На Новый Год захотел подарок. Собаку. Что бы была крепкая, выносливая и малогабаритная. Могла принести мамонта, но влезала бы в сумочку. И выбор пал на .... джек-рассел, вечный двигатель, Гайкой назвал.
Дома она — плед с батарейкой. Спит до последнего, пока я не встану. Смотрит одним глазом и шепчет под хвост:
— Руководитель, не мешайте рабочему процессу. Идёт перезагрузка лап.
Я встаю, произношу торжественное «пора гулять», а плед превращается в бешеную юлу. Гайка проскакивает коридор, собирает по пути носки, намордник и моё уважение к законам физики. Намордник приносит мне, как зарплатную ведомость:
— Подпишите здесь, здесь, и вот здесь зубом.
На улице у Гайки начинаются дипломатические визиты. Магазины — её парламент, дети — электорат, собаки — союзники. Она со всеми дружит, со всеми играет, со всеми обсуждает важное:
— Уважаемые граждане, прошу в игру. Таково народное собачье!
Я иду за ней и строго напоминаю:
— Только без популизма. И без какул.
А Гайка делает вид, что не слышит. В душе у неё всегда лужи, веточки и демократия. Совесть — оппозиция, диктатура — вне закона. Останавливается она лишь там, где обнаружено что-то съедобно-запрещённое. Я шиплю так, что слышит вся улица, а может, и область:
— Только попробуй это сожрать.
— Это же фермерское. Органика. Не будь ретроградом.
И, как ни странно, слушается. Почти. Потому что послушная она — но с тайным комитетом по немедленным преступлениям. Однажды сняла намордник сама, утащила в кусты и закопала как клад. А потом я сказал: «Принеси намордник», — и она вернулась, гордо держа находку, будто раскопала Трою. Я выдал премию «вкусняшкой». За вкусняшку Гайка, кажется, готова продать родину. И меня с придачей. Но сначала попросит добавки.
В походах она — отдельная экспедиция. Лазает по деревьям, как белка с дипломом альпиниста, охраняет лагерь и однажды принесла мне… ужа. Живого. Подложила к ноге и сказала:
Я подпрыгнул так, что пролил кружку ... эээ .. чая. Гайка обиделась:
— Невежество в вопросах снабжения — источник всех трагедий.
Выносливость у неё бесконечная. Снаружи — режим «турбо», внутри — энергосбережение. Дома она снова превращается в плед, а на улице — в гироскоп на батарейках. Я волочусь следом и бурчу: «Только не туда». А она уже там. И ещё там. И ещё чуть-чуть на дереве.
Процедуры терпит, как герой труда. Стрижка когтей? — «Я мужественная». Перенос «как сумочку» в метро? — «Мы — аксессуар класса люкс». Езда на мотоцикле? — «Повышаю аэродинамику экипажа». Сидит, щурится ветру в глаза и делает вид, что это и был план с самого начала.
Если меня нет пять минут, Гайка сочиняет трагедию в пяти действиях. Первый акт — вздохи. Второй — взгляд в пустоту. Третий — хождение кругами. Четвёртый — моральный упрёк. Пятый — радостная встреча, будто я вернулся из кругосветки на шлюпке из сосиски. И, конечно, она приносит в зубах носок. Мой. Иногда два. Иногда мой и соседский, но это недоразумение международного масштаба.
Мы идём по улице, я командую, Гайка исполняет. Почти идеально. Но где-то в глубине души шевелится комитет. Я снова шиплю:
— Только попробуй это сожрать.
Гайка смотрит в облака и говорит:
— Это не я. Это экономическая ситуация.
Иногда мы заходим в магазин. Гайка проходит по рядам как инспектор Роспёснадзора: всем улыбается, каждому кивает, детям кидает мяч взглядом. Продавцы ей машут:
— Да, конечно. Особенно если у вас есть печенька.
И я понимаю: да, это именно та собака, которая утром спит, пока я не встану, а днём тянет меня за собой в лес, в овраг, на дерево и к людям. У которой в кармане — носок, в планах — игра, а в сердце — я. И маленький уж. На всякий случай.
И вся улица слышит. А может, и страна:
А Гайка оборачивается, мотает ушами, как пропеллером, и говорит:
— Дом — это там, где ты. Но если у тебя в руке вкусняшка — дом уже здесь.
