Море вопросов. Большая их часть к содержанию в целом, сколько-то — по незнакомой мне лексике, и один, самый главный, — как такое вообще угодило в наш интеллигентский шкаф. За ответами я отправилась к маме, захватив с собой книжку для наглядности (самое непонятное отметила в ней карандашом).

В 8 утра мама обычно пила свой утренний кофе и к матерной поэзии спорного происхождения была готова не совсем. Но надо отдать ей должное: не дрогнув ни единым мускулом, она свалила всё на отчима.

— детка, обсценная лексика — это часть русского языка. Многие великие поэты использовали её в своем творчестве. Пушкин, Есенин, Маяковский… Что касается содержания… Алик, иди-ка сюда. Объясни ребёнку, где ты взял эту книгу!

Алик — серьёзный и молчаливый человек, доктор искусствоведения, документалист, написавший сценарии к 23 фильмам, автор 12 книг, посвященных биографиям и творчеству крупнейших кинематографистов мира, покрутил книгу в руках, пожал плечами и сообщил:

— А это не моё...

В 13 лет я ещё не знала, что такое елдак. И что такое «пиздеть безбожно». Но, кажется, начала догадываться.

Кстати, поэму я так до сих пор до конца не осилила. Возможно потому, что я ханжа. Но скорее всего причина в другом, в чём именно пока не пойму. Хотя за меня уже всё сказал Александр Сергеевич:

Не смею вам стихи Баркова

Благопристойно перевесть,

И даже имени такого

Не смею громко произнесть!

Показать полностью
Истории из жизни
Серия Родня

Уникальная фамилия

Мой дедушка верил в уникальность нашей фамилии. В то, что есть он, мы и один известный советский сценарист, приходящийся деду двоюродным братом. Остальные либо родственники, либо самозванцы, утверждал дед.

Вера его была настолько сильна, что он ухитрился заразить ею всех своих друзей, знакомых и коллег. И, конечно, бабушку.

Ну а как тут не поверить? Тридцать с гаком лет на момент описываемых тут событий бабушка отработала врачом. Через её руки прошли тысячи медкарт, лиц и тел. Десятки Антоновых, Глазуновых, Гольдманов и всяких там Шнеерсонов. И среди них ни одного дедушкиного однофамильца. Напомню: интернетов тогда не было.

И вот как-то вечером она вернулась домой с работы немного не в себе и почти вприпрыжку. Откуда такая внезапная прыть в кругленькой и не слишком спортивной бабушке, деликатно выражаясь, за 50, выяснилось уже с порога.

— Миша! Представляешь? Ко мне сегодня пришёл пациент. Открываю карту — а там OMG!! Ой, говорю, вы что же и правда OMG?? Да, говорит, правда! У нас таких OMG целая деревня!

Что тут началось! Даже я, печально знакомая с непростым дедовым нравом и порой совсем не рыцарскими его замашками, представить не могла, что он учудит дальше.

— Врёшь ты всё!

— Миша, ну как же? Зачем мне это?

— А чтобы меня позлить! Скажи, что ты всё придумала!!

— Но это правда!

Тогда дед схватил сковородку и с криком «врёшь!!! ты всё врёшь!!» кинулся вдогонку за бабушкой. Мы бросились ему наперерез, отобрали сковородку, накапали валокордина. В существование деревни OMG дед так и не поверил.

Его нет с нами уже двадцать пять лет. 

А недавно я насчитала 430 OMG, мелким шрифтом впечатанных в электронный мемориал Еврейского музея и центра толерантности. 110 из них погибли или пропали без вести во время Холокоста и Второй мировой войны.

Дед умер бы снова, если б узнал. Я рада, что не узнал. Хотя наверняка где-то там, куда мы все однажды попадём, они уже встретились — а родственники или самозванцы, не так и важно. 

Показать полностью
Истории из жизни
Серия Родня

Уши, волосы и другие способы не выйти замуж

У моей бабушки было две сестры — Роза и Соня. Все умницы и красавицы, включая бабушку. Соня вышла замуж, нарожала детей и жила себе личной жизнью, несмотря на докторскую степень по химии и сложный характер. Бабушка проделала тот же путь, но без степеней. А Роза замуж не вышла. Ей мешали принципы и странные взгляды на мужскую физиологию.

Например, уши. Она считала, что главное в мужских ушах — выразительные мочки, не примыкающие к голове. Потому что голова — это голова, а мочки — орган самостоятельный и отдельный. Уши с невыразительными мочками как женщина без попы. Розе такие уши не нравились. И весь мужчина сразу никуда не годился.

Ещё волосы. Им полагалось быть только на голове. В исключительных случаях на ногах, но не густо. Больше нигде. Волосатая грудь нарушала в Розе пищеварение. Волосы на спине вызывали головокружения, иногда панические атаки. Темы лысых мужчин лучше даже не касаться.

Теперь о пальцах, тех, что на ногах. Они должны были быть равномерной длины, без резких перепадов. И не дай бог тот, что рядом с большим, оказывался длиннее остальных — не спасали ни уши, ни волосы. Роза такого не терпела и страдала ужасно.

Ну и, наконец, Роза была девушкой глубоких моральных принципов. Даже в пятьдесят. Поэтому гордо несла свой цветок по жизни мимо всех. 

Эти факторы сужали выборку и сводили шансы на замуж в то самое строго охраняемое Розой место.

Однажды за Розой ухаживал кавалер. Во всех Розиных смыслах достойный мужчина: с мочками, пальцами и волосами в правильных местах. Был он высок, спортивен и нежен, вредных привычек не имел, по утрам бегал, обливался холодной водой и обожал Розу со всеми её заъбами.

У семьи внезапно появилась надежда выдать Розу замуж.

Жила Роза в Нижнем Новгороде, тогда именуемом Горьким. Изредка наведывалась в гости в Москву, где они с бабушкой запирались на кухне и обсуждали Розиных мужиков и дедушкиных любовниц. Эти все события происходили задолго до моего рождения, но мама помнит их как вчера. Ей было десять, она сидела под дверью и внимательно подслушивала.

— Ну что, как там твой Николай?

— С Николаем всё кончено.

— Как так — кончено??? Вы же только начали!

— А так! Решила я сделать ему сюрприз. Думаю, дай встречу после пробежки. Пришла на стадион. Он, как меня увидел, так обрадовался!

— Ну ведь хорошо же!

— Да погоди ты с хорошо.. Обрадовался он, значит, и побежал мне навстречу в этих своих трико. Ну, знаешь, тонкие такие, дышащие. Гляжу, а там, под трико, у него мудя. И вот бежит он, а мудя трясутся,  трясутся. Фу, мерзость какая. Я — в обморок, а как в себя пришла, так сразу с ним и рассталась. 

В общем, замуж Роза так и не вышла. Зато фраза «мудя трясутся» стала нашим семейным мемом, и звучит она всякий раз, когда кто-то находит мелкий изъян в чём-то очевидно прекрасном. Обычно этот кто-то — я.

Показать полностью

Наша Нарния

Мы с братом страсть как любили тётьЖенин зимний сорт яблок, которые нам строго-настрого запрещали трогать. Огромные, зелёные, кислые до оскомины и сочные такие, что по подбородку текло, — до зимы они просто не доживали. Мы их тырили в авоську и жрали недозрелыми. Потом уделывали ими весь деревянный сортир, получали по гузкам и всё равно продолжали жрать.

Дача всегда была для нас особым миром. Нашей Нарнией, где можно всё, что нельзя. Например, гонять на великах за дешёвым крекером «Рыбки» в деревню Тимонино.

— Далеко не уезжайте, — крикнула нам вслед тётя Женя.

Стоял конец августа, сезон дождей и кабанов. Про кабанов нам безбожно врали, чтобы держать детские наши попы в страхе и узде, но об этом я узнала много лет спустя. А тогда мы боялись, но продолжали рваться на волю.

И вот Илюха рулил, я сидела сзади на багажнике. Впереди на своём мини-велике ехал Макс, наш мини-сосед — одного с нами возраста, но мельче и куда более вёрткий.

Небо тем временем нахохлилось. Мы понимали, что скоро польёт, но, вместо того, чтобы вернуться и переждать, только сильнее крутили педали. Второго шанса добыть «рыбок» могло и не представиться.

Путь лежал через кукурузное поле, окружённое лесом. Почва там глинистая: когда намокает, превращается в болотистый каток, на котором буксуют легковушки, а иногда даже целые тракторы. В общем, лучше не встревать. Но поздняк. Уже полило.

— Илюх, скользко! Как-то ты быстро едешь. Мы же не навернёмся?

— Можем. Но лучше не кар…

Договорить он не успел. Передние колёса резко повело вбок, и мы оказались в луже, густой как сметана. Сидим, отковыриваем от грязи велик, глаза и уши, и вдруг видим: нам навстречу быстро ползёт существо — огромное, коренастое, облепленное глиной.

— Кабан, — просипела я.

Мы знали: бежать от кабана бесполезно. Он всё равно догонит и забодает. Или ещё что похуже. И застыли на месте.

— Ребят! Я велик сломал, — вдруг всхлипнул «кабан», отплёвываясь от набившейся в рот глины. — Вот он. Помогите дотащить!

— Макс!! — выдохнула я. — Ну ты и кретин. Ты же нас до смерти напугал!

Но кабан — это ещё не самое страшное. Мы ж-о-пами понимали, куда нам дома всыплют, и возвращались ползком через огороды. В бочках с дождевой водой сначала отмывали велики, потом себя. И наконец, стуча от холода зубами, попытались незаметно пробраться в дом. Через окно.

Там нас и поймали: растёрли, засунули на горячую печь, отпоили чаем и вкусной вишнёвой настойкой — нам с братом по столовой ложке в лечебно-профилактических целях, им, взрослым, — по стопке в успокоительных. Пьяненькие и расслабленные, в шерстяных носках и одеялах, мы надеялись на животворящее волшебство алкоголя и любящие сердца родных. Зря надеялись. На следующий день нас запрягли полоть грядки, подвязывать огурцы (или что там подвязывают) и косить траву.

Но это всё такие мелочи. Вот то ли дело, когда мы печку заминировали...

Показать полностью

Ключ от шкафа

Моя бабушка врачом прошла всю войну. Со всеми её ужасами и лишениями. После вышла замуж за дедушку, родила двоих детей и завела себе шкаф с замком. Туда складывала запасы печенек, конфет и чай со слоником.

На чёрный день, — поясняла она.

Что такое «чёрный день», мы с братом тогда не знали. Но очень его ждали. И, чтобы как-то скрасить ожидание, регулярно совершали набеги на заветный шкаф. Брали по чуть-чуть, чтоб незаметно.

Каждый налёт планировали заранее. Потому что ключ бабушка хранила в маленьком кошелёчке. Кошелёчек в специальном футлярчике. Футлярчик — в чехле от очков. Чехол — под матрасом. На матрасе лежала доска (в ортопедических целях). На доске — перинка и прочее постельное белье. А сверху, на всей этой куче, наша бабушка сторожила своё сокровище.

Вы представляете, как сложно выживать в таких условиях?

Из соображений целомудрия нас с братом укладывали спать в разных комнатах. А поскольку у нас их было две, я спала с бабушкой. А значит, вся работа была на мне.

В 21.45 она ложилась спать. Я ждала, пока она крепко уснёт, чтобы незаметно выкрасть ключ. Когда примерно через час в её храпе появлялись нотки дрели с перфоратором и немного стонов раненого бегемота, я понимала: ПОРА.

Осторожно протискивала руку внутрь бабушкиного «гнезда», извлекала оттуда чехол с ключом и отправлялась за конфетами.

К шкафу я кралась как ниндзя. Знала каждую скрипучую половицу на пути и умела беззвучно открывать рассохшуюся от времени дверцу.

Последним препятствием между мной и соевыми батончиками была дверь в коридор. Её бабушка закрывала «на тряпочку», чтобы кошка не вошла: между створками вставлялся кусок ткани, и дверь фиг откроешь. Если сильно дернуть, раздавался резкий хлопок и тогда всё. Хана.

Но я-то знала, за что потянуть и где отжать, чтобы открыть дверь беззвучно.

И вот мы с братом уже сидели на старой дедушкиной кровати, поедали наши трофеи и шёпотом рассказывали друг другу страшилки. У нас была всего пара часов, чтобы вернуть ключ на место и не попасться.

И ведь какая штука. Я никогда от Рыжего ничего не прятала (кроме мёда в духовке, но это отдельная неловкая история), потому что знаю: это бесполезно — он по-любому найдёт. Да и не приучены мы запасаться: нам очень повезло жить в эпоху, когда всего в изобилии. И нашим детям тоже. Как же хочется верить, что ни нам, ни им не придётся узнать, что же такое «чёрный день».

Показать полностью

В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?

Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.

Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509

И кому нужны эти алименты?

Когда Рыжему стукнуло года три, наш папа слился окончательно: алиментов не платил, подарков не дарил, с праздниками не поздравлял. Да и вообще вниманием не баловал. Ну и ладушки, думала я. Сама справлюсь. Ребёнок меж тем рос, рос и дорос: к 12 годам отрастил плохие оценки, какую-то сложную генетическую болячку и любовь к айти. Возникли издержки в виде врачей, репетиторов, курсов и дорогих гаджетов. Справляться самостоятельно стало сложнее, и вот в момент особой жопы я позвонила папе: дай, говорю, пять тыщ на врача. Нет, говорит, у меня столько. Мы вот с Мальдив недавно приехали, потратились сильно. И к тому же я себе машину обновил.

Ясно-понятно, подумала я, и подала на алименты. Получив судебный ок, отправилась к приставам в подмосковный город Т. — где-то там, по последним сведениям, проживал наш папа со своей новой семьёй.

Служба судебных приставов города Т. — место чудесное. Настоящий оплот радушия. Уборщица прямо с порога омыла мне ноги мокрой и насквозь вонючей шваброй. А охранник на вопрос «подскажите, пожалуйста, где я могу найти пристава» швырнул в меня бланком, вышел вон и больше не вернулся. Что-то явно не так с моими навыками общения.

В бланке среди прочего значился адрес прописки и фактического проживания ответчика. Адрес прописки я смутно помнила, а вот какой там у него адрес проживания — знать не знала. Звоню его сестре: я, говорит, дорогу знаю, могу проводить. Спасибо, говорю, но не надо. Звоню бывшему свекру. Про адрес он не в курсе, зато про алименты догадался сразу: «наконец-то, говорит, а то я думал, ты совсем дура».

Штош, дура или нет, звоню бывшему.

— Вань мне срочно нужен адрес твоей прописки (на всякий, вдруг что поменялось, прим. автора) и места жительства.

— А зачем?

— Сюрприз готовлю.

Класс, сказал Ваня и продиктовал.

Через неделю перезванивает.

— Сюрприз ты мне подготовила, да?

— А что, не понравился?

— Сука ты. Они ко мне домой припёрлись! Меня не было, зато Рита была (Рита — свежая жена, прим. автора). И теперь она меня из дома выставляет. Говорит, нахер ей не нужны мои проблемы. Какого фига? У нас и так всё сложно!

— Сложно после Мальдив или с новым авто?

— ….

В итоге мы смогли договориться полюбовно: он ежемесячно поддерживает ребёнка небольшой, но стабильной суммой, а я взамен забираю заявление. И в подтверждении своих слов даже оплатил Рыжему целый год бассейна — 30К.

На этой стабильной сумме финансовая поддержка закончилась. Я тут подсчитала: вместе с бассейном за 15 (почти 16) ребёнкиных лет вышла красивая сумма в 38 тысяч папиных денег. То есть 2533 в год, 211 рэ в месяц. 

А заявление я забрала. Переподавать не стала — хер с ним, пусть живёт. Так что, видимо, прав был мой свёкр, я всё-таки дура. Зато вполне счастливая, да и Рыжий удался на славу.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!