Мужской любовный роман (в мягкой обложке). Ч.3
Следующим утром меня разбудил звонок из Франции. Звонил Жюль Лошар – мой начальник службы безопасности. Он сообщил мне поистине ужасающие новости. Зловещий барон де Говэн, давний враг нашей семьи, обнародовал завещание, согласно которому, якобы, все состояние моих родителей, а также рецепт фирменной лапши завещались ему.
Барон де Говэн – всеизвестный гипнотизер, прогрессивный рабовладелец и неистовый бисексуал – бабник и мужичник. Он ненавидит все живущие во Франции дворянские фамилии нефранцузского происхождения. Его давний предок был не кем иным, как королевским подмывателем самого Луи Четырнадцатого. Стоило королю сходить в уборную по малой или большой нужде, как барон де Говэн тут как тут с кувшином, полным розовой воды: все ласково помоет и вытрет насухо бархоткою (эта бархотка с художественно изображенными источаемыми миазмами Его Величества легла в основу фамильного герба), поможет надеть штаны. Не было ближе человека к королю, чем личный подмыватель, и все поколения де Говэнов заслуженно гордились своим высочайшим положением. Нынешний барон де Говэн, как сообщил мне Лошар, оказывается, был влюблен одновременно в мою мать и в моего отца, и ревновал мать к отцу, а отца – к матери. Он ненавидел и вожделел их обоих. Все усугублялось тем, что пришлая из России дворянская фамилия была самой богатой в стране, и этого барон терпеть не мог. Черт-те какие темные бури вились в душе этого недоброго человека. Возможно, сказал Лошар смущенно, именно барон стоит за смертью моих родителей. Выяснилось (увы, поздно), что он стакнулся с корсиканскими бандитами, горящими кровной местью по отношению к нашей семье и к Николя (я рассказывал об этой истории) и, вероятно, они повредили тормоза у автомобиля. А теперь, загипнотизировав судебную и нотариальную верхушку Франции, он утверждает, что его завещание истинно. В общем, до окончательного разбирательства все мои счета блокированы, на имущество наложен арест.
Эта новость ошеломила меня. Черт с ним с имуществом, я все равно желал жить крестьянской жизнью вместе с Катей. Но сегодня я хотел оплатить смету «Оренбург-газа». Я вспомнил, как горели Катины глаза, как она вслух рассуждала об огромной радости, что испытает тетя Люба, когда ей проведут газ. Как ей сообщить эти новости? Не сочтет ли она меня обманщиком, жаждущим лишь воспользоваться ею для охлаждения воспаленной похоти? Памятуя о судьбе ее отца, я понимал, что второго подобного случая она не переживет.
Я немедленно послал на помощь Лошару моего Николя на бизнес-джете. Сам же рассчитывал уговорить Катю лететь со мной ближайшим рейсом. Я собирался идти в магазин для тяжелого разговора с Катей, только закончу неотложнейшее, совершенно необходимое дело. Я заказал еды с доставкой из Оренбурга (некий «плов» - среднеазиатская разновидность ризотто на хлопковом, позвольте, масле) и занялся тем самым делом. Но я успел уложить только половину локонов патентованным бриллиантином «Le Burda», как услышал громкие голоса снаружи гостиницы, будто шумела злая толпа. Я различил некоторые реплики:
- Граф, выходи, тебе пизда!
- На кол пидараса!
- Мою невесту ебал, пидор! - и так далее.
Семен с деревенскими друзьями, догадался я. Я высунулся из окна рабочей набриллиантиненной стороной и надменно окликнул толпу из пяти мужиков явно сельского вида:
- Чего вам, любезные?
- Выходи, граф, - отделившись от толпы, убедительно попросил меня здоровенный небритый детина, для которого, действительно, судя по габаритам, перекопать тридцать соток огорода – сущий пустяк, - пиздить тебя буду, как в тысяча девятьсот семнадцатом. Ты пошто Катьку трахнул?
- Во-первых, - холодно начал я, - попрошу не упоминать Катю с использованием грязной лексики. Она – ангел. Во-вторых, у вас совершенно ошибочные сведения. Доказательство или клеветник.
- Васек, - зычно крикнул Семен через плечо, - говори.
Плюгавый мужичок, живой антоним слова «грузчик», отозвался:
- Видел вчера в щелочку, как он на картофельных мешках ее шпехал.
Кровь отлила от моих щек, я взревел:
- Это так вы бережете кодекс чести магазинного грузчика, сударь?
- А? - несколько испуганно переспросил Василий, отреагировав, кажется, больше на интонацию.
- Вот ты, граф, считай и признался, - резюмировал Семен. – Бей, его, мужики. А то он всех наших баб переебет, как прадед его сраный. Сожжем гостиницу!
- Стойте! – крикнул я. – Я немедленно зову полицию!
- Здравствуйте, - отозвался другой мужик. – Баширов, местный участковый. Ваш прадед наставил рога моему прадеду, простому мужику, а потом распорядился высечь его на конюшне. Оформим вас как несчастный случай. Самовозгорание из-за плохой проводки.
- Подождите! – панически крикнул я. – Я женюсь на Кате!
- Ты не понял, додик, - ответил Семен, - это я женюсь на Кате. А ты сейчас сгоришь, граф. Несчастный случай. В степи сайгак прокурор.
И они бросились выламывать входную дверь гостиницы. Ах, как не хватало мне верного Николя! Он раскидал бы этих красношеих, как легендарный капитан Кутаисов.
Меня потрясла тогда неблагодарность народа. Ведь когда-то графья Сидоровы славились в этих краях своей заботой о крепостных и дворовых, как о малых детушках. В нашей семье хорошо известен случай, как граф Атанас Сидоров, живший при Александре Первом, так вошел в положение своего крепостного, которого вечно пилила грымза-жена за леность и пьянство, что продал эту самую жену с восемью детьми другому помещику. Другой же наш пращур граф Иоганн Сидоров, когда сосед Закуцкий, известный содомит, предложил ему обменять красивого дворового мальчика Егошку на чистокровную борзую, ответил величественно: «Я своих людей на собак не меняю». И верно, он поменял Егошку Закуцкому вовсе не на собаку, а на серебряный брегет с боем. Увы, чернь подла и не помнит добра.
Меня вытащили наружу и избили.
- Запрем его в подвале и подожжем дом, - распорядился разгоряченный Семен.
- Стойте! – вдруг раздался крик. Это Катя, милая моя Катя пришла на помощь!
- Чего тебе, шлюха! – крикнул Семен. – За хахаля пришла заступаться?
- Не убивайте его. Он четыре дома в нашей деревне газифицирует.
- Что? Целых четыре? Откуда у человека могут быть такие деньжищи? Он что, еще и еврей?
- Сжечь, сжечь, сжечь, - зазвучали голоса.
- Антоша, скажи им! Ведь ты сегодня хотел оплатить смету!
- Эм, - неловко начал я, - видишь ли, Катя, какое дело. Барон де Говэн, старый враг нашей семьи, был влюблен одновременно в мою мать и в моего отца. Не в силах унять мук ревности, он организовал убийство их обоих. Нанятые им корсиканцы испортили тормоза, и их машина вылетела с трассы на экспериментальное поле Института генной модификации и врезалась в гигантскую клюкву. Вчера он предъявил фальшивое завещание, загипнотизировав чиновничью верхушку Франции, так что пока на мои счета наложен арест. Я хотел звать тебя лететь вместе во Францию, чтобы я мог разобраться с бароном, и как раз укладывал волосы, чтобы явиться в достойном тебя виде, как прибежали эти. Клянусь, это все чистая правда.
- Брехня, - заявил Семен, - где это видано, чтобы тупой француз Говен такую каверзу исполнил? Это тебе не русский мужик. Да Соловьев давно доказал, что французы тупые.
- Рудольфыч не врет, - авторитетно подтвердил грузчик Вася.
Глаза Кати наполнились слезами. Вскрикнув, она повернулась и убежала, заламывая руки.
- Подожди, Катя! Это все правда! Я тебя люблю! – орал я вслед, пока меня били.
- В подвал его, - распорядился Семен.
Они протащили меня до винного погреба и застыли, увидев сотни бутылок, которые я распорядился принести из самолета. Разумеется, тут было только лучшее, то есть самое свежее вино урожая этого года. Я аристократ и старья не пью.
- Ого, - сказал Семен, - винища сколько. Ладно, давайте его пока здесь запрем, а вино выпьем. Сжечь его и завтра можно.
Я лежал избитый и с наполовину набриллиантиненной головой, слушал, как в гостинице набирает ход пьяная вакханалия и страдал от мысли, каково сейчас приходится Кате. Бедная моя!
- Вот, говорят, французское вино, - кричал на всю гостиницу пьяный Семен, - разговоров-то сколько. А на деле как бражка, которую баба Нина делает, только из хорошего винограда.
Проявив новую чувствительную мужественность, я вволю наплакался, а потом тревожно уснул.
Продолжение следует
