fujifilm x10, captureone

Данное произведение принадлежит не мне, а моей близкой подруге.

Часть 10

Per aspera ad stella*

Осенний нудный дождь лил не переставая, изливая тоску умирающей природы по теплу с небес на липкую землю. Смитт, стоявший под большим черным зонтом, время от времени переводил взгляд на свои безупречно начищенные туфли, покрывавшиеся каплями грязи, выбиваемыми дождем из земли, и одновременно гадал по какой причине господин директор именно его отрядил провожать в последний путь пациентку психиатрического отделения. Если отстраниться от рода его деятельности, Джон считал подобный финал для Белл Флауэрс, малышки Рапунцель, как ее прозвали в госпитале, закономерным, но для него работа закончилась уже давно, и сейчас, по его глубокому убеждению, мокнуть было совершенно не обязательно.

Церемония проводилась за счет госпиталя, поэтому у гроба, кроме могильщиков, стояли только старенький священник и представитель госпиталя, в роли которого выступал выдающийся, со слов директора, терапевт, предпочевший бы в данный момент находиться в своем уютном кабинете, а не посреди дождя. Родители отказались от дочери почти сразу, предоставив заботу о ней государству, попутно обвинив штат в халатности и некомпетентности, по которой они вынуждены так страдать. Прерывать ее беременность уже было поздно, и с пол года назад она родила здорового мальчика, оставшегося в родильном отделении на попечении персонала. Но пережитые шок и тяжелые роды дали о себе знать, и она постепенно угасла, окончив свой путь в дешевом гробу посреди дождя. Смитт в полуха прислушивался к словам молитвы, думая о своем. Его всё больше и больше беспокоило отсутствие Марты, которую он не видел с мальчишника. Она частенько пропадала, но или оставляла после себя какие-то весточки, или напоминала о своем существовании тем или иным образом. Сейчас же Джону казалось, что он находится в ящике, сквозь стены которого ничто не проникает, и не позволяет ему самому выйти за рамки дозволенного пространства.

Дочитав молитву, священник достал маленький совочек, зачерпнул им часть земли с могильного холмика, окропил землю святой водой, смешавшейся с дождем, и положил часть этой земли в гроб.

- Этим отпираю тебе путь в царствие небесное и запираю в дом живущих, - нараспев читал он. – Земля к земле, прах к праху, пепел к пеплу, в надежде на воскресение к жизни вечной. Как ОН воскрес из мёртвых, первенец из умерших, и мы знаем, что в последний день Он воскресит и нас.

На этой фразе Смитт еле сдержал усмешку, но вовремя сдержался. Между тем, священник положил остатки земли в плотный полотняный мешочек и, отдав могильщикам сигнал начать зарывать могилу, протянул мешочек Смитту.

- Отнесите в церковную часовню и положите на алтарь. Я буду молиться за ее вечную душу.

Мешочек оказался на удивление легким, и Джон с легким вздохом принял его.

- Хорошо, постараюсь не забыть.

- И передайте моё почтение господину директору. Он в добром здравии?

Смитт неопределенно кивнул и, попрощавшись, пошел к машине. Там он с удовольствием включил печку и повел автомобиль к госпиталю. Его смена начиналась через пол часа, а опаздывать не входило в его привычки.

У входа в госпиталь Смитт столкнулся с тремя отчаянно спорящими с администратором и между собой мужчинами. В двух он узнал тех, с кем встретился несколько ночей назад на месте пожарища. С ними был еще один: высокий однорукий блондин, с чертами лица, неуловимо похожими не первых двоих. Джон обреченно выдохнул и пошел на помощь. Мужчины на плохом английском, то и дело перебивая друг друга, что-то старательно поясняли администратору: плотной женщине с тремя подбородками и серыми кудряшками, выбивавшимися из-под форменной шапочки. Она отчаянно сопротивлялась и предпринимала попытку за попыткой выгнать этих шумных мужланов, впрочем, без особого успеха. Увидев подошедшего доктора, возликовали все стороны разговора: и администратор, надеявшаяся на помощь в спроваживании грубиянов, и троица скандинавов, выразившая шумную надежду, что уж теперь их точно поймут. Тюр при этом активно размахивал какими-то бумагами. Смитт отобрал у него документы, долго и вдумчиво их изучал, при этом компания наконец затихла, ожидая вердикт. Джон прочел бумаги, повертел и в руках.

- Похоже, всё в порядке. – сообщил он администратору.

- Что они вообще хотят? – не сдавалась женщина.

- Заявление об опеке заверено нотариусом, все разрешительные документы в наличии. Так что можете выдать им ребенка, - он отдал ей документы. – Завизируйте и подготовьте малыша.

- Как скажете, доктор, - администратор величественно удалилась к книге регистрации. Скандинавы притихли и следили за каждым ее движением. Воспользовавшись тем, что женщина отошла, Смитт внимательно посмотрел на Тюра.

- Ты уверен?

- Воспитание волков мне не впервой. Возможно, на этот раз повезет больше, - показал он культю.

- Как сам? – спросил он китайца. Тот ответил неопределенным взглядом.

Администратор вернулась, и мужчины умолкли. Повисла неловкая пауза, во время которой скандинавы переминались с ноги на ногу, а Смитт терпеливо ждал пока они уйдут, не развалив попутно госпиталь.

Наконец, медсестра принесла вопящий сверток. Мужчины оживились, Тюр неловко взял малыша на руки, прижал к себе. Тот мгновенно затих.

- А ты ему нравишься, - расплылся в улыбке Локи. . Его переносица была заклеена пластырем, а под глазами виднелись черные круги: следы общения с Тором никогда не проходили быстро.

- Спасибо, что помог, - Тор пытался выглядеть прилично, - Мы бы еще пол дня провозились.

- У меня прием начинается, - вежливо ответил Смитт, давая понять, что они здесь не к месту. Скандинавы засобирались на выход.

- Кстати, в нижнем мире ходят слухи… – обернулся у выхода Локи. Его насмешливые глаза пристально смотрели прямо в лицо китайцу. Джон сжал зубы.

- Что ты хотел сказать?

Но того уже вытащили за шиворот из дверей. Смитт остался стоять, с его одежды капали на пол капли дождя, что остался за больничными стенами. К горлу подступил комок, и он судорожно сглотнул. Слишком хорошо он знал этого проныру, чтобы не осознавать, что его слова были не просто так. И от этого становилось еще гаже на душе. Но время приближалось к четырем, а значит надо было приступать к служебным обязанностям.

Незаметно пролетела смена. Смитт принимал пациентов, но его взгляд время от времени падал на окно, за которым темнел день, сменяясь ночью. С ее приходом дождь закончился, уступая место холоду черноты.

Закончив работу, Джон спустился на парковку, завел машину и вывел ее в ночную тьму. Сначала он повернул в сторону дома, но какое-то чувство пустоты заставило его остановиться. Он припарковался и некоторое время просто стоял, пялясь в пустоту. Решив довериться инстинктам, он завел двигатель и нажал на газ. Дорога вела его по спящему городу, и, наконец, Джон затормозил на берегу Реки, у моста. Китаец вышел из машины, уселся на теплый капот. Небо низко нависало над его головой. Джон устроился поудобнее и приготовился ждать восход полной Луны.

Река тихо несла свои воды вперед, Ничто не нарушало спокойствие ее черных вод, ветер стих, и гладь текла, подобно тягучему асфальту, затягивая в свои бездонные глубины жизни и воспоминания. Смитт задумчиво смотрел вдаль. Внутри него нарастало беспокойство, достигшее максимума, когда ночное светило наконец появилось на небе. Было полнолунье, но ее диск был черен, чернее самого ночного небосвода. Молодой человек порывисто встал. Налетевший порыв ветра растрепал его волосы. Только однажды на его памяти вставала черная Луна: когда закончился его мир. Он сжал руки, несколько раз вздохнул и выдохнул, после чего зашагал по тропинке к воде.

Черная вода отражала звезды и черный круг Луны. Джон подошел к кромке воды, тонкой линией разделявший твердь и зыбь, черте, за которой ничто не было стабильно, все текло и изменялось. Джон заглянул в глаза своему отражению и сделал шаг вперед.

Молодой китаец стоял на водной глади, и под его ногами ярко сияли звезды, оставшиеся по ту сторону реальности. От его шагов по воде расходились круги, беспокоя водную поверхность. Джон осмотрелся по сторонам. Этот свет, как обычно, жил своей жизнью, никак не прореагировав на появление пришельца. Эфемерная реальность искривлялась, колыхалась маревом, принимая причудливые очертания. Смитт вгляделся вдаль, и направился к тяжелым воротам, видневшимся на пригорке.

Он не знал как это работает, был ли это инстинкт, интуиция или предвидение, а может это было частью его естества, но на этом свете он всегда выходил туда, куда вела его необходимость. Менялась местность, деревья колыхались на несуществующем ветру, набухшие почки на их искривленных ветвях распускались огромными цветками, которые извивались, пожирая друг друга и пролетавших мимо неосторожных птиц, ядовито-салатного цвета трава прорастала сквозь узловатые корни деревьев, устремляясь ввысь, сплетаясь по стволам и смыкалась над макушками жадными щупальцами, чтобы упасть вниз, разлагаясь, оставляя после себя иссохшую труху, дающую питание гигантским червям, которые с упоением рылись и ныряли в перегное, извивая розовые кольчатые тела. Изобилие пищи раздувало их, прорывая бока, сквозь которые на землю падали белые семена, давая начало то кусту рябины, моментально выраставшему и покрывавшемуся яркими плодами, которые с жадностью пожирали налетевшие синицы, то белому льву, то орлу с дымчатыми крыльями и золотым клювом. А за всем этим смотрел величественный черный единорог, тело которого покрывала чешуя, за исключением шеи, которую укрывала длинная белая грива. От раздвоенных копыт единорога по растрескавшейся земле текли огненные струи. Смитт не обращал внимание на этот калейдоскоп, сосредоточенно шагая по тропинке к воротам, которые, по мере его приближения, становились все выше, закрывая собой горизонт. Подойдя впритык к ним, Джон поднял голову, стараясь разглядеть вершину ворот, что, впрочем, ему не удалось. Он протянул руку к кольцу, отпиравшему створки, но перед ним упали скрещенные алебарды.

- Ключ!? – воскликнули стражи ворот.

- Не забывайтесь! У кого просите вы его? – грозно ответил Джон.

- Ключ! – последовал ответ.

- Отойдите!

- Ключ!

- Дайте пройти!

- Ключ!

Джон отпрянул. Так не должно было происходить, но это происходило. На этом свете перед ним должны были открываться все двери, но сейчас он не мог попасть внутрь. Кто-то закрыл ход, и этот кто-то был достаточно силен, чтобы позволить себе это сделать. Молодой человек оглянулся по сторонам, надеясь отыскать лазейку, но стена протянулась от горизонта до горизонта, теряясь вершиной в облаках.

Подул холодный ветер. Джон засунул руки в карманы, стараясь согреться. Его пальцы наткнулись на что-то, чего у него не должно было быть. Он вытащил из кармана мешочек, о существовании которого совершенно забыл. Досадуя, что не выполнил обещание, Смитт с досадой сжал его в руке. Вопреки ожиданию, содержимое мешка никак не напоминало мягкую землю. Джон нахмурился, развязал веревочку и потрусил мешочек за дно. На его ладонь упал маленький ключик. Китаец спрятал его в ладони, как на червей взглянул на Стражей Ворот.

- Есть поверье, что мертвого надо запечатать для мира живых. Но то, что закрывает двери, может их и открыть. Земля, запечатавшая могилу, стала моим ключом в этот мир. Так что дайте дорогу!

Он поднял над головой ключ, сверкнувший ярким лучиком посреди тьмы. Стражи ворот подняли алебарды, давая китайцу открыть замок. Он потянул на себя створки и шагнул по ту сторону дверей.

Каменные своды давили своей внушительностью, смыкались над головой, грозя раздавить. Узкий каменный коридор, стены из неотесанного гранита и ни одного прямого угла. Коридор извивался, скрадывая расстояние, не давая простора развернуться. У одного из поворотов Смитт оглянулся, и не увидел выхода за спиной: стены словно сомкнулись, отрезая возможность отступления, и Джону ничего не оставалось, как продвигаться дальше. Слабый свет, проникавший непонятно откуда, давал размытую картинку, не позволяя споткнуться, но и мешая разглядеть подробности пути.

Дорога вывела Джона к развилке, и он какое-то время провел, раздумывая куда пойти. Когда затихло эхо от его шагов, молодого человека окутала абсолютная тишина. Джон помахал головой, стараясь пробиться сквозь эту тишину, но она была сильнее его.

Какой-то слабый звук пробился сквозь тишь. Словно кто-то коснулся натянутых струн, отозвавшихся на это тихим пением. Несмотря на все усилия, Джон так и не смог понять где находится источник звука. Решив, что стоять дальше глупо, он повернул направо и продолжил путь.

Звон струн раздавался все отчетливее и становился все тревожнее. К их звучанию добавилось еще что-то, пока не понятное. Джон резко остановился, и посторонний звук исчез, начал идти, звук возник. Джон побежал, и вторя ему, следом кто-то тяжело затопал по каменному полу. Одна развилка, другая, третья. Смитт сбился со счета, сколько их уже было. Он словно делал большой круг по каменному лабиринту под аккомпанемент взбесившихся звенящих струн, а ему на пятки наступал неумолимый преследователь.

Смитт потерял счет времени, но по его внутренним ощущениям, выбранное им направление, словно большая спираль, накручивалась на некий внутренний стержень. Пол шел под небольшим углом вниз, и он все больше погружался в недра подземелья, выпавшего из обычного пространства. Звучание струн становилось все громче, топот за спиной всё отчетливее, к нему примешивалось тяжелое сиплое дыхание. Джон споткнулся и чуть не упал, но вовремя успел среагировать. Бросив взгляд на пол он отпрянул: из пола, из стен к нему тянулись крохотные ручки с множеством пальцев, на каждом из которых были открытые глаза, и эти руки стремились схватить китайца. Джон выругался и побежал вперед, ступая без разбора, ломая пальцы и давя глаза. Стены закричали, выплюнув в Смитта каменную крошку, рассекавшую одежду и бившую в кости. Ему ничего не оставалось, как бежать вперед, туда, где бесновались струны. Внезапно коридор закончился, и Джон вывалился в громаду пещеры, посреди которой уходил ввысь круглый донжон. В нем не было ни окон ни дверей, только ровная каменная кладка со столь тщательно подогнанными камнями, что между ними невозможно было бы просунуть и волос. Именно к этой башне и вели Джона все его инстинкты, внутри звенел надорванный нерв, подстегивая и выжимая все силы из уставшего тела. Молодой человек с силой ударил в стену, что не произвело на камень ни малейшего впечатления. Он прижался к кладке и медленно сполз на пол. Ему надо было разбить преграду, но на это не было ни сил ни объективных возможностей. Он несколько раз ударил гранит кулаками, разбивая их в кровь, без какого-либо эффекта.

Струны дребезжали, и в этой какофонии рождалась мелодия, древняя, но от этого не менее прекрасная. Шаги и тяжелое дыхание приближались, но Джону было некуда и незачем бежать. И когда в пещеру ворвался разъяренный долгим преследованием быкочеловек, Смитт лишь улыбнулся, вскочив на ноги, и приготовился встречать врага лицом к лицу. На стороне минотавра были сила и звериная ярость, и Джону оставалось лишь уходить из-под ударов, выискивая брешь в защите чудовища. Атаки зверя были яростными, но не лишенными опыта убийцы, пережившего многих, что осложняло положение китайца. Он был недостаточно ловок, и пропустил один удар по корпусу, который отбросил его на стену донжона. Минотавр попытался закрепить успех, но Джону ударось в последний момент откатиться прочь. Он поднялся, потер сломанные ребра и встал в стойку. Минотавр, уверенный в скорой победе, с ревом набросился на него, но Смитту удалось поднырнуть под лапу чудовища, сблизившись на расстояние удара. Хлесткий выпад, пальцы рвут шкуру, проникают под ребра, и вот уже на ладони Смитта бьется вырванное из груди быкочеловека сердце. Тот испускает рев, потрясающий стены пещеры, и заставивший донжон вибрировать и испускает дух у ног человека в черном. Смитт отбросил сердце в сторону, огляделся по сторонам. Растревоженные струны рыдали. Глаза китайца были черными:

- Твоей ошибкой было заманить меня под землю. Здесь против меня ни у кого нет шансов.

- Я сделал это! Я всё равно сделал это! – раздался голос, полный боли и сдерживаемых рыданий. – Ты отнял ее у меня, забрал радость из глаз, а потом, когда я прошел сквозь весь этот ужас, повторно лишил меня ее. Но теперь мы в расчете. Ты вечно будешь бродить у башни, не способный сокрушить ее, зная, что там, за стеной, вечно будет та, к которой стремится всё твоё естество. А там, в мире, больше некому будет забирать дорогих людей. Потому что ты заперт навечно. И это сделал я!

- Тебе было позволено забрать свою женщину, но ты сам, своим неверием, вернул ее в царство теней. Так что не вини меня в своих слабостях, Орфей. Кто помог тебе? Ты сам бы не смог ни создать Лабиринт, ни забрать её.

- У меня всегда были покровители, - в голосе музыканта слышалась гордость. – Одно отражение, Лабиринт, воздвигнутый вокруг, вы были слишком беспечны, а я так долго ждал, чтобы моя месть свершилась….

- Отражение… - Джон прижался к стене. – Кто дал тебе щит Афины?

- О… Я хорошо отполировал его! - поставленный голос музыканта звенел торжеством. Смитт закрыл глаза.

- Апполон. Это ведь был он? – Смитт улыбнулся. – Я еще тогда подумал, что не просто так он приезжал в наше захолустье. Он всегда благоволил тебе, ничего удивительного, что он воспользовался тобой…

Джон еще раз ощупал стену. Убедившись, что её шероховатости будет достаточно, он снял ботинки, и, цепляясь босыми пальцами за малейшие неровности стены, пополз вверх.

- Что ты задумал, глупец? –неистовствовал голос, но Смитту было не до него. Мучительно больно, миллиметр за миллиметром, осторожно, поднимался он вверх, к вершине донжона. Пару раз он чуть не сорвался, но жажда дойти до конца и выполнить всё, что от него зависело, пересиливало всё остальное.

Наконец он добрался до верха. Как он и ожидал, верхушку донжона, как крышка люка, закрывал тяжелый медный щит, натертый до состояния зеркала.

- Заглянув в тебя, одна дама лишилась головы, а вторая чуть не потерялась навсегда… - Джон коснулся медной поверхности раздертыми до мяса пальцами. По ней пошли трещины, и тяжелый щит разлетелся осколками на мелкие части. Джон заглянул внутрь, влез в образовавшийся люк, завис на мгновенье на вытянутых руках, и разжал пальцы, полетев вниз.

- Ты опять нашел меня… - слова, негромкий шепот. Понятия формируются в привычные образы, обретая форму, наполняясь содержимым.

- Я никогда не терял тебя… - Ответ как дыхание. Губы еще горели от поцелуя.

- Ты заснула.

- Я заблудилась в отражениях.

- А я разбил зеркала.

- Ты всегда приносил несчастья.

- Не познав несчастье, люди не смогут отличать счастье.

- Но никто из них не хочет видеть твоё отражение у себя за спиной.

- Зеркало обозначает собой границу мира. Моё место у черты.

- И ты опять ушел далеко за грань.

- И опять из-за тебя…

Оба поднимают голову вверх, туда, где на недосягаемой вышине зияет дыра, сквозь которую Джон проник внутрь. Марта поднимается с ложа, служившего ей местом сна. Поднимает руки вверх. Башня взрывается изнутри под потоком сияющего света. Женщину окутывает сияющее марево. Она опускает глаза на Джона, лежащего у ложа на полу в луже собственной крови, разбитого и изломанного. Она улыбается:

- Настал новый день, так что поспешим. Я и так слишком задержалась.

Женщина делает плавный взмах руками, взмывая в небеса сияющей точкой. Джон провожает ее взглядом, сплевывает кровь. Над городом поднимается новый рассвет, но у него еще оставались незавершенные дела. Кое-как поднявшись, Смитт захромал, пробираясь по развалинам замка, к дальнему выходу из подземелья, у которого корчился, сжимая в руках лиру, щуплый человек. Смитт доковылял до него, положил на плечо руку. Орфей сжался еще больше.

- Ты сделал неправильный выбор… - Черный человек заглянул в глаза душе, выпивая её силы, вбирая в себя без остатка. Образ грека таял, извиваясь, чернел и сливался с тенью. Вместе с ней таял и окружавший их Лабиринт. Наконец, Смитт остался один посреди поля, покрытого золотой травой по колено, с редкими вкраплениями алых и синих цветов. Над полем разносилось легкое позвнивание струн, задеваемых тонкими пальцами.

- Уходи, - не оборачиваясь произнес Смитт. – Сейчас у меня нет времени на бой с тобой.

- Думаешь, что победил? – Апполон высокомерно смотрел на черного человека.

- Мне через шесть часов на работу, а еще надо отдохнуть, - Смитт оглянулся. – Пусть она решает что ей с тобой делать.

- Это еще не конец! – пообещал сияющий бог и исчез.

- Встань в очередь, - посоветовал Смитт пустому месту и пошел обратно.

Джон открыл глаза и судорожно вздохнул. Он лежал в полосе прибоя реки, у самой кромки воды, его одежда была тяжела от пропитавшей её влаги. Смитт поднялся на ноги, с него ручьем лилась вода. Осенний ветер моментально забрался под одежду, остудив тело, заставив молодого человека дрожать каждой клеточкой своего тела. Он рванул к машине, и его мысли сводились к сухому белью и горячему кофе. Рванув с места автомобиль, Джон гнал машину к дому, и только отъехав на приличное расстояние от Реки, он чуть ослабил педаль газа. Сквозь лобовое стекло пробился яркий лучик, упав на его лицо, и внутри молодого человека разлились тепло и умиротворение. Он улыбнулся, включил магнитолу. Из приемника полилась мелодия Дома Восходящего Солнца. Джон возвращался домой.

*(Да, оригинальное выражение per aspera ad astra, но в данном случае, необходимо было именно единственное число)