Автор DoktorLobanov

Продолжение рассказа "Натуральный продукт" из сборника "Шесть часов утра"

Я отработал в немецкой корпорации четыре года. Ожидаемо, вслед за новым директором пришли люди её команды, нас с Русланом оттеснили на задний план. Потом пересмотрели мотивацию сотрудникам и все наши с таким трудом собранные отделы побежали к конкурентам. Оставалось сидеть, вздыхать и обновлять резюме.
Ожидаемо поползли вниз проценты выполнения. Мы писали немцам письма, предлагали новые идеи, но «глас вопиющих в пустыне» уже не работал. Стало понятно, что пора уходить.

И тут нам стало известно, что небожитель решил сойти со своего пьедестала. То есть Беларусь с официальным визитом решил посетить САМ. Короче, Петер Тайсс выбрался в Минск.

Стукнуло ему к тому времени немного за семьдесят, но старикан держался молодцом, всем своим видом рекламируя собственную продукцию. Вырастив старших детей, он женился на тридцатилетней прибалтке и, к расстройству этих самых старших детей, успел породить нового наследника. Пейте, граждане, продукцию герра Петера и ваши наследники не дождутся наследства.
Но это так, шутка.

Герр Петер заявил, что выступит с мотивирующей речью не только в белорусской столице, но и в одном из областных центров. Мы прикинули объёмы продаж, и поняли, что придётся везти немца в Гомель. Можно было ещё в Брест, но как-то не патриотично выходило. В Гомеле, в качестве развлекательной программы его отвели во дворец Паскевичей. А в Бресте куда? В Брестскую крепость? Подумает ещё, что мы на что-то намекаем. Мы и так при нём старались анекдоты про Штирлица не рассказывать.

Месяц мы бегали по всей стране, паниковали и организовывали конференцию. Выступить позвали профессоров, ведущих специалистов и даже заместителя министра здравоохранения. На праздничную часть позвали звезду Евровидения.
И в начале весны герр Петер прибыл.

В принципе, было довольно скучно. Длинные речи профессоров, шоу с длинноногими моделями, выносящими в длинных руках образцы продукции. Я с микрофоном среди этих див.
Там было бы совсем не о чем рассказывать, если бы не Тайсс-младший. В 2022-м году все умилялись выходкам маленького Луи, сына принца Уильяма, который корчил рожи с королевского балкона, нимало не стесняясь бабушки-королевы. Так Тайсс-самый младший в 2016-м отжигал не хуже британца. Трёхлетнего ребёнка приволокли на научную конференцию, естественно через пять минут ему стало очень скучно.
Полный зал медицинской элиты страны. На сцене – заместитель министра, строгая дама в бриллиантах, толкает бесконечную речь про немецко-белорусское содружество в сфере фармацевтики. Тайсу-младшему скучно.

Минут двадцать, как потомок истинного арийца, он терпел, выкручиваясь из рук матери, потом-таки вырвался. Принялся на четвереньках ползать под сценой, возить по полу машинку, универсально для детей всего мира выговаривая «Ж-ж-ж-ж».
Передние ряды профессоров и доцентов старились не ржать. На натянутом лице Петера не дрогнул ни один мускул. Он с улыбкой слушал заместителя министра.

Наш начальник маркетинга попытался подманить наследника припасённой в кармане конфетой, но Тайсс-младший с презрением проигнорировал вредную сладость. У него этого добра дома – склады. А дядя подозрительный. Чернявый. Унтерменш какой-то.
Тогда начальник маркетинга согнулся в три погибели и начал подкрадываться к наследнику. С другой стороны, в такой же позиции «а-ля партизаны на задании» на перехват цели выдвинулась мать цесаревича. Петер продолжал сохранять невозмутимый вид и торжественно улыбался заместителю министра.

Младший катанул машинку в одну сторону – крадутся, перевернулся, чтоб податься в другую – там тоже противник. На западе возвышается лес ног и какие-то хихикающие тётки. Значит надо идти на восток. Традиционная ошибка, не раз совершаемая жителями германских земель. Мелкий встал, подобрался к самому краю сцены, упёрся в этот край грудью и поставил машинку к ногам замминистра. И тут в этой машинке сработал какой-то коварный китайский механизм. Машинка пискнула и укатилась вглубь сцены. Нужно ли говорить, что зал затаил дыхание? Последние пять минут замминистра кажется не слушал никто. Все наблюдали за интереснейшей охотой на цесаревича. Думаю и сама замминистра автоматически говорила свою речь, краем глаза отслеживая более интересное зрелище.

Младший поднял голову, с тоской проводил укатившуюся к самым кулисам игрушку. Приподнялся на цыпочках, пытаясь перекинуть крошечное тельце через преграду, но в этот же миг понял, что преграда непреодолима. Вздохнул, лег щёчкой на жёсткие доски сцены и заревел на весь зал. Нет не так. ЗАРЕВЕЛ!!!
Ни один мускул не дрогнул на улыбке Петера. Мне кажется, именно с таким лицом небожитель встретил бы трубы архангелов.
Заместитель министра вздрогнула, женщина и мать в ней мигом одолели сухого чиновника.

- Верните ребёнку игрушку, - скомандовала она.
И всё руководство компании толкаясь, бросилось за машинкой. Мать сцапала хныкающего наследника и уволокла его из зала.
А вы говорите Луи капризничает.

Книги автора на Литрес :https://www.litres.ru/pages/rmd_search/?q=Гушинец

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Студенты ВГМУ поучаствовали в челлендже Bookface с одной из моих книг.

Прямо сижу и поглаживаю себя по ЧСВ)))

Нина, 6 лет

Голубовская (Пикулик) Нина Георгиевна д. Осиновка, Червенский район, Минская область, Беларусь

Немцы пришли как-то сразу, в один день. Утром заревели на околицы мотоциклы, и уже через час солдаты в чужой форме ходили по хатам, забирали продукты, скручивали головы курам. Пограбили и уехали, оставив жителей Осиновки в ужасе от новых порядков. В тот раз никого ещё не тронули, не убили.

Ещё через неделю объявился отряд полицаев из города. Снова гоняли кур по деревне, снова выламывали доски пола в поисках спрятанного. Эти подчистили получше, чем немцы. Свои. Знали, где искать.

Начали жить при немцах.

В семье Голубовских было четверо детей. Старшему Сергею едва исполнилось четырнадцать лет. Нине в 1941-м – шесть. А ещё два младших брата, да мама на сносях, ждала сестричку Аню. Нине в сентябре в школу идти, а куда? Школа закрыта, дверь заколочена. Одежды и обуви нет, из еды – только то, что спрятать успели, да ещё не даёт умереть с голоду огород. Голубовским ещё повезло. Немцы прошли мимо сарая, где стояла их корова и на следующий же день Сергей увёл Бурёнку на болото, спрятал от чужих жадных глаз.

Летом 1943-го по Осиновке пронёсся страшный слух. Со всей округе немцы сгоняют молодёжь, увозят её в Германию. Мать приняла непростое решение. Собрали все пожитки, которые смогли унести и ушли из родной хаты в лес. Накопали землянок, тут же корову устроили. В длинной канаве спрятали уцелевших кур.

Зажили в лесу.

Утром мама брала годовалую Аню, уходила в деревню, на огород. Дети оставались в землянке. Особенно боялся старший Сергей. Всех его друзей-приятелей, его одноклассников из соседних деревень уже забрали немцы. И ни одного письма, ни одной весточки. Пропали, как умерли.

Голодали, конечно. Мать совсем высохла. Надо кормить Аню, младшие сыновья тоже ходят следом, просят хоть чего-то. А что дать? В землянке каждая корочка на счету, каждый картофельный очисток. Спасали ягоды, грибы. Но все понимали, что скоро осень, холода. Хочешь-не хочешь придётся возвращаться в деревню.

И ещё одна напасть. Вши. Откуда они только взялись. Понятно, что мыться в лесу редко приходилось, но откуда-то же приползла эта зараза. Нину особенно донимали. У девочки были длинные красивые волосы, в которых вши так расплодились, что не давали спать ни днём ни ночью. Нина чесалась, мучилась, но стричься наголо, как уговаривала её мать, категорически отказывалась.

В конце июля мать отправила Нину с Сергеем в деревню Домовицк, где жила бабушка.

- Пусть вшей твоих потравит, - наказывала она дочери. – И пусть покормит вас, вон, худые совсем, глаза одни.

Пошли, прячась по оврагам, стараясь не выходить на дорогу, на открытые места. Если на дороге показывался кто-нибудь – бежали прятаться в траву. Сергей боялся, вздрагивал от каждого шороха, а Нине почему-то весело было, смешно. Как-будто в игру какую с братом играли.

Пришли в Домовицк. Почти час сидели за околицей, высматривали немцев и полицаев. Кажется тихо. Ходят только знакомые люди, бабушкины односельчане. Не видно мотоциклов, машин.

Бабушка разохалась, мигом посадила Нину к печке, намазала голову керосином. Тут же нарезала хлеба, положила остатков вчерашней каши. Пока дети ели, наварила целый чугунок горохового супа.

- Отнесите в лес, матери. Да осторожнее, вчера по деревне мотоциклисты гойсали. Ищут молодых, хватают и в город везут.

Сергей перевязал чугунок верёвкой, обмотал тряпкой, прижал к груди, как самое драгоценное. Пошли обратно. Шли и радовались, что есть у них на сегодня еда, что поест и мать, и младшие братья. Может и на завтра что-то останется и сегодня они лягут спать не голодные.

И вдруг сзади стрёкот, шум. Обернулись – от Домовицка едут мотоциклисты.

Бросились бежать. Через обочину, через поле в кусты. Там опять поле, почти километр до леса. Они – как на ладони. А мотоциклисты всё ближе. И кажется уже слышны крики на страшном чужом языке.

Сергей бежал впереди, Нина – чуть сзади. Не успевала за братом, задыхалась, но молчала. Понимала, что если немцы догонят её, то вряд ли тронут, а вот Сергея точно заберут и увезут навсегда в свою Германию.

До леса уже недалеко, рукой подать. Да трава длинная, некошеная. Ноги в ней путаются, А мотоциклы уже совсем рядом. На краю поля Сергей и упал. Зацепился ногой за кочку, чугунок покатился по земле.

Сергей не стал вставать. Сидел на земле, смотрел на этот чугунок с остатками супа и слёзы катились у него из глаз. Нина никогда не видела, чтоб брат плакал. Он был всегда старшим, самым сильным, самым умным. А тут сидит и ревёт. Нине опять почему-то стало смешно, она захихикала, но тут Сергей опустился на четвереньки, принялся собирать с земли ладонями то, что осталось и тут же, прямо с землёй и жуками есть. И Нине так страшно от этого стало, так горько, что она сама разревелась. Опустилась рядом с братом и тоже принялась собирать горох пригоршнями.

Песок на зубах скрипел, травинки попадались, какие-то кузнечики, клопы. Но дети ползали по пятну разлитого супа и чуть не вылизывали пропитанную едой землю. И рыдали в два голоса.

Мотоциклисты давно проехали мимо. Вечерело. А дети боялись идти в лес, рассказывать матери, как они потеряли самое драгоценное, еду для всей семьи.

Мать потом тоже плакала, выскребывая со стенок чугунка остатки супа и стараясь поделить его между младшими братьями.

А Нина Георгиевна и сейчас помнит вкус этого супа, смешанного с землёй, травинками и всякой насекомой мелочью. Это были её страшные годы. Это была её война.

Фрагмент рассказа из книги Павла Гушинца (DoktorLobanov)

Книги автора на Литрес :https://www.litres.ru/pages/rmd_search/?q=%D0%93%D1%83%D1%88%D0%B8%D0%BD%D0%B5%D1%86

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Вопросы.

Работа современного писателя, это не только сидеть в кабинете у камина и неспешно ваять нетленные строки. Современный писатель должен постоянно участвовать во всевозможных мероприятиях, встречаться с читателями, светиться на фестивалях, автограф-сессиях, присутствовать при открытиях книжных магазинов и прочее, и прочее, и прочее…

Короче не работа, а смерть интроверта. Ну а психам, вроде меня, которых хлебом не корми, дай поумничать со сцены, вроде и неплохо.

Наступила осень, школы снова зашумели, наполнились моими потенциальными читателями и теперь два-три раза в неделю мне звонят из школьных библиотек, зовут на встречи. А я никогда не отказываюсь. В конце концов, организованная встреча со взрослыми, это довольно однотипно. Стандартные вопросы: «Как вы докатились до жизни такой? Какие творческие планы? Что вы думаете о творчестве Семёна Юльевича Розенблюма?»

Дети – это всегда оригинально. Это эмоции, шум, неожиданные вопросы, выкрикиваемые с «камчатки».

- Вы любите сыр? – девочка с белыми бантиками в одной из минских школ.

Пора, пора мне худеть.

- Вам 42 года? Пф-ф-ф, моя мама вас гораздо старше, - хулиганистый парень с поцарапанным носом.

Очень рад за его маму. Надеюсь, она тоже гордится этим фактом.

- Вы когда-нибудь катались на верблюде? – очень загорелая девочка.

Да, да я уже понял, что этим летом родители возили тебя в Хургаду.

На одной из встреч подходит молодой человек лет девяти:

- Вы вот всё пишЫте и пишЫте, а все книги у вас про какую-то девочку.

- Не про какую-то, - отвечаю. – Про мою дочь.

- А почему про мальчика не пишЫте?

- Был бы сын – писал бы про мальчика.

- Передайте жене, чтоб немедленно родила вам мальчика. А то безобразие какое-то. Читать не интересно про девчонок.

Прагматичные соавторы.

Почти каждый раз на встречах мне делают очень выгодные предложения. Дети вообще, фантазёры, а в современном мире они уже поняли, что просто так делать ничего не стоит. А вот заработать не помешает. Поэтому гениальные идеи поступают часто.

Отжимает меня в сторону серьёзный гражданин со шмыгающим носом.

- Я тут придумал один сюжетец (именно так, сюжетец). Вы обдумайте его на досуге. Короче Хаги Ваги против Гарри Поттера.

И смотрит на меня, подмигивая заговорщицки.

- Отличная идея, - говорю я юному конкуренту.

- Вот и я так думаю. Вы напишите, а прибыль потом пополам, - щедро делится юноша.

- А Роулинг? – спрашиваю.

- А ей зачем? – удивляется соавтор.

- Ну, это же она Гарри Поттера придумала.

- А, - беспечно машет рукой юный плагиатор. – Она не узнает.

Амангасы против Хана Соло, Тор против Миланы Хаметовой, Гермиона Грейнджер против Чёрной вдовы. Марвел в полном составе рыдает в где-то углу, Лукас признаёт себя бездарностью, а многострадальная Роулинг уходит на пенсию. Всё потому, что 4-й «Б» придумал гениальную идею и ищет современного писателя в моём лице, чтоб её реализовать.

Зато племянники меня уважают. Я в теме современных трендов.

Опоздал

Первая детская книга вышла в 2017-м году. Кажется, и времени не так много прошло, но за эти годы главная героиня и муза в одном лице успела вымахать в длиннющую девицу предподросткового возраста. А в книгах она по-прежнему хамоватая шестилетняя особа. И из-за этого случаются казусы.

Приезжаем с дочерью на фестиваль. Садимся за стол, раздаём автографы. Подбегает юноша лет семи.

- Здрась-сьте! А где Соня? Мне ей кое-что сказать надо.

- Привет. Так вот же она, рядом сидит.

Девица моя поднимается и оказывается как минимум на две головы выше кавалера. Всё-таки современным детям в овсяную кашу какие-то гормоны роста добавляют.

- Так, - не теряется мальчик. – Это не та Соня. Мне нужна та, что в книжке.

- Это та самая Соня, - отвечаю. – Просто она немного выросла.

- Эх, опоздал, - вздыхает юноша.- Ну не выбрасывать же.

И вручает нам целый альбом. А там рисунки, признания в любви, предложение руки и сердца.

Обещали больше не расти и дождаться.

Эффективный менеджмент

Однажды начальник отдела маркетинга той организации, где я работал, узнала, что я немного подрабатываю писателем.

- Есть гениальная идея. Мы как раз сейчас разрабатываем листовки для клиентов. Дети очень боятся врачей, боятся сдавать анализы. Нужно парочку рассказов, чтоб не боялись. Этакие методички в игровой форме объясняющие, что и как. Будут сидеть в очереди, читать, не орать. Сможешь?

Я смогу. Для любимой компании всё смогу.

Написал. Девочки прочитали, расхохотались и побежали по офису всем показывать. Всем тоже понравилось, заодно большая часть коллег узнала, что руководитель подразделения, серьёзный дядька, бывший военный врач, пишет книжки для младшего школьного возраста. Спалили по всем фронтам. Ну да ладно, это был вопрос времени.

Отправили на согласование в головной офис. Ну а оттуда пришёл категорический отказ. Мол, рассказы не соответствуют политике компании. Пишите сухо, чётко, и без всяких игровых форм.

Написали, напечатали. Дети эту методичку смотрят, читать не хотят. Потому что им надо веселье, а не вот это вот всё. Но я не обиделся. Рассказы зря не пропали. Подшлифовал их слегка, убрал явные рекламные места, отнёс в издательство. Получилась небольшая книжка.

Нет худа без добра.

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Книги автора на Литрес :https://www.litres.ru/pages/rmd_search/?q=Гушинец

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Рассказ 1 Скрипач(семья Абрама Залманзона- Абрам, Анна, Илья, Лев, Миша. Борисов 1941 год)

- Здравствуйте, тётя Ирина.

Женщина вздрагивает, торопливо переходит на другую сторону улицы.

- Передавайте привет Мишеньке, - хохочет ей вслед Ривка.

Ирина Николаевна, бывшая соседка Аксельродов, вжимает голову в плечи, торопливо переступает ногами, переходя почти на бег. Ривка хмыкает, поправляя на кофточке жёлтую звезду, победно обводит взглядом мигом опустевшую улицу.

- Перестань их дразнить, - вздыхает Лида. – Они просто боятся.

- Я тоже боюсь, - фыркает в ответ Ривка. – Но это же не повод трястись, как осиновый лист. Вон та же тётка Ира, сколько она к нам ходила? То сахару попросит, то соли, то яйцо. Половину погреба перетаскала, и всё без возврата. И Мишка этот её толстый. Вечно придёт в лавку, стоит и клянчит карамельки. А теперь что? Вместо благодарности – голову в плечи и бежать?

- Рива, время такое, - Лида с упрёком смотрит на сестру. – Ты же знаешь, что немцы указ выпустили, помнишь? «При встрече с жидом переходить на другую сторону улицы, поклоны запрещаются, обмен вещей также», и за нарушение — расстрел»

- Да помню я! – огрызается Ривка.

- Так если помнишь, чего пристаёшь к людям?

- Обидно мне, Лида! – отзывается сестра. – Столько лет жили вместе. И при царе, и при Советах. Бывало, что по пьянке кто-то обзовёт жидом, или в морду даст. Так и наши в ответ в морду давали. Тот же Бома Кац ни одной драки не пропускал.

- И последнюю тоже не пропустил. Не с тем драться полез.

- Вот и я про это. Столько лет жили вместе. Соседи, друзья. А теперь пришли немцы и всех как подменили. Попрятались, глаза закрыли. А некоторые, как тот же полицай, из-за которого Бому расстреляли. Прямо побежали служить новой власти.

- Не все поменялись. Не все, Ривка. Ты про Марию и Зину Рольбиных слышала? Как нас в гетто собирали, они пропали и не видно их совсем. Кто-то же их прячет, кто-то спасает. А где Шахраи, Люся Бейнинсон? Тоже ведь в подвале у кого-то.

- Или в овраге, - зло бросила в ответ Рива. – Под листвой лежат.

- Ты слышала, что в лесу отряд собирается? -пропустила её слова мимо ушей Лида. - Остатки разбитых частей, кто-то из местных парней. Хотят с немцами воевать. Вот бы и нам к ним, а, Ривка?

- Навоюют они. Оружия нет, жрать нечего, зима на носу. Посидят, замёрзнут и выйдут, лапки вверх.

- Дура ты, Ривка, - не выдержала Лида. – Ну как с тобой разговаривать!

- Сама ты дура! – не осталась в долгу сестра. Вроде старшая, а рассуждаешь, как дитё горькое. Вон, дом тёти Нюры. Давай, стучи.

***

- Вы что, совсем дуры? Так и топали по улице в лапсердаках с этим украшением? – тётка кивает на жёлтые звёзды, пришитые к плечам сестёр.

- Тёть Нюра, мы сегодня с разрешением. Вон, у Хацкеля бумагу выпросили, - Ривка в подтверждение своих слов тянет из кармана смятый клочок.

- Засунь его себе… обратно, - зло говорит тётя Нюра. – Бумажка бумажкой, а ходить надо осторожнее. Ничему вас жизнь не учит!

- Но у нас же разрешение?

- Вы Хаю Гликман помните? Басю Тавгер? Риву Райнес? Девки молодые были, смешливые. Вроде вас. Тоже всё хохотали. Где они теперь хохочут?

- Мы поняли, тётя Нюра, - опустила глаза Ривка.

- То-то же! Идёте в город – тише воды, ниже травы. Головы упустили, лица спрятали. Увидели патруль или полицая, хоронитесь в переулок. А они лаются на всю улицу, так что соседям слышно. И на себя беду накличете, и на меня.

Тётя Нюра, подруга Гинды, матери Ривки и Лиды, аккуратно укладывает в корзинку несколько узелков.

- Так, что достала – то даю. Вот здесь – пшена немного, пусть мать кашу сварит. Масло отдельно кладу, глядите, чтоб не растаяло. Яйцо только одно, не раздавите, косолапые! Немчура дюже до яиц охоча. Прямо не достать нынче. Вчера к церкви ходила, так сама видела. Сидит солдат на паперти, у него целая шапка яиц сырых. Десятка два, не меньше. Так он чего удумал. Тюкнет яйцо о карабин, выпьет, скорлупу под ноги бросит. И сидит, лыбу давит. Снова тюкнет и сёрбает так шумно, на всю площадь: «С-с-с-с». Тьфу, паразит! А в десяти шагах пацанята стоят. Мишка Свойский и Казимир, сын учителя Болеслава. Смотрят на этого солдата голодными глазами. У Свойских на прошлой неделе полицаи корову со двора увели, так им там совсем жрать нечего. А учитель и при советах не богат был, а теперь вообще непонятно чем питается. Ребятишки есть хотят, а солдат это видит и понимает. Поэтому жрёт напоказ. Двойное удовольствие ему, чтоб его глисты задавили!

- Тётя Нюра, нам бы лекарств каких, - просит Лида. – У отца с сердцем нехорошо.

- У меня тоже с сердцем нехорошо, на всё это глядеть! – ворчит тётка Нюра. – Где я им лекарств достану? Залманзон свою аптеку закрыл, во всём городе даже йода не достать. Попробую в больнице выпросить. Молоко туда ношу медсестричке одной. Но не обещаю!

- Что бы мы без вас делали, тётя Нюра. Мать велела в ноги поклониться.

- Идите уже, клуши. Не дай Бог кто увидит у меня. Осторожнее там!

Тётка Нюра утирает глаз краешком платка, неуклюже чмокает в макушку Ривку, торопливо, неловко крестит обеих сложенными щепотью пальцами.

- А-а, чего это я. Ну да ладно, лишним не будет. Топайте уже.

- Спасибо, тётя Нюра.

Сёстры выскакивают за дверь, слыша за спиной старательно заглушаемые рыдания.

***

До гетто пробираются перебежками. Бумага-бумагой, но теперь у них в руках драгоценная добыча – корзинка с узелками. Хлеб, пшено, масло. Несколько дней жизни для семьи Аксельродов. Потому страшно, чтоб встречный полицай не отобрал эту корзинку, эту жизнь. Отцу Нохиму за целый день тяжёлой работы немцы дают крошечный кусочек хлеба, сто пятьдесят грамм. На неработающих сестёр и мать достаётся и того меньше. Если бы не их вылазки в город, давно бы ноги таскали. Ещё бы лекарств достать.

Рива первой замечает в сумерках размашисто шагающую фигуру с карабином на плече. Сёстры юркают в крапиву, за чьим-то палисадником, таятся. Полицай проходит мимо, пошатываясь. От него за версту несёт самогоном, табаком, дёгтем, которым он очевидно смазывает сапоги. Новый хозяин жизни идёт широко, никого не боясь, вольный забрать то, что пожелает, сделать то, что пожелает с каждым встречным. Особенно если у этого встречного нашитые на одежде жёлтые звёзды. И люди в домах крестятся, когда он проходит мимо.

В гетто пустынно, тихо. На улицах никого нет. Все спрятались по домам, набились, как сельди в бочке. По 5-6 семей в одном доме. Слышно тяжёлое дыхание уставших за ночь мужчин, детский плач. Чувствуется запах. Бани не было уже несколько недель. Отовсюду слышен кашель, стоны больных. В гетто тиф, пневмония. В гетто голод.

Сёстры становятся ещё осторожнее. Встречные могут звериным чутьём оголодавшего человека, распознать, что у них в корзинке. Броситься, отобрать, разломать корзинку с жалкими, но такими драгоценными крохами. И что тогда принести домой?

Плачут дети, но сёстры проходят мимо плачущих, хоть сердца их сжимаются от жалости. Дома мать, голодный отец. Да и сами они с тура съели только по прозрачному ломтику хлеба. А значит – прочь, прочь. Домой!

На робкий стук открывает мать Гинда.

- Вернулись.

Порывисто обнимает сначала младшую Ривку, потом Лиду.

- Я все глаза проглядела.

- Тише, мама. Тише. Тётя Нюра привет передаёт. И вот, - Лида тычет матери в руки корзинкой.

- Храни Бог тётю Нюру, - шепчет Гинда. – Храни их всех Бог.

Утром Аксельроды пируют. Делят на четверых сваренное вкрутую яйцо, огромную луковицу. Каждому достается по несколько ложек пшённой каши. А ещё хлеб. Роскошное пиршество, на зависть соседям.

- Ну, будем жить! – Нохим поднимается из-за стола, перед этим аккуратно собирает и стряхивает в рот крошки, упавшие на штанины. – Пора мне.

Идёт на улицу, где уже собирается его бригада. Третий день они чистят уличные туалет, поэтому запах от отца тяжёлый. Но Ривка с Лидой улыбаются ему, охотно подставляют щёки, когда отец наклоняется их поцеловать.

А через час сёстры уже у забора со стороны Слободки. Там заветная доска, заранее выбитая и поставленная на место. Лида упирается плечом, сдвигает её, лезет первая в образовавшуюся щель, Рива следом. Невдалеке проходит полицай, сёстры привычно падают в траву, утыкаются носом в самую землю.

- Ушёл?

- Вроде ушёл.

Ривка не выдерживает, поднимается. Отряхивает испачканную землёй юбку.

- Пошли и мы, трусиха.

- Сама ты трусиха.

Лида тоже поднимается, внимательно осматривает одежду.

- К Фроловым пойдём, молока попросим?

- Ага. А по дороге к Фросе Гренко. У них на огороде картошка хорошо уродилась. Дадут несколько штук, не пожадничают.

И сёстры Аксельрод перебежками движутся вдоль улицы. За новыми крохами жизни.

***

В октябре стало совсем плохо. Похолодало, а в гетто не было тёплой одежды. Всё, что успели взять с собой при переселении, забрали полицаи. Печи в домах нечем было топить. Уже сгорела каждая щепочка, каждый клочок бумаги, каждая соломинка. Согревались, плотно прижавшись друг к другу. Каждую ночь болезни уносили всё новые жизни.

Рива и Лида стали уходить из гетто на два-три дня. Это было опасно, если бы в дом пришла проверка со списком жителей, то родителям не поздоровилось бы. Но другого выхода не было. В городе стремительно кончалась еда. Даже ушлая и хлебосольная тётя Нюра могла достать едва ли горсточку пшена или несколько картофелин. Сестры уходили в деревни, за черту города, просили еду у сельчан. Те делились неохотно, чаще прогоняли. Сёстры не обижались. В деревенских домах хныкали голодные дети. Каждый старался выжить и сохранить семью.

19-го октября им повезло. Обойдя соседние деревни, Аксельроды набрали полкорзинки добычи. Картофелины, лук, две порченые полевыми мышами репки. Настоящее сокровище. В город вошли уже затемно, поэтому решили переночевать у тётки Нюры. В темноте идти по городу было очень опасно.

- Обовшивели все, - ворчала тётка Нюра, перебирая сальные Ривкины космы. Мыла бы достать, а лучше постичь вас наголо.

- Нет уж, - Ривка гордо тряхнула головой и её красивые волосы рассыпались по плечам. - Пусть лучше вшивые, но стричь не дам.

- Перед кем форсить будешь? С кем женихаться? Вы там все голодранцы.

- Вот перед голодранцами форсить и буду, - хихикнула Рива.

- Пейте чай, вот вам по куску хлеба. И спать ложитесь. Находились небось.

- Находились, - согласилась Лида. – Ног не чувствуем.

- Я вам возле печки постелила, - сказала тётка. – И не трясите тут мне вшей. Своих полно.

- Они подружатся с нашими, - хихикнула Ривка.- У них детки будут. Суп сварите. Наваристый.

- Тьфу, гадость какая! – плюнула тётка Нюра. – Тебе лишь бы глупости нести. Ешьте и ложитесь спать.

***

Посреди ночи их разбудил рев грузовиков. Колонна шла по улице. Ревущие чудовища с огненными глазами сотрясали стену один за одним. И посуда звякала в шкафах. И дети прятались под кровати.

- Что там? Солдаты? – всполошилась Лида. – Облава?

- Одевайтесь, - выскочила из своей комнаты тётя Нюра. – Будьте готовы. Я сейчас узнаю, что там творится. Кроме меня никому не открывать, сидите тихо, как мышки.

Тётка накинула на голову платок, вышла за дверь.

- Лида, что это? Чего они шумят? – Ривка прижалась к сестре, и та обняла её.

- Может это советские наступают, - зашептала она на ухо Ривке. – Сейчас соберутся, как ударят, и немцы побегут. И полицаи следом. И мы снова будем жить дома. И вшей всех у тебя повыведем, и Мойша Бердич больше не будет над тобой смеяться.

- Если будет смеяться – получит в лоб, - пообещала Ривка, зарываясь Лиде под руку.

Лида вспомнила, как Ривка была маленькая и, увидев страшный сон или просто испугавшись тени от занавески, приползала вот так, под одеяло к сестре. И хныкала, и просила спрятать её от ночных кошмаров. А потом засыпала, успокоенная её близостью. И, пакостница какая, разбрасывала по всей постели свои костлявые руки-ноги, ещё одеяло на себя наматывала. А один раз вообще надула сестре под бок из благодарности.

Лида улыбнулась, погладила Ривку по голове.

Стукнула дверь.

- Что там, тётя Нюра?

- Ой, горе-то, - тётка без сил рухнула на скамеечку у самого порога.

- Что там?

- Ложитесь, девки. Утром разберёмся.

- Тётя Нюра, на вас лица нет! – Лида подошла к тётке, взяла её за руку. – Что там?

Нюра закусила губу, подняла глаза на сестёр.

- Плохо дело, девки. Вывозят вас. Нагнали кучу грузовиков к гетто. Уже всех мужиков загрузили. Сейчас за баб, детишек и больных примутся.

- Мама! Там мама! – взвизгнула Ривка и бросилась на улицу.

- Куда-а-а, дура! – тётка стала в дверях, обеими руками толкнула Ривку в грудь. – Они их не на курорт везут! Яма для вас всех уже выкопана.

- Пусти! – Ривка нырнула под рукой у тётки, та только цапнула девушку за рукав, но пальцы соскользнули. – Мама!

- Ну хоть ты послушай! – Нюра обернулась к Лиде – Хоть у тебя мозги есть!

- Пустите, тётя, - твёрдо сказала Лида. – Мы пойдём. Спасибо вам за всё.

Она осторожно поставила на стол заветную корзинку, погладила тётку по плечу.

- Лида, Ли…, - тётка спрятала лицо в ладони, плечи её затряслись.

- Спасибо, - повторила Лида, вышла за дверь и бросилась догонять сестру.

***

На улицах, примыкавших к гетто, было шумно. В темноте грохотали грузовики, слышались лающие немецкие команды. Топали сапоги, рвались с поводков собаки. Темноту разрезали яркие лучи прожекторов, кое-где горели костры и факелы.

Сёстры кинулись к входу.

- Куда, девки?! – пожилой полицай схватил их за воротники, потянул назад. – Что, не видите, тут такое творится!

- Дяденька полицай, мы отсюда, - заголосила Ривка. – Мы евреи, там мама наша. Пустите.

Полицай посмотрел на них недоверчиво.

- Куда пустить? Туда?

- Да, туда. Нам к маме нужно, и к отцу.

- Шли бы вы отсюда, девки! – зло, сквозь зубы процедил полицай. – Придумали тут.

- Нет, дяденька. Нам туда надо, - отрицательно замотала головой Лида.

- Что тут у тебя, Федченко? – раздался из темноты молодой голос.

- Да вот, девки какие-то рвутся. Говорят – местные.

- Так чего ты с ними разговариваешь? Давай, к остальным.

Из темноты показался второй полицай. Посветил фонариком на плечи девушкам, увидел жёлтые звёзды и рявкнул:

- Федченко, тебе два раза повторять надо? Видишь же, что жидовки! Давай их внутрь, там разберутся.

- Слушаюсь, - пожилой толкнул сестёр к воротам гетто. – Ну, идите, дуры!

- Спасибо, дяденька, - пискнула Ривка.

И Аксельроды бросились вдоль по улице. Рядом с их домом уже стоял грузовик. Полицаи, ругаясь, грузили в него лежачего соседа, дядю Абрама. Абрам был больной, тяжёлый, почки не выпускали из него воду, поэтому тело соседа страшно раздуло. У жителей дома не было сил поднять его, несмотря на крики и удары, сыпавшиеся на них. Полицаи торопились, поэтому взялись сами. Лида поблагодарила небо за болезнь дяди Абрама, которая задержала грузовик у их дома, позволила им найти отца и …

- Мама! – Ривка, словно кошка, сиганула с земли в грузовик.

- Доченька моя, - послышался голос Гинды. – Зачем? Зачем вы…

- Пустите, - Лида толкнула полицая, преграждавшего ей дорогу к грузовику. Тот от неожиданности отступил.

- Кто такие? – рявкнули из темноты.

- Аксельроды, - отозвалась Лида. – Рива и Лида Аксельроды. Дочери Гинды и Нохима. Проверьте по своим спискам.

- Сходится, - донеслось из темноты. – Все на месте.

Борт грузовика металлически лязгнул, закрываясь.

- Поехали!

- Мама, - шептала откуда-то из глубины Ривка. – Мама, мы успели.

Лида протолкалась через плотно стоящих в кузове людей, нашла по голосу сестру и мать, стала рядом.

Грузовик с рёвом выруливал на улицу Полоцкая, вставал в колонну, которая медленно тянулась к аэродрому. Лиде не было страшно. Они были вместе.

Рассказ из третьего сборника военной серии

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

31 октября в прямом эфире первого канала белорусского радио прошло моё очередное интервью, посвященное новым проектам, в том числе и третьей книге о войне.. Выложить его на Пикабу не получается, поэтому вот ссылка с ВК  https://vk.com/public139245478?w=wall-139245478_12756

Отец приходил с собраний поздно вечером, почти ночью. Молча садился на единственный в комнате табурет, обхватывал голову руками и сидел так, покачиваясь из стороны в сторону. Мать ставила перед ним поздний ужин – тарелку с одной или двумя оставшимися картофелинами, тоненький, почти прозрачный ломтик хлеба.

- Что делать, что делать? – шептал отец, качаясь на табурете, пугая этим своим покачиванием своих и чужих детей.

Мать всхлипывала, вытирала глаза кончиком платка.

- Поешь, поешь, всё будет хорошо.

- Что делать, что делать? – хлипкий табурет издавал какой-то придушенный писк, казалось он вот-вот развалится под долговязым телом отца, исхудавшего за считанные дни.

- Абрам, да сколько можно? – ворчал сапожник Яков, занявший со своей огромной семьёй другой угол комнаты. – Завтра поднимут ни свет ни заря нужники чистить, а тут ты скрипишь. Ешь и ложись спать!

Отец переставал раскачиваться, медленно, словно нехотя брал с тарелки картофелину, жевал её, раздавливая языком каждую крошку, прокатывая по нёбу, стараясь продлить этот миг наслаждения пищей. Остальные отворачивались, не в силах смотреть на то, как другой человек ест. По всей комнате разносилось бурчание голодных животов.

Отец доедал, облизывал пальцы, потом вытирал их платком. Он всегда был аккуратный, следил за собой. Провизор, окончивший с отличием медицинские курсы, да ещё и скрипач, постоянно следивший за своими руками. За несколько недель проведённых в гетто его словно подменили. Да и всех подменили. Мыться было негде, одежду стирать негде. Еды всё меньше. Появились вши, было несколько случаев тяжёлых отравлений.

Отец, казалось, опускался быстрее всех. Под ногтями у него появилась несмываемая траурная кайма, лицо заросло неряшливой клочковатой бородой. Изо рта неприятно, кисло пахло. Он мало ел, ещё меньше спал, непривычно тяжело работал. А неделю назад начал ходить на какие-то непонятные собрания, которые устраивал бывший меламед Лейб Чернин. О чём они там говорили, на этих собраниях, отец никому не рассказывал. Приходил поздно, сидел на табурете, раскачивался. И говорил, будто стонал:

- Что делать? Что делать?

- Зачем ты туда ходишь? – ворчала мать. – Целый день немцы гоняют тебя по всему городу, заставляют чистить нужники, мусорные ямы. И у тебя ещё хватает сил на то, чтоб трепать языком?

- Говорят, скоро нас куда-то повезут, - шептал в ответ Абрам. – Немцы не хотят жить рядом с нами, поэтому, как только возьмут Москву, отправят нас куда-то на юг.

- Ты в это веришь? – голос Анны становился злым, и она с силой прикусывала край платка. – Ты видел, что они сделали с теми, кто не стал их слушать?

- Меламед Лейб Чернин говорит, что надо молиться. Что всемогущий Бог образумит немцев.

- У меламеда от голода размягчение мозга, - снова подавал голос из своего угла сапожник. – Молитвами тут делу не поможешь. Надо быть храбрыми, надо быть сильными, надо показать этим немцам, что мы тоже люди.

- Бома Кац был храбрым, - отзывался отец. - Он был сильным. Когда к Боме Кацу подошёл полицай Ерепов и назвал его жидом, что сделал Бома? Он ударил его кулаком так, что полицай покатился по земле, поливая её кровью из своего длинного носа. Где теперь этот храбрый Бома? Его расстреляли в первый же день. А Ерепов заклеил расквашенный нос и ходит, воруя сало из наших домов.

Сапожник приподнимался с пола, освобождаясь от объятий вцепившихся в него детей.

- Так что, так и сдохнуть? Сложить лапки и молиться? Или плясать перед ними, как Хацкель Баранский?

- Хацкель не хотел становиться главным.

- Не хотел – не стал бы, - рубил воздух кулаком сапожник. – Нам не нужны полицаи и немцы. Мы сами отлично справляемся с собой. Такие, как Хацкель не дадут нам поднять головы. А такие, как меламед Лейб будут уговаривать нас молиться.

- Что ты предлагаешь? Бежать, прятаться у русских?

- Русские тоже не помогут. Они боятся. У них тоже есть дети, и у многих мужчины на фронте. Они сейчас молятся о том, чтоб немцы про это не узнали. А некоторые нас ненавидят. Они всегда нас ненавидели. Ревекку Эдель, врача, которая спасла десятки жизней в этом городе выдали немцам соседи. А помнишь Аню Татарскую? Хирурга, которая лечила Лёве грыжу? Добрейшая женщина, хорошие руки, золотое сердце. Она никому никогда не отказывала в помощи. Так её выдал немцам её же пациент.

- Не говори так. Вчера к забору приползал мальчишка Фроловых, принёс Мише кусок хлеба, - вмешалась Анна.

- Сколько таких, как Фроловы? – горячился сапожник. - Шесть, семь? А сколько таких, как Ерепов? Десятки, если не сотни. Но больше всего запуганных, молчащих. Они прячут глаза и просят только о том, чтоб не трогали их.

- Говорят в лесу собираются какие-то остатки красноармейцев. У них оружие, они будут сопротивляться.

- Что они могут? Они уже разбиты, многие наверняка ранены. Немцы пройдутся по ним, как катком. И даже если в лесу их будет много, куда ты с детьми? Им в лесу нужны взрослые мужчины, способные держать в руках оружие. А твои дети будут лишним ртом. Разве не так?

Абрам замолкал, отодвигал в сторону опустевшую тарелку, ложился на пол рядом со старшим сыном Ильёй, который старательно жмурился, притворяясь, что он спит. Сапожник некоторое время ещё пыхтел, пытаясь что-то донести, доказать свою правоту. Но усталость брала своё, он тоже укладывался. Комната затихала.

Когда дыхание родных и чужих становилось ровным, Илья позволял себе немного поплакать. Он не хотел, чтоб его слёзы видели братья и родители. Он в семье старший, после отца – главный мужчина. Он должен держаться. Но именно ночью Илья вспоминал их жизнь до войны. Ворочаясь на твёрдом полу, в душной, забитой людьми комнате, он вспоминал свою постель, чистые простыни, счастливую улыбку отца. И засыпал в слезах.

До 1941-го года Залманзоны были счастливой семьёй. Отец – известный провизор, не менее известный скрипач. Его звали на все праздники, везде угощали. Он был желанным гостем на свадьбах и у белорусов, и у поляков, и у русских. Илья и Лёва часто приходили вместе с отцом, помогали ему, а если отца угощали слишком щедро, то и приводили его домой, аккуратно охраняя от царапин его скрипку. Не жизнь, а сплошной праздник. Залманзоны жили в большом, светлом доме, на первом этаже которого располагалась аптека. В этой аптеке отец превращался в какого-то волшебника, колдуна. Надевал белый халат и колдовал над ступками, пробирками. Что-то перетирал, готовил, кипятил. Со всего города приходили люди, покупали у Залманзона лекарства. Илья, рано научился читать, сидел рядом с отцом, старался понять, что написано в толстенных книгах, страницы которых были покрыты длинными формулами и надписями на непонятной латыни.

- Учись, учись, сын, - смеялся Абрам. – Будешь известным врачом, будем с тобой лечить весь город.

И Анна тоже улыбалась, глядя на них.

А в один день всё это счастье закончилось. Радио страшным голосом диктора объявило, что немцы напали на Брест. На следующий же день военные собрали борисовских мужчин, торопливо раздали им оружие, повезли куда-то. Через станцию один за одним стучали составы. Их уже никто не считал, не контролировал.

Ещё через день началось бегство. Уже было понятно, что это не просто стычка с немцами, что это война и это не на день, не на два, а на несколько недель, возможно месяцев. И враг прёт вперёд. А значит нужно вывозить станки, документы, людей. На восток потянулись длинные обозы беженцев.

Залманзоны остались. Им некуда было ехать. В Борисове была их жизнь, их судьба.

- Немцам тоже нужно будет лечиться, - рассудил Абрам. – Переживём.

Фронт приближался стремительно. От близких разрывов задрожали стёкла в оконных рамах. С самолётов бомбили завод, и центр Борисова. На подходах к городу немцев встретили курсанты танкового училища. Но они не смогли сдержать натиска железного вала. И 2-го июля по улицам застрекотали мотоциклы с вооружёнными людьми в чужой форме.

Новые хозяева сразу же показали, кто тут главный, и кто лишний. Старика Шимшу Альтшуля выволокли из дома и пристрелили прямо на улице. Вскоре убили девушек Хаю Гликман, Басю Тавгер и Риву Райнес. Подростки Гиля и Фима Бакаляры оказались не в том месте и не в то время. Немцам не понравилось, что мальчишки ошиваются рядом с техникой и они утопили их в реке.

Назначили новое начальство. Комендантом города стал Розенфельд, так же во главе Борисова стали оберштурмфюрер Крафе, начальник управления безопасности Эгоф, бургомистр Станкевич, начальник полиции Кабаков, начальник районной полиции Ковалевский. Посыпались приказы, один другого страшнее.

Евреев переписали, приказали нашить на одежду жёлтые звёзды. Остальному населению приказали:

«При встрече с жидом переходить на другую сторону улицы, поклоны запрещаются, обмен вещей также, за нарушение — расстрел»

Город притих. Все с ужасом ждали, что будет дальше.

Однажды в аптеку зашёл немецкий солдат, осмотрелся, прошёлся вдоль полок, поскрипывая новыми сапогами, потом указал пальцем на несколько флаконов.

- Господин желает купить? – спросил его Абрам.

Немец что-то раздражённо буркнул в ответ.

Провизор поспешил снять требуемые флаконы с полок, протянуть их «покупателю». Немец прищурил глаз, разглядывая этикетки, потом удовлетворённо кивнул.

- Какими деньгами рассчитываться будете? – спросил его Абрам.

Вместо ответа немец сильно и точно ударил его кулаком в челюсть. И пока скрипач со стонами приходил в себя, посетителя и след простыл. Жаловаться идти было некуда. В принципе, позиция новой власти была понятна.

***

В конце августа руководство города объявило, что все евреи должны явиться на площадь. С собой брать только то, что могут унести в руках. Деньги и драгоценности заранее сдать.

Отец запер аптеку, взял в обе руки чемоданы, скрипку доверил Илье. И они пошли. Огромная толпа собралась на площади. Мужчины стояли молча, женщины тихо плакали. Ждали чего угодно. Площадь окружали немцы с карабинами, полицаи с повязками на куртках, возле бывшего исполкома стоял пулемёт.

Ближе к полудню к толпе вышел бургомистр Станкевич. Он был в белой рубашке, модном гражданском костюме и галстуке, но за спиной маячил оберштурмфюрер Крафе и было понятно от кого говорит бургомистр.

- Евреи! – Станкевич поперхнулся, вытер потный лоб, белым платком, раздражённо затолкал платок в карман пиджака. – Евреи! Наше новое правительство приняло ряд приказов, которые я вам сейчас зачитаю.

Достал бумажку. И при первых словах евреи выдохнули. Всего лишь переселяют. Дли их жизни отведено несколько кварталов на окраине. Дадут жильё, работу, позволят растить детей. То есть уберут с глаз долой. Брезгуют ходить с евреями по одним улицам. Ну и пусть не ходят. Это же хорошо. Это же не страшно.

Их отвели к чужим кварталам, к Загородной улице, где уже сооружались ворота, отгородившие этот кусок окраины от всего остального города. У ворот толпились люди, русские и белорусы, только что выгнанные из собственных домов. Две толпы настороженно смотрели друг на друга.

- Чего стали? – рявкнул на евреев кто-то из полицаев. - Заселяйтесь!

- А нам куда идти? – подал голос кто-то из славянской толпы.

- Идите в их дома, - кивнул на евреев полицай. – Выбирайте любые. Учтите – все вещи принадлежат городу. Вам лишь временно разрешено ими пользоваться.

- Да нахрен нам их дома! Наш дом ещё батька мой строил, - снова тот же голос из толпы.

- Поговорите у меня тут! – полицай поднял винтовку, угрожающе повел стволом. – Пошли, пока и вас не устроили!

Разошлись.

Залманзонам ещё повезло. Абрама как-то быстро выхватил из толпы знакомый, хитрый сапожник Яков Михельсон, потащил занимать комнату. Удалось устроиться так, что места на полу хватило с избытком. У других и этого не было. Ночевали сидя, упираясь ногами в бока друг друга.

В первый же день полицаи прошлись по кварталам, отбирая теплые вещи, и просто то, что понравилось. Объявили, что евреи должны сдать в казну города триста тысяч рублей. Выбрали Хацкеля Баранского старшим над гетто. Ему и поручили собрать контрибуцию.

Потянулись дни ожидания.

Каждое утро мужчин из гетто выгоняли на работу. Заставляли делать самые трудные и грязные дела, чистить уличные туалеты, вывозить мусор, копать канавы, разгружать вагоны. За это Абраму давали 150 грамм хлеба. И ещё 200 грамм на оставшуюся семью. Так прошёл сентябрь.

***

- Вчера ещё один умер, - сапожник рывком стянул с ноги остатки ботинка, критически осмотрел подошву и бросил обувь в угол. – Дристал три дня, а утром встать не смог. Рувима Никольского знаешь?

- Да, - кивнул провизор.

- Сын его. Десяти лет не было.

- Мы тут скоро все передохнем, - огрызнулся Абрам. – Тиф так и гуляет. Они бегут ко мне, а чем я лечить буду? Никаких лекарств нет. Ничего нет. Вышли из дома, как дураки, с одними чемоданами.

- Ну кто ж знал, - вздохнул сапожник.

Миша захныкал, начал просить хоть какую-то игрушку. На самом деле ему хотелось есть и было очень скучно в этой забитой взрослыми комнате. Он требовал внимания и не понимал, почему ему так плохо.

Мужчины молча покосились на хнычущего малыша, отвернулись.

Миша захныкал громче, тогда Илья достал платок, свернул из него какое-то подобие куколки, протянул брату.

- Возьми.

- Это что? – удивился Мишка. – Я же не девочка. Зачем мне кукла?

- Это не кукла, - улыбнулся брат. – Это солдат в специальной форме.

- Какая же это специальная форма, - не поверил младший. – У солдат форма зелёная или серая. А этот белый.

- А это зимняя форма, - ответил Илья. – Наступит зима, солдат ляжет в снег и его видно не будет.

Миша взял свёрнутый платок, поверив объяснению. Или сделал вид, что поверил.

- Интересно, скоро они нас увезут отсюда, - сказал Абрам. – Чего они ждут? Зима скоро, а у нас никакой одежды нет. И болеем.

- Никуда они нас не повезут, - огрызнулся сапожник. – Ицкак Яшин утром говорил с одним деревенским из Разуваевки. Немцы пригнали к ним военнопленных, заставили выкопать две ямы возле аэродрома. Как думаешь, для чего?

- Для чего? – испуганно спросил Абрам.

- Да уж не капусту на зиму прятать будут. Бежать надо, я же говорю!

- Куда бежать?

- В лес. К красноармейцам этим.

- Но ты же говорил…

- Мало ли что я говорил. Бежать надо. И драться вместе с ними. Иначе сдохнем покорно, как овцы.

- Но меламед….

- Пусть меламед свои молитвы себе в…, - сапожник запнулся, посмотрел на детей. – Короче, не помогут нам молитвы.

- А про ямы ты точно узнал?

- Точнее некуда.

- Мне надо подышать, - провизор встал.

Его шатнуло, лицо побледнело так, что даже при тусклом свете единственной свечи это было заметно.

- Куда ты на ночь глядя? - всполошилась Анна.

- Пройдусь немного. Душно.

Скрипач вернулся поздно ночью. Молча лёг рядом с женой, толкнул её в бок и зашептал на ухо.

- Я ходил к Лейбу. Яков правду сказал. И про ямы, и про Разуваевку.

- Абрам, что с нами будет? – всхлипнула Анна.

- Это всё, - Абрам прижал к себе жену, зарылся лицом в длинные чёрные волосы.

От волос неприятно пахло, мыла не было, да и горячей воды тоже, но Абрам помнил, как зарывался в эти волосы лицом сразу после их свадьбы и пахли они душистыми травами. И бешено колотилось сердце от любви к этой женщине.

- Я знаю, что Ривка Аксельрод бегает через ограду, в город. Добывает там еду. Упроси её завтра взять тебя с собой. Проберись к нашей аптеке, думаю у немцев пока не нашлось специалиста, чтоб торговать там. Вот ключ. За кассой есть шкафчик с бутылочками из тёмного стекла. Выбери ту, что побольше. Я бы написал тебе название, но поди достань сейчас листок бумаги. Запомни так.

***

- Я подожду тебя, но чтоб одна нога здесь – другая там, - Ривка в цветастом платке, в каком-то нелепом зипуне, так непохожая на ту смеющуюся девушку, которая ещё в июне отплясывала на свадьбе Лёвы Мирончика, воровато выглянула из-за угла. – Давай.

Анна, задыхаясь от быстрого шага, поспешила к аптеке. На окна дома постаралась не смотреть. Больно было думать, что там, за занавесками, которые она сама старательно вышивала, живёт какая-то другая женщина. С другими детьми. И спит на их кровати. И платья хранит в их шкафу.

Вот и дверь аптеки. Анна на секунду застыла от ужаса. Ей показалось, что дверь выломана и приоткрыта, но нет. Это просто тень так упала. Замок на месте. Анна осторожно, стараясь не скрипнуть, повернула ключ.

Из аптеки знакомо пахнуло смесью лекарств. На спинке стула висел брошенный мужем халат. Анну шатнуло, она прислонилась плечом к стене. Всего полтора месяца, как они покинули дом. Каких-то полтора месяца, а как будто целая жизнь прошла. Вот сюда, в эту светлую комнату с запахом лекарств она приносила мужу обед. Здесь, на этом стуле, сидел маленький Илья и с серьёзным лицом выдавал покупателям лекарства. В этот халат путался Лёва, воображая, что он провизор, как и отец.

- Анна, ты где?! – сдавленный шепот.

Сестра Ривки, Лида Аксельрод толкает жену провизора в бок, приводит её в себя.

- Там немцы уже по улице шастают, а ты тут застыла. Бери скорее лекарства!

Анна вздрагивает. Действительно, тут так опасно, а она сидит, слёзы льёт. Услышат их нынешние обитатели дома, или кто-то из полицаев заметит, что замок открыт, поинтересуется. И пропало всё. Надо быстрее.

Анна опустилась на колени за кассой, распахнула заветный шкафчик. Так, самая большая бутылка из тёмного стекла. Вот она. Всё на месте. Дрожащие пальцы сомкнулись на горлышке.

- Быстрее.

- Уже бегу! – Анна сунула бутылку за пазуху, вытерла рукавом слёзы и заторопилась к двери.

***

Вечер. В заполненной людьми комнате негромкие голоса. Семья сапожника забилась в угол, с ужасом смотрят на Залманзонов. Яков с Абрамом сидят за столом.

- Ты точно решил?

- Да, Яков. Лучше так, чем в яму.

- А в лес?

- В какой лес? Кто нас там ждёт?

Помолчали.

- Прости, если что не так было, - сказал Абрам. – Вот, возьми. Сегодня нам дали, а нам уже не надо.

Он протянул Якову самое дорогое. Несколько ломтей хлеба.

- Спасибо, - сапожник сжал зубы так, что заходили желваки.

- Если есть что-нибудь там, то встретимся, - попытался улыбнуться Абрам. – Гаси свет. И помолись за нас.

Абрам прикоснулся пальцами к лежащей на столе скрипке. Хотел на прощание взять её в руки, провести смычком по струнам. Но побоялся, что потом не хватит духу. И решительно оттолкнул в сторону жалко тренькнувший инструмент.

***

Абрам достал бутылку тёмного стекла, разлил по кружкам, добавил воды. Вздохнул и первым опрокинул в себя получившуюся жидкость. Протянул кружку жене.

Старшие дети выпили молча. Миша захныкал, отворачиваясь, не хотел пить. Мать, сдерживая слёзы, уговаривала его. Наконец Миша сдался, сделал большой глоток, снова захныкал.

- Горько.

- Пей, маленький, пей. Это лекарство. Так надо. Так будет лучше.

Миша, кривя губы, выпил ещё.

Анна уложила детей в углу, укутала одеялом и легла рядом. Абрам устроился с другой стороны, не раздеваясь. Протянул свою длинную руку и обнял всю семью.

- Мама, мне плохо, - снова захныкал Миша.

- Потерпи, - почти шепотом ответила ему мать. – Сейчас будет хорошо. Надо только немного потерпеть. Сейчас всё будет хорошо.

Фрагмент рассказа "Скрипач" из третьего сборника "военной серии"

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov