Что надо запомнить. Начало

Детство. Деревня.

Калитка скрипит. Металлические петли не смазаны и любой, кто входит, извещает о себе таким вот визгливым способом. Тут же из глубины двора, со своего стратегического пункта, начинает заливаться собака. Будка расположена очень удобно, за летней кухней, с улицы не видно, а вот лай слышно просто замечательно. Потому и не смазывал дед петли. Хозяйство большое, работаешь ты за домом на пасеке или еще где и всегда в курсе, когда к тебе гости. Калитка была самой незначительной частью большого архитектурного ансамбля, который из себя представляли ворота центрального въезда. Металлические, сегментированные, узорные, над верхней частью дополнительный каркас, который дает начало высокой арке, увитой виноградом, образуя, таким образом, зеленый шелестящий тоннель, что тянется понад вдоль всего основного въезда. Арка высокая, въезд широкий, асфальтированный – грузовик или трактор въедут. И въезжали, если надо было привезти чего. Уголь на зиму или мало ли что еще по хозяйству нужного. Но ворота мы открывали в основном для себя. Мотоцикл у нас был с коляской. «Урал». Черного, броненосного цвета, деревенский вездеход-трудяга. Член семьи, можно сказать. Деду в школу (завучем он там был), за грибами, на рыбалку, кукурузы на мельницу отвезти и муку привезти обратно, сена кроликам впрок накосить – да мало ли дел в деревне. А на воротах еще кататься можно было. До тех пор, пока дед не увидит. Тогда аттракцион надо было срочно прекращать и бежать подальше. Не рассчитаны были ворота на то, чтобы на них туда-сюда раскатывали неплохо питающиеся подростки.

Детство. Город.

Первая квартира была однокомнатной. Папа ее получил и обставил в то короткое время, пока мама лежала в роддоме в ожидании моего появления. Папу помню плохо. Он ушел, когда я был совсем маленьким. Ушел туда, куда уходят все хорошие люди. Чтобы оттуда, сверху, помогать нам жить дальше. Но здесь, у нас, внизу, понять и принять это было сложно. В детстве я этого так и не понял.

Отца почти не помню. Остался в памяти образ чего-то большого, сильного, доброго. Остальное узнал из рассказов и фотографий. Именно таким он и был.

Из бедной крестьянской семьи, самый младший из трех братьев, поступил во Львовский политех. Пока остальные студенты беспутно и беззаботно радовались молодости и свободе, учился. Улыбчивый и всегда голодный. Закончил институт с красным дипломом и кольцом на безымянном пальце. Легко женился на моей маме, легко переехал в ее республику, поближе к ее родителям, легко стал заместителем начальника цеха. Любимец женщин и коллектива, призер множества спартакиад. Отличник боевой, ленинской, политической и так далее. Выбил квартиру и обставил мебелью за те пару недель, что мама скучала в роддоме. Туда из роддома и привез. Там они прожили несколько хороших лет. С ним всегда было хорошо. В Бога вот только не верил. Время тогда такое было. Оптимистов и атеистов. А потом случилась автомобильная авария. И наша жизнь разделилась на две части: до и после. Я маленький совсем был, но почему-то все это помню. Бесконечное множество чужих людей, постоянно смотрят в лицо, гладят по голове, плачут. Мама, которая до конца не осознает, что происходит, глухие разговоры вполголоса, грязные, истоптанные ковры, хлопанье дверей и тоскливая пустота. Мы стали учиться жить без него. Теперь я понимаю, что он всегда был рядом. Но как же мне его не хватало в детстве. Мне не хватает его и сейчас.

К счастью, тогда было другое, правильное время. Дети ходили в кружки и секции, знали что такое «хорошо» и что такое «плохо». Зарплат хватало, а люди были людьми. У мамы были ее родители, а у меня, соответственно, были дедушка с бабушкой. Жить было грустно, но можно. И мы зажили в нашей однокомнатной квартирке. И все было хорошо.

(Про мебель наверное не стоит. У всех были стенки, а в стенках хрусталь, а над диваном ковер. У всех были книги и цветной телевизор. А чего еще надо)

Таких вот пятиэтажек, уютных двориков и солнечных советских городов было чрезвычайно много на просторах нашей поистине необъятной и общей родины. Так что и детство у нас было общим, каждый носит его в себе, поближе к сердцу.

Район у нас был очень удобный. Если от дома идти по дороге вниз, вдоль ограды той самой «Селекции», то метров через двести, выходишь на остановку троллейбуса, рядом планетарий, очень практично устроенный в здании бывшей церкви: через четыре станции моя школа, пятая – центр города. Можно и в другую сторону поехать, там блочные пятиэтажки чередовались с островками частного сектора, все ближе к дороге выскакивали одноэтажные домишки, глядели задорно из-за щербатых заборов лохматые дворняги, пробирались между пыльных лопухов коты. Конечная станция. Теплый запах сдобы, выцветшее летнее небо и мягкий асфальт. Хлебозавод, молокозавод, Комсомольское озеро.

Справа от дома парк, это мы уже выяснили. Слева – весь наш микрорайон. Мы как раз с краешку прилепились. Петляешь извилисто знакомыми дворами, идешь вдоль каменной ограды старого кладбища, упираешься в еще одну оживленную улицу. В одну сторону – центр, это понятно. В другую – «БАМ». Так у нас называли огромный спальный район, белеющий вдали современными красивыми 9-ти этажками. Там дворы были больше и скучнее. Всех жителей ты уже знать не мог. Меньше зелени, больше стекла и бетона. Свои школы, свои садики, свои магазины. И бесконечная стройка. Городу хорошо рослось именно в эту сторону. Тут было относительно ровно и запущенно. Никто никому не мешал.

А если пойти от дома вверх, опять через дворы (куда ж без них), то метров через 500 выходишь на оперативный простор. Новые корпуса медицинского техникума, две баскетбольные и одна волейбольная площадки, футбольное поле и лесополоса. Вот он, мой район.

Что надо запомнить:

Когда я только появился на свет, отец делал все, чтобы молодая семья была счастлива и ни в чем не нуждалась. Днем он работал на заводе, а после, уже дома, скажем так, подрабатывал. Делал курсовые и чертежи студентам технического вуза и балбесам птушникам. А я, как и все младенцы, был занят тем, что в основном орал. У бати и так, думаю, недосып был знатный, а уж я создал ему совсем идеальную для жизни и комфортной работы атмосферу. В одну из ночей, глянув на мать, безумными от бессонной усталости глазами, он сказал: «Слушай, давай выбросим его в окно». В окно я, конечно, не улетел, а папу понять можно. Многих пап можно понять. Младенцы все-таки чрезвычайно противные существа. Но и они в этом не виноваты. Младенцы потом тоже становятся мамами и папами. Так уж устроена жизнь.