Мирное небо. Глава 1 (часть 2)⁠⁠

Продолжение и окончание первой главы.

Мой ТГ-канал: https://t.me/borovitsky

Страница книги: https://author.today/work/434487

— Слышь, Наумов!

Дёрнувшись, Никита обернулся. На пороге школы стояли Толька с Денисом. Оба — с повязками Заставы.

Сбежав по ступенькам, они вразвалочку приблизились.

— Домой собрался? Пойдём, поговорим. — Ласково приобняв Никиту, Денис кивнул в сторону школьного двора.

Никита втянул голову в плечи. Чего им ещё?

Пустой школьный двор пах летом и пылью. Лёгкий ветерок трепал порванную сетку на воротах, у клумб намело кучки тополиного пуха. На крыше тяжело и лениво колыхался флаг Рубежья: встающая над зелёным лесом верхушка солнца. Рядом деловито пробасил шмель.

У деревянной ограды спортплощадки их ждали. Старшеклассники, все из Заставы. И Валька Плющев тут — спрятался за чужими спинами и курит, будто взрослый.

Никита терпеть не мог Вальку. Жирный, мерзкий, лоснящийся. На год старше, в Заставе без году неделя, а туда же. Корчит из себя, а сам красный от диатеза, потому что сладкое метёт не переставая.

Завидев их, группка неторопливо двинулась навстречу, взяв Никиту в полукольцо. Смотрели лениво, без особой вражды. Кроме Вальки, конечно.

— Явился, мирила? — тонким голоском пропищал он. — Говорить с тобой будем!

— Тихо! — резко оборвал его Денис. — Короче, слушай сюда, Наумов.

Никита сглотнул и рефлекторно сделал шаг назад. Денис криво усмехнулся.

— Спокойно, не кипишуй. Я же сказал — поговорить. Пока, — многозначительно добавил он, сделав театральную паузу.

Никита растерянно посмотрел на Тольку. Набычившись, тот буравил его недобрым взглядом.

— В общем, из-за тебя у хорошего человека проблемы, — Денис картинно сплюнул. — К директору водили, исключить грозились.

Он ободряюще похлопал Тольку по плечу.

— А виноват-то в этом ты. Спровоцировал, получается, ещё и врагов хвалил.

— Я не хвалил, — пролепетал Никита, отчаянно надеясь на снисхождение. Всё же с Денисом на одной улице живут, когда-то даже общались. Пока их отец не бросил.

— А Толя говорит, что хвалил, — издевательски возразил Денис. — Хорошими называл, «не плохими». Правда, Толя?

Толька не ответил.

— Да правда это! — взвизгнул ломающимся голосом Валька. — Мне рассказывали.

— Засохни! — неодобрительно процедил кто-то. — Развонялся…

Валька умолк. Подождав, Денис закончил:

— Ещё раз такое устроишь — говорить будем за гаражами. Усёк?

Никита судорожно кивнул. За гаражи не хотелось, за гаражами били.

— То-то же, — подытожил Денис и небрежно махнул рукой:

— Пошли, пацаны.

Сунув руки в карманы, он двинулся в сторону примыкавшего к школе парка. Проходя, сильно зацепил Никиту плечом. Валька Плющев угодливо хихикнул, тряся мясистыми, покрытыми сыпью щеками. На него снова пришикнули.

***

Оперевшись на покосившуюся ограду, Никита подождал, пока компания скроется из виду. Потянув за лямки, сдёрнул портфель и потёр вспотевшую шею.

Ноги тряслись, навалилась предательская слабость. Застава — это не вам шутки. В прошлом году, когда Штефана Мауэра заподозрили в торговле «блиссом», его еле откачали в больнице. А ведь он был свой, даже на место Дениса метил. Что уж про Никиту говорить!

Он поднял глаза. В летнем небе безмятежно плыл самолётик, оставляя позади пушистые хвосты. Мирно плыл, спокойно. Будто не было на планете ни войн, ни Заставы.

— Никитка!

Из заднего выхода школы вылетела Маруська. Стремглав, запрокинув голову, кинулась навстречу, отчаянно шлёпая белыми летними сандаликами.

«Мышка». Или «Санька», потому что Санчез. Мария Родриговна.

— А ты чего такой? — нахмурившись, Маруська осмотрела друга большими карими глазами. — Это из-за Тольки? Он тебя не сильно побил?

На душе потеплело. Никита не смог сдержать улыбки.

— Да не, — как можно беззаботнее отмахнулся он. — Тут просто… Застава поговорить хотела.

Мышка испуганно ойкнула. Зачем, ну зачем он это брякнул? А с другой стороны… как же они достали! Лезут везде, всю школу запугали. И ведь раньше тихо сидели, а последние годы — как с цепи. И ничего не сделаешь — патриоты. Даже мэр к ним заглядывал.

— Маруська, хочешь уехать? — выпалил он. Наконец-то решившись сказать то, о чём уже долго думал.

— Куда? На каникулы? — с детской наивностью уточнила Мышка.

— Да нет, вообще. Из Тихореченска. Из Рубежья.

— А куда?

— Куда угодно, — отрезал Никита. — В Унию, в Колонии, хоть в Каракташ!

— А что там делать? — удивилась Маруська. — Там же далеко…

— Жить спокойно, чтобы никто не трогал! — Никиту прорвало. — Чтобы ЭТИХ не видеть. Чтобы…

В голове проносились картины. Сытая жизнь где-нибудь в Унийской столице. Непыльная работа, например, программистом. Никакой Заставы, никакой войны. Делай что хочешь, живи как хочешь. Никто и слова не скажет!

— Я не могу, — помолчав, очень по-взрослому сказала Маруська.

— Почему?! — взорвался Никита. — Папу с собой заберёшь. Делов то!

— Не поэтому, — серьёзно возразила Мышка. — Просто город бросать нельзя, понимаешь?

— Ты не Защитница, — парировал Никита. — Это папа твой в Ордене.

— Юрген тоже в Ордене не был, — тихо, но упрямо ответила Маруська. — Но город спас. Не сбежал.

Юрген-Защитник. Живший двести лет назад в Тихореченске, тогда ещё Штайнбрёкке, обычный пацан. Спасший город от предательского, коварного нападения и поплатившийся за это жизнью.

— При чём тут это, — раздражённо отмахнулся Никита. — И вообще, сказки это, поняла?

— Не сказки.

Порывшись в сумочке, Маруська вынула серебряную монету и протянула Никите. В венке из травинок — отчеканенная «десятка», на обратной стороне — мальчишеский профиль Юргена.

— Это же… — у Никиты перехватило дыхание. — 10 стебельков, Штайнбрёккская. Откуда?

— Папа подарил. — Маруська всё так же держала монету на смуглой ладошке. — Хочешь? Возьми.

— Да ты что! — воскликнул Никита. — Она ведь редкая, дорогая ужасно!

— Бери, — настаивала Мышка. — Тогда не уедешь.

— С чего это?

— Она волшебная, держать будет. Как якорь.

Осторожно протянув руку, Никита взял тёплую увесистую монетку. Настоящая. Ничего себе!

— А точно можно? — осторожно спросил он. — Папа не заругает?

— Папа сказал — она сама человека находит. И мне отдал. А я тебе.

Помолчав, Никита бережно убрал монетку в карман футболки.

— Спасибо! — протянул он. — Я буду беречь. Очень.

— Да ладно, — легко отмахнулась Маруська и улыбнулась. — Она твоя теперь, делай что хочешь. Пошли домой, чего тут стоять-то?

***

Бросив дома рюкзак и наскоро перекусив, Никита до вечера продурачился с Маруськой и ребятами. День выдался удачный — поиграли в развалинах речного форта, потом на пустыре, где отчаянно рубили лопухи. Позже, когда подтянулись остальные ребята, сыграли уже в настоящую экспедицию. Никита, конечно, был капитаном Деверо, Катька Лапина — старшим помощником, а рыжий Андрюшка Морозов — научным офицером. Он, правда, тоже хотел быть старпомом, но спорить с Катькой — гиблое дело. К тому же, рассудительному «Рыжику» очень шла эта роль.

Игра удалась на славу. Близнецы Димка и Серёжка Гончаровы изображали инопланетных чудовищ, «специалист по безопасности» Вася Пономарёв героически погиб, спасая экипаж и корабль, а Рыжик получил тяжелое ранение и отправился к Маруське в корабельный медпункт.

Когда совсем стемнело, Никита с Маруськой рысью припустили домой. Девятый час, не шутки. Да и завтра, пусть расслабленно-летняя, всё же ждёт школа.

Зайдя домой, Никита увидел, что у них гости. На кухне сидели папа и Виктор Егорович, старый друг и сослуживец. Пахло сигаретами и немного коньяком, на столе стояло нехитрое угощение: нарезка, хлеб и шпроты.

— Привет, сын, — поприветствовал отец. — Что стоишь как на плацу? Заходи. Разговор есть.

Скинув кроссовки, Никита неуверенно подошёл. Взрослые посиделки он не любил: скучно, неинтересно. Да и «разговор» доверия не внушал.

— Что в школе стряслось? — начал расспрашивать папа. — Подрался ты, говорят. С Заставой отношения выяснял.

— Ром, да оставь ты парня, — мягко вмешался Северов. — Брякнул, не подумав. С кем не бывает.

— Вот именно, что не подумав, — насупился отец. — А надо думать!

В этот раз Северов промолчал, выжидающе глядя на Никиту.

— Я… я же не хотел… — Чувствуя, как горят уши Никита уставился в пол. — Просто…

— Просто болтать не надо! — перебил папа. — Ты соображаешь вообще — «не все плохие»? Хочешь, чтобы меня со службы попёрли? Хорошо, дядя Витя прикрыл. А если Застава жалобу накатает?

— Рома, не перегибай, — снова вмешался Северов. — Всё он понял.

— «Понял он», — проворчал отец. — Что за мужик вообще? Его лупят, а он терпит. Маменькин сынок.

— Не смей про маму! — со слезами воскликнул Никита. — Обещал, что найдёшь, а сам… Сам ты не мужик!

— Ты… — наливаясь кровью, папа привстал. — Щенок!

— А ты трус! Молчишь и боишься!

Взбежав по лестнице, Никита запер дверь и ничком упал на кровать. Его плечи тряслись от беззвучного плача. Подушка быстро намокала от слёз.

***

Спустя несколько минут в дверь постучали:

— Сын, открой. Надо поговорить.

— Уйди! — буркнул Никита, ещё больше зарываясь в подушку.

— Слушай… — помолчав, выдавил из себя отец. — Я…

— Как ты мог так про маму?! — давясь слезами, вскрикнул Никита. — Как ты…

Он снова зарыдал.

— Ладно, я пойду, — глухо сказал папа. — Если что — еда в холодильнике.

Скрипнули половицы, затем ступеньки. Снизу раздались приглушённые голоса.

Утерев слёзы, Никита сел в кровати и посмотрел в окно. От лёгкого сквозняка занавески шевелились, словно нашёптывая. В тёмном небе россыпью сияли звёзды.

И вспомнилась вдруг мама. Как выбирала эти занавески, как спорила с папой о цвете стен — нежно-голубом, лёгком, небесном. Папа был против, да что он понимает? Он же не художник, даже рисовать не умеет.

Мама… где ты, что с тобой? Ждёшь, наверное, что тебя найдут. Надеешься. Не зная, что про тебя давно забыли.

Снова скрипнули половицы. В дверь тихонько постучали.

— Я же сказал — уйди! — шмыгнув носом, крикнул Никита.

— Это дедушка, — раздалось за дверью. — Можно?

Вскочив, Никита отпер дверь и крепко обнял дедушку Андрея — единственного, казалось, человека, который его понимал. Дедушка был тёплый и пах табаком. И дышал немного тяжело и с хрипотцой.

— Ну, ты чего? — ласково приговаривал он, гладя внука по голове. — Сидишь тут, ревёшь. Папа позвонил, сказал — поругались. Опять.

— А чего он… — отстранился Никита. — Маменькиным сынком обозвал. И вообще… злой он стал какой-то.

— Ты прости его, — мягко сказал дедушка. — Он как лучше хочет, переживает. И на службе сейчас тяжело. Вся часть, почитай, на нём, а тут ещё…

Он замолчал, но Никита всё понял без слов. В Видеоне только и разговоров про Готландию и готовящееся вторжение.

— Дед, а на нас же не нападут? — с надеждой спросил он. — Нам Уния оружие присылает. Танки, ракеты. Чтобы защищаться.

Грустно усмехнувшись, дедушка потрепал Никиту по голове.

— Танки… Это, Никитка, не для защиты. Просто одни бодаются с другими, а такие, как мы, всегда в проигрыше. Сложно это, не бери в голову. Пошли лучше с папкой мириться.

— Не пойду! — Никита сел на кровать, уткнувшись подбородком в загорелые коленки. — Он меня «маменькиным сынком»! Про маму, понимаешь?

Вздохнув, дедушка опустился рядом, крепко прижав внука к себе.

— Знаешь, я ведь когда-то таким же был. Думал, чем строже — тем лучше. И папку так воспитывал. А он — тебя. От любви, понимаешь? Я с годами понял, что одной строгости мало. И он поймёт, просто не до того ему сейчас. И маму он обижать не хотел. Вырвалось.

— «Вырвалось», — мрачно передразнил Никита. — Ничего у него не вырвалось. И маму он забыл давно. Даже не ищет.

— А вот это ты зря, — строго сказал дедушка. — Любит он маму, даже очень. Просто сделать ничего не может.

Мама пропала три года назад. Вышла вечером из дома — и не вернулась. Говорят, её видели за рекой, у поворота с трассы на грунтовку. Она стояла на обочине рядом с какой-то машиной и курила. А мама никогда не курила.

За рулём машины сидел человек. Мужчина. Он что-то сказал маме, она села в машину, и они съехали на грунтовку, идущую к заброшенному пионерлагерю «Ветерок». Больше их не видели — ни мамы, ни водителя, ни машины. Папа даже солдат из части привозил, они там всё прочесали. И полиция ничего не знает. И добровольцы не помогли.

С тех пор папа замкнулся, стал другим. Про маму говорить избегал, а из её студии на втором этаже сделал склад — заставил всё какими-то коробками. Иногда, когда отец не видел, Никита пробирался туда, к мольберту. На нём висела незаконченная картина: мальчишка на берегу озера, босиком, в лёгкой рубашке — будто ждал кого-то. Ещё от мамы остался старенький приёмник «Вега-Патриот». Боясь, что папа от него избавится, Никита забрал приёмник в шалаш. Он включал его, когда смотрел в телескоп на звёзды, или просто задумчиво крутил колёсико, будто надеясь что-то услышать в перешёптывании голосов и мелодий.

— Я её найду, — решительно посмотрел он на дедушку. — Вырасту — и найду. Обязательно.

— Конечно, найдёшь, — улыбнулся дедушка. — Ты молодец, я тобой горжусь. И папа гордится, просто не говорит. Ты помирись с ним, ладно? Он себе места не находит.

— Ладно, — вздохнул Никита. — Но вниз не пойду. Можешь поесть принести?

— Конечно, — кивнул дедушка. — Могу и сказку на ночь почитать. Хочешь?

Улыбнувшись, Никита помотал головой. Но дедушка всё равно остался, пока он не заснул.

***

В ту ночь ему опять снилась мама. Она спала на широкой кровати в просторной, светлой, красиво обставленной комнате. За окном шумели деревья, пели птицы и светило солнце. И радостно было на душе, мирно и спокойно. Словно вернулся наконец домой.

Словно что-то почувствовав, мама открыла глаза. Увидев Никиту, потянулась к нему. И он рванулся — изо всех сил. Но не мог сдвинуться с места, будто застрял в вязком киселе.

Мамины губы шевелились — она что-то говорила. И Никита говорил. Кричал, бился, отчаянно пытаясь дотянуться хотя бы кончиками пальцев.

— Прости, — вдруг отчётливо и тоскливо произнесла мама. Словно кто-то резко включил звук.

Никита замер:

— За что?

Мама не ответила. Комната начала тускнеть.

— За что простить? — Никита сорвался на крик, отчаянно пытаясь удержать ускользающее видение.

Молчание.

И снова будто вернулся в тот вечер.

Когда понял, что мама больше не вернётся и теперь они с папой одни.

«Прости».

За что простить тебя, мама?

За что, мама?!

Мама…

За что?