Жду новый пост

Серия «Ну какой ты там по счету клиент?»

Давно не писала о клиентах-женщинах. На прошлой неделе закончилась (пока) эпопея с одной мадам, яркой представительницей моего «любимого» вида млекопитающих - «и пусть весь мир подождет». Таким дамам вроде бы и нужно заказать работу, но они никогда не уверены, стоит ли это делать у тебя, в данное время, за данную цену и с данными параметрами.

В июне объявилась потенциальная клиентка: нужна рекламная раздатка для участия в мероприятиях для бизнеса, но не простая, а вот такая, с выходом из-за печки, большими фото и прочим фильдеперсом. Ну, добро пожаловать, начали… «А давайте подождем, пока мне ответит фотограф! Я хочу, чтобы фото были именно его, а он сейчас в отъезде, вернется через неделю!» Через две недели: «А он уехал, будет еще через две недели». Еще через две недели: «А он просит пока отложить, у него у дочери свадьба...» К концу июля фотограф освободился, отщелкал. Ну вот теперь начали! Но дальше началось переписывание текста: «А вот у нас выйдет в начале августа новая продукция, а вот в середине августа мы пройдем сертификацию, а у меня кошка заболела, давайте отложим все дела...» Так закончилось лето и мое терпение. А главное, она продолжала звонить и обсуждать, что и как мы будем делать. Когда-нибудь. В ответ на очередной звонок я этой женщине сказала: либо мы подписываем договор и получаем предоплату, а дальше пусть она хоть до зимы тянет, либо говорить не о чем. Обиделась. Пообещала уйти в другую фирму. Ну, если хочешь идти — иди. Кто-то скажет, что негоже клиентами разбрасываться, но пока конкретные сроки (и по работе и по оплате) даже на горизонте не маячат - это не клиент, а так, прохожий.

В журналистике в свое время с такими сталкивалась регулярно. Помнится, приходит одна женщина, рассказывает: затопил ее сосед. Составили акт, сделали оценку. Ущерб приличный. Сосед добровольно платить не отказывается, но кормит завтраками и послезавтраками. Прождав полгода и устав верить разнообразным отговоркам («вот через месяц мне должны долг вернуть — и я рассчитаюсь» или «сейчас совсем денег нет — ложусь на операцию»), женщина подала в суд, чтобы взыскивали деньги принудительно. А когда исполнительный лист поступил приставам, ее ждал сюрприз: у мужика есть официальная зарплата (он силовик, то ли от УФСИН, то ли от МЧС), но с нее ничего нельзя отчислять, потому что больше 70% дохода отнимать закон не велит, а эти 70% уже идут в качестве алиментов — бывшей жене и нынешней. Причем бывшей мужик по суду платит несколько лет, а с нынешней оформили добровольную выплату алиментов буквально пару месяцев назад и в таком размере, чтобы она составляла вместе с первыми алиментами ровненько 70%. Приставы сказали, что долг этой женщине он сможет начать выплачивать после того, как его старший ребенок достигнет 18 лет. Имущества на нем нет.

И женщина пошла в газету, потому что больше было некуда. Мы написали статью, перед ее выходом связались с мужиком для комментария, и он заволновался: видимо, если его начальство узнает, у него будут проблемы на работе. И он поставил женщине ультиматум: «Если статья выйдет — денег не будет. А если статьи не будет — деньги будут скоро». И эта пострадавшая прибежала в газету с просьбой статью в номер не ставить, потому что иначе он денег не заплатит. Я ее убеждала, что это очередной его финт ушами, потому что он денег все равно не заплатит, а так хоть будет резонанс: его начальство взбодрит и либо заставит что-то выплатить, либо хоть вздрючит как следует с репутационными потерями. Она не верила, естественно. Ну, нет так нет. Не поставили статью, забили на это дело. Через месяц женщина приходит вновь: давайте напишем статью, он не платит, ирод. Блин, ну фактура интересная, можно поставить. Достаем из нафталина текст, снова звоним мужику для комментария, он бросает трубку, а через два часа прибегает пострадавшая с криком: «Стооойте, не печатайте, он сказал, что завтра вечером деньги будут!» Я предупредила: мы статью снимаем, но больше эту женщину в редакции не примем, и статья не выйдет уже никогда. Она понуро кивает: мол, все так, все так… Ладно, фиг с ней. А через несколько месяцев опять приперлась: «теперь точно давайте статью писать!» - но была послана в соответствии с ранее достигнутыми договоренностями. Мне потом коллеги из другой газеты рассказывали, что у них было все в точности так же.

Кто-то скажет, что ситуации разные: там заказ для бизнеса, тут статья в газету про трудности и лишения. Но типаж личностей один: человек, который не может принять решение. Тот, кто хочет что-то сделать, - делает, даже понимая, что появятся новые обстоятельства, и он либо учитывает их заранее, либо не учитывает, потому что когда-то надо остановиться и решить, наконец: наказать соседа оглаской или поставить в буклет на один вид бублика меньше. Иначе нет смысла напрягать людей своими проблемами и своими бубликами.

Давно на меня не орали ультразвуком. Давно я не отказывалась от заказов. Но когда-то все происходит будто в первый раз. Сижу теперь грустная и вернула половину аванса.

Еще в конце прошлого года обратился ко мне один пенсионер, но не простой, а золотой, из тех, кто на пенсии не бедствует, потому что ушел с предприятия с «золотым парашютом». Говорит: пишу мемуары и одна их часть будет посвящена достойным людям, с которыми я встречался на жизненном пути. Тут я обычно напрягаюсь и обычно небеспричинно. «Про этих людей нужно собрать цитаты их родных, чтобы меня не обвинили в том, что я пишу однобоко», - продолжает заказчик. Тут я обычно расслабляюсь, потому что людям обычно нравится, когда об их родственниках пишут хвалебные вещи, пусть даже тиражом 50 экземпляров.

И расписал мне этот пенсионер одного своего друга (уже несколько лет покойного) — мол, достойнейший из достойных, аскет, чужой копейки в жизни не взял, всего себя отдавал на благо друзей и семьи, гвозди бы делать из этих людей. И на работу этот друг (какая-то заводская шишка) моего заказчика взял и помог сделать карьеру («Но это потому, что видел во мне достойного преемника!»), менее удачливых своих друзей и одноклассников деньгами выручал постоянно, детей друзей устраивал учиться в хороших вузах, помогал с жильем… Прямо послушаешь — и живо представляешь, что с нимбом такого габаритного свечения вся семья покойного могла электричество даже не включать.

Прошли новогодние каникулы, потом другие заказы, потом самоизоляция, и вот уже оттягивать встречу с родными и близкими покойного стало невозможно.

В общем, звоню семье, рассказываю, что заказчик мой хочет их дорогого мужа, отца и деда вставить в книгу во всей красе.

- Приезжайте, - отвечают. - Расскажем.

Как-то без радости отвечают. Но раз «приезжайте» — приезжаю.

На беседу собрались пять дам разного возраста: вдова, две взрослые дочери (двое сыновей живут в другом городе) и внучка-студентка. Встретили они меня едким сарказмом: мол, сейчас расскажем про этого прекрасного человека.

- Он мне сломал всю жизнь, - сказала вдова. - Я о нем ни слезинки не проронила и не пророню.

Тут все заговорили хором. Не получилось с сарказмом. Общий смысл: покойный жил по принципу «ничего себе — все людям». И семью свою приучал, что нужно все отдавать другим. Вроде бы похвальный принцип, только старый коммунист воспринимал его слишком буквально, потому что друзьям крупные суммы в долг давал с отдачей «когда-нибудь», мог снять с себя последнее пальто, чтобы подарить знакомому, оказавшемуся в трудной ситуации, а детей заставлял все летние каникулы работать то в колхозе на заготовке кормов и сена, то на заводе, чтобы купить на заработанные деньги велосипед, да и велосипед потом мог отобрать, чтобы подарить племяннику или ребенку друга. Тех же друзей и детей друзей устраивал к себе на завод, а своим детям вдалбливал, что пробиваться нужно самим, что вот он приехал из деревни в город в рваных ботинках… «Я просила мужу на операцию в долг пятьдесят тысяч, а он мне отвечал, что медицина в нашей стране бесплатная! - кричала дочь. - А соседу на протез семнадцать тысяч просто подарил! А дяде Коле без расписки дал сто тысяч!»

Одним словом, тот, кто для других выглядел как матерый человечище, для семьи был чудовищем. Держал всех в ежовых рукавицах, требовал дисциплины, от детей - только отличных оценок, от жены — идеального порядка в доме, даже если она больна или работала сверхурочно, сам жил аскетом и жестко контролировал, чтобы в семье не тратились деньги на «ерунду» - шоколадки детям, новую кофту жене («При этом к племянникам в гости ходил с полной сумкой дефицита!» - кричала другая дочь). Дети вспомнили, что в детстве боялись присесть на диван с книжкой, чтобы отец не начал кричать, что он не воспитывал тунеядцев и что дома всегда найдется работа — стирать, мыть окна, протирать пыль... Жена, уставшая от аскезы и тирании, хотела развестись, но муж так жестко запретил ей даже поднимать эту тему и такими карами грозил за пятнание его облика честного коммуниста и прекрасного семьянина, что она сдалась. «Я даже думала с собой покончить, - призналась вдова. - Вот бы тогда ему позор был на весь город! Да детей стало жалко...»

Спустя больше часа криков, капанья корвалола, всхлипываний и возгласов «Вот зачем вы пришли?!», я откланялась.

Мне знакомы такие типажи людей, как дорогой покойный. Им важно выглядеть хорошими перед посторонними людьми, а на своих родных они отрываются по полной. То ли мстят за собственные несбывшиеся надежды, то ли мнят себя богами, которые будут «лепить» людей в соответствии со своими идеалами, то ли они просто мудаки, зомбированные пропагандой немного больше, чем остальные. Не знаю, как там сыновья живут, а дочери этого сомнительного нимбоносца выглядят глубоко несчастными женщинами, которые ничего не забыли, ничего не простили и не могут освободиться от призрака отца.

Конечно, от заказа я отказалась. Сообщила клиенту, что родные и близкие книгу не хотят и разговаривать не будут.

- Вот запомните мои слова: пройдут годы, и они пожалеют, что не оценили по достоинству такого великого человека, - качая головой, как премудрая сова, ответил заказчик.

Обратился ко мне заказчик: нужно написать большое автобиографическое эссе в интернет-журнал, которым владеет его друг. Но эссе должно быть не абы какое. Так сказать, от умного не по годам ребенка — к успешному предпринимателю через его духовное становление. Я так поняла, это был вопрос престижа — красиво рассказать «за жизнь». Вообще тренды 90-х стали возвращаться со страшной силой. «Я вам все изложу, а вы с моих слов напишете», - говорит мне этот мужик. Дело житейское, я назвала цену, он согласился — стало быть, работаем. Встречаемся с ним, чтобы я записала драгоценные воспоминания эпохи становления его как личности, а там… Вот как бы описать наш диалог…

В «Теории большого взрыва» есть серия, где Шелдон Купер решает, что для добычи денег на свое исследование он пойдет играть в казино. И он говорит своей невесте : «Я нашел выход — Вегас». «А поподробнее?» - уточняет она. «О, извини. Лас-Вегас», - поправляется он.

У заказчика была примерно такая же степень детализации его рассказа. Только продолжалось это часа два. Никаких не то что подробностей, а даже примерных вех своего эпического пути он сообщить не мог. Причем даже особо и не пытался. Спрашиваешь: «А в это время вы уже работали?» Он на секунду задумывается и пожимает плечами: «Да я не помню». «А как это можно уточнить?» - не отстаю я. «Не знаю, - отвечает. - Может, кто-то из моих друзей помнит». «А я могу связаться с вашими друзьями?» «Ну… Я с большинством связь потерял». Твою дивизию… Он считал, видимо, что я должна сама залезть ему в голову, прочесть своим мысленным взором повесть лучших лет его жизни — и поспешно записать, чтобы ничего не упустить. И я бы, возможно, даже просветила его чугунную башку своим рентгеновским взглядом, да только там, судя по всему, темнота кромешная, все паутиной затянуто, и только слабенько светятся глаза испуганных тараканов. А возможно, он ничего и не забыл, но просто рассказывать не хотел.

Как бы там ни было, билась я долго. И так, и эдак. Попытки найти ассоциативную связь с событиями прошлого, детализация и даже наводящие вопросы… Картинки в интернете искала — его школа, район, где он жил… Сектор ноль на барабане. Я выдохлась, как соковыжималка после березового сока, и, напоровшись на очередное «не знаю — не помню», сдалась. «Так ничего не выйдет, - говорю заказчику. - Как я могу записать ваши воспоминания, если вы ничего не помните?» «Я помню, - упирается он. - Только выразить не могу, поэтому и нанял вас, чтобы вы написали за меня». «Я могу написать за вас, - соглашаюсь я, - но я не могу вспомнить за вас. Вернее, могу, но это гораздо дороже». «Насколько?» - прищурился он. «В три раза». Он, конечно, отказался. Я выдохнула с облегчением.

Прошло две недели, и он позвонил опять: «Давайте попробуем». Видимо, с другими исполнителями что-то не срослось. Я мысленно выругалась, что ценник не подняла еще выше, но делать нечего, да и от денег отказываться не хочется. Не то время. Заказчик меня немного старше, стало быть, можно попробовать, так как мы примерно из одного поколения и мысли и вехи становления у нас в чем-то общие.

И я вспомнила собственное детство. Потом представила, что я — не девочка, а мальчик, при этом не кинестетик, а по большей части аудиал. Продвинулась в воспоминаниях в университетские годы. Там порылась в интернете, тут книжку полистала… Типизировав личность заказчика, погуглила, какие во времена его юности идеи могли быть популярны именно у такой молодежи, какие постулаты сохранились по сей день, какие — изжили себя. Добавила своих мыслей и событий, свидетелем которых становилась в искомый период.

Получившийся суррогат заказчик одобрил: мол, он примерно так мне все и рассказал. Сука. Вот иногда лучше бы орал, что все не то.

Иногда меня спрашивают, почему я до сих пор не написала книгу. Вот поэтому и не написала. Не знаю, как чувствуют себя суррогатные матери, вынашивающие чужого ребенка, но, наверное, что-то в этом роде. После нескольких подобных «творений» совершенно не хочется «рожать» свое. Потому что у меня дома не вторая, блин, смена.

Опять буду не про вирус, а про эпизоды из прошлой жизни.

- Помнишь, я тебе обещал денег? - спросил меня в начале февраля один коллега из конкурирующей фирмы. Мы же не Монтекки и Капулетти, можем делать совместные проекты, когда захотим. И мы захотели, потому что деньги были хорошие, заказ пришел ему, а хорошо выполнить могла я. Поскольку у меня есть постоянная работа, решено было делать проект по выходным.

По мнению коллеги (пусть будет Игорь) тема была душевной и простенькой, как полевой цветочек: сделать к майским праздникам памятный альбом одному сельскохозяйственному предприятию о его бывших работниках — ветеранах войны и тружениках тыла. Выезжаешь в не сильно удаленную от цивилизации деревню, вдыхаешь свежий воздух в глубину своего офисного пиджака и ведешь неторопливые беседы за чаем и пирожками с заслуженными людьми об их героическом прошлом. Народу нужно охватить немного — около десятка, ввиду того, что большинство фронтовиков и тружеников уже не живы, и информация по ним хранится в ветеранской организации племзавода.

- Возьмешь готовое и оформишь красиво, - жизнерадостно сказал Игорь. - Делов-то. Я все организую, ты встретишься с людьми. Прикинь, повезло?

Это была версия Игоря, человека опытного в изготовлении всяческой рекламы, но совершенно не знающего реальной жизни, в отличие от меня. Он-то долго жил в столицах, а я из глубинки. Из глубины глубинок. И знаю, что, во-первых, времени катастрофически мало, во-вторых, - капец как мало времени с учетом того, что я работать над альбомом я могу только в выходные и вечерами (что не факт).

Если бы я тогда отказалась, повинуясь выработанному годами чутью, которое постукивало мне изнутри в черепушку «SOS!» (такой маленький человечек с большим молотком), я бы сейчас не жила на эти деньги, оставшись в глухой самоизоляции. Но помимо нежелания браться за дело, было у меня что-то еще... Уверенность, что отказаться никак нельзя. Фиг знает, почему.

Концепцию фотоальбома с историями людей мы с директором обсудили, он распорядился, чтобы ветеранская организация племзавода оказывала нам всяческое содействие, - и уехал в Германию в командировку. Председатель совета ветеранов (пусть будет Инесса Петровна) заверила, что вся нужная информация у нее есть, и назначила встречу у въезда в поселок, чтобы передать данные и познакомить с первыми двумя семьями фронтовиков.

И мы тронулись. В том числе в путь. Практически под знаком населенного пункта нас ждали три фигуры — невысокая грузная дама с рюкзаком, высокая грузная дама без рюкзака, увенчанная меховой шапкой, и мужичок с мозолистым лицом, которого мы с Игорем позже по фото ветеранских мероприятий опознали как баяниста. Выходим из машины и с широкими улыбками идем к этой делегации.

- Здравствуйте, молодые люди! - с растяжечкой сказала дама с рюкзаком и оглядела нас так, будто мы сидели в песочнице и прилично так уделались. Меховая шапка и мозолистстое лицо сдержанно покивали на наше неуместно оптимистичное «здрасьте!». - Это вы книжку писать приехали? Очень хорошо. Тогда слушайте меня внимательно.

Мы с Игорем переглянулись. Обычно после такого приветствия хлеб-соль не ожидается.

- Все, что вы будете писать про наших ветеранов, вы согласуете со мной, - важно продолжила она, тряхнув рюкзаком. Ее спутники еще раз солидно покивали. - И пока я не утвержу текст, вы его директору не покажете. Если не хотите — можете ехать домой. Мы вам помогать не будем.

Услышав, как Игорь вдохнул побольше воздуха, чтобы дать отпор этой внезапно возникшей цензуре, я быстро сказала:

- Мы согласны. О чем разговор! - и улыбнулась широко, празднично.

Когда спустя несколько минут мы ехали в машине Игоря вслед за машиной наших «главнокомандующих» к дому первой семьи, партнер по бизнесу спросил у меня:

- Ты одурела? Ты же не собираешься с ними ничего согласовывать? Не проще было бы директору позвонить?

- Согласовывать я, конечно, ничего не буду, - согласилась я. - Но подумай сам: мы сейчас бы отказались, стали звонить директору в Германию, а ему не до нас, а эти повернулись жопой и уехали - видел, как они нас встретили? Как Ленин буржуазию. Директор нам задание дал, процесс, по его мнению, организовал, а если мы начнем жаловаться и дергать его, лучше не будет, потому что он — там, а ветеранский актив — здесь. Наша задача — получить явки, пароли и секретные материалы, а потом Инессе уже поздно будет права качать. Если для этого потребуется обмануть шантажистов — мне не трудно.

- Нет, я все-таки позвоню, - сказал упорный Игорь. И начал звонить. А абонент не абонент.

Конечно, я нехорошо поступила, сознаюсь. Вообще врать неприятно и утомительно. Но я уже сталкивалась с подобными заказами, попадалась мне на жизненном пути работа с людьми, которые в любом возрасте уже пенсионеры и считают себя матерыми во всех сферах жизни, четко делят окружающих на наркоманов и проституток, умеют надавить на эмоции - «я жизнь отдала стране, я неделями не спала, все пахала, сеяла, а в школу шла по десять километров в гору, и туда и обратно...» - и ты для них всегда сопляк, который должен молча повиноваться. Пару раз на шантажистские ходы я отвечала как честная девочка: нет, мы согласовываем все с только заказчиком, у нас концепция, у нас дизайн-проект, мы не берем соавторов... По итогу я имела море проблем, потому что «помощники» жаловались на меня заказчику (а они жалуются не так, как приличный человек, который позвонит разок или напишет электронное письмо — они звонят до тех пор, пока не добьются обещания всех наказать, уволить, лишить премии и так далее), при малейшем с ними несогласии начинали плакать и хвататься за сердце, врали в глаза, что не видели только что лежавших на столе документов (которые потом выпадали у них из-под кофт) и так далее и тому подобное. К сожалению, тема Победы для таких людей вообще больная мозоль (я делаю по несколько проектов на тему Великой Отечественной из года в год, так что можете мне поверить), потому что они убеждены, что только сами вправе решать, кто «достоин» ее освещать, а кто нет. Они, разумеется, всегда достойны, а те, кому эта работа поручена, - всегда недостойны.

Поэтому я решила просто: если тетка окажется вменяемая (что вряд ли, но вдруг), то ее вмешательство вреда не причинит, а если как обычно — то я ей ничего не должна, а за нарушенное обещание, возможно, бог меня простит и войдет в мое положение.

Забегая вперед, скажу, что до директора нам не удалось за две недели дозвониться ни разу, хотя были моменты, когда даже я давала слабину и начинала трясущимися руками набирать номер. А через две недели директор вернулся из Германии и сразу же укатил в Москву.

Так вот. Приехали в первую семью. Бабушка-труженик тыла оказалась удивительно приятная. Такая бойкая, энергичная. И домочадцы ее оказались такие же приветливые, веселые. Мы проговорили часа полтора и три чашки чаю, даже спели одну из ее любимых песен - «Вспомните, ребята» (ветеранский баянист воодушевленно начинал нам выстукивать ритм на коленке, но под взглядом Инессы Петровны снимал с лица улыбку, будто находился у постели умирающего).

Кстати, тут же я нанесла первый удар чувству собственной значимости Инессы Петровны — спросила у бабушки, не может ли она дать мне телефоны других ветеранов, с которыми мне предстоит познакомиться. Бабушка охотно достала свой кнопочный телефон, и я записала пусть не все нужные номера — где самих фронтовиков и тружеников тыла, где их родственников - но значительную часть. Инесса Петровна наблюдала за моими манипуляциями с кислой миной, а когда мы, наконец, вышли из этого гостеприимного дома, спросила:

- Вы что, с каждым будете так подолгу разговаривать?

- Как получится, - ответила я. - Если пожилой человек хочет поговорить о своей жизни, я прерывать не буду. Но вам необязательно все время быть со мной. Только материалы об ушедших из жизни ветеранах мне передайте.

- Нет! - торжествующе возразила она. - Это ценнейшие архивные данные, вдруг потеряете! Можете работать только при мне. И директору я обещала, что буду с вами все время!

В интерпретации директора это звучало как «если вдруг понадобится помощь — обращайтесь к Инессе Петровне».

- Можно я эти материалы в машине пока посмотрю? - спрашиваю.

- Я с вами тогда посижу, - решительно ответствовала неутомимая общественница.

А дальше ее ЧСЗ ждало второе потрясение: я взяла «ценнейшие данные» - по сути, просто распечатки А4 с поправленными от руки кое-где словами и начала их перефотографировать на телефон. Может быть, Инесса Петровна уже нафантазировала себе, как я, уничтоженная ее авторитетом, буду переписывать архив ветеранской организации долгими ночами в поселке при свете фонаря, но процесс копирования данных занял у меня минут десять (кстати, архив был фиговенький, я потом не одну сотню километров по поселку наколесила, дособирая данные у родственников и бывших коллег умерших ветеранов).

- Вот вы разленились, молодое поколение, - прокомментировала Инесса Петровна. - Мы, помню, тщательно конспектировали каждую буковку, а когда пишешь — лучше запоминаешь.

- А как мне иначе работать? - поинтересовалась я. - Я не могу переписывать все это несколько часов, а главное — не хочу.

- И сколько вам заплатят за вашу работу? - презрительно спросила она.

- Двенадцать тысяч, - брякнула я первое, что пришло в голову. Цифра, понятно, занижена почти в десять раз.

- Больно много, - был вердикт Инессы Петровны.

Во второй семье ветеран-фронтовик, дедушка 94 лет, тоже был бодр. На Инессу Петровну махнул рукой, и она села в уголок, а ее свита даже не пошла в дом. Видно, что дедок боевой и спуску никому не дает. «Молодая жена» хозяина (всего 79 лет!) принесла фотоальбом, откуда мы с Игорем начали выбирать снимки для сканирования в книгу.

- Не боитесь фотографии отдавать? - встряла Инесса Петровна. - Вдруг не вернут?

- Инка, помолчи, - отмахнулся ветеран. - Без тебя разберемся.

Но эти две встречи с героями будущего фотоальбома оказались единственными беспроблемными. Дальше Инесса Петровна и ее товарищи по оружию развернули бурную вредительскую деятельность, и я до сих пор не знаю: они реально не понимали, что делают все возможное, чтобы памятный альбом о героических земляках не вышел, или просто хотели показать, кто в доме хозяин? Ведь один из героев фотоальбома — покойный отец Инессы Петровны. Но она прямо-таки делала все возможное, чтобы мы больше не приезжали. Ее позиция: директор не понимает, как надо делать, все делает не так, только портит людям будущий светлый праздник.

Вредительство бывало тупое, а бывало такое, что у меня начинал дергаться глаз. Например, собираюсь ехать к семье одного из ветеранов. Он — лежачий, почти не разговаривает. И вот звонит мне его внучка и спрашивает:

- SallyKS, а если мы не оденем его в пиджак, вы его в книгу не вставите?

- Чтоооо?

Выясняется, что ИнессаБлятьПетровна сообщила этой семье (главная «помощница», фиг ли!), что для фотосъемки фронтовика обязательно нужно одеть в костюм и в пиджак с медалями. Мол, будут снимать его — пусть лежачим, но в медалях. Семья поофигела и решила уточнить у меня этот вопрос, благо я визитки со своим телефоном по поселку раскидывала просто пачками, зная, что Инесса мои контакты никому не даст.

Уверила внучку ветерана, что ни о какой съемке лежачего человека, да еще и одетого в костюм с наградами, речи вообще быть не может, но потом Инесса приходила к старику, когда дома больше никого не было (в деревнях двери не запираются), и уверяла, что если не будет съемки, то он в альбом не попадет. И ветеран волновался, переживал, чуть не плакал.

Я прилетела в поселок раньше, чем собиралась, два часа сидела у постели дедушки, держала за руку и уверяла, что в альбоме ему будет отдано лучшее место, что мы возьмем его фото во всей красе пятнадцатилетней давности — мальчиком восьмидесятилетним — и поставим в альбом. На «мальчике» он заулыбался, пожал мне руку дрожащими пальцами.

И это продолжалось все несколько недель, что мы ездили к живым ветеранам и семьям покойных: только я выезжаю из поселка — сука Инесса бежит по домам рассказывать, что мы с Игорем, пока директора нет, собираем данные для другого коммерческого проекта, в котором «обесцениваем» Победу. Некоторые даже отказывались с нами беседовать, едва удавалось в конце концов найти общий язык. Примечательно, что на Инессу многие жаловались — везде выпячивает свою роль в жизни села, а по факту гребет под себя — но верили изначально все равно ей. Своя все-таки, а мы с Игорем — чужие. А уж когда она не одна начинает нести пургу про «засланных казачков», а со своими приспешниками — вообще никаких больше подтверждений не нужно.

Когда я дозвонилась директору в Москву рассказать, что Инесса Петровна делает все возможное, чтобы только самые крепкие здоровьем и нервами ветераны предприятия дожили до светлого праздника 9 Мая, и попросила как-то умерить ее активность, директор сказал, что подумает, как тут быть. Но, видимо, так и не придумал, потому что задорная активистка преследовала нас до тех пор, пока вся работа не была сделана. Разговор с ней самой о ее отце — самый неприятный час моей жизни последних нескольких лет, включая похороны двух друзей и процедуру ФГДС. Это отдельная песня, петь которую мне совсем не хочется.

Альбом мы напечатали буквально на днях. Удалось даже убедить директора, что раздать экземпляры семьям еще здравствующих ветеранов нужно сразу, не дожидаясь Дня Победы. На сайте предприятия уже появилась информация, что без неоценимой помощи ветеранской организации завода книга бы не вышла.

Разговорилась на днях со знакомой, которая упомянула, что хочет сделать рекламные буклеты для своего магазина одежды и ищет хорошего фотографа. Я посоветовала пару человек и поинтересовалась, а где будут делать буклеты. Она замялась. Я понимаю, что она понимает, зачем я спрашиваю (почему бы не делать их в фирме, где я работаю?), но не понимаю, почему мой вопрос вызвал у нее такое смятение.

- Что-то случилось? - спрашиваю.

Под небольшим нажимом она призналась: на днях еще один общий знакомый сильно ругал нашу фирму и меня лично — мол, непрофессионалы, не советую. Если бы у меня была шерсть, она бы на мне вся в этот момент встала дыбом и задымилась (возможно, от бомбанувшего пукана, возможно, я бы начала еще и плеваться огнем), потому что клиента этого я отлично помню. Такие волшебные мудни вообще не забываются, поскольку встречаются крайне редко (и самые клинические случаи мной уже описаны).

Там дело было так. Обращается к нам за версткой буклета представитель некоей клиники. Важно говорит, что вся работа поручена ему, поэтому согласовывать только с ним, а директор посмотрит все уже на завершающей стадии. Вообще-то это нетипичная ситуация, потому что в норме все тексты сначала проходят согласование у Главного, а потом уже попадают дизайнерам, чтобы потом не переделывать. Но нет так нет, ок. Спрашиваю представителя клиента, чья будет идея, наша или его, кто будет готовить тексты. Он даже возмутился:

- Я же сказал, что все поручено мне! Я сам вам все пришлю! Журналисты напишут как попало.

Ладно, не спорю. Спрашиваю, в чем идея.

- Отзывы пациентов о наших докторах! - говорит так гордо, будто до него никто этого не делал. Начинаю объяснять, что отзывы пациентов воспринимаются обычно с недоверием, потому что очень напоминают рекламу всяческих мошеннических чудодейственных средств, которая пишется как под копирку: «Я потеряла всю свою семью, от горя почти лишилась зрения, а потом закапала капли «Ссывглаза» и вижу мир в новом ярком свете!», но он прервал меня величественным жестом руки:

- «Ромео и Джульетта» - тоже не новый сюжет, но вопрос в качестве текста.

Боже, боже, за что?..

И вот приходит на электронку его творение. Я повидала всякого треша и содомии в своей профессии. Видела газетных фотографов со стажем десять лет и более, которые не знают, что любое фото ребенка, опубликованное в газете, должно содержать согласие родителя на обнародование персональных данных. Видела журналистов, которые человека, только арестованного по подозрению в совершении преступления, сразу называли убийцей, мошенником, насильником, причем с указанием его настоящих имени-фамилии. Видела региональные журнальчики, в которых дословно перепечатывались авторские статьи из крупных журналов без ссылок на правообладателя и с подписью местного «окуня пера». Видела много других непуганых идиотов, к которым просто еще ни разу не приходили Роскомнадзор, прокуратура и другие надзирающие. Но этот случай просто превзошел ожидания. Начинаю читать — и не верю своим глазам. Тексты выглядят примерно таким образом: «Мария Ивановна Иванова, 67 лет, пациентка медицинского центра с 2012 года: «К доктору Бубенчикову я обратилась по поводу хронического геморроя, и он прописал мне эффективное лечение, а еще у него глаза очень добрые»». Понятно, что я утрирую, но суть в том, что указаны и личные данные пациентов, и диагнозы, и возраст, хотя даже сам факт обращения гражданина в медучреждение является охраняемой законом тайной. Двумя руками возвращаю упавшую челюсть на место, звоню клиенту, осторожно интересуюсь:

- Все данные о пациентах, конечно, изменены?

- Нет! - гордо отвечает он. - Это реальные люди, иначе не будет доверия, мы с администратором смотрели медкарты, сами выбирали. Конечно, тексты за них написал я, но я им звонил для проверки качества обслуживания и все записано с их слов.

- То есть люди дали свое согласие на использование их данных в буклете? - уточняю я недоверчиво. Сама понимаю, что такого не может быть.

- Конечно! - как идиотке, чуть ли не по слогам, скандирует он. - Они когда приходят в клинику, то подписывают согласие на обработку персональных данных.

«Магомед, ты вообще нормальный, нет?» - звучит у меня в голове строка из песни группы «Заточка», хотя мой собеседник вообще не Магомед.

- Они подписывают согласие на то, чтобы их данные обрабатывались и хранились клиникой, использовались для статистики и прочее, но никак не для обнародования и не для передачи третьим лицам, - настаиваю я на возвращении этого странного человека к здравому смыслу. - А на использование их данных в рекламной продукции нужно отдельное согласие. Причем я даже не убеждена, что вы можете вот так запросто им звонить и просить это согласие, потому что по закону доступ к персональным данным клиентов имеет очень ограниченный круг сотру...

- Когда я звонил, я никого о диагнозах не спрашивал, просто интересовался впечатлением от приема, от доктора, - бросает он нервно, но все же отключается, чтобы по моей настоятельной просьбе все же проверить: может я и не глупости говорю?..

Спустя двадцать минут мне перезванивает уже заместитель директора клиники и просит все файлы срочно уничтожить. Скандалить в медицинском сообществе, хоть платном, хоть бесплатном, не принято, так что уволили пиарщика тихо. Администратора, наверное, тоже, но о его судьбе мне ничего не известно.

Заказ мы сделали своими силами, безо всяких геморроев Мариванны и неправомерного обращения с персональными данными. В журналистике, рекламе и издательском бизнесе закон накладывает охрененные ограничения, а в медицине это все стократно жестче, и как можно было этого не знать или этим пренебречь — загадка похлеще перевала Дятлова. А написано, кстати, было действительно хорошо.

Всегда считала, что ссориться с людьми нужно лишь в самом крайнем случае, потому что никогда не знаешь, как обернется жизнь. Не раз бывало: люди, поругавшиеся со мной вплоть до личных оскорблений, через годик-другой робко звонят. Обычно я спокойно отношусь ко всем подобным «а помоги… а подскажи…» и могу помочь или подсказать, но лишь в определенных границах. Допустим, дать телефон хорошего врача или другого специалиста я готова, но когда такие же граждане приходят в мою организацию наниматься на работу, и от моего мнения зависит, будут ли они приняты, — извините.

У меня самой в юности такое бывало: ляпнешь грубость, поссоришься — а потом уже к этому человеку хода нет. И постепенно я поняла, что в небольшом городе не конфликтовать направо и налево — важное качество, способствующее выживанию, да и душевному комфорту тоже. Не нужно прогибаться или лебезить, достаточно просто сохранять достоинство и не терпеть грубость, но и не опускаться до такого же поведения.

Но и у меня в жизненной копилке есть люди, контакты с которыми прерваны, и ничто не может их вернуть. И есть претенденты на попадание в этот список. Один из таких людей - бывший клиент по прежней работе, где я занималась издательским делом в мелких и крупных размерах. Назовем его Иванов. Человек конфликтный, тяжелый, заказы у него совсем не денежные, но это, в общем, не повод сказать «прощай навсегда». Он специалист по сельскому хозяйству и вроде бы неплохо разбирается в своих вопросах, но его не хотят брать ни преподавателем в профильный вуз, ни на работу на какое-то агропредприятие — а все потому, что от него просто ужасно пахнет. И вот это уже очень большой повод никогда с ним не общаться, потому что вонь страшной разрушительной силы, которую даже ни с чем не сравнить. Не буду описывать составляющие этого букета из соображений гуманности, но пару раз сотрудницы, которым приходилось иметь с ним дело, бегали в туалет и их тошнило. Может быть, у Иванова болезнь какая-нибудь, или он просто ненавидит весь мир и хочет сделать окружающим как можно больнее и вонючее... Во время работы над его монографией об условиях содержания крупного рогатого скота (тираж 50 экземпляров) я все контакты свела исключительно к телефону и электронной почте, а лично клиент приходил только платежные документы подписывать. Если же ему приходила в голову идея навестить меня, чтобы поговорить о каких-нибудь отдельных моментах в заказе, я кричала: «Извините, совещание!» - и созывала в переговорную первых попавшихся сотрудников моего отдела. Потом мы подолгу проветривали все кабинеты, где ступала его нога в поисках меня.

Периодически Иванов звонит мне, хочет заказать какой-нибудь десятистраничный буклет о том, почему все местные предприятия лохи горбатые, а он красавчик и один знает, как поднять сельское хозяйство. Предвидя гемор, вонь и хамство, я обычно либо ценник заворачиваю для него неподъемный, либо ссылаюсь на нехватку времени. И кто бы мог подумать, что этот неприятный человек окажет человечеству огромную услугу!

Обратился ко мне один, скажем так, конкурент (пару раз у меня уводил денежных заказчиков, убеждая, что мужчина лучше напишет о лесном бизнесе, чем женщина) с проблемой: взял на работу сотрудницу, которая уже пять месяцев получает зарплату ни за что. И сделать с ней ничего нельзя. Хотел посоветоваться, бывало ли у меня в конторе такое, и как с этим бороться.

История там хрестоматийная, про зайца и лису с ледяной и лубяной избушкой. Коротко суть: пришла женщина на вакансию пишущего редактора — то есть человека, который и готовые тексты редактирует, и написать может, если нужно. Назовем ее Ларисой. Женщина очень красивая, нарядная, в общении мягкая, спокойная — само очарование! - и вдобавок поразила свежими идеями, а также уверениями в том, как ей необходима работа для самореализации, как она истосковалась по жизни в коллективе. С тестовыми заданиями справилась отлично. Во время испытательного срока работала неплохо, а потом ушла на больничный и провела там — пара-па-пам! - тринадцать недель. Причем в городе Ларису видели на всевозможных концертах и других светских мероприятиях, и ходили слухи, что она две недели провела на курорте с любовником, однако официально она была на больничном. Потом поработала еще месяц — и вновь ушла на больничный, более короткий, но тем не менее. Всю ее активность как корова языком слизала, девушка просто перебирает бумажки на столе и никакой полезной деятельности не ведет. То есть что-то делает — но мало и плохо. Постит селфи с фуршетов и вечеринок. В ответ на претензии заявляет, что ни в трудовом договоре, ни в должностной инструкции ничего не сказано о скорости ее работы, так что она ничего не нарушает, а качество работы в издательском деле — понятие субъективное. Кадровик и юрист едва ли не каждый день совещаются, как ее можно уволить за профнепригодность, но приходят к выводу, что сделать ничего нельзя. И вот сидит она, нарядная, спокойная, невозмутимая, перебирает бумажки. Получает зарплату. Сократить ее должность никак нельзя.

Сразу скажу, что я не юрист и не кадровик, поэтому ситуацию приняла такой, как она мне была описана, не выискивая в ней, где конкуренты недоработали или накосячили. Меня попросили «что-нибудь придумать».

- Есть у меня один вариант, - говорю. - Но ты, дорогой мой человек, за последние годы увел у меня два денежных заказа. Поэтому с тебя — два денежных заказа. Я поработаю на тебя на фрилансе, так и быть. А не хочешь, чтобы я работала, - можешь компенсировать мне предыдущие потери просто так.

- Да я тебя и на постоянную работу готов взять хоть сейчас, - отвечает конкурент. - И вообще я уже на все согласен, только помоги избавиться от этой гадюки.

На том и порешили. План мой был прост — взять заказ у Иванова. Он недорогой и небольшой, поэтому, по идее, может быть сделан быстро, однако в договоре срок исполнения не прописывать — специально чтобы Лариса не думала, что ей поможет слинять опять на долгий больничный, заставив трахаться с заказом других сотрудников. Чтобы знала, что как вернется — у нее на повестке дня опять Иванов. И так — до тех пор, пока заказ не будет сделан. Всю жизнь сидеть на больничном невозможно. А Иванов как инвалид и пенсионер всегда свободен и для него поработать над своими великими идеями подольше — за счастье, от него претензий по поводу сроков не будет.

Иванов живет в городской черте, но ему сказали, что лучше будет, чтобы он для большего понимания сути вопросов сотрудником издательства демонстрировал все постулаты из будущей брошюры на примерах. Пусть он поживет на даче в районе и покатает Ларису на своем УАЗике по полям, где формировалась его любовь к сельскому хозяйству. Она будет записывать его на диктофон, чтобы разнообразить сухие тезисы примерами и живой речью, а заодно сделает фото, которые тоже будут нужны в книжку.

И вот красотку поставили в известность, что она едет в командировку на три дня в район. Забронировали ей гостевой дом в поселении. Выдали суточные по 250 рублей на день (это еще дофига много, у нас в бюджетной конторе придерживались утвержденного минимума — 100 рублей). До этого Лариса общалась с заказчиком только по телефону.

Думаю, Лариса сразу поняла, в чем тут великий смысл полевых условий, как только познакомилась с Ивановым. Но в командировке деваться некуда, вернуться раньше срока нельзя, отказаться от поручения тоже нельзя — тут уже могут уволить совершенно спокойно. В общем, через три дня воняло даже от Ларисы. Иванов, которому я позвонила узнать, все ли в порядке с его заказом, который я порекомендовала издательству, поблагодарил (а то другие отказывались!) и рассказал, что девушка, наверное, болеет, потому что несколько раз выскакивала из машины блевать. Но на свежем воздухе ей легчало.

По приезду Лариса заявила Иванову, что все данные у нее есть и теперь общаться с ним будет только по телефону, но ее начальник сказал, что фотографии получились смазанные, в кадр вошли не все объекты, и нужно съездить еще раз. Пусть Иванов ее отвезет в те же живописные места, а она еще раз поснимает. Нанимать фотографа для такой простой работы фирма не будет, а заказчик согласен предоставить свой транспорт, так что мы еще и на бензине сэкономим.

Выбирая между Ивановым и воздухом свободы, Лариса предпочла воздух. Пусть и с легким ароматом безработицы, ибо в смежные сферы ее теперь с такой репутацией точно не возьмут.

Буклетик издательство быстренько доделало само, а потом Иванов мне позвонил еще раз.

- Я тут подумал… Может, Лариса эта беременная была? - спросил он.

- Откуда мне знать? - искренне ответила я. - Но, надеюсь, вы с ней ничем предосудительным три дня не занимались?

Иванов довольно рассмеялся визгливым старческим смехом.

- Я вам много звонить не буду, - строго сказал заказчик очередной книги. - Поэтому вам придется всю работу делать самостоятельно, а мне показывать только результаты. Консультироваться со мной тоже нежелательно, я человек занятой, не смогу уделить вам много времени. Техзадание у вас предельно ясное.

«Дай я тебя поцелую, золотой ты мой, - подумала я. - Это ж праздник какой-то, а не клиент!»

На следующий день он позвонил четыре раза: узнать, хорошо ли я поняла текст, все ли фотографии успела посмотреть, какие у меня есть идеи относительно оформления обложки и когда я отредактирую рукопись.

На первых порах я, действительно, пробовала редактировать его творение, как мне и по должности положено, но встречала мощное сопротивление, поэтому мне удалось вырвать из текста лишь самые сочные куски: «произвели на меня замешательство», «я уверен в необходимости вышеуказанных мер для налаживания отношений в социуме и желаю всем мира и счастья».

Еще через день он позвонил в половине девятого утра, а когда я сказала, что не могу записать его предложения, потому что еще в пути на работу, недовольно заметил:

- И что? Вот у меня машина в ДТП попала. Так водитель пока оформляет, а я сижу с ноутбуком и работаю.

- А я за рулем, Иван Иваныч, - заметила я. - Поэтому ничего записать не могу. Я вам перезвоню через полчаса.

- Через полчаса я сам занят буду, - буркнул он. - Звоните после обеда.

Через полчаса он позвонил с вопросом, почему я ему не перезваниваю, когда он ждет.

- У меня была помощница, которой я мог давать указания даже когда она лежала в роддоме под капельницей, - с укором заметил Иван Иваныч еще через день, когда я не взяла трубку в обеденное время.Что же, ключевое слово здесь «была».

Когда мы все-таки сверстали первую главу, он внес очередное предложение: «А что если буквы сделать как бы кровавыми?» Пришлось аккуратно объяснять, что если на его многотрудном жизненном пути его один раз покусала собака, а второй раз ему оцарапали пилой жопу, это еще не значит, что он капец какой рисковый парень и смерть идет за ним по пятам. Уже с конца 90-х кровавые надписи - это вообще не круто, тем более, что он человек мирной профессии. Выходящий на пенсию депутат ведь мирная профессия?

- Понимаете, хочется драйва какого-то, - признался заказчик, когда я выразила надежду, что книгу мы доделаем без крови. - Может быть, вы мне текст сами полностью перепишете? Я почитал вас в соцсетях, у вас такой легкий стиль… Вы сможете изложить все так, чтобы мне самому про себя интересно было читать. Как говорится, большое видится на расстоянии. А я всю жизнь в таких сферах, где говорят сложным и немного официальным языком.

«Сложным и немного официальным» - это он про фразы типа «в школе мои отношения с соучениками складывались наилучшим образом благодаря последовательной работе над межличностными отношениями в домашней среде и опытным педагогам».

Ладно, черт с тобой, добавили в договор пункт, что текст пишем сами, а не получаем от него готовым. Обрадованный, что драйв ему теперь обеспечен, заказчик в одиннадцать вечера позвонил с предложением срочно прочитать такую-то книгу о том, как писать книги, потому что там собраны лучшие советы по этому делу, а наутро спрашивал, заказала ли я уже этот опус по интернету.

Утром воскресенья он позвонил, чтобы позвать к себе в офис обсудить концепцию предисловия, упирая на то, что без этого обсуждения я не пойму сути самой книги. Узнав, что я в выходной никак не буду ничего обсуждать, ехидно спросил:

- Вы, я вижу, свою работу не очень любите?

- Наоборот, - парировала я. - Люблю, и именно потому, что работа оставляет мне время для досуга, семьи и отдыха.

После этого прослушала лекцию о том, что выдающихся результатов можно достичь только посвящая работе все свое время. Вот олимпийские чемпионы, например… Вот великая актриса Сара Бернар… Вот его дедушка на фронте… Уже на второй минуте мне хотелось срочно ехать к нему в офис. С молотком. Готовь, мать, чистое белье...

- Иван Иваныч, - наконец, прервала я его. - Через два часа я записана в парикмахерскую, а сейчас готовлю обед и меня беспокоит состояние тунца под маринадом. Ваше предисловие меня будет беспокоить завтра.

Он звонил еще несколько раз в течение дня, но я уже не брала трубку. А в понедельник с самого утра директор Сергей вызвал меня, чтобы сказать, что заказчик хочет расторгнуть договор и отдать доделывать книгу другой конторе. Обиделся, значит.

- Нет, - сказала я. - Мы ему ничего отдавать не будем, в том числе аванс. Он может судиться сколько хочет, но мы докажем, что работу свою делали в соответствии с его требованиями. А исходники и макеты и тем более полностью переделанный текст ему не видать. К счастью, он получил от меня лишь 10 страниц из 180. Их у него уже не отнимешь, но остальное пусть снова сам пишет.

Как я и предполагала, этот заказчик побывал уже почти во всех издательских и околоиздательских конторах города, никого не смог научить работать и со всеми разругался. Наша контора продвинулась гораздо дальше прочих, с другими он прекращал отношения еще до окончания верстки первой главы. И у других все было в точности как у нас: «А давайте здесь добавим горчичных тонов… Нет, было лучше. А давайте здесь шрифт увеличим… О, а чего это он стал такой крупный? А давайте подписи сделаем не под каждым фото отдельно, а списком в конце… Неее, так ведь непонятно, что на фото!» Вообще-то мы готовы к таким поворотам сюжета, редкий клиент с первого же раза говорит «это то, о чем я мечтал», но бывают и выходы за рамки разумного. Этот Иван Иваныч себя называет перфекционистом, а я его называю по-другому, ибо то, что он стремится все переделать по десять раз, — это не стремление к совершенству, а обычное мозгоклюйство, когда процесс интереснее и важнее результата. Мозгоклюй никогда не будет доволен тем, что получилось, потому что у него в голове нет ни целостной концепции (а чужие он отвергает), ни законченной идеи (а чужие от отвергает),  ему нравится делать и переделывать — как обезьяне нравится искать блох на своем самце.

К обеду заказчик приехал забирать свое добро. Мы выдали ему те фото, документы и файлы, с которыми он к нам и пожаловал. Сказали, что другие файлы нечаянно уничтожены вирусом. У него было такое растерянное лицо, что не оставалось сомнений: товарищ был уверен, что за свои три копейки получит и мой текст с элементами драйва, и варианты оформления фотографий, и макеты обложки - и все это использует, чтобы за полцены заказать в другом месте, если такое место еще осталось на карте.

И он сдался. Договор не расторгнут, продолжаем работать над книгой. Я бы предпочла наоборот, но теперь я сама буду звонить, когда у меня есть вопросы. А когда у заказчика есть для меня ответы — он будет писать их по электронке.