Никита до сих пор помнил, как в квартире повисло тяжёлое, глухое молчание. А потом — как удар, как выстрел:
— Хватит фантазировать! Так мы её не найдём!
«Её». Не «маму». Просто — «её». Как будто чужую. Как будто вычеркнутую.
Стало особенно горько тогда. Будто папа уже сдался. Будто не хотел больше помнить.
А через пару недель он принёс в мамину студию первый ящик. Тогда Никита всё и понял.
В дверь тихонько постучали:
— Сын, иди завтракать, я на службу опаздываю.
Папа. В этот раз задержался дома, а лучше бы ушёл. Говорить с ним не хотелось, и не из-за вчерашнего. Просто папу он так и не простил. Хотел, но не мог. И папа это чувствовал, и пытался как-то наладить общение, от чего было ещё неприятнее.
Натянув брюки, Никита прошлёпал в ванную. Глянул в старое, чуть треснутое зеркало. Пригладил вихры, умылся. Выдавив пасту, зажужжал зубной щёткой, считая про себя до ста двадцати. Привычный машинальный ритуал, за соблюдением которого строго следил папа.
Когда пропала мама, отец особенно насел на него с дисциплиной. Никита злился, но папа не отставал. «Так будет легче, поверь». А потом и правда стало легче — привычные действия словно вводили в колею, задавая ритм всего дня.
Сто восемнадцать… сто девятнадцать… сто двадцать.
Щётка задёргалась — значит, отсчитал правильно. Плеснув в лицо водой, он нехотя вышел на кухню.
Папа сидел за столом — прямой, строгий, в выглаженной форме. Рядом аккуратно лежала фуражка.
На столе стоял нехитрый завтрак: чёрный хлеб, паштет, яичница. Папа уже поел и внимательно изучал «Рубежский вестник», сложив его пополам. Ещё один ритуал. Ещё одна попытка забыть.
— А чего не дедушка? — намазывая паштет, невинно спросил Никита. — Мог его оставить.
Отложив газету, папа отхлебнул из чашки чай, внимательно посмотрев на сына.
— Большой ты уже, — улыбнувшись, невпопад ответил он. — Как время летит.
Он осёкся, посмотрел в окно, затем на часы. Машинально поправил галстук.
— Сын, я вчера лишнего брякнул. Ты… прости. Был неправ.
— Да ладно, чего там. — Пряча глаза, Никита дожевал бутерброд и запил чаем. — Проехали.
Папа помолчал, пристально глядя голубыми, стального оттенка глазами. Медленно кивнул, словно собирался что-то сказать, но передумал.
— Проехали, так проехали. Дуй в школу, а я на службу. Вернусь поздно.
Будто когда-то он возвращался рано!
В школу Никита всё-таки немного опоздал. Вбежав в класс в аккурат перед Мартой Алексеевной, быстро прошёл к парте. И только подойдя, с удивлением понял, что за его партой уже кто-то сидит!
Замерев, он оглядел новенького. Смуглый, темноволосый, худенький паренёк. Аккуратно подстриженные волосы немного лоснятся. Тёмные глаза смотрят настороженно, но не затравленно, как у Тольки.
— Дай пройти, — растерявшись, невежливо буркнул Никита. Вскочив, паренёк придвинул стул к парте, освобождая проход. Плюхнувшись на место, Никита торопливо вынул тетрадь и учебник, пристроив рядом пенал. Только теперь он заметил, что весь класс бросает удивлённые взгляды на его соседа. Этого ещё не хватало!
— Ой, — немного запыхавшись, уселась за стол Классручка. — Дети, у нас новый ученик. Познакомьтесь, это Джавад Хусейн, он приехал к нам из Византии. Джавад, поздоровайся с ребятами.
Новенький поднялся медленно, словно собираясь с силами:
— Здравствуйте, меня зовут Джавад.
Он смешно произносил своё имя: не «Джавад», а «Джауад». Говорил он с непонятным, мягким акцентом, немного похожим на говор приезжих хазарцев. Никите стало неловко. От непрошенного внимания горело лицо.
Кто-то в задних рядах приглушённо хихикнул. Джавад опустил глаза. Марта Алексеевна строго обвела класс взглядом:
— Надеюсь, вы поможете Джаваду освоиться. Садись, Джавад.
Новенький опустился на место, теребя тоненькую серебряную цепочку. На ней болтался треугольничек, символ серапианства. Но без точки, как в Рубежье или Унии.
«Юг утратил духовный путь, — вспомнились скандальные слова проповедника, услышанные в случайно включенной передаче. — Там уже не помнят, что точка символизирует Единого Бога, ставя на её место пусть и важные, но земные, человеческие добродетели».
И среди хазарцев такие носят, особенно, говорят, террористы. Веруют, а сами людей убивают. Когда в столице Тополе автобус захватили, Патриарх их даже «воинствующими безбожниками» назвал.
Никита бросил на Джавада неприязненный взгляд. Тот ответил таким же.
Чёрт его знает, что у него на уме. На террориста не похож, пацан как пацан. А ещё приятно пахнет — травами, мылом и чем-то восточным. Хазарцы пахнут п́отом, Застава их вообще обзывает «вонючками». А с другой стороны — как им ещё пахнуть, когда весь день вкалывают на рынке или ферме?
Неловко двинув локтем, Джавад спихнул ручку Никиты на пол. Сзади хихикнули, Никита покраснел.
Торопливо нагнувшись, Джавад вернул ручку на место. Ничего не сказав, Никита открыл тетрадь и принялся рисовать, пока Классручка объясняла что-то давно пройденное.
— Это… «Горизонт»? — с какой-то тихой радостью спросил вдруг Джавад.
— Ну да, — бросив рисовать, удивлённо ответил Никита. — А ты что, сериал смотришь?
Вместо ответа Джавад порылся в ранце и осторожно, чтобы не заметила Классручка, положил на парту потёртую книжку с красивым звездолётом на обложке. У Никиты перехватило дыхание: «Горизонт: первый зов», его в Рубежье днём с огнём не сыщешь. Правда, на латыни, но это пусть — латынь у Никиты на уровне.
Джавад радостно кивнул, и Никита аккуратно пролистал книжку, задерживаясь на красивых иллюстрациях с мужественным капитаном Жаном Деверо.
— А ты новый сезон смотрел? — забыв про урок, с жаром спросил Никита.
— Весь! — гордо ответил Джавад. — Особенно, где война с центурианцами.
— Коллектив круче, — возразил Никита. — Они целые планеты к себе подключали.
— А центурианцы любой облик принимают!
— А ещё там было, помнишь?..
Они проговорили до конца урока. Никита был на седьмом небе от счастья: Джавад, наверное, знал «Горизонт» лучше всех в Рубежье. Даже лучше Никиты, потому что читал несколько не переведённых книг!
Джавад не только читал, но и обожал придумывать новые сюжеты. Некоторые из них он даже выложил в своём блоге. Да и про остальные рассказал.
Никите рассказы понравились. Не хуже, чем в сериале! Правда, блог Джавад забросил, потому что началась война с восставшими финикийцами. Она шла уже 10 лет.
Ещё у Джавада был старший брат Халид. Учился на инженера, хотел строить космические корабли. Он остался, не захотел уезжать. Несмотря на уговоры и мамины слёзы.
Что с ним — Джавад не знал.
А Никита решил не спрашивать.
Прозвенел звонок, и спешащая куда-то Марта Алексеевна торопливо выскочила из класса. Парту Никиты тут же обступили ребята, засыпав новенького кучей вопросов.
Обрадованный доброму отношению Джавад смешно вертел головой, стараясь ответить всем. Оказалось, он ещё и «Триумфатор» смотрел, про попавшего в плен к варварам византийского генерала Константина. И даже старенький, но классный «Звёздный страж» видел!
Ребята тоже заметно оттаяли. Похлопав Джавада по плечу, Вася Пономарёв угостил его жвачкой. Лучик подарил научный журнал «Фотон», а заодно спросил, зачем Джавад пришёл в школу перед самыми каникулами.
— Родители хотели, — пожал плечами Джавад. — Чтобы подружился. Я ведь не знаю здесь никого.
— Теперь знаешь, — солидно пробасил Вася. — Наш человек, а, народ?
— Кто это тут «наш»? — раздался противный голос. Гордо выпячивая руку с повязкой Заставы, у двери стоял Валька Плющев. Школьный патруль, за порядком следят. И парочку старших захватил. Просто так, чтобы круче казаться.
Засунув руки в карманы, «телохранители» лениво поглядывали в потолок. Уважением в Заставе Валька пользовался нулевым. И если бы не традиция выбирать «старшего патруля» по жребию, чёрта с два ходил бы он с повязкой!
Замолчав, ребята поскучнели и расступились. С Заставой не связываются. Даже с Валькой!
Вразвалочку подойдя, Валька окинул Джавада высокомерным взглядом:
Мясистые щёчки расплылись в гаденькой улыбке. Сейчас Валька был на коне, и пользовался этим вовсю.
Помрачнев, Джавад поднялся и скрестил на груди руки:
— Меня зовут Джавад. Я из Арвада. Это в Византии.
— Джавад из Арвада, — издевательски протянул Валька. — Надо же, как рифмуется!
Один из старших туповато гыгыкнул. Никита съёжился.
— Финикийцев надоело гасить? — гадко пропищал Валька. — Или автобусы будешь взрывать?
— Я не… — Джавад вспыхнул и бросил на Никиту взгляд: «Помоги». Но Никита не помог. Потому что боялся. Как и все.
Джавад всё понял. Поняв, что остался один, он набычился и взял себя в руки.
— Я не террорист. И ничего не взрывал. Понятно?
От волнения его акцент усилился, чем тут же воспользовался Валька.
— Понятно, — кривляясь, передразнил он. — Все вы так говорите. А потом «блиссом» торгуете.
Никита побледнел. Блисс — страшный наркотик, его ещё «младенчиком» называют. Поначалу от него хорошо, а потом человек тупеет и впадает в детство, опускаясь затем до уровня животного. Дедушка говорит, за торговлю блиссом раньше расстреливали. Разве можно в таком обвинять?
Джавада словно по лицу ударили, но он молчал, понимая, что Валька его провоцирует. И Валька это понял. И тут же нашёл, к чему ещё придраться.
— А это что? — шагнув к Джаваду, он сгробастал сальной пятернёй серапианский треугольник. — Сними, не позорься. Так только обезьяны верят!
Прорычав что-то на арабском, Джавад резко отбил руку и схватил Плющева за грудки. Вырвавшись, тот отскочил назад и заверещал:
— Видели?! Уже порядки свои наводит! Пацаны, помогите! Пустырник вконец оборзел!
— Слышь, чё ручонки распускаешь? — взял Джавада за шкирку старшеклассник. — Делай, что говорят, уголь!
Яростно сопя, Джавад молчал, но когда старшеклассник протянул руку к цепочке, бешено рванулся. Как Толька.
— Что здесь происходит?! — влетела в класс Марта Алексеевна. — Ребята, а ну-ка прекратите!
Старшеклассник шумно втянул носом воздух, но не обернулся. Только медленно отпустил Джавада.
— После уроков поговорим, плесень, — процедил он, глядя прямо в глаза новенькому.
— Я сказала: немедленно прекратите! — голос Марты Алексеевны дрогнул. — Выйдите. Сейчас же!
Пауза. Старшие переглянулись. Один из них лениво зевнул.
— Пошли, — сказал он. — Не будем мешать… педагогическому процессу.
Они удалились неторопливо, будто прогуливаясь по набережной. И напоследок сильно хлопнули дверью.
Марта Алексеевна стояла в тишине, сжав губы. На секунду показалось, что она сейчас заплачет. Но она только провела ладонью по юбке.
Оставшиеся уроки Никита просидел, пряча от Джавада глаза. И Джавад молчал, демонстративно уткнувшись в тетрадку. А когда прозвенел звонок, тут же собрался, смахнул с парты «Первый зов» и быстро вышел.
Вскочив, Никита медленно опустился на стул.
— Трус, слабак, — шептал он себе. — Предатель!
Он до хруста сжал в кулаке карандаш. Джавад надеялся, а он…
А что «он»? За Тольку и так чуть не отхватил, а теперь ещё этот… Сам влез, пусть сам и разбирается. А Никите и так приключений достаточно. Не хватало ещё…
Не додумав, он сгрёб тетрадь с учебником в рюкзак и с грохотом вскочил. Промчавшись по коридору, слетел по широкой лестнице и выбежал во двор.
Он успел вовремя — Джавада уже вели на спортплощадку. Мирно вели, приобняв. Как Никиту.
Сникнув и сгорбившись, Джавад покорно следовал за старшеклассниками. Пробегавший мимо учитель рисования стыдливо отвёл глаза.
Застыв, Никита сжал зубы.
Возврата не будет. Даже если струсишь.
Нелепо дёрнувшись, он на негнущихся ногах вышел к спортплощадке. Заставовцы взяли Джавада в плотное кольцо.
«Побьют, — понял Никита. — Прямо здесь. Никого уже не боятся».
Он снова застыл, пытаясь сдержать нервную дрожь. Капитан Деверо бы действовал. Но разве он капитан Деверо?
«Зло подобно плесени, расцветающей в тени безразличия».
Никита помнил ту серию. Спор капитана с послом Андромеды, отказавшейся защитить народ Миониса, оккупированного жестокой расой рептилий.
— Нейтралитет — не преступление, — ответила ему посол.
— Нет, — звучали в ушах слова капитана. — Но и не добродетель.
Посол всё равно отказалась, и тогда капитан направил звездолёт к Мионису, нарушив приказ командования.
«Не бывает чужой беды. Мы это поняли, поймёте однажды и вы».
Кармашек футболки налился тяжестью. И теплом, словно монетка вдруг ожила и запульсировала.
Капитан Деверо… Юрген-Защитник…
Страх не ушёл, но — отступил. Окончательно решившись, Никита шагнул вперёд.
Заставцы недоумённо оглянулись. Раздвинув дружков плечами, из круга вышел Денис.
Повисла напряжённая тишина. Флаг Рубежья лениво хлопал на ветру, будто ехидно аплодировал дурацкой храбрости.
— Не надо! — повторил Никита, пытаясь проглотить вставший в горле комок.
— Чего не надо? — Денис нехорошо прищурился.
— Джавада, — выдавил Никита. — Не трогайте.
— С дуба рухнул? — участливо поинтересовался Денис. — Думаешь, по старой дружбе не обижу? Иди отсюда. Пока тебе тоже не прилетело.
Монетка уже не грела — жгла. И билась. Как маленькое сердце.
— Не пойду, — прошептал Никита.
— Он не виноват! — Никита повысил голос. — Это всё Валька! Первый начал! «Оло» хотел отобрать!
— Чё ты врёшь, какое «оло»? — взвился Валька.
— Которое на цепочке! — выкрикнул Никита. — Нельзя было, ясно?
«Оло» трогать запрещено, это негласный пацанский закон. У каждого может быть такая вещица. У Никиты — мамин приёмник, у Лучика — старый дедушкин компас. Красивый, бронзовый, с крылатым факелом на крышке — символом Рабочих Республик. Джавад про оло, конечно, не знал, но наверняка бы согласился.
Во взгляде Дениса что-то промелькнуло. Что-то забытое, из тех времён, когда они вместе носились по пустырям, а его папа ещё не ушёл из семьи. Денис с тех пор сильно изменился. Озлобился. И на папу, и на внезапно свалившуюся бедность.
— Трогал? — Денис смерил Вальку брезгливым взглядом. — Отвечай!
— Ты чего! — ещё пуще взвился Валька. — Откуда оло у пескоструйника?!
— Хорош, Кротов, — неодобрительно сказали из толпы. — Какое ему, правда, оло?
Денис колебался. Недолго, пару секунд. А потом его взгляд снова стал привычно жёстким.
— Оло, говоришь? — скривился он. — А ну, иди сюда.
Взяв Никиту под локоть, он толкнул его в центр круга.
В круг нехотя вышел Толька. Стараясь не встречаться глазами с Никитой, вопросительно глянул на Дениса.
— Объясни им про оло, — скомандовал Кротов. — А вы, пацаны, подстрахуйте. Чтобы не рыпались.
Круг стал теснее — довольные «пацаны» готовились к экзекуции. Кто-то хрустнул костяшками.
— С угля начни, — небрежно распорядился Денис.
— Я не буду, — набычившись, буркнул Толька.
— Это почему? — удивился Денис. — Жалеешь их, что ли?
— Нет, — мотнул головой Толька. — Их двое, а нас много. Неправильно. Не по-пацански.
— Да ты… — Не найдя, что сказать, Денис недобро рассмеялся. — Делай, что говорят!
— Не буду! — рявкнул Толька. И посмотрел тем самым, предвещающим недоброе взглядом.
— Наумов уже получил, а Плющев сам нарвался. Хочешь — сам их бей. Я не прислуга, понял?
— Не прислуга, говоришь, — заиграл желваками Денис. — Ладно. Тогда, во-первых, ты исключен из Заставы. А во-вторых, раз такой добренький, ответишь вместе с ними. А, ребята?
Заставцы одобрительно загудели.
Тишину прорезала трель спортивного свистка. Подойдя к окружившим ребят заставцам, Северов обвёл всех взглядом.
— Кого это тут исключают?
— Да так, Виктор Егорович. Учим уму-разуму, — немного раздражённо ответил Денис.
— Не слушайте их, дядя Витя!
И Никита сбивчиво рассказал Северову про Вальку, Джавада, и Тольку.
— Во-первых, не дядя Витя, — дослушав, уточнил Северов, — а Виктор Егорович. В школе у меня любимчиков нет. А во-вторых, — он повернулся к Денису, — что-то ты круто последнее время забираешь. Школа — не место для драк. Есть гаражи. И вообще, что этот сделал?
Никиту покоробило. Почему дядя Витя не называет Джавада по имени? И гаражи тут при чём?
— Напал на патруль, — официально отрапортовал Денис. — Ему замечание, а он драться полез. При свидетелях!
— Да не правда это! — крикнул Никита, но Виктор Егорович лишь сделал ему жест замолчать.
— Ты что-то последнее время в гуще событий, — заметил он. — То с Рыжовым история, теперь с этим связался.
Джавад нахмурился. Заметив его недовольство, Северов недобро усмехнулся:
— Что ощерился? Привыкай. На этот раз мы, так и быть, простим, а впредь не обессудь. И это, — он кивнул на треугольник, — спрячь. А лучше сними. Не дома.
Джавад молча убрал треугольничек под футболку. От унижения он тяжело сопел.
— Рыжова восстановить, — коротко скомандовал Северов. — И разойтись. Чтобы больше я таких собраний здесь не видел.
Денис молча кивнул. Разочарованные заставцы принялись разбредаться.
— Кстати, — обернулся Северов. — Как там тебя, Джавад? Завтра встретимся у директора. Обсудим, как ты тут «осваиваешься».
Никите стало гадко: таким дядю Витю он не видел никогда.
— Вместе пойдём, — твёрдо сказал он, положив руку на смуглое плечо. — Ты не один, понял?
