Клещ
Андрей Павлович достал всех.
Соседей, дворников, продавщицу в продуктовом, участкового, всех детей на детской площадке и даже почтальона, который начинал боязливо озираться по сторонам, как только приближался к дому, в котором жил Андрей Павлович. Дело в том, что от него невозможно было избавиться никакими способами. Если вдруг кто-то появлялся во дворе и по неосторожности присаживался на скамейку или просто выходил на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и насладиться вечерней прохладой, Андрей Павлович тут же являлся перед своей жертвой как черт из табакерки.
«Слыхали новости?» - произносил он заговорщицким тоном, стараясь идти в ногу с зазевавшимся прохожим, - «В Советском Союзе такого не было, нет... А сейчас? Тьфу!»
Прохожий неопределенно кивал головой и ускорял шаг, еще не понимая, что от Андрея Павловича не так-то просто избавиться.
«А они мне и говорят: «Извините, у нас тарифы такие!» А что мне эти тарифы? Вы в магазин зайдите и на цены посмотрите сначала», - продолжал он прощупывать жертву на предмет подходящей темы, - «А толку от этих депутатов? Вы их лица видели? Да плевать им на нас».
Как клещ ползет по телу человека, пытаясь найти место с самой нежной кожей, так и Андрей Павлович, перебирая темы, старался нащупать ту, на которую хоть как-то отреагирует его жертва. И если она каким-либо образом показывала это - хоть словом, хоть взглядом, хоть удивленно поднятой бровью, Андрей Павлович тут же впивался в человека, заглядывая в его глаза и окутывая паутиной своих рассуждений.
«Нет, дождя не будет, точно вам говорю», - задрав голову вверх, предсказывал Андрей Павлович, стоя рядом с соседкой из третьего подъезда, поливающей цветы на клумбе. - «Я в этом разбираюсь. Помню, в восемьдесят пятом году шабашил я на севере...».
Соседка слышала эту неинтересную историю уже сотый раз. Она прекрасно знала, что в восемьдесят пятом году Андрей Павлович попал под дождь в пятнадцати километрах от ближайшего поселка, а потом заболел воспалением легких. Первые несколько раз она вежливо дослушивала историю до конца, но когда поняла, что в ней ничего не меняется, просто молча уходила сразу после того, как заканчивалась вода в поливальных бутылках. Андрей Павлович не унывал. Он провожал ее взглядом и оглядывался в поисках следующей жертвы.
«А кто это у нас здесь?» - склоняясь над коляской зазевавшейся мамаши, приторно тоненьким голоском произносил Андрей Павлович. - «Пацан? Богатырем вырастет!»
Продавцы в магазинах, увидев приближающегося Андрея Павловича, тут же начинали переучет или приемку несуществующего товара, чтобы избежать долгих рассуждений об инфляции и растущих ценах. Даже дворовые бабульки, стаями сбивавшиеся на скамейках, при виде Андрея Павловича тут же вспоминали о своих домашних делах и с небывалой проворностью разбегались по подъездам. Подростки, завидев Андрея Павловича, старались забраться повыше на гаражи и прикинуться мертвыми, чтобы в очередной раз не слушать его проповедей о том, что нужно быть аккуратнее и не сломать себе шею. Именно они дали ему ироничное прозвище «Сэнсэй» за то, что он (по его мнению) знал всё обо всём и неустанно делился своими знаниями с окружающими. Взрослые же за глаза называли его просто «Клещом».
«Левее, левее! Стоп! Теперь вправо руль крути! Давай, давай. Здесь еще сантиметров пятнадцать», - командовал Андрей Павлович, помогая парковаться автовладельцам, возвращающимся вечером с работы. - «Чего? Парктроник? А что это такое? А-а-а... Ну, ладно тогда...»
Даже суровые мусорщики старались не смотреть в глаза Андрею Павловичу и не отвечать на его вопросы, когда грузили заполненный контейнер на грузовик. Они прекрасно знали, что стоит лишь повести бровью, как этот Клещ тут же вцепится в них и завалит советами и рассуждениями.
«Бросал бы ты курить!» - авторитетно заявлял он, глядя на соседа с первого этажа, дымящего у открытого окна. - «Ничего хорошего в этом деле нет».
Сосед хмуро косился на Андрея Павловича и, докурив, молча закрывал окно.
А когда темнело и люди во дворе расходились по домам, Андрей Павлович как-то моментально старел. Горящие глаза тускнели, голова опускалась на грудь, а походка становилась медленной и шаркающей. Он окидывал взглядом пустынный двор, вздыхал и, не торопясь, брел к своему подъезду. Возле двери в свою квартиру он долго копался, засовывая руки во все карманы, затем доставал ключи, отпирал замок и нехотя перешагивал через порог.
Разувшись, он шел на кухню, ставил чайник на плиту и, сидя за столом, смотрел в одну точку. Когда вода закипала, он наливал в кружку чай и долго размешивал в ней сахар. Иногда он заглядывал в кружку и как в темном зеркале видел там отражение своего лица на белом фоне потолка. Порой он даже забывал выпить чай. Оставив кружку на столе, он шел в комнату, разбирал постель, снимал верхнюю одежду и ложился на кровать. В безуспешных попытках уснуть он рассматривал звездное небо через прямоугольник окна, затем переводил взгляд на отклеившийся краешек обоев, потом - на кактус в горшке, стоящий на подоконнике - единственный живой обитатель этой квартиры, не считая ее хозяина. Иногда Андрей Павлович плакал. Беззвучно и почти без слез.
А под утро он засыпал. Взойдет солнце и он снова выйдет во двор, чтобы выцарапать крохи человеческого общения у людей, чтобы снова почувствовать себя живым, чтобы хотя бы еще на один день вырваться из этого удушающего одиночества, которое своими цепкими пальцами скручивало его и, как из мокрой тряпки, выжимало последние капли жизни.
Андрей Павлович достал всех. Он знал это, но ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось жить. Или хотя бы думать, что он еще жив.
_______
