snobb

«Нет! Не надо пытаться! Делай. Или не делай. Не надо пытаться.»

Йода

Когда-то давно, я думал, что есть другой пример глубокой (великой) мудрости, а этот глуповат. Успех — не простое действие. Вы не можете просто решить выиграть путем достаточно трудного выбора. Не существует плана, который бы всегда работал.

Но Йода оказался мудрее, чем я сначала себе представил.

Первая элементарная техника эпистемологии — не глубокая, зато дешевая — отделять цитату от того, что она обозначает. Разговор о снеге не то же самое, что разговор о «снеге». Когда я использую слово «снег» без кавычек, я имею в виду снег; а когда я использую слово «„снег“» в кавычках, я веду разговор именно о самом слове. Вам нужно сменить тип мышления, перейти в режим цитирования, чтобы вести разговор о своих убеждениях. Обычно, мы говорим о реальности.

Если кто-то говорит «я хочу нажать на выключатель», тогда по умолчанию, он имеет в виду то, что он собирается попробовать нажать на выключатель. Он собирается выстроить план, который обещает путем последовательностей действий привести его к нужному состоянию выключателя; и осуществить данный план.

Не существует плана, который работал бы с бесконечной определенностью. Так что по умолчанию, когда вы говорите о намерении достигнуть цели, вы не подразумеваете, что ваш план точно и совершенно приведет вас только к этой возможности. Но когда вы говорите «я собираюсь нажать на выключатель», вы пытаетесь нажать на выключатель — не пытаетесь достигнуть 97% вероятности нажатия на выключатель.

Так что же подразумевается, когда кто-либо говорит «Я собираюсь нажать на выключатель?»

Ну, в разговорной речи «я собираюсь нажать на выключатель» и «я собираюсь попробовать нажать на выключатель» означают более или менее одно и то же, за исключением того, что последнее выражение подразумевает возможность неудачи. Вот почему я изначально обиделся за Йоду за кажущееся отрицание возможности. Ну уж извините.

Наибольший жизненный вызов состоит в том, чтобы удерживать себя на достаточно высоком уровне. Я могу рассказать об этом принципе позже, поскольку это линза, через которую вы можете видеть многие-но-не-все личные дилеммы — «На каком уровне я держу себя? Достаточно ли он высок?»

Поскольку большинство жизненных неудач заключаются в том, что вы держите себя на слишком низком уровне, вам нужно опасаться требовать от себя слишком мало — ставить цели, что легко достижимы.

Часто там, где успешно сделать вещь очень трудно, попробовать это сделать куда легче.

Что легче — построить успешный стартап или попробовать построить успешный стартап? Заработать миллион долларов или попробовать заработать миллион долларов?

Так что если «я собираюсь нажать на выключатель» означает по умолчанию что вы попытаетесь нажать на выключатель — то есть, вы собираетесь следовать плану, который обещает привести к желаемому результату если не со стопроцентной вероятностью, то по крайней мере с наибольшей вероятностью, которую вы можете обеспечить -

тогда «я намерен «попытаться нажать» на выключатель» означает что вы хотите попробовать «попробовать нажать на выключатель», то есть вы собираетесь попробовать достичь цели-состояния «имею план который может помочь нажать на выключатель».
Теперь, если бы был самомодифицирующийся ИИ, о котором мы уже говорили, преобразование, которое мы только что выполниили, должно было закончится отраженным равновесием — ИИ планировал бы операции по планированию.

Но когда мы имеем дело с людьми, они могут удовлетвориться планом, который не особо вероятно гарантирует успех. Момент, что план должен максимизировать вашу вероятность успеха, теряется из виду. Куда легче убедить себя что мы «максимизировали нашу вероятность выиграть» нежели убедить себя что мы выиграем.

Почти любое усилие должно служить для убеждения нас, что мы «сделали все что могли», если попытки сделать все, что мы можем, это все, что мы пытаемся сделать.

«Вы спросили себя, что вы можете сделать в великих событиях, которые начинаются сейчас, и ответили себе, что ничего. Но из-за того, что вы страдаете, вы неправильно поставили вопрос…вместо того, чтобы спрашивать, что вы можете сделать, вы должны были спросить, что нужно сделать.»

- Стивен Браст, Дороги Мертвых

Когда вы спрашиваете «что я могу сделать?» вы пытаетесь сделать все, что можете. Много ли вы можете? Это все, что не вызывает у вас ни малейшего затруднения. Это все, что вы можете сделать с деньгами у вас в кошельке минус деньги на ланч. Что вы можете сделать с этими ресурсами, может не дать вам очень хорошие шансы на выигрыш. Но это «все что вы можете сделать» и таким образом вы действуете обоснованно, так?

Но что нужно сделать? Может быть то, что нужно сделать, требует в три раза больше, нежели все ваши сбережения за всю жизнь, и вы должны сделать это или потерпите неудачу.

Так что старание иметь «максимизированную вероятность успеха» — в противовес стараниям достичь успеха — является существенно более низким барьером. Вы можете иметь «максимизированную вероятность успеха» используя только деньги у вас в кармане, хотя на самом деле претендовать на победу не сможете.

Хотите попробовать сделать миллион долларов? Купите лотерейный билет. Ваши шансы на выигрыш не очень хороши, но вы попытались, чего и хотели. На деле, вы сделали все, что в ваших силах — ведь у вас был всего лишь доллар после обеда. Максимизация шансов на достижение цели, используя доступные ресурсы: разве это не интеллект?

И только когда вы хотите, превыше всего остального, на самом деле нажать на выключатель — без цитирования и без утешительных призов за попытки — тогда вы на самом деле приложите усилия, чтобы действительно максимизировать вероятность.

Но если все, что вы хотите, это «максимизировать вероятность успеха при доступных ресурсах», тогда наиболее легкий путь сделать это — просто убедить себя в том, что это уже сделано. Самый первый план который вы придумаете уже будет служить как «максимизирующий» — если нужно, то вы можете придумать несколько худших планов, чтобы доказать оптимальность первого. И все крошечные ресурсы, которые вы вложите в этот план, будут гордо называться «доступными ресурсами». Не забудьте заодно поздравить себя с тем, что вы выложились на все 100%!

Не старайтесь изо всех сил . Либо побеждайте, либо проигрывайте. Но не старайтесь.

Автор Элиезер Юдковский

Во времена Византийской империи светская жизнь оказалась разделена на два лагеря: Синий и Зелёный. Синие и Зелёные убивали друг друга на дуэлях, в драках «стенка на стенку», в засадах и погромах. Прокопий Кесарийский говорил о них: «Вражда к противникам возникает у них без причины и остаётся навеки; не уважаются ни родство, ни свойство, ни узы дружбы. Даже родные братья, приставшие один к одному из этих цветов, другой к другому, бывают в раздоре между собою». Эдвард Гиббон писал: «Поддержка одной из группировок стала необходимой для любого кандидата, будь он светским или духовным лицом».

Кто же были эти Синие и Зелёные? Всего лишь спортивные болельщики — сторонники синей и зелёной команд в гонках на колесницах.

А теперь представьте общество будущего, которому пришлось сбежать в сеть подземных туннелей и пещер и закрыть все входы. Мы не будем уточнять, бежали ли они от болезни, войны или от радиации. Первым подземным жителям удалось наладить производство еды, возобновление воздуха, найти воду, организовать освещение и выжить. Их потомки благоденствовали и даже стали строить города. О верхнем мире остались лишь легенды, написанные на клочках бумаги, и один из таких клочков описывал небо, бескрайний простор воздуха над полом без стен. Небо было лазурного цвета, и в нем летали странные объекты, напоминающие пучки белого хлопка. Значение слова «лазурный» вызывало противоречия, некоторые говорили, что оно обозначает синий цвет, а другие — зелёный.

В ранние дни подземного сообщества соперничество Синих и Зелёных доходило до открытого насилия, но теперь царит перемирие — мир, рождённый отвращением к бессмысленной вражде. Культурные обычаи изменились, существует многочисленный и преуспевающий средний класс, воспитанный в духе правового государства и непривычный к насилию. В школах преподаётся история: как долго длилась вражда между Синими и Зелёными, как много людей погибло, как мало в итоге изменилось. Граждане подготовлены к странной новой философии, гласящей, что люди — это люди, не важно, за Синих они или за Зелёных.

Сам конфликт не исчез. Общество всё ещё разделено на Синие и Зелёные области, в любом актуальном культурном или политическом вопросе выделяется «Синяя» и «Зелёная» позиции. Синие ратуют за налоги на личные доходы, Зелёные поддерживают налоги на продажи торговцев. Синие придерживаются более строгих законов о браке, в то время как Зелёные хотели бы упростить бракоразводный процесс. Синие пользуются поддержкой центральных городских районов, а периферийные фермеры и продавцы воды обычно оказываются в лагере Зелёных. Синие верят, что Земля — это огромная шарообразная скала в центре вселенной, а Зелёные считают, что Земля — это огромная плоская скала, вращающаяся вокруг другого объекта, называемого Солнцем. Отнюдь не каждый Синий или Зелёный гражданин принимает «Синюю» или «Зелёную» позицию по любому вопросу, но довольно тяжело найти городского торговца, который считает, что небо было синим, и в то же время голосует за налоги на личные доходы и более свободные законы о браке.

Подземелье всё ещё поляризовано. Царит хрупкий мир. Есть некоторое число людей, искренне считающих, что Синие и Зелёные должны быть друзьями. Обычное дело, когда Зелёный покровительствует Синему магазину или Синий любит посещать Зелёную таверну. Из перемирия, изначально рождённого усталостью, медленно растёт дух терпимости и даже дружбы.

Однажды в Подземелье произошло небольшое землетрясение. Группа из шести туристов почувствовала содрогание земли, находясь на прогулке среди руин древнего поселения, где-то в верхних пещерах. Один из туристов упал и поранил колено, и группа решила повернуть назад, опасаясь новых землетрясений. На обратном пути один из них заметил странное дуновение воздуха, какой-то запах, исходящий из давно заброшенного туннеля. Не обращая внимания на предостережения спутников, этот человек одолжил лампу и направился к туннелю. Каменный коридор шёл выше… и выше… и наконец закончился дырой, выходящей из этого мира. Каменные стены закончились. Пространство, бесконечное пространство простиралось в никуда, здесь хватило бы места для тысячи городов. Невообразимо далеко наверху и слишком ярко, чтобы смотреть не щурясь, жгучий огонёк лучился светом, освещающим всё вокруг, как ничем не прикрытая нить накаливания какой-то гигантской лампы. В воздухе, ничем не поддерживаемые, висели непостижимые пучки белого хлопка. И цвет бескрайнего сияющего потолка был…

На этом месте история разветвляется, в зависимости от того, кто именно из туристов решил последовать по коридору к поверхности.

Адитья Синяя стояла под синей бесконечностью и медленно улыбалась. Улыбка не была радостной. В ней была ненависть и раненная гордость. Она припоминала каждый свой аргумент в спорах с Зелёными, каждое соперничество, каждую вырванную победу. «Ты всё время была права», — шепнуло ей небо, — «и теперь ты можешь это доказать». Какое-то мгновенье Адитья стояла, впитывая послание, упиваясь им, а затем она повернулась и ушла в коридор, неся его миру. Шаг, ещё шаг… её пальцы сжались в кулак. «Перемирие закончено», — сказала она.

Бэррон Зелёный бессмысленно глазел на хаос цветов долгие секунды. А потом запоздавшее понимание взорвалось в его животе, как удар молота. Слёзы потекли из его глаз. Бэррон думал о Катэйской Резне, когда армия Синих вырезала всё население городка Зелёных, включая детей. Он думал о древнем Синем генерале — Аннасе Релле, который объявил Зелёных «чумной ямой, язвой, нуждающейся в прижигании». Он думал об огоньках ненависти, которые он замечал в глазах Синих, и что-то внутри него треснуло. «Как ты можешь быть на их стороне?!» – закричал он небу и начал рыдать. Стоя под злобным синим свечением, он знал, что вселенная всегда была обителью зла.

Чарльз Синий ошеломлённо созерцал синий потолок. Как профессор смешанного колледжа он всегда аккуратно подчёркивал, что Синяя и Зелёная точки зрения в равной степени верны и заслуживают терпимого отношения, небо — это метафизическая сущность, а «лазурный» — цвет, который может восприниматься по-разному. На мгновенье Чарльз задумался, не увидит ли какой-нибудь Зелёный, встав на его место, зелёный потолок, или не будет ли потолок зелёным завтра, но он не стал бы делать выживание цивилизации ставкой в этом споре. Это был всего лишь природный феномен, не имеющий никакого отношения к морали или к обществу… Но феномен, который наверняка поймут неправильно, как опасался Чарльз. Он вздохнул и повернулся к коридору. Завтра он придёт сюда один и закроет проход.

Дарья, когда-то Зелёная, пыталась дышать посреди обломков своего мира. «Я не зажмурюсь» — сказала она себе. — «Я не отвернусь». Всю свою жизнь она была Зелёной, а теперь она должна стать Синей. Её друзья, её семья… все они отвернутся от неё. Говори правду, даже если твой голос дрожит, когда-то говорил ей отец. Но сейчас отец был мёртв, а мать никогда не сможет понять. Дарья смотрела в спокойный синий глаз неба, пытаясь принять его, и наконец её дыхание успокоилось. «Я ошибалась», — скорбно сказала она себе. В конце концов, не так уж это и сложно. Она найдёт новых друзей, и, возможно, семья сможет простить её… А может, они даже отважатся сами встать под этим небом и пройти этот экзамен, подумала она с надеждой. «Небо синее», — произнесла Дарья в качестве эксперимента, и ничего ужасного с ней не произошло, правда, у неё не получилось заставить себя улыбнуться. Дарья Синяя печально выдохнула и пошла обратно в свой мир, думая о том, что она скажет.

Эддин Зелёный посмотрел в синее небо и цинично рассмеялся. Наконец-то он понял учебник мировой истории, правда, ему всё равно не верилось, что они были такими дураками. «Глупцы», — произнёс Эддин, — «глупцы, глупцы, всё это время оно было здесь». Ненависть, убийства, войны, и всё это время оно было просто явлением, о котором кто-то когда-то написал на бумаге, как обычно пишут о любом другом явлении. Никакой поэзии, никакой красоты, ничего такого, о чём любой здравомыслящий человек станет беспокоиться. Просто одно бессмысленное слово, влияние которого распространилось за любые разумные границы. Эддин устало прислонился к стене пещеры, пытаясь придумать, как не дать миру взорваться от этого открытия, и задаваясь вопросом, а не заслуживают ли все они именно этого.

Феррис невольно открыл рот, он замер на месте в абсолютном изумлении и восхищении. Его глаза жадно метались туда-сюда, с неохотой покидая одно зрелище, чтобы впиться взглядом в другое. Синее небо, белые облака, бескрайняя неизвестность снаружи, полная мест и предметов, а, возможно, и людей, которых никогда не видели в Подземелье. «О, так вот какой это цвет», — сказал Феррис и отправился исследовать.

Дополнение от ex-Parrot

Лоретта Зелёная посмотрела на небо и сказала: «Оно синее. Следовательно, это не небо. Несмотря на безграничность, несмотря на открытость и несмотря на эти штуки, похожие на клочки белого хлопка. Вообще, после того, как я задумалась, они не кажутся так уж сильно похожими на хлопок» .

Джон Экуменист сказал: «Как я всегда и говорил. Оно лазурное!»

Автор Элиезер Юдковский

- Кто ты? Призрак?
Девушка смеется, звонко и весело. На ее белых ресницах оседают снежинки. Глаза пришелицы светло-синие - это видно даже в темноте. Длинные белые волосы рассыпались до земли. Нежная кожа чуть темнее волос. Босые ноги по щиколотку погружаются в снег, и снег тает вокруг ступней. Настоящая. И тень отбрасывает.
- Тогда кто? Ведьма, демон?
Скьолв не торопится слезать с коня. Не должна обычная девушка спокойно стоять в снегу, не должна! И одета она едва-едва - в старое и короткое, порванное в нескольких местах коричневое платье. Конь настороженно прядает ушами. Ему неспокойно в этом лесу.
- Пойдем, рыцарь. Ты ведь устал, - говорит девушка вместо ответа.
Скьолв - не рыцарь. Он и не похож на него, и даже конь этот - чужой. Скьолв увел его в деревне. Но девушке об этом знать не обязательно.
А она стоит, не обращая внимания на холод и ветер. Протянув руку, она ласково треплет коня по холке, и тот не отшатывается. И вроде бы, ясно уже, что девушка не проста, но Скьолв все не едет дальше. Нельзя же ее бросать в лесу, убеждает он себя. Вдруг она все-таки человек. И глаза у нее синие, как небо в ясный летний день.
- Устал, - соглашается он, будто против своей воли.
И погоня, должно быть, отстала. Где им найти его, в такую-то метель. Да и в лес они этот не пойдут. Местные ведь боятся нечисти. Это он, чужак, рискнул прийти сюда. Что еще ему оставалось...
- Пойдем, рыцарь!
Девушка касается его закрытой перчаткой руки, осторожно вынимает зажатые поводья. Заворожила, зараза, думает Скьолв, но сделать ничего не может. Держа поводья, девушка ведет коня вглубь леса. Ловко выбирая путь среди заснеженных сосен, она идет легко, почти не проваливаясь. Конь повеселел, больше не упирается и не норовит свернуть с дороги. Один только Скьолв мрачен. Надо вырвать поводья, оставить девку, и скорее к людям. Вот только в ближайшей деревне - запертые бураном преследователи, и они пристрелят Скьолва, как только увидят. А если не пристрелят, если доставят полиции, тогда уж точно вздернут его на площади, и будет он болтаться посреди города, синий и опухший, в назидание другим.
Сквозь пелену снега впереди мелькает свет. Желтый, теплый, гостеприимный. Девушка ускоряет шаг, и они выходят на поляну. Деревья расступились здесь, образуя ровный круг. Даже пней не видно - кажется, сосны сами перестали расти в этом месте. В центре круга стоит бревенчатый домик. В стене, обращенной к ним, два застекленных окна и дверь. Снег занес дом до самых окон, но путь к двери протоптан.
- Пришли, рыцарь! Слезай.
Скьолв послушно спрыгивает наземь. Девушка берет его за руку и ведет в дом. Скьолв не сопротивляется, хоть и понимает - надо, только спрашивает:
- Что с конем?
- С ним все будет хорошо! - весело отвечает девушка.
Дверь не заперта. Девушка открывает ее, потянув на себя без видимых усилий, и закрывает, как только они оказываются внутри. Домик маленький, в нем даже нет прихожей. Но чистый. У стены впереди горит открытый очаг, на окнах синие занавески с ромашками. У дальней стены стоит кровать. Большая, двуспальная, заваленная подушками и теплыми одеялами. Скьолв только сейчас понимает, как сильно замерз в пути. Почти у самой двери стоит деревянный стол. Столешница накрыта белой скатертью, а на ней стоят тарелки с едой. Скьолв видит куски мяса, картошку, супы, пироги, рыбу и даже запеченного целиком гуся. Все - горячее, еще дымящееся, хотя они только вошли, а дома никого нет. Бежать надо, тоскливо думает Скьолв, но почему-то не бежит. Девушка, весело улыбаясь, стаскивает с него куртку и перчатки. Шапки у него нет - он потерял ее по дороге, когда погоня еще не отстала.
- Садись, рыцарь! Пора тебе отдохнуть.
- Почему ты меня так зовешь? - спрашивает Скьолв. Другие вопросы, куда более важные, почему-то так и остаются непроизнесенными.
- Я знала когда-то одного рыцаря. Красивый он был, высокий, как ты, черноволосый, с такими же кудрями. И добрый. Хотел меня спасти, да где ему. Ты похож на него. Ты тоже добрый.
"От чего спасти?", хочет спросить Скьолв, "Когда-то - это давно?", но вопросы по существу не идут на язык, и горло немеет.
- Совсем не похож, - выдавливает он из себя.
Чувство вины, притупившееся было, наваливается на него с новой силой. Девушка снова смеется. Она усаживает его за стол, придвигает тарелки, но Скьолв не торопится есть. Рядом потрескивает открытый огонь, но мороз пробирает до костей. Скьолв дотрагивается до края тарелки - она совсем холодная, хотя от еды поднимается пар. Девушка берет со стола бутылку и пузатую кружку, наливает ее до краев.
- Пей, - мягко говорит она, придвигая кружку Скьолву.
Жидкость пахнет медом. Скьолв, не в силах сопротивляться, делает глоток. Он снова смотрит на девушку. Она сидит рядом, почти вплотную. Он даже сквозь одежду чувствует идущее от нее тепло.
- Расслабься, - говорит девушка. Синие глаза весело щурятся. - Ты устал. Тебе надо отдохнуть. Поешь.
Незачем сопротивляться, думает вдруг Скьолв. Тут тепло, тут хорошо. Погоня далеко осталась. Только пальцы немеют, будто от холода.
Глупо, очень глупо. Но Скьолв подчиняется - начинает есть горячую похлебку, отламывает ногу от куся и кусает. Девушка смотрит на него с легкой улыбкой. Губы у нее пухлые, темно-розовые, и даже на вид мягкие.
- Как ты оказался в моем лесу? - спрашивает она.
В "моем" лесу. Конечно, колдовство. Надо бежать, бежать, пока не поздно, и к еде этой больше не прикасаться. Но Скьолв, вместо этого, отвечает:
- Я... убегал.
- От кого?
Становится трудно дышать. Чувство вины впивается в сердце, сдавливает горло. Но не ответить нельзя.
- Я убил одного человека, - говорит Скьолв. - Хотел украсть его вещи, а он заметил. Теперь его родня отправила за мной людей.
Девушка улыбается по-прежнему приветливо, будто и дела ей нет до того, что перед ней сидит убийца. Тонкими пальцами она тянется к Скьолву, гладит его по щеке. Какая горячая у нее ладонь! Она скользит вниз, расстегивает пуговицу на рубашке.
- Я и не хотел его убивать! - признается вдруг Скьолв. - Думал, только вырублю, и все! А он...
Девушка морщится, как от боли. Мгновенье кажется, будто она и не здесь, не рядом, а видно здесь только отражение, и по отражению этому идет рябь.
- Ничего, ничего... - говорит девушка. - Тебе надо отдохнуть.
Скьолв встает из-за стола, и она усаживает его на кровать и садится рядом. Платье чуть задирается, и видны белые стройные бедра. Девушка гладит его по щеке, трогает волосы.
- А я ведь первый раз воровать попробовал, - говорит Скьолв. - Зря я это. Если б знал, что так выйдет, то никогда...
Девушка замирает, будто колеблется. Синие глаза из-под белых ресниц смотрят испуганно. Скьолв протягивает руку и гладит белые волосы. Они мягкие, шелковистые. А сама девушка молода, совсем еще ребенок.
- А ты красивая, - говорит он. - От чего тебя хотел спасти тот рыцарь?
Лицо у девушки морщится, будто от плача. Сейчас она особенно напоминает ребенка. Кажется, разревется, если любимую куклу отобрать. И Скьолв вдруг замечает, какая она вся худая, маленькая. Совсем, кажется, беспомощная. Девушка сдавленно что-то бормочет, и Скьолв наклоняется ближе.
- Что?
- Уходи! - звонко кричит девушка.
Эхо от крика отдается в углах. Ветер завывает, врываясь сквозь выбитые окна, сквозь дыры в прохудившейся крыше. Копившиеся годами паутина, пыль, грязь лежат на обломках стола, покрывают стены. Клочья гнилых тряпок лежат на кровати. Нет рядом никакой девушки, а с улицы раздается лошадиное ржание.
Скьолв вскакивает с кровати. При виде мусора и нечистот в разбитых тарелках его тошнит. В холодном очаге вместо дров лежат аккуратно сложенные человечьи кости. Схватив свою одежду с пола, он выбегает из дому. Конь ждет его там - не осмелился уйти в лес один. Скьолв, натянув куртку и перчатки, взбирается в седло.
- Пошли, - тихо говорит он, - найдем дорогу.

Темный Властелин - 1шт. Спасение мира - 1шт. Великий артефакт - 1шт. Избранный - 214шт.

Но пятьсот Воробьев
На сундук мертвеца —
Это, как ни крути, многовато.

Башня Rowan

— По-твоему, они будут нам помогать?!
Шшай нарезала круги возле штаба уже почти двадцать минут. Внутри Денвар устраивал разнос Керро. Не смотря на то, что он и Шшай вернулись с добычей, двое из троих были совсем не расположены к сотрудничеству. Эльф, стоило у него изо рта вынуть кляп, заявил, что как только они его отпустят, он немедленно пойдет жаловаться в эльфийское посольство. Разумеется, отпускать его теперь никто не собирался. Вампир продолжал шипеть, плеваться и говорить банальности. Повезло еще, что Джакарра не требовал аванса, иначе бы Керро, должно быть, пришлось совсем туго.
Хлопнула дверь. Керро, мрачный, появился на пороге. Шшай подбежала к нему.
— Все быть хорошо?
Керро кивнул. Он не успел ничего сказать — следом вышел Денвар. К крыльцу штаба подошли еще пара десятков воинов.
— Как вы уже знаете, — начал Денвар, — враги тоже призывают Избранного. Симанра узнала, что ритуал они будут проводить сегодня ночью, в кругу Ритуальных камней. Вы должны пойти туда и привести Избранного к нам. Главным назначаю... — Денвар оглядел отряд, задержал взгляд на Керро, перевел его дальше, — Оттара.
Оттар кивнул. Проштрафившийся Керро молчал.
Денвар и Оттар стали обсуждать план, остальные разошлись. Остаток дня Шшай предпочла проспать — ночные походы ей порядком надоели.
Вышел отряд на закате. Шли быстро и молча, и всего через час уже были возле поля. Шшай осторожно выглянула из-за деревьев. Ритуал уже начался. В кругу стояли не меньше десятка магов, а Темных всадников вокруг было больше тридцати. Керро рядом присвистнул.
— Начнем, — сказал Оттар. — Может, успеем прервать ритуал.
— Погоди-погоди! — запротестовал Керро. — Черт его знает, что будет, если сейчас убить магов! В прошлый раз из-за одной стрелы явился не тот Избранный!
— Ритуал прекратится, конечно, — отрезал Оттар. — Ждать, пока они призовут Избранного и настроят его против нас, я не собираюсь. Вперед! — скомандовал он.
Повстанцы ринулись в бой. Им повезло — с всадниками удалось справиться быстро и без потерь. Маги, оставшиеся без защиты, косились на них, но ничего поделать не могли — любое неверное движение могло прервать ритуал. Шшай, оказавшись возле круга, остановилась — убивать безоружных было против ее правил. Оттар, отодвинув ее, шагнул вперед и замахнулся мечом. Шшай пискнула — Керро схватил ее за локоть и оттащил от круга в тот самый момент, когда Оттар рубанул по ближайшему магу.
И круг взорвался.
Керро и Шшай отшвырнуло на десяток шагов в сторону. Несколько секунд было темно и тихо, потом зрение и слух стали постепенно возвращаться. Шшай приподнялась на локтях, помотала головой. С земли до самого неба рвался ревущий столб белого пламени, камни и земля вокруг дрожали. Повстанцев раскидало по полю. Несколько, кажется, были ранены.
Рядом заворочался Керро. Оглядевшись, он спросил у Шшай:
— Жива?
— Да, — отозвалась она. — А ты? Быть порядок?
Керро кивнул. Они поднялись. Остальные тоже поднимались, приходили в себя. Серьезно потрепало только четверых, остальные были более или менее целы. Оттара не было — он пропал в кругу пламени.
— Так и знал, что что-то пойдет не так, — с досадой пробормотал Керро. — Что там вообще теперь происходит?
— Кровь попасть на ритуальный круг, — предположила Шшай. — В кровь быть магический сила. Мне рассказывать наш шаман, Зекора.
Керро подошел ближе к столбу пламени, протянул руку. От магического огня веяло холодом.
— И что с этим... — начал было он, когда пламя вдруг разом опало. В кругу обледенелых камней, на покрытой инеем траве, проявлялась фигура. Ни магов, ни Оттара там не было.
— Быть Избранный! — обрадовалась Шшай.
Она подбежала ближе. Избранная выглядела ровно так, как описывала Симанра, только вот прекрасной Шшай ее бы не назвала — обычная тощая девчонка. Шшай только-только собиралась вывести Избранную из круга, когда знаки на камнях опять засияли и погасли. В кругу теперь стояли двое.
Второй был длинноволосый парень в плохой, очень плохой кольчуге и с деревянным мечом на поясе. Шшай не успела ничего сделать — камни опять мигнули. К двум Избранным прибавилась третья — девочка лет тринадцати, в разноцветной одежде и с кошачьими ушами, прицепленными к волосам.
— Ритуальный круг сломаться! — ужаснулась Шшай. — Слишком много Избранный!
Керро подобранной с земли галькой запустил в ритуальный камень. Тот сверкнул. В воздухе запахло озоном. Избранные продолжали пребывать.
— Не подойти, — Керро оглянулся, приказал двум воинам: — Приведите Симанру.
Воины кивнули и молча скрылись в лесу. Первые прибывшие Избранные уже начинали паниковать, бегали в ритуальном кругу, но покинуть его не могли. Прибавились совершенно ничем не выделяющийся мужчина средних лет с несовершеннолетней девочкой вместе с ним. Прибавился парень в тюрбане и накидке с узорами. Прибавилась тощая рыжая девочка, вся в веснушках. Прибавился мужчина в голубой форме и фуражке. Дальше Шшай уже не пыталась рассмотреть каждого Избранного.
— Что мы делать?
— Ждать, — решил Керро. — В круг не зайти, с камнями сделать ничего не можем. Возможно, Симанра разберется.

Повстанцы сидели на земле и коротали, как могли, время. Керро и Шшай играли в «камень-ножницы-бумага». Шшай как раз собиралась поставить Керро щелбан — он проиграл восьмой раз подряд — когда камни перестали мигать. Повстанцы заинтересованно обернулись.
— Избранный закончиться! — обрадовалась Шшай.
Керро подождал пару секунд и кивнул.
— Да. Кажется, закончились.
От опушки леса к лагерю приближалась Симанра в окружении нескольких магов. Как раз вовремя.

Избранных насчитали больше двух сотен. После небольшой проверки оказалось, что слабенькой магической силой обладают от силы пятьдесят, восемьдесят — настолько непримечательны, что их можно использовать как шпионов, около шестидесяти всю жизнь мечтали оказаться в другом мире и умеют худо-бедно владеть мечом. Против бывалого воина не потянут, но как пушечное мясо сойдут. Один умел метко плеваться. Остальные не представляли совершенно никакой ценности, зато почему-то ждали, что сейчас их будут учить магическому искусству и объяснять политическое устройство мира. Большая часть женской половины Избранных столпилась возле связанного вампира, эльфа, оборотня и вызванного Симанрой демона. Демон был смуглый, мускулистый и в одних штанах. Он стоял в центре защитной пентаграммы, воинственно бил себя в грудь кулаками и говорил что-то вроде «Ы-ых!», но Избранным все равно нравился.
Тех Избранных, что хоть немного владели оружием или магией, поставили тренироваться. Остальных повстанцы припахали.
— Не понимаю, — лениво протянул Керро, — как мы раньше обходились без Избранных?
Две Избранные массировали ему плечи, одна разминала ноги. Еще один Избранный в стороне чистил его сапоги.
— Надо быть вызвать их давным-давно! — согласилась Шшай.
Она протянула руку и взяла вишенку с блюда, которое держал один из Избранных рядом с ней. Одна Избранная расчесывала ей волосы, другой — обмахивал веером, третий выковыривал из вишенок косточки.
То и дело по лагерю пробегали другие Избранные. Повстанцы использовали их, у кого на что хватало фантазии.
Подошел первый Избранный с блюдом. На блюде был диковинный хлеб — пышный, мягкий и сладкий, еще одно умение этого Избранного. Шшай попробовала кусок.
— Чего-то не хватать, — протянула она. — Сахар... Или соль... Или мед... Переделать все! Это оставлять здесь.
Леша закатил глаза — это был пятый раз — и ушел. Шшай закинула в рот еще кусок мягкого хлеба и подскочила — к ним приближались Симанра и Денвар. Керро рядом торопливо обувался.
Симанра, оценив обстановку, скривилась.
— На отдых нет времени. — хмуро сказал Денвар. — От Избранных никакой пользы. Остается добыть Артефакт. Зря мы вообще поверили в эти пророчества...
Симанра скривилась сильнее — видимо, Денвар уже успел с ней поговорить.
— Против магии Темного у нас ничего нет, — продолжил Денвар, — поэтому Артефакт нам необходим. Проникните в замок Темного и найдите Артефакт. Идите вдвоем, у большого отряда больше шансов быть замеченными.
Следующий час Симанра рассказывала им все, что удалось узнать с помощью магии, об устройстве замка. Еще несколько часов ушло на сборы. Шшай и Керро точили мечи, приводили в порядок броню и собирали припасы. Дорога до замка Темного была долгой — пять дней пешего пути. Они вышли на рассвете.

Я не боюсь тебя, злодей!
Моя душа чиста, как ясный день.

Охотники на драконов

Керро подобрал с земли камушек и запустил в пропасть. Воин подождал несколько секунд, но звука слышно не было.
— Не хотеть лезть, — пожаловалась Шшай.
Они стояли над черной дырой, ведущей в подземелье. Оттуда с унылыми завываниями дул ледяной ветер. Пахло сыростью.
Из-за угла послышался топот ног.
— Придется, — отозвался Керро. Наклонившись, он вбил кинжал в трещину в камне и обвязал веревкой.
Они проникли в замок через черный ход, оглушив несколько стражников. Пробраться по коридорам в подвал было подозрительно легко. Несколько раз приходилось прятаться от патрулей, один раз они ввязались в настоящую схватку — двое против пяти — но добрались до входа в подземелье целые, хоть и потрепанные. Оставалась сущая мелочь — сразиться с драконом, забрать Артефакт и вернуться живыми.
Шшай, уцепившись за веревку, медленно стала спускаться. Пальцы почти сразу заледенели и слушались еле-еле. Керро, обернувшись еще раз на вход в подвал, последовал за ней. Судя по звуку, Темные были совсем близко.
Они успели спуститься на десяток метров, когда подоспели Темные. Над дырой показались три головы — одна человеческая, две другие — с клубящейся темнотой под капюшонами. Шшай стала перебирать руками и ногами быстрее, но не успела. Темные, не долго думая, обрезали веревку.
Падать было сначала темно и страшно, потом — темно и скучно. Потом света стало прибавляться, и можно было разглядеть стены. Падать стало интереснее. Через какое-то время