«Уважаемый Алексей Викторович. Как истинный ценитель и известный в узких кругах коллекционер, я крайне заинтересован в приобретении некоторых экземпляров Вашего собрания. Не таясь, заявляю о сильнейшем желании ознакомиться с замечательным творчеством Вашего почившего отца раньше, чем это сделают некоторые дилетанты, имеющие наглость называться моими конкурентами. Предрассудки о праве наследия кажутся мне лишь досадной помехой оттягивающей время и нисколько не уменьшают моей решимости. Смею заверить Вас, что благодарность вашего покорного слуги, как человеческая, так и материальная, не заставит пожалеть об оказанной мне чести. Готов принять ваше приглашение уже сегодня вечером.

С почтением, Максимилиан.»

Алекс посмотрел на лист дорогой бумаги с гербовой печатью и залпом опрокинул в себя остатки виски из стакана. Дрожащей рукой он поставил посуду на место. Повезло? Да ещё бы! До того, как набегут двоюродные тётушки с дядюшками, выскребать для своих сопливых отпрысков отцовское наследство, он успеет распродать его картины и пусть родственники потом ищут концы, пока он будет просаживать деньги где-нибудь далеко.

Ещё утром Алекс мучительно думал над решением этой проблемы, поскольку господин в письме ошибочно предполагал нашествие конкурентов, желающих немедленно раскошеливаться за творчество его отца. До оглашения завещания была ещё целая неделя и молодой человек сомневался, что разочарованный отец оставит ему хоть что-то, кроме заковыристых ругательств в конце списка наследователей. Поэтому потенциальные покупатели ждали, кому же достанутся картины, что бы потом приобрести их, не связываясь с многочисленными обманутыми родственниками.

Посыльный, доставивший письмо, смиренно ждал ответа. Напоминающий гнома, как ростом, так и лицом, человечек молчаливо уставился на Алекса своими глазами-бусинками. Алекс запоздало подумал, что не стоило показывать перед ним свои эмоции, набить цену даже при единственном предложении всё же нужно было, да что уж теперь…

- Скажите господину Максимилиано, что я готов с ним встретиться… скажем в шесть часов.

Посыльный молча кивнул, создав впечатление, что его огромный нос сейчас перевесит тело и опрокинет носителя на паркет, затем развернулся и вышел. И создаёт же природа таких уродцев!

Алекс дотянулся до бутылки и поскольку посторонних уже не было, не соблюдая приличия, приложился прямо к горлышку. Поморщился – проклятый привкус гари преследовал его с утра, как и настойчивый запах. Он как раз бродил по дому, в поисках источника, когда пришёл этот посыльный с письмом.

Жизнь незадачливого отпрыска, похоже, стала катиться к лучшему. Весть о смерти его отца – знаменитого в Европе живописца, настигла Алекса только через два дня. Она нашла его в каком-то притоне на окраине Парижа, в лице помощника юриста, уже вторые сутки обзванившего всех, кто мог бы знать о местоположении единственного сына художника.

Похмельного и туго соображающего парня доставили на похороны, после чего душеприказчик отца, по совместительству близкий друг покойного, прямо рассказал Алексу о его доле, вернее, об отсутствии таковой в завещании и взял с него обещание присутствовать на официальном оглашении вместе с другими родственниками, что бы ему зачитали последнее послание отца.

Алексу позволили остаться в опустевшем доме, где он уже второй день уничтожал отцовский бар, бесцельно бродя по этажам и залезая в каждый угол.

С тех пор, как отцу надоело терпеть его пьянки, вечеринки, сомнительных друзей и скотское отношение к собственной жизни и он выгнал его, прошло уже несколько лет. За это время Алекс скатился на самое дно, прошёл несколько наркологических клиник, но так и не исправился. Оставшись один на один с картинами отца, парень решил было втихую продать их, но никто не рискнул связываться с ним, официальные покупатели ждали законных хозяев, а неофициальные боялись связываться с имеющими вес друзьями отца.

Так что предложение этого Максимилиано было для него настоящим спасением. Если всё удастся провернуть в ближайшее время, то можно будет по-тихому испариться с деньгами, наплевав на всех и на всё. Только бы не продешевить. Алекс с сожалением отставил бутылку – если этот господин явится уже сегодня, то торговаться лучше трезвым. Тем более… Алекс с содроганием вспомнил, какая мысль от отчаяния пришла вчера в его пьяную голову, а именно – облиться этим самым виски и поджечь себя прямо среди папиных картин, назло всем. Слава богу, успел протрезветь.

Два часа ожидания до назначенной встречи протекали томительно. Алекс всё-таки не выдержал и приложился к бутылке и даже не один раз, c омерзением проглатывая огненный комок, уже второй день, вкусом и запахом напоминающий горелые тряпки. В итоге, когда по дому разнеслось торжественное «Дин-дооооон!» дверного звонка, его походка была несколько неуверенной.

- Дорогой друг! – едва Алекс распахнул дверь, невысокий, улыбающийся из-под усов толстячок радушно распахнул объятия и заключил в них оторопевшего «дорогого друга», не дав тому даже раскрыть рот в приветствии.

- Я знал, я был уверен, что вы не останетесь равнодушны к моей просьбе! Вы просто не представляете, сколько счастья принесли своим согласием! Но простите, что это я, в самом деле!

Толстячок сделал шаг назад, поправил замшевую жилетку и чинно представился:

- Сер Максимилиан, к вашим услугам. Титулы и прочее опущу, если вы не против, это довольно скучно.

Алекс наконец пришёл в себя и выдавил, пытаясь скрыть нетрезвость.

- Алексей. Можно просто Алекс.

Толстячок снова расплылся в улыбке.

- Рад, рад, очень рад! Алексей, боюсь показаться нескромным, но мне уже очень хочется посмотреть то, за чем я приехал. Мы не могли бы продолжить разговор уже в процессе?

Алекс и сам был бы рад не затягивать сделку и потому вальяжным жестом щедрого хозяина пригласил гостя вглубь дома, запоздало подумав, что от выпивки всё-таки стоило удержаться, чтобы нахлынувшие гостеприимство и щедрость не сказались на конечной цене.

Максимилиан благодарно кивнул и пошёл в указанном хозяином направлении. Вслед за ним семенил тот самый, похожий на гнома посыльный, с натугой, двумя руками удерживая необъятный саквояж.

Алекс провёл их в просторную, полукруглую галерею, которую отец использовал как склад для своих картин. Они висели на стене, стояли прислонёнными в углах, возвышались на треногах, какие-то в рамах, какие-то только ожидали прихода плотника. Вчера Алекс попытался их подсчитать и, сбившись после ста, оставил это дело. Он знал только одно – тут целое состояние, цена которого, после смерти известного художника, выросла в разы.

Очевидная сперва мысль – украсть несколько и продать позже самостоятельно – разбилась о сложность затеи. Папин юрист доходчиво объяснил ему, какие сложности ждут человека, пытающегося скрытно продать или перевезти подписанные подлинники, каждый из которых внесён в реестр. Собственно поэтому его и оставили со спокойной душой в отцовском доме, чтобы не искать по притонам в день оглашения завещания.

Максимилиан восторженно охнул, едва его нога коснулась пола галереи. Он вздыхал и цокал языком, склонялся над каждой картиной, поднимал их к свету, рассматривал мелкие детали. Из всего того словесного потока истинного ценителя, что без остановки лился от гостя, Алекс понимал едва ли одно слово из десяти. Художественное образование, которое тщетно пытался дать ему отец, растворилось в алкоголе. Пребывание в среде творческой тусовки позже сменилось подпольными вечеринками и наркотическим угаром.

Бесконечное восхищение искусством уже начало раздражать Алекса. Дрожащие руки мечтали схватить бутылку и невозможность сделать это прямо сейчас, заставляла дёргаться и нервничать. Ситуацию усугубляло то, что в галерее палёным воняло сильнее всего, более того – здесь Алекса охватывал почти невыносимый жар, тело нещадно жгло, дышать удавалось с трудом и после того, как он выбежал вчера в панике отсюда, больше парень не возвращался.

Тем временем, гость остановился посреди галереи, обвёл её ищущим взглядом и отложив последнюю работу отца, «Нить Ариадны», вдруг подошёл к Алексу, растерянно глядя прямо ему в глаза.

- Прошу меня простить, но это не то, что я бы хотел увидеть.

Парень опешил. Если этот человек пришёл за чем-то конкретным, чего в доме нет, то всё пропало. Все работы отца находились в этой галерее или на выставках. И если тут нужных нет, то Алекс достать их не сможет. У него даже мелькнула шальная мысль попытаться втюхать этому господину оптовую сделку, лишь бы хоть что-то получить со смерти отца.

Обратив внимание на замешательство молодого человека, Максимилиан поспешил его успокоить:

- Может быть, искомое найдётся в студии вашего родителя. Смею надеяться, работал он в этом же доме?

- Но там только недоделанные работы! Я уже был в мастерской, несколько незаконченных полотен и ни одной дописанной картины.

Максимилиан рассмеялся.

- То, что нужно, то, что нужно, мой дорогой друг, ведите же меня скорее!

Озадаченный Алекс провёл гостей в противоположное крыло особняка, в небольшую студию со стеклянной крышей. Запах растворителя, холстов и маслянной краски въелся в стены и висевший около двери рабочий халат отца. Прямо посреди помещения стоял мольберт с недописанной картиной – скульптор, выбивающий из глыбы камня исполинскую фигуру. Сюжетная часть полотна была уже закончена, отец приступил к фону и выведению теней. При взгляде на картину, руки Алекса перестали дрожать. Где-то на задворках сознания появилось едва смутное желание схватить палитру, кисти и закончить работу отца. Он с минуту не мог оторвать взгляда, пока не заметил, как пристально изучает его самого Максимилиан. От былой доброжелательности не осталось и следа, только едкий, пронзающий взгляд внимательных глаз. Но секундное замешательство – и перед ним стоит всё тот же усатый толстячок, радушно обнимавший его при встрече.

- Совсем другое дело! – Максимилиан нацепил на нос пенсне и более серьёзно, чем до этого, стал разглядывать полотна. Уже молча, без слов восхищения, щурясь и гладя пальцами засохшую краску. Это длилось даже дольше, чем в галерее, Алекс успел отбросить дурацкое желание дописать за отцом и снова начал думать о недопитой бутылке виски.

Странный покупатель. Но тем лучше для него, этих-то полотен не особо и хватятся, а если и вспомнят о них – вряд ли кто-то будет сильно переживать из-за ничего не стоящих недоделок. Ничего не стоящих… Надо будет напомнить этому господину, что он обещал быть щедрым.

- Беру. – Твёрдо и очень серьёзно вдруг сказал Максимилиан. – Если вы не возражаете, пять картин, в том числе и эту – он указал на мольберт.

- Чтобы не спорить о цене и не оскорблять вас и меня унизительными торгами… Григо, отдай господину саквояж.

Оказывается, у этого карлика есть имя! А когда Григо протянул Алексу раскрытый саквояж, парень потерял дар речи… Даже при самых смелых ожиданиях, забив багажник любого покупателя картинами из галереи, незадачливый сынок художника вряд ли выручил бы столько!

- Но… почему? – спросил было Алекс и тут же в мыслях одёрнул себя. Вот ведь кретин! Какая разница почему, если этот ненормальный платит СТОЛЬКО, то пускай забирает хоть всё, что есть в этом доме, лишь бы проваливал поскорее и дал исчезнуть ему самому, пока утром не нагрянули люди и не начали задавать вопросы о судьбе картин!

- Видите ли, - усмехнулся Максимилиан, пряча пенсне в карман жилетки. – Я коллекционер несколько иного плана и взгляда на вещи. Прежде всего меня интересуют незаконченные, либо же разрушенные шедевры, всё, потенциально великое. Каждый несёт в себе недосказанность и сожаление – эмоцию столь глубокую и, при должной фантазии, катастрофическую, что ценность их… - тут он взглянул на картину со скульптором и снова перевёл внимательный взгляд на Алекса. – Ценность их остаётся вне рамок разумного.

Моя коллекция уникальна и содержит неповторимые экземпляры. Благодаря вам, сегодня она пополнится очередными шедеврами, - снова внимательный взгляд на Алекса и сквозь него, - очередной жемчужиной. Дорогой друг, я ведь правильно понимаю, что вы всё равно не задержитесь в этом доме и отбудете сегодня же. Не откажете в удовольствии одинокому ценителю похвастаться трудом всей его жизни? Уверяю вас, такого вы ещё не видели.

Алекс задумался было, как можно повежливее отказаться, но был моментально схвачен под руку Максимилианом и деликатно потащен в сторону выхода. Он едва успел схватить саквояж с деньгами и заметить, как Григо взваливает на себя стопку холстов.

- Вам, как сыну прославленного художника, представится уникальная возможность по достоинству оценить несостоявшиеся вклады в мировую историю, утерянные откровения и, не побоюсь этих слов, сотрясающие основы основ шедевры.

Алекс проводил взглядом оставленную на столе недопитую бутылку. Заметивший это Максимилиан по-отечески улыбнулся и достал из внутреннего кармана небольшую фляжку.

- Угощайтесь. У меня же вам доведётся отведать содержимое наполеоновских погребов!

Один глоток – и мысли парня уносятся далеко. И этот, враз ставший забавным толстячок, вдруг и вправду становится лучшим другом и беззаботное будущее маячит не за горами. Почему отец так горевал над своим непутёвым сыном? Вот он, вполне путёвый миллионер и не надо для этого малевать всю жизнь! И что с того, что он пропил свой талант? Зачем было тыкать его носом в собственные юношеские работы?

Алекс вспомнил, как восхищённо цокали языком учителя, которых нанимал отец, проча достойное продолжение семейной славы. Потом первая рюмка, первый косяк, штабелями ложившиеся у ног девицы и полная ярких впечатлений жизнь, отодвинувшая на задний план искусство, учителей, полный разочарования взгляд отца и серьёзная ссора, после которой вход в отчий дом был ему закрыт… Сквозь все эти размышления, перед пьяным взором Алекса стояла незаконченная картина его отца, где скульптор работал над камнем.

- Однако, мы приехали.

Алекс удивлённо посмотрел вокруг. Он не помнил ни как садился в машину, ни весь их путь и сейчас озирался, силясь понять, как вообще он очутился во внутреннем дворе старинного особняка?

- Пока Григо разберётся с картинами, я предлагаю пройти в мой кабинет.

Видя состояние гостя, Максимилиан споро подхватил его под руку и потянул за собой. Заплетающиеся ноги плохо слушались хозяина и только рука, вцепившаяся в саквояж была твёрдой и уверенной.

Внутри кабинета было тепло и уютно. А очередной глоток из фляжки Максимилиана заставил Алекса буквально растечься по предложенному креслу, выпустив из рук саквояж и окосевшим взглядом гулять по кабинету. Вопреки ожиданиям, коллекция хозяина дома не начиналась прямо отсюда. Массивный деревянный стол, обитые деревянными панелями стены, тусклые светильники и камин, возле которого стояли два глубоких кресла – вот и всё. Никаких картин, статуй и всего того, что можно было бы назвать шедевром.

Появился Григо с новоприобретёнными картинами, вслед за ним – сам хозяин особняка, попыхивая трубкой.

- Вот сюда, к двери, спасибо. А теперь принеси нам бутылочку красного, двухсотлетнего.

Посмотрев на почти невменяемого Алекса, Максимилиан нахмурился.

- Это не дело, мой дорогой друг, вот возьмите-ка, освежитесь.

С этими словами толстячок достал из кармашка маленькую склянку и открыв её, сунул под нос парню. Резкий запах вызвал цунами, прошедшееся по всему телу и прогнавшее хмель из головы. Алекс встрепенулся да так, что глаза чуть не вылезли из орбит и резко выпрямился в кресле. Кабинет, враз перестал быть уютным, огонь в камине полыхнул так, что обжёг руку, а Максимилиан отбросил зловещую тень на стену.

Машинально схватив ручку саквояжа, Алекс немного успокоился. Скоро всё кончится, этот толстяк покажет ему свою коллекцию, а потом бегом на вокзал и подальше от этого города, родственников и странного коллекционера.

Тем временем в комнату вернулся молчаливый Григо, неся на подносе тёмный, пузатый сосуд и два бокала. Максимилиан лично откупорил бутылку и разлил вино по бокалам, протянув один гостю. Зажмурив глаза и с довольной улыбкой поводив им под носом, он на несколько секунд задумался, будто отдавшись каким-то воспоминаниям, затем пригубил из бокала.

Алекс последовал его примеру, но ни вкуса, ни запаха оценить не смог – проклятая гарь преследовала даже тут, вино обжигающим комком провалилось в горло.

- Ну что ж, не будем затягивать экскурсию.

Григо, зазвенев здоровенной связкой ключей, отпер дверь, возле которой оставил картины.

- Добро пожаловать в мой личный музей!

Господи! Сколько же их тут! Холсты, камень, глина, дерево, какие-то макеты, рукописи и всё действительно, будто замерло на полувдохе… или выдохе, зависело от степени законченности.

Словно безумный многорукий творец носился по этим бесконечным залам (как они только уместились в обычном особняке??) и творил, творил, не зная, за что взяться. Вот он мешал краски прямо на холсте, а вот писал при робком огоньке свечи стих на пожелтевшей бумаги и тут же, поддаваясь безумной эйфории вдохновения, молотком и зубилом отбивал от каменной глыбы лишние куски, что бы явить миру распластанного на скале ангела. И всё это замерло в ожидании своего творца, в ожидании настолько ощутимом, что оно звенело в воздухе, до боли в голове звенело.

Алекс забыл обо всём. Его желание присосаться к бутылке, тратить деньги из саквояжа, бежать что было сил из города, странный коллекционер… хотя нет, Максимилиан отнюдь не странный – то чувство, которое он сейчас испытывал, оказавшись среди всего этого – оно на самом деле дорогого стоило.

Хотелось прямо сейчас бросить всё, забыть о жизни и дать этим шедеврам жизнь. Дописывать слова, доделывать пейзажи, ставить последнюю ноту в партитуре. Снова дрожали руки, но не бутылку хотели схватить они, а инструмент. Первый попавшийся, будь то кисть или зубило и творить, творить, творить…

Стало вдруг очень стыдно перед отцом, Алекс обернулся на Григо, который тащил за ними папины незаконченные холсты и сразу же увидел поверх всех "скульптора". Максимилиан поймал его взгляд и приобняв за плечи, потянул за собой.

- Если вас так впечатлила эта часть моего музея, то могу представить, какой фурор произведёт следующая!

Преодолевая колебания гостя, он едва ли не втолкнул его в небольшую дверь, за которой потянулся следующий зал. Здесь экспонаты стояли, каждый под собственным лучом света, окружённые густой тьмой. Границ зала видно не было, насколько хватало глаз тянулись постаменты, подставки, столики, освещённые и будто висящие во тьме.

И сами шедевры были… будто художник из предыдущего зала напился и, как вчера задумал Алекс, решил сжечь всё вокруг, вдруг разочаровавшись во всём, что до этого сделал. А что не горело, разносил вдребезги кувалдой, пинал, рвал на клочки. Здесь висело гробовое молчание и от вдохновения не осталось и следа. Алекс разом осушил свой бокал и понимающий Максимилиан немедленно, снова наполнил его до краёв.

Ещё час назад прожигатель жизни, алкоголик и опаскудевшийся сын знаменитого отца, теперь Алекс хотел рыдать. Слёзы родились ещё в прошлом зале, когда вдруг нахлынуло то самое, забытое чувство, заставлявшее его в юности брать кисть и подходить к холсту. Однако сейчас их поток прорвался наружу и с каждым взглядом на какое-нибудь загубленное произведение он вспоминал, как в семнадцать лет своими руками разодрал свою первую серьёзную работу, после того, как отец отказал ему в деньгах на очередную вечеринку. Уронив пустой бокал и саквояж, Алекс рухнул на колени перед столиком, на котором лежали обгоревшие рукописи и не обращая внимание на хозяина и его слугу, рыдал взахлёб, осознавая всю ту пропасть, что разверзлась между ним, его отцом и тем вдохновенным парнем, что смотрел на мир трезвыми глазами.

На плечо ему легла мягкая ладонь.

- Ну-ну, право, не стоит. – Максимилиан утешающе похлопал Алекса. – Поверьте, это ещё не самое страшное, что вы видели, не стоит так убиваться. Вот, выпейте, вам полегчает.

Алекс снова залпом осушил полный бокал вина, хмель наконец то добралась до головы и внезапно проникшись доверием к этому доброму человеку, он не вставая, обнял его за ноги.

- Пожалуйста… прошу вас, умоляю…. Заберите деньги, верните… картины… Я должен!...понимаете, я должен, я виноват… хоть как то… перед отцом… умоляю.

Алекс растирал сопли и слёзы о штанины Максимилиана, униженно валясь у него в ногах. Наконец, толстяку это надоело, он резким рывком поднял парня на ноги.

- Хватит, в конце концов! Будьте мужчиной, Алексей! Вы ведёте себя недостойно! Григо, дай сюда платок!

Слуга тут же протянул Максимилиано шёлковую тряпицу с гербовой вышивкой и толстяк сунул её в руки Алексу. Парень начал вытирать лицо, всё ещё сотрясаясь от беззвучных рыданий и тут взгляд его упал на обгоревшую картину, стоявшую рядом. Часть рамы и половина холста почернели, но сквозь копоть проглядывали знакомые очертания, а в левом углу угадывались фирменные подпись его отца и название картины.

«Нить Ариадны»

Но как? Былую истерику как корова языком слизала. Протерев глаза, Алекс сделал шаг к картине и вгляделся. Точно, она. Или копия? Во взгляде, обращённом к Максимилиану застыл немой вопрос. Толстяк добродушно улыбнулся, и надел своё пенсне, внимательно всматриваясь в Алекса.

- Подлинник, подлинник, мой дорогой друг. Как и второй том «Мёртвых душ», который вы мне едва не заревели, поддавшись минутной слабости. Я бы очень вас просил быть впредь поаккуратнее, здесь собраны уникальные экземпляры, копий которых нет и быть не может!

Незначительно поменявшаяся манера разговора насторожила Алекса. Всё то же радушие, но с твёрдыми нотками в голосе.

- Откуда и… как? Ведь ещё сегодня вы сами держали её в руках… целой.

Толстяк смягчился и снова приобнял Алекса за плечи.

- Откуда и как, уважаемый, вы узнаете, ознакомившись со следующими экспонатами моей скромной коллекции. Этой частью моего музея я особенно горжусь.

С этими словами Максимилиан топнул ногой и в полу открылся люк с уходящей вниз широкой винтовой лестницей. Минутный спуск, дверь и… яркий свет ослепляет Алекса. Он заслоняется рукой, моргает, а когда зрение снова возвращается к нему, видит перед собой невероятное – огромные окна больничной палаты, из которых льётся самый настоящий солнечный свет, за стеклами колышутся ветви деревьев, среди которых запутался красный воздушный шарик и раздаётся детский смех. В углу палаты стоит больничная койка, на которой лежит тщедушное нечто. Обтянутый кожей скелет старушки и только едва заметно вздымающаяся грудь говорит о том, что она живая.

- Разрешите представить. Маргарита. Древние греки словом "маргаритис" называли жемчужину. Пять лет назад легла под наркозом на операционный стол и из неё извлекли жемчужину, которая уже месяц как росла в её утробе. Думается мне, последние несколько дней перед операцией, она даже чувствовала, как бьётся сердце ребёнка. Операция прошла успешно, правда, были небольшие проблемы с наркозом.

Собственно из комы она не выйдет ещё очень долго. Её родители смогут обеспечить достойный уход за девушкой и лет через пятьдесят она проснётся. Полностью парализованная. Отца к тому времени уже не будет в живых, поэтому Маргарита увидит только свою мать. К сожалению она выплачет по ней глаза, да… ослепнет… - тут Максимилиан о чём то задумался и, опустив голову смотрел перед собой. Затем поднял восхищённый взгляд на Маргариту. – Вы только представьте всю выразительность этой картины! Но, простите, я отвлёкся.

Так вот, её уважаемая матушка долго не проживёт и Маргарита состарится в полном одиночестве, заполнившем её палату в хосписе… Простите, но я не могу не восхититься этой ситуацией! За пятьдесят лет из её жизни и жизни её семьи исчезнут все родные, близкие и друзья, а в оставшиеся года, единственным ярким моментом будет воздушный шарик, застрявший в дереве перед окном её палаты. Et c'était magnifique c'était magique! – как сказал бы один французский театральный критик. Да…

Сердце Алекса ёкнуло и стало очень трудно дышать. Он озирался вокруг, недавняя истерика сменилась лёгким помешательством. Не замечавшая посторонних, старушка уставилась в окно, не отрывая взгляда от единственного яркого пятна перед глазами.

- Пройдёмте дальше, мне не так уж часто удаётся похвастаться экспонатами и хотелось бы показать вам как можно больше, прежде чем к вам вернётся дар речи и чувство реальности происходящего.

Максимилиан увлёк за собой онемевшего Алекса и открыл дверь в противоположном конце палаты.

Лес. Зелёные дубы нависают над неглубокой ямой, в которой. О Господи!

- Джордж. Двадцать лет назад, его почти бездыханное тело поливали бензином, как и остальных пятерых напарников, после удачного налёта на инкассаторов. Седьмому в их великолепной семёрке захотелось больше денег. На Джорджа бензина не хватило и гореть он начал с ног. Что интересно, пуля вошла ему в голову под особым углом, не причинив особого вреда важным областям мозга. Поэтому, когда его ноги загорелись, он очнулся от боли, но будучи парализованным, смог только наблюдать как огонь пожирает его мёртвого друга и медленно сжигает самого. Кричать от боли он тоже не смог. Однако, обратите внимание, как кричат его глаза. Они первый раз посмотрели на небо и обратились к Богу. Хе-хе, какой, однако, изощрённый грешник, хотел бы вам сказать. Когда он точно так же собирался сжечь тела убитых их бандой инкассаторов, то тащил их, повернувшись к Богу спиной.

Продолжение в комментарии

Автор: Собиратель Историй

https://vk.com/dalisyndrome