А вы знаете о чём думают мыши во дворе старенькой церквушки, что приютилась на набережной? Должно быть, вы полагаете, что эти мыши озабочены тем же, чем и мыши остальные, нашедшие своё пристанище в амбарах, на кухнях богатых домов и на хлебных комбинатах? Вы не правы. Точнее, не буду ручаться за всех мышей, но одна из этих тощих серых бродяг думает совсем о другом. А точнее не о сливочном масле, тёплом хлебе и жирных котах. Об этой мыши речь и пойдёт.

То, что эта особа была странной могли заметить даже люди совершенно не знакомые с мышиными повадками. Несложно догадаться, что остальные мыши считали её чокнутой и хором удивлялись, как такой безумице удалось дожить до своего второго мая. Мышь эта не пряталась по норам и корням до поздних сумерек от собак, кошек, ужей и любопытных детей, не бросалась, зажмурив от ужаса глаза за корочкой серого хлеба или сала, поминутно рискуя жизнью. Мышь просто жила. Грелась жарким полднем на солнышке, бегала смотреть на речку, казавшуюся ей огромным морем, цепляясь хвостом, забиралась на деревья и смотрела на мир сверху, представив себя воробьём, спала в прохладной, уютной дырке церковной ограды. И вот, что странно — коты, крысы и прочие неприятности в упор не замечали маленькую мышь, то ли страшась отравиться странным созданием, то ли не чувствуя её страха быть съеденной, представляли её кем угодно, но не обедом. А ещё мыши всегда перепадала корочка хлеба, кусочек сала, а иногда немного сметаны, если её разливала на дороге неуклюжая хозяйка, возвращаясь с рынка. Если быть немногословным, то мышь жила хорошо.

Чем же она занималась ночью, спросите вы, если все свои мышиные дела сия особа спокойно делала днём? А вот тут то и начинается самое интересное.

Стоило солнцу опуститься за тот берег реки, на прощанье поиграв красками на воде, как мышь выползала из своей дырки в стене, или слезала с дерева, или отрывалась от хлебной корочки, которую грызла в тот момент. Мышь умывала мордочку и торопливо направлялась к набережной. Там, она кряхтя, взбиралась на бордюр и вытянувшись как столбик во всю свою мышиную глотку кричала

— ветер! Вееееетееер.

Сначала всё было тихо. Сначала всегда всё было тихо, но мышь не волновалась - она твёрдо знала, что ветер отзовётся. У нашей героини было завидное терпение.

После нескольких мгновений тишины, на липах начинали шелестеть верхние листочки, шум усиливался и теперь своими тонкими веточками, кивала и акация, и сирень и маленький одуванчик пытался звенеть так же - покачивая жёлтой или белой головкой. С другой стороны бордюра то грозно шумели, то успокаивающе шептали волны. Мышь стояла, подняв свой чёрный носик повыше, и довольная покачивалась под шумным приветствием старого друга.

- зачем ты позвал меня, серый клочок? — выдыхало снизу, или сверху, впрочем отовсюду. - что ты хочешь узнать сегодня, любопытная мордочка?

- Расскажи, что ты видел — кричала мышь, боясь не быть услышанной. Её голосок, действительно был тонок, но не услышать его мог кто угодно, кроме ветра. Так уж сложилось, что ветер слышит всё.

После тех слов звенели листья старого тополя, покачивалась крапива, жёлтенькая травка, пробивавшаяся, сквозь бетон пыталась качаться — ветер смеялся.

- я жил до тех пор, пока здесь появилось что-нибудь кроме меня, был там, где вряд ли кто-нибудь побывает и буду летать тогда, когда эта земля опустеет. Вечности не хватит рассказать, что я видел, а у тебя, мой маленький друг не хватит терпения всё это выслушать.

- Неправда — крикнула (или пискнула?) мышь, задрав повыше тонюсенькие лапки - про то, что не хватит терпения — неправда! Ну расскажи — говорила мышь немного погодя — хотя бы то, что ты видел сегодня.

И ветер, вздохнув, успокоившись, утихомирившись, улёгшись, и дуя на воду лёгким бризом, начинал рассказывать.

Он рассказывал всё, что приходило в его голову — о южных городках, стоящих в странах настолько жарких, что апельсины можно срывать с ветки, о бескрайнем море, которое как верное отражение ветра, шепчет и рокочет всё, что, ему ветру заблагорассудится, и моряках, что сегодня, наконец, увидели родной берег, о непроходимых чащах, шумящих так же как море, когда он невидимой стрелой проносится над ними, нагибая до земли молодые деревья и ломая старые, прожившие свой век, и о ледяной земле в которой есть только снег, мороз и крики птиц, лишь поздней весной посещающих скалы над ледяным морем.

Мышь слушала, прижав уши и сощурив чёрные глаза. Ей казалось, что сейчас, пройдёт секунда и далёкие страны будут так же быстро сменять друг друга перед ней, как быстро мелькают перед её другом. Так проходила вся ночь. К утру, когда над обрывистым берегом за речкой появлялась розовая полоса рассвета, ветер улетал в дальние края, а мышь направлялась по своим делам, снова греться на солнышке, забираться на деревья и ждать следующей ночи. Так проходил каждый день маленькой серой особы.

Бывало, мышь, тяжело вздохнув (а получалось, что пискнув — интонацию и настроение мышей трудно определить, если к ним не прислушиваться время от времени), говорила ветру - то, что ты рассказываешь так интересно, что мне хочется рассказать об этом всем. Все должны об этом знать. Меня расстраивают мои товарки, которые думают только о котах и сале. Наверное, они так скучны и пугливы оттого, что не знают, как прекрасно то, что ты видел.

милый мой серый друг, - грустно сказал ветер после долгого молчания — многие люди знают то, о чём я тебе говорю, но всё равно продолжают думать о своём сале и котах. Что уж говорить о вашем пушистом народце.

Но, мышь хмурилась (так хмурилась, как умеют только мыши) и упрямо качала острой мордочкой.

значит, это нужно тем, кто поймёт и полюбит мои рассказы так, как твои полюбила я. Рассказывать тем, кто полюбит их и перескажет другим, да так, что бы те тоже могли пересказать то, что услышали, тогда и было бы хорошо.

Ветер смотрел на мышь и за неимением головы качал самой высокой елью.

В следующий раз, мышь, блаженно улыбнувшись, спросила у ветра — а что самое прекрасное ты видел сегодня?

- прекрасное... - задумался ветер. И вместе с ним торжественно замолчали волны и верхушки деревьев. Прекрасного в мире много, милая мышь. Скажу даже более — этот бордюр и эта речка и ты с твоим внимательным взглядом тоже для меня прекрасна. Что же прекрасного было сегодня?

Ты, знаешь, сегодня в яблоневом саду сидели двое. Он говорил что-то про звёзды, а она улыбаясь положила голову ему на плечо. Я немного дунул и над садом поплыл запах яблок, полыни, сухой травы и прочих радостей уходящего лета. Они смотрели на деревья, звёзды, слушали сверчков и были абсолютно счастливы.

Совсем в другом месте у окна сидел студент. Он судорожно перебирал страницы, вглядывался в буквы, а те расплывались в его глазах от усталости. Студент думал о науках, об отсутствии денег, о старых родителях, оставленных дома, о строгом учителе: обо всём, что могло привести его в ужас. Я дунул посильнее и его окно, завешанное глухими шторами распахнулось, лист из рук упал на пол, а студент выглянул, услышав знакомую музыку. По улице шла девушка, в которую студент был безнадёжно влюблён уже два года. Я играл её красным платьем и пушистой русой чёлкой. Девушка подняла голову и заметив старого друга помахала рукой и пригласила вечером в гости. Студент кивнул и расплылся в глупой улыбке. Впервые за долгое время он почувствовал себя счастливым.

Совсем в другом месте, намного южнее стоял жаркий полдень. Дождя давно не было и все листья покрылись рыжеватым налётом. В поле работала девочка. Её ноги были испачканы пылью, разноцветная ситцевая юбка завязана узлом. Девочка работала с самого утра, но сейчас, всё чаще и чаще останавливалась и вытирала мокрое от пота лицо. Я подул, хоть и не должен был этого делать. Ведь, милая мышь, я не настолько свободен, что бы дуть когда и где угодно и никого не слушать. Есть нечто более высшее, что не приказывает, но направляет, ибо ветру приказать никто не в силах. Но, девочка была очень уставшей и я слегка подул, а затем, дунул посильнее, пригнав маленькую тучку и она пролила на сухую землю тихий тёплый дождь. Шелестели пыльные листья, звенела острая трава, земля жадно впитывала долгожданную влагу, а девочка распрямилась, подставив мне и дождю лицо и благодарила меня. Можно было больше не волноваться за урожай. Её уставшие чёрные глаза светились счастьем.

Вечером, намного западнее, по парку, собравшемуся рыжеть, а кое-где и бившему в глаза огненными кострами клёнов, шла пожилая женщина. Она шла медленно, поминутно останавливаясь, опиралась на трость, ту трость, с которой ходил ещё её покойный муж несколько лет назад. Женщина смотрела на деревья, на скамейки, на дорожку парка, по которому могла идти с закрытыми глазами и прикидывала сколько ещё раз ей придётся увидеть здесь осень, осень которую она так любила. Пять раз? А может, всего один?

Женщина присела на скамейку и поставив палку перед собой, стала смотреть на дорогу. Я поднял опавшие листья. Они зашумели, зашуршали, зашелестели, закружились; и привлекли внимание двух девочек, игравших за деревьями. Девочки выбежали на дорожку и стали подбирать листья, бросать ими друг в друга, бегать и смеяться. Женщина смотрела на них и улыбалась. Она вспоминала внучку, которую видела на рождество в прошлом году, свою дочь, игравшую здесь тогда, когда она сама была значительно моложе, себя, приходившую в этот парк каждый день после школы. Женщина вспоминала те года, когда была счастлива и сейчас сама себе казалась счастливой.

Вот и всё, мой серый друг, что я могу рассказать тебе о прекрасном.

Ветер замолчал и мир вокруг нашей знакомой замолчал тоже.

- Но, погоди - подозрительно произнесла мышь. - Ты, наверное, не совсем хорошо расслышал меня. Я просила рассказать о прекрасном, а ты рассказал о счастье.

- А разве настоящее счастье — не самое прекрасное что может быть в мире, разве не для него мы живём здесь? И, разве, не прекраснее всего то счастье, к которому приложили руку мы сами?

Мышь задумалась. Думала она долго и ветер молчал рядом с ней, изредка поигрывая водой и листьями. И подумав, мышь согласилась.

Незаметно закончилось лето и наступил прозрачный золотой сентябрь. Листьев на деревьях становилось всё меньше и меньше и ветру не составляло никакого труда срывая с веток, укрывать ими набережную и камни у речки. Много золота доставалось и церковному двору, и мышь, сидя в своей дыре смотрела на то, как всё больше и больше красного и жёлтого заполняет некогда серую площадку. Это было красиво, о чём мышь и сообщала ветру каждый день. Ветер смеялся, а мышь больше ничего не заботило.

Однако, не настолько беззаботными были остальные серые создания. Они, пожиревшие, довольные, что удалось пережить лето, готовились к зиме — несли запасы в укромные кладовки, устилали пухом тёплые спаленки. У них не оставалось ни одной свободной минуты и завидев нашу знакомую они твердили ей: «готовься к зиме, безумная! Скоро совсем похолодает и не станет еды. Ты замёрзнешь или умрёшь голодной смертью, ещё до первого снега. Наши запасы малы и мы не станем кормить тебя. Эту зиму ты не переживёшь». Но, наша мышь благодарила их за заботу и продолжала жить так, как жила. Так же как и раньше каждую ночь она встречалась с ветром. Ветер был всё тем же — весёлым и беззаботным. Да, что ему? Ни о чём, столь важном для мышей ему заботиться было не надо. Даже время на его стороне — ветер может быть одновременно где угодно. И нигде его от того не убудет.

А на набережной, тем временем становилось всё холоднее — золотые листья стали коричневыми и укрывали плотным ковром землю, ветки деревьев оголялись и только две невысокие ёлочки могли похвастаться прежним зелёным убранством. Ранним утром дорожка, лужи и маленькие островки случайно дожившей до этих времён зелёной травки белели от мороза. Так же, как белели лапки у нашей знакомой. Всё же, как бы она не противилась этому — оставалось признать — с каждым часом сложнее было укрыться от ночных заморозков, с каждым часом было найти себе что-нибудь на завтрак, даже хозяйки так часто проливавшие сметану и разбивавшие яйца перестали ходить по этой дороге. Мышь выползала к речке теперь не каждую ночь — всё чаще она, сжавшись в комочек, оставалась ночевать в церковной ограде, она боялась даже пошевелиться, что бы не растерять тепло, столь тщательно собранное ей. Бывали моменты, когда она начинала жалеть, что упрекала товарок в расчётливости — они сейчас грелись в тёплых норах и ничего их не заботило. Было очень холодно.

Но, выбрав один из вечеров, тот вечер, который был по мнению мыши самым тёплым, она, покачиваясь и останавливаясь передохнуть доползла до берега и позвала старого друга. Ветер прилетел быстрее чем обычно

- ты быстро пришёл сегодня - заметила мышь, стараясь не показать ветру своих трудностей.

- Сейчас середина октября — загудел тот где-то высоко — я теперь часто навещаю эти места и почти не вижу тебя. Что случилось, мой маленький друг?

- Ты не мог бы говорить немного потише — попросила мышь, покачиваясь и изо всех сил цепляясь за бордюр — ты стал намного громче

-сейчас середина октября — повторил ветер — и я бы не дул в этих краях совсем, пушистый комочек, если бы не был должен. Но я буду стараться дуть на тебя потеплее. Я вижу твои дела совсем плохи?

- Тебе показалось — как можно бодрее пропищала мышь (она была очень гордой)

-Тебе видней - осторожно вздохнул ветер — но, если будет совсем худо скажи мне и я придумаю как помочь.

Мышь согласно кивнула.

- А, сейчас расскажи мне что-нибудь, ветер. Я тебя так долго не видела и уверена, что у тебя есть для меня что-нибудь интересное

Ветер задумался.

- Мир всё тот же, мой маленький друг, произнёс он после недолгого молчания, - разве что немного холоднее.

- Значит, расскажи о том, о чём никогда ещё не говорил — строго произнесла мышь.

- Пожалуй, есть один человек, про которого стоит тебе узнать. Слушай, маленькое серое создание.

Мышь кивнула, покрепче уцепилась за сухой кустик и стала слушать

Этот человек немного похож на тебя, мой маленький друг. Он живёт в большом городе, где принято рано вставать каждое утро и весь день заниматься тем, к чему душа не лежит. Люди там,что ваши мыши — бояться и скарёдничают, отнимают друг у друга куски, что получше и тащат к себе в норы. Скверный город, надо сказать. Я не люблю там бывать, хоть и бываю часто — надо сквозить между одинаковых домов, мести пыль и мусор по улицам. Всё то в этом городе серо, всё то в нем обыденно. Но человек это не похож на остальных. Его дом старый, деревянный и пол под ногами этого человека скрипит. В окна человек видит реку, другой берег и чаек, что садятся около самого его порога.

Этот человек встаёт каждое утро, варит себе кофе, садится за стол у окна и начинает писать. Пишет он не то, что пишут люди обычно — отчёты, графики, доносы на соседа. Человек пишет сказки. Бывает, что целыми днями он не отрывается от бумаги. Он пишет о том, о чём рассказываю тебе я и сам по правде говоря многое придумывает. Написав много сказок человек идёт к своим племянникам и их друзьям и рассказывает сказки. Иногда сказки печатают. В тот день человек покупает хлеб, мясо, вино и многое другое и устраивает пир. Однако бывает и так, что человеку нечего писать. В такие дни, обычно он много думает, особенно если ему совсем нечего есть. Дни медленно переходят в ночи и человек засыпает за письменным столом, положив голову на стопку чистой бумаги. В такие дни человек чувствует себя особенно несчастным.

- Почему же ты не рассказываешь ничего ему — строго спросила мышь

- Чаще всего человек справляется сам, тем более, что я не могу залетать так ко всем подобным людям, хоть и вездесущ

-А много ли таких людей — спросила мышь — по её глазкам было видно, что она что-то задумала.

- Много, мой друг — ответил ветер — только обычно они очень не заметны

- прямо как я?

Заиндевевшая трава звенела — ветер смеялся

- почти — ответил он — почти как ты.

Сразу после той ночи ударил мороз. Мышей больше не было видно нигде, кроме тёплых норок, устеленных пухом и соломой. Не сказать, что бы они были очень уж сытые — уважающая себя мышь и в плодородный август себя таковой не считают, но всем без исключения было тепло и спокойно. Изредка, чаще по нужде, встречаясь друг с другом в своих подземных катакомбах, мыши хвастались запасами (конечно, стараясь не сболтнуть лишнее) и вспоминали свою неразумную соплеменницу всегда с сочувствием, но не без ехидства, непременно поминая её летнее безделье.

«А что же наша знакомая?» - спросите вы.

Сначала, когда снега было не так много она кое-как, но находила где можно переждать самые холодные часы. Мышь отощала, её серая шёрстка больше не лоснилась и о ветре она в эти дни не думала. В эти дни она не думала ни о чём, всё её существо старалось прожить лишний день, лишний час, лишнюю секунду.

Но, однажды случилась метель. Люди слышали вой ветра за окном и зябко передёргивали плечами, стараясь отогреться чаем и тёплой компанией, в трубах шумело так, что, казалось, будто сама зима оплакивает всех, не доживших до лета. Метель была два дня. А под утро третьего всё затихло.

Знали бы вы, как стало красиво в городе. Снег блестел на крышах и огромные белые сугробы на обочинах превращали привычные тропинки в туннели. Иней блестел на ветках и прогибал провода так, что каждый раз, взглянув на них глава городских пожарников ворчал, что добром это не кончится. А что же мышь? А мыши нигде не было. Церковный двор устеленный снегом, стал настолько выше, что для крыльца больше не нужны были ступеньки, набережная и река стали настолько похожи, что непонятно, где начинается одна и заканчивается другая: всё было светло и рыхло.

Вы, должно, быть успели загрустить, от того, что мышь, а точнее то, что осталось от нашей бедной знакомой, лежит под снегом?

Все мыши и некоторые люди так и считают — в их жизни нет места для чуда, но я расскажу о том, что видел я и вы, решите сами, кому лучше поверить.

На вторую ночь, чуть ближе к полуночи, ветер спустился совсем низко. Он был обеспокоен исчезновением нашей знакомой. По крайней мере настолько, насколько может быть обеспокоен ветер. Он искал её долго, но наконец нашёл в трещине старого церковного крыльца. Шерстка мыши была твёрдой и белой, а сама мышь не двигалась. Тогда ветер осторожно поднял её над городом. Если бы наша серая знакомая открыла глаза, она  увидела и церковь, и набережную, и дома и тот холм с лесом, о котором слышала только от ветра. Ветер мысленно улыбнулся, представив, как удивилась бы она увиденному. Теперь они были совсем высоко. Там, внизу бушевала метель. А здесь было зловеще спокойно и тихо. Тогда ветер дунул на мышь. Дунул легонько и всё вокруг стало нагреваться. Позже мышь даже божилась, что первым, что она почувствовала был запах ландышей и цветущей сирени. С серой шёрстки потекла вода, а наша путешественница открыла глаза. Ветер сложно увидеть, но ей показалось, что его лицо находится тут же — около кончика его носа.

Нет, мышь не испугалась, она расспросила о последних новостях, почистила шерсть и только тогда ветер сказал ей

- мне трудно вернуть тебя на землю, но я попытаюсь, если ты захочешь. Хочешь ли ты этого, милая мышь?

- А что ещё мне можно сделать? - спросила мышь, немного подумав

- ты можешь остаться со мной — ответил ветер тихо — и я буду рад этому, как не был рад ещё ничему и никогда.

- Я с радостью с тобой останусь — сказала мышь тут же — но хотелось бы мне одного, о чём спросить боязно, но так хочется

- спрашивай серое создание — вздохнул ветер

- помнишь, ты говорил мне о сказочниках — нельзя ли сделать так, что бы я прилетала к ним время от времени и говорила, что вижу и о чём мечтаю, тогда им легче будет писать сказки, а я сделаю счастливыми и их и себя и тех, кому они поют.

Ветер рассмеялся, громыхнул, свистнул, запел и с радостью согласился.

С тех пор каждому сказочнику, подзабывшему слова, стоит прислушаться к свисту за окном и слова польются с ещё большим изобилием. А некоторые, божатся что видели мышиную мордочку в окне, за лампой или под кипой бумаги.

Вы можете заявить, что мышь эта была заколдованным сказочником или феей, или волшебником, забывшем о своём истинном обличии, но, нет. Эта была самая обычная мышь, водившая дружбу с ветром и больше всего на свете, любившая его россказни.

Впрочем, все мы можем внезапно оказаться замечательными сказочниками. И какая разница, если среди тысячи талантливых стихоплётов окажется одна-единственная мышь

#comment_89657039