— Я закурю? — спросил Дьявол, и, не дожидаясь ответа, чиркнул зажигалкой и поджёг кончик сигареты.

— Да, конечно, — саркастично ответил Бог, откинувшись в спинке кожаного кресла.

За панорамными окнами его кабинета, далеко внизу, творился хаос. Толпы людей бегали по улице, разбивали стёкла попавшихся под руку машин, кидали кирпичи в витрины магазинов, стреляли друг в друга из пистолетов, ружей или любого другого залежавшегося в доме оружия.

— Очередной апокалипсис? — спросил Сид, выдохнув облако сигаретного дыма и откинувшись на спинке белого как снег дивана.

Нэл утвердительно промычал, не скрывая своего раздражения.

— На Землю летит метеорит, — сказал он.

— Дела-а-а-а, — протянул Сид, — что делать будем?

— Что, что, — раздражённо ответил Нэл, — пережидать. Скоро всё это закончится. Любому историческому событию свойственно заканчиваться.

В тысячах метрах под ними умирали люди. Умирали от голода, от пули в голову, от смертельных ранений — было не столь важно. Важно было то, что планета медленно, но верно двигалась к неминуемой гибели.

— Ну что ж, — добродушно сказал Дьявол, затянувшись сигаретой, — тут я с тобой согласен.

— Слушай, — обратился к нему Бог, склонив голову набок, — у меня вопрос. Почему ты всегда такой спокойный?

— Спокойный? — рассмеялся Сид.

— Ты же Дьявол, воплощение вселенского Зла, а ведёшь себя, как… как добродушный дедушка, — Нэл поправил круглые очки, спадающие на переносицу и убрал со лба кудрявую прядь. — Тебя что, всё это совсем не волнует?

— Меня? — улыбнулся Сид. — Конечно же, волнует. Но я не вижу поводов для паники. Планета погибала сотни раз. И сотни раз мы всё начинали заново.

— И тебя ничего не бесит?

— Меня очень многое бесит, Нэл. Но я обычно об этом молчу. Какой смысл?

— И что же тебя бесит?

— В первую очередь, — Сид выдохнул дым от сигареты, — меня бесит людская тупость. Человечество вымирало не из-за наших с тобой споров, а из-за тупости людей. Если бы они вели себя чуть более адекватно, возможно, ничего бы и не было.

— Это всё?

— Всё? — Сид усмехнулся. — Если бы это было всё. Меня бесит моя работа, бесят мои морщины, бесит то, что мне приходится ходить в одном и том же костюме уже сотни лет, — на этих словах он отряхнул свой красный пиджак. — Бесит, что я не могу его даже постирать нормально. Кроме того, меня бесят недожаренные бифштексы и разбодяженный сидр. А, ещё бабочки. Терпеть не могу бабочек. Когда будем заново создавать Землю, напомни мне про это.

Нэл завороженно слушал, на его устах появилось некое подобие улыбки. Не каждый день обычно сдержанный и хладнокровный Дьявол перед тобой выворачивает душу.

— Меня до жути бесит политика, эти вечно копошащиеся со своими бумажками и законами тараканы, бесит жалость людей к самим себе, когда они понимают, что оказались в аду, — Сид тяжело вздохнул, глубоко затянулся сигаретой и выдохнул дым. — Если ты думаешь, что я закончил, то нет. Ещё меня выбешивает любовь. Просто до невозможности. Столько судеб было поломано из-за того, что одурманенные этим наркотиком люди, не видели ничего дальше своего объекта любви. Кстати, эгоизм, лицемерие, снобизм и высокая самооценка тоже порой вызывают у меня вспышки ярости.

— Да ладно? — удивился Нэл. — Тебя, — он сделал акцент на этом слове, — и бесит эгоизм?

— Ну, смотря какой. Я и сам порой этим грешу, но всего должно быть в меру.

Нэл понимающе улыбнулся.

— Я не закончил, — поднял на него серьёзный взгляд Дьявол. — Теперь самое главное… Меня раздражают люди, раздражает порой их неимоверная жажда наживы, их жадность, их неконтролируемая злость, их бессмысленные войны и смерти, из-за которых в аду, кстати, уже нет места. Всё, что происходит сейчас на земле, — Сид выпрямился и указал на пол, — это всё последствия человека. Не высшей силы, не нас с тобой, виной тому обычные людские пороки.

Между ними повисла долгая многозначительная пауза.

— Ну, ещё меня бесят сигареты без кнопки и твой вылизанный до блеска кабинет, — с этими словами Сид кинул сигарету на мраморный пол и затушил её мыском ботинка.

— А меня иногда бесишь ты! — крикнул Нэл и запустил пальцы в свои кудрявые волосы.

Дьявол лишь усмехнулся и поднялся с дивана.

— Да ладно тебе. Внесу капельку анархии в твоё белоснежное царство. Я просто переволновался, извини.

— Иди уже, — Бог махнул рукой в сторону выхода.

— Может, в дженгу? — предложил Дьявол.

— Давай уже после конца света, — попытался изобразить дружелюбную улыбку Нэл.

И, как только Сид ушёл, повернулся на стуле к панорамным окнам.

Смотреть свысока за тем, как люди превращают планету в наихудший из вариантов апокалипсиса.

1. Небесплатное

Хаос. Хаос. Хаос.

Меня окружал сплошной хаос.

Мешанина из криков, выстрелов, плывущих силуэтов перед глазами. Толпы людей бежали, не разбирая дороги. Бежали, снося всё на своём пути. Бежали, спотыкаясь и перепрыгивая через трупы под ногами. Трупы тех, кто не успел. Тех, кто уже не цепляется за жизнь.

Мои суставы неимоверно болели, мне трудно было наступать на ноги, не говоря уже о том, чтобы бежать так же быстро, как все остальные. Я слишком стар для спортивных нагрузок. Но всем здесь наплевать. Наплевать на отстающих стариков, плачущих детей или молящих о пощаде женщин. Каждый сам за себя. И ещё этот чёртов баул под рукой, набитый бумажками, которыми я так дорожил всю свою жизнь. Стоило бы его выкинуть и забыть об этом, но я до сих пор этого не сделал.

Все свои пятьдесят лет я жил так, как хотят жить тысячи людей по всему миру — роскошные коттеджи, путешествия, дорогущие вина в подвале, личный водитель и незабываемые курорты. Но вот смогли бы все эти тысячи людей ради такой жизни пожертвовать всем, что у них было? Прыгнуть в омут, в неизвестность, начать всё сначала? Обманывать, воровать, идти по головам? Да, я вор. Я тот, кого ненавидит налоговая, кого ненавидит весь средний класс, ненавидит общество. Ненавидит и завидует. Я вор — и только сейчас — смотря на тысячи людей, бросающих камни и коктейли молотова в полицию, наступая на мёртвые тела и будучи на грани обморока — я готов в этом признаться.

На глаза невольно начали наворачиваться слёзы. Слёзы. Что за сентиментальность? Я ещё никогда и не перед кем не показывал своей слабости. Тебе звонят и грозятся вынести всю квартиру? — стой и терпи. Тебе тычут в лицо сорокамиллиметровым дулом пистолета? — стой и терпи. Тебе угрожают тем, что убьют всю твою семью? — стой и терпи. Стоит хоть раз показать кому-то свою слабость, дать понять, что ты сдаёшься, принять поражение — и всё, ты выбываешь из игры. В конце концов, где оказались все эти недоумки, пытающиеся сбить меня словно шахматную фигуру с доски? Либо в могиле, либо в тюрьме.

Я спотыкаюсь о валяющийся прямо посередине дороги фонарный столб и чуть не падаю на землю, едва удерживая равновесие и заветный баул. Справа раздаётся звук разбитого стекла. Слева молодому парню в затылок влетает пуля, превращая в кашу его мозги. Тот падает замертво.

***

Молодой мужчина лет тридцати падает к моим ногам. Его костюм перепачкан в пыли, галстук кое-как болтается на шее. Волосы стоят дыбом, на глазах вот-вот готовы проступить слёзы.

— Пожалуйста, нет! — молит он, складывая руки в молитве и кланяясь передо мной.

Двое моих амбалов, стоящих позади него, бросают друг на друга довольные взгляды.

— Спасибо, ребята, — улыбаюсь я.

Я достаю пистолет из-за пояса, и, перезарядив его, приставляю его к голове парня.

— Ну?! Тебя предупреждали?! Это мой. Чертов. Бизнес, — чеканя каждое слово говорю я. — И такому полудурку как ты не стоило сюда лезть.

Он опускает голову и тихо всхлипывает. Что-то бубнит себе под нос. Возможно, молитву.

— Кусок дерьма! — кричу я, пиная его ногой в бок.

Парень переваливается на спину и закрывает лицо руками.

— Нет! Нет! — орёт он, когда видит дуло пистолета, наставленное на него.

— Вы проверили? Слежки не было? На улице всё чисто? — спрашиваю я у своих парней, поворачиваясь к ним.

— Всё чисто, шеф, — убеждает меня один из них.

Я вновь оборачиваюсь к парню и, игнорируя его крики, нажимаю на спусковой крючок. Пуля проделывает дырку в его лбу. Кровь медленно начинает стекать на песок.

— Время моим свинкам пообедать, — довольно ухмыляюсь я, убирая пистолет за пояс.

И я имею в виду не охранников. Настоящих свиней на этой ферме. Так проще избавляться от трупов. Сколько же уже таких как этот недалекий офисный планктон повидали мои питомцы. И наверняка их будет ещё столько же.

— Вы знаете, что с ним делать, — улыбаюсь я, кладя руку на плечо одного из парней.

Тот послушно кивает и наклоняется, чтобы убрать труп.

***

Воспоминания накатывают с новой силой. Пуля в голове, ржавые вилы в животе, нелепое падение с крыши, отравление. Моя ферма повидала много воротил бизнеса — правда, чуть менее удачных, чем я.

Но теперь это всё не имеет никакого значения. Теперь всё, что у меня осталось — это грёбаный баул с деньгами и желание выжить. У меня не осталось ни друзей, ни родственников. Все они отвернулись от меня, как только за мной пришли. Как только запахло жареным, все мои мнимые друзья резко перестали иметь ко мне какое-либо отношение.

Меня спас только вовремя начавшийся конец света. Военное положение, войсковые отряды в городе, взрывы и пожары, прогремевшие одновременно в разных частях города, гребаный метеорит. С одной стороны меня ждала тюрьма, с другой — смерть от какой-нибудь шальной пули. Я выбрал смерть. Отправил две последние пули в головы пришедших за мной копов, схватил баул и побежал.

Я ни о чём не жалею. Если бы мне выпал шанс, я бы не стал ничего менять — прожил бы точно такую же жизнь. Мне не стыдно. По крайней мере, не за себя — за обезумевшее в конец общество, которое теперь превратилось в стадо зверей. В стадо свиней с моей фермы.

И всё, что мне остаётся — стать удобрением в какой-нибудь общей могиле, куда свалят все трупы.

У меня нет ни сил, не желания хоть как-то существовать дальше. Впервые за всю свою долгую жизнь я сдался. Меня подкосил обычный камень, не вовремя подвернувшийся под ногу. Я упал на асфальт, очки слетели с переносицы, и на них тут же кто-то наступил. Баул вылетел из рук, я попытался ухватиться за него, но схватился лишь за один край. Он расстегнулся и из него вылетели деньги. Сотни купюр парили в воздухе, парили в этой обезумевшей толпе, но никому не было до них дела.

Деньги перестали иметь какое-либо значение.

Всем было насрать.

Всё, что я строил всю свою жизнь, все мои связи, счета, репутация — всё это превратилось в сотню жалких бумажек, летающих в воздухе над моим почти бездыханным телом.

2. А во что веришь ты?

«Мы – непостоянные, глупые существа с плохими воспоминаниями и большим даром самоуничтожения.»

Тифани, держа меня за руку, резко свернула в переулок, подальше от обезумевшей толпы. Мимо нас бежали сотни людей, где-то на горизонте виднелись пожары, несколько человек прямо на наших глазах упали замертво. А мы стояли, прижавшись к стене, и переводили дыхание. На Тифани была болотного цвета куртка, старые джинсы и чёрная шапка. На лице у неё была чёрная маска, чтобы спрятать лицо от посторонних и не задохнуться от дыма. Она смотрела на меня, и я видел лишь её взгляд. Усталый, встревоженный, но полный надежды взгляд. Я знаю Тифани уже давно, и она никогда не покажет своей слабости, никогда не признается, что устала. Но сейчас я вижу это в её красивых голубых глазах.

— Пойдём, — шепчет она и ведёт меня дальше.

Её руки в грязных чёрных перчатках без пальцев, за спиной болтается рюкзак, набитый едой, которую мы успели украсть.

Мы куда-то бежим уже несколько часов. Бежим подальше от хаоса, от людей, от взрывов и терактов. Бежим дворами, переулками, перепрыгивая через заборы и ограждения, игнорируя лающих на нас собак и трупы под ногами. Я знаю, Тифани страшно. А мне страшно за неё. Ведь это я мужчина, я должен её защищать, я должен убеждать её в том, что всё будет хорошо, что мы выживем. Но пока она ведущая в этой игре на выживание. Она, а не я.

Вскоре мы находим одно из заброшенных зданий. Странно, что сюда ещё никто не забрался. Повсюду валяется мусор и обломки. Весь первый этаж ввиду отсутствия дверей и открытых окон может стать для нас ловушкой. Мы, словно профессиональные сталкеры, обходим здание, убеждаемся, что кроме нас здесь никого нет, и забираемся выше. Доходим до третьего этажа и решаем передохнуть. Бросаем свои рюкзаки на землю и садимся на толстую бетонную плиту. Тифани достаёт из рюкзака сникерс и бутылку воды. Я — маленькую пачку печенья. Едим мы в полнейшей тишине, лишь где-то вдалеке слышны крики и что-то отдалённо напоминающее взрывы. Вскоре молчание становится невыносимым, меня буквально изнутри начинает разъедать какое-то паршивое чувство. Я хочу выговориться. Выговориться, чтобы стало легче, выговориться, чтобы узнать, что чувствует Тифани.

— Тебе страшно? — спрашиваю я, поднимая на неё взгляд.

Она снимает шапку, обнажив копну своих светлых волос, делает глоток воды, смотрит на меня и молчит несколько секунд.

— Давай не будем об этом, — серьёзно говорит она, даже не пытаясь отшутиться или перевести разговор на другую тему своей искренней улыбкой.

После того, как мир перевернулся на сто восемьдесят градусов, нам всем стало не до шуток. Но мы, словно последние выжившие на этой планете, пытаемся как-то существовать дальше.

— Прости.

Я извиняюсь не за нелепый вопрос, а за собственную никчёмность. За то, что не могу ничего сделать. За то, что не могу найти подходящих слов и выдавить из себя хоть что-то.

Тифани лишь молчит, доедая свой сникерс.

Мы встаём, надеваем рюкзаки и собираемся уходить. Тифани протягивает мне руку, словно маленькому ребёнку, которого собирается перевести через дорогу. Не успеваю я её взять, как со второго этажа раздаётся шум и звуки шагов. Через несколько секунд в проёме двери появляются двое парней. Спортивная одежда, балаклавы на лицах. У одного в руках пистолет, у другого — мачете.

— Ну и что мы здесь делаем, детишки?! — спрашивает один из них, загораживая нам проход вниз.

Я крепче сжимаю руку Тифани и делаю два шага вперёд, пытаясь её защитить. Она бросает на меня недовольный взгляд.

— Что вам нужно? — спрашиваю я.

— Смотря, что у вас есть, — отвечает второй, играясь со своим мачете. — Положите рюкзаки на землю и отойдите.

Тифани явно не рада такому развитию событий. Несколько секунд она просто молчит, просверливая взглядом этих двоих. Я медленно опускаю рюкзак.

— Нет, — протестует Тифани.

— Тифани, пожалуйста, — шепчу я, повернувшись к ней.

Она кидает рюкзак, словно капризный ребёнок, который не хочет идти в школу.

— А теперь отошли, — показывает на нас мачете один из парней.

Мы, взявшись за руки, делаем несколько шагов назад. Со стороны мы, скорее всего, выглядим как безоружные Китнис и Пит из "Голодных игр". Мы смотрим как разрушается мир. И как у нас отнимают последнюю еду.

Я смотрю на Тифани и вижу, как её раздирает злость. Она хочет накинуться на них, словно голодная гиена, вцепиться зубами в шею и разорвать. Но я не дам ей этого сделать.

Как только один из парней, тот, что с пистолетом в руке, подходит к рюкзакам и наклоняется, чтобы взять его, я резко достаю из-за пояса старый револьвер, доставшийся мне от дедушки, и прицеливаюсь ему в голову.

Его напарник не успевает крикнуть, как я нажимаю на спусковой крючок. Пуля, на моё удивление, попадает точно в цель, и голова парня разлетается на части, забрызгав наши рюкзаки кровью. К счастью, я убил одного из нападавших. К сожалению, в револьвере был всего один патрон. И, услышав щелчок, второй нападавший понял это и кинулся на нас с мачете.

Не успел я прыгнуть вперёд, чтобы закрыть собой Тифани, как та, воспользовавшись расстоянием между ней и нападавшим, берёт с земли внушительного размера камень и, издав громкий крик, кидает тому в голову. Парень теряет равновесие и роняет своё оружие, а я, воспользовавшись моментом, подбегаю к нему и разбиваю о его голову обломок плиты, подобранный с пола. Я сажусь на него и несколько раз опускаю на его лицо этот грязный обломок. Его лицо сочится кровью, но чёрная балаклава скрывает от нас весь ужас. Всё, начиная с момента выстрела, я делал на одном адреналине. Я словно наблюдал за своими же действиями со стороны и не отдавал себя отчёт в происходящем. И только сейчас, смотря на лицо парня, превратившееся в кашу под маской, до меня начинает доходить.

— Алан, пойдём, — дёргает меня за рукав куртки Тифани.

Я выдыхаю и оставляю бездыханное тело наедине со своими проблемами. Подобрав рюкзаки, мы бежим к выходу, мои ноги всё ещё трясутся. Тифани снова ведёт меня. Но в дверях она оборачивается, смотрит на меня и произносит тихое «спасибо».

Ближе к вечеру мы нашли ещё одну заброшку. Найдя там пыльную, захламлённую комнату без окон, мы развели костёр. Время от времени мы подбрасывали туда доски или шины, что нашли в этой заброшке, отчего уже провоняли резиной. Но это была меньшая из наших проблем.

— Ты не говорил, что у тебя есть револьвер, — говорит она, доедая очередной шоколадный батончик.

— От деда достался, — я достаю его из-за пояса и кручу в руках, словно безделушку, — когда собирались, взял его, но потом как-то вылетело из головы.

— Зато благодаря ему у того парня тоже вылетело из головы, — отвечает она.

И впервые за этот день мы смеёмся. Смеёмся искренне, забывая обо всех проблемах.

Мы греемся у костра и просто наслаждаемся моментом. Так хорошо мне не было с тех пор, как мы узнали о конце света.

— Во что ты веришь? — наконец нарушает тишину Тифани.

— Что? — глупо переспрашиваю я.

— Ты веришь во что-нибудь? В бога?

Странно, что мы ещё ни разу не разговаривали на подобные темы.

— Нет, — я качаю головой.

— Тогда во что?

— В то, что когда-нибудь всё наладится, — вздыхаю я.

И не решаюсь сказать, что на самом деле я верю в неё. Тифани, несмотря на свою ангельскую внешность, добрые глаза и искренние улыбки, столько раз спасала меня от передряг. Передряг в том, прошлом мире. Вытаскивала меня из депрессий, затяжных пьянок, нелепых драк за барами. В конце концов, спасала меня даже от самого себя. Даже сейчас, во время грёбаного апокалипсиса, она пытается всё решить. Хотя это я должен её спасать. Сказать таким образом спасибо за всё, что она для меня сделала. А сделала она для меня очень многое.

— А ты во что веришь? — спрашиваю я, выскочив из раздумий.

Тифани тяжело вздыхает. Впервые за весь день она снимает с себя маску циника, за которой проглядывается настоящий, живой человек. Человек, который боится не только за свою жизнь. И впервые за весь этот апокалипсис я замечаю слезу, скатывающуюся по её щеке.

Она резко вытирает ладонью слезу и поднимает на меня взгляд:

— Я верю в тебя, Алан.

И из меня словно выкачивают весь воздух. Я встаю и, подойдя к ней, крепко сжимаю её в своих объятиях. Она утыкается мне в грудь и крепко обнимает.

Нам не нужно больше слов.

Теперь я думаю, что с ней мы переживём всё. По крайней мере, мне хочется в это верить.