Дарк-джаз | S1E1 | Игры разума | Сергей Дедович
Молодой человек становится первопроходцем игры нового типа, проживая в ней жизнь своего прадеда — писателя, издателя, свидетеля Последней войны. Можно ли передать чувства человека, жившего много лет назад, в виртуальной реальности?
— Сюда, пожалуйста.
Приветливая ассистент режиссёра указывает мне на стул, освещённый софитами. Вокруг — просторная тёмная студия. За спинкой стула монитор в человеческий рост, где проигрывается фирменная заставка — почти статичная, с чисто символической анимацией.
Чёрный фон, детализированный портрет неулыбчивого мужчины средних лет. Бакенбарды, тонкая борода, решительный взгляд, устремлённый вперёд и вниз, стоячий воротник чёрного пальто, чёрная рубашка. На фоне — городской пейзаж, люди с автоматами, беснующаяся толпа, дымовые шашки, в небе висит боевой вертолёт, летят горящие страницы книг. Из пламени в чёрную часть экрана вылетают оранжевые искры, оставляют за собой тонкие, быстро растворяющиеся хвосты, которые овевают слово, сконструированное из объёмных, блестящих стальных букв:
«Дедович»
А ниже подобными буквами, но поменьше:
«деконструируй ад»
Я сажусь на стул и смотрю в глаз висящей передо мной в воздухе камеры. Ассистент режиссёра, молодая черноволосая девушка в радиогарнитуре и белой футболке, прикрепляет к моей рубашке микрофон-петличку.
— Вы готовы? — спрашивает интервьюер, женщина с восточным разрезом глаз и в светло-сиреневом пиджачке.
Я киваю. Режиссёр командует своим, запись началась.
— Спасибо, что согласились на беседу, — говорит интервьюер.
— Разве у меня был выбор? — отвечаю. — Таковы условия контракта.
Она понимающе улыбается.
— Вы довольно быстро пришли в себя, не так ли?
— Первые пару часов после возвращения штормило, дальше легче. Сегодня, на третий день, уже вполне себе. Память и эмоциональная стабильность полностью вернулись.
— Рада за вас. Итак, вы стали первым игроком «Дедовича». Уверена, нашим зрителям не терпится узнать: какова ситуация?
Она делает акцент на последних двух словах. Её остроумие негласно оценивают все присутствующие — это отсылка к Дедовичевой «цепляющей фразе». Я тоже немного улыбаюсь, больше из вежливости, и отвечаю:
— Я согласился быть первым игроком не только потому, что я правнук Дедовича, но ещё и потому, что меня захватила идея игры, в которой не нужно стрелять, взрывать корабли или водить гоночный автомобиль в преисподней, а вместо этого нужно прожить целую человеческую жизнь. Пусть это жизнь неординарного человека, но всё же полная не только захватывающих моментов и ярких побед, но и рядовых мирских невзгод, разочарований и ужасов. Положа руку на сердце, я переживал, что это может быть так себе. Однако разработчики многократно превзошли мои ожидания — низкий поклон команде «Иггдрасиля». Это был потрясающий опыт.
— Как здорово, — улыбается интервьюер. — Расскажите, что вам понравилось больше всего.
— Меня поразил переход в активную фазу игры, военное время. Это было так быстро, так реалистично, невероятно и страшно. Война началась где-то далеко, но эмоциональная волна от неё, все эти изменения в характерах персонажей и ботов, экономические и социальные последствия — боже, сколько любви архитекторы игры вложили в каждую мелочь! То есть я понимаю, что в основе сценария лежала биография Дедовича и воспоминания современников о нём, но ведь нужно было нарисовать вокруг этого целый мир! Просто невероятных масштабов труд!
— А обучающий этап не показался вам слишком затянутым? Всё-таки целых тридцать три года.
— О нет! Они сделали его так, что я наслаждался им. Это была настоящая жизнь, ни больше ни меньше. Да и потом, поскольку время в стазисе сжато, и на всю игру у меня ушла всего неделя, мне ли жалеть о потерянном времени. Поскольку моя истинная память была отключена, я думал, что игра — это настоящая жизнь, и представить себе не мог, к чему эта жизнь меня готовит. Быть писателем и шеф-редактором независимого литературного издательства в России во время Последней войны — о, я никогда не забуду этого! Я хочу сказать, мы знаем, что в те времена, когда началась Последняя война, люди сами едва верили, что это происходит по-настоящему, понимаете? Они открывали глаза утром и говорили себе: «Проклятье, это всё-таки не сон, они действительно ведут войну!» Конечно, им хотелось поверить, что это всё вот-вот закончится и окажется каким-то сюром, розыгрышем, видеоигрой. И я, просыпаясь в их мире, повторял себе то же самое: «Не может быть, не может быть!..» И в конце концов оказался прав: это была игра. Я это понимаю теперь, но не когда играл. А ведь всем тем людям и Дедовичу в их числе пришлось принять это как свою единственную реальность!
— То есть пока вы играли, у вас всё-таки были подозрения, что вы в игре?
— Да, но только потому, что события выходили за все грани разумного. Хотя мы с вами и знаем, насколько игра «Дедович» исторически достоверна во всех отношениях.
— То есть недоработкой вы бы это не назвали?
— Ни в коем случае. Конечно, были некоторые совпадения, очень уж притянутые за уши, вот эти все мелочи, понятные только тебе одному, которые будто ведут тебя через сюжет, как если вселенная разговаривает с тобой знаками. Но такое и в жизни происходит сплошь и рядом. Так что это не недоработки, а напротив — филигранная работа авторов.
— В «Дедовиче» много сцен насилия, в особенности в финальной части, после установления тоталитаризма и в ходе гражданской войны, переходящей в революцию. Как вы относитесь к таким вещам в играх, в которые будут играть дети, подростки?
— Это наша история, что тут поделать. Мы не можем её перевирать. Наши дети и дети их детей должны знать всю правду о тёмных временах, предшествующих нашей прекрасной эпохе. Если мы начнём искажать факты, то рискуем снова прийти к тёмным временам.
— А что насчёт сцен секса?
— О, они были потрясающими!
— Да, — сказала интервьюер и залилась краской, а ассистент режиссёра хихикнула. — То есть нет… то есть да! Но мой вопрос не об этом. А о том, можем ли мы показывать секс в видеоиграх так натуралистично? Как вы считаете?
— А как иначе? Если в постельной сцене появится табличка цензуры, скорее всего, игрок заподозрит, что он в игре, не так ли? Если показывать жизнь, то целиком, как она есть. Стесняться нечего.
— И как вам женщины Дедовича?
— Когда я читал его биографию, они всегда вызывали у меня большой интерес. И насколько же живыми и прекрасными все они получились у разработчиков игры. Конечно, мы не можем знать, были ли они такими в реальной жизни, но если судить по историческим документам, то сходства разительные. Мне понравилось, что разработчики нисколько не приукрасили женщин Дедовича. Если у кого-то из них была неидеальная фигура, дурной характер или неудачно растущая родинка, то всё это было и в игре — никакой голливудской вылощенности. Это дорогого стоит. Я думаю, поэтому Голливуду и пришёл конец.
— Кстати, о конце. Как вам концовка игры?
— Очень яркая. Снова спасибо разработчикам за историческую достоверность. Конечно, добавили драматизма, сгустили краски, но факты не исказили. Да и вообще, разве человеческий организм за несколько мгновений до смерти не выделяет особое вещество, благодаря которому смерть кажется величественной и даже привлекательной?
— Ну, это всего лишь теория.
— Пусть так. Но разработчики «Дедовича» прекрасно реализовали её на практике. Надеюсь, я буду чувствовать что-то подобное этому, если когда-нибудь всё-таки умру.
Присутствующие смеются. Не уверен, что они знают эту шуточку Курта Воннегута — наверное, посчитали моей. Ну и пусть. Интервьюер задаёт мне ещё несколько типовых вопросов, а затем говорит:
— Ещё раз большое спасибо за участие и за интервью от лица компании «Иггдрасиль».
— Вам спасибо.
Запись прекращается, я встаю, ассистент режиссёра начинает снимать с меня микрофон-петличку.
— Сюжет будет готов в конце той недели, — сообщает она. — Мы пришлём вам ссылку.
— Да, спасибо…
Я замечаю, что ассистент режиссёра быстро проталкивает мне что-то бумажное в карман рубашки. После этого она коротко сверкает чёрными глазами мне в глаза, молвит:
— Хорошего дня.
И тут же уходит с микрофоном.
Стараясь вести себя естественно, покидаю студию. Отойдя от здания на почтительное расстояние, извлекаю из кармана рубашки сложенный в несколько раз клочок бумаги. Разворачиваю и читаю:
«Если хотите знать правду об "Иггдрасиле", приходите сегодня в полночь в бар "Пандемониум"».
Всё ясно, очередная сумасшедшая читательница.
Я пошёл по стопам моего прадеда и сделался писателем. Как только у меня стало мало-мальски хорошо получаться, подобный сорт женщин стал меня всюду преследовать. Поначалу это меня несказанно устраивало, но со временем я стал от них уставать, поскольку в массе своей они оказывались чокнутыми и в итоге доставляли большие неприятности. Любовь — птица хищная. О двух головах.
Однако эта девушка знала на чём сыграть — профессиональное любопытство. При том, что дело касалось не только меня, но ещё и моего предка, новейшей технологии и крупной корпорации. Отказавшись от встречи, я был бы вынужден корить себя за это до конца своих дней. Вернее было прийти, убедиться в том, что в её рукавах на самом деле нет козырей, и попрощаться.
В полночь я в «Пандемониуме». Широкий подвал освещён факелами. Она является без опоздания. Входит в зал, как мама в школу. Выглядит уже совсем по-другому, я едва её узнаю: девочка на побегушках стала сногсшибательной женщиной-вамп. Красное платье, чёрные волосы зачёсаны набок, щедрое декольте украшено серебряной подвеской в виде глаза в треугольнике — всё в ней предвещает беду.
Мы располагаемся за столиком в дальнем углу зала.
— Моё имя Дарья, — говорит она.
— Очень приятно.
К нам подходит официант, однорукий панк трансгендер веган феминист правый либерал ультраклерикал, насколько я могу оценить на первый взгляд по одежде, атрибутам и татуировкам.
— Добрый вечер. Чего изволите?
— «Де Сад», пожалуйста, — говорит Дарья.
— «Беспечный ездок», — говорю я.
Дарья достаёт пачку ‘Red Apple’, берёт сигарету краем губ, я подношу ей пламя, она прикуривает и откидывается в кресле. Я смотрю на неё, она на меня. Оценивает, насколько я заинтересован. Хочет увидеть, начну ли я сам задавать вопросы. Я не намерен упрощать ей задачу, поэтому просто смотрю на неё молча. Ну, что скажешь, красивая? Что это уже было в ‘Assassin’s Creed’?
— В контракте, который с вами заключил «Иггдрасиль», — наконец начинает она, — сказано, что игра проходит испытание на потомке героя, чтобы создать узкосмысловой инфоповод, а потом, основываясь на нём, рекламировать игру соответствующей целевой аудитории.
Она затягивается сигаретой, выдерживая ещё одну паузу. Я не реагирую.
— И это действительно так, — продолжает она. — Но вам не сказали всей правды. На тот момент, когда вы погрузились в игру, у неё была только основная структура. Детальная, но элементарная канва, построенная на общеизвестных биографических данных Дедовича. Ни графики, ни деталей, ни диалогов — разве что те, что вошли в литературу. И только по мере того, как вы проходили игру, от самого рождения Дедовича до его смерти, на этот скелет наращивали мясо. Для этого они использовали ваши богатые знания и представления о предке и его эпохе, вашу исключительную фантазию, а также — и главным образом — вашу генетическую память. Иными словами, вы не проходили игру, а создавали её. Поэтому всё и казалось таким реальным. Ваш мозг дорисовывал мелкие детали так, как он их представляет. Образ мыслей и действий Дедовича формировался с помощью информации из вашего ДНК и «дорисовывался» нейросетью. Все другие игроки будут проходить уже готовую игру. Главным архитектором которой стали вы. Сами о том не подозревая.
Убедившись, что она закончила, я говорю:
— Звучит, конечно, захватывающе. Хотя и очень сложно поверить, что это возможно технически.
— Ещё бы.
— Допустим, это так. Откуда у вас эта информация?
— Наша съёмочная группа документировала весь процесс создания игры. Это информация строжайшей секретности, как вы понимаете.
— Могу представить, — говорю я. — Вот это меня и смущает. С чего бы вам выдавать мне её, хотя я даже не просил? Ведь для вас это может иметь довольно неприятные последствия.
— Я прочитала все ваши книги, — говорит Дарья. — Я доверяю вам больше, чем многим своим знакомым. Вы просто смысловой царь.
Хитрая льстица. Думает, что меня можно взять так просто.
— Я польщён, Дарья, но, знаете, то, что пишут авторы, может разительно отличаться от того, каковы их взгляды на жизнь. Последняя война это как раз хорошо показала. Вам следует быть осмотрительнее.
Официант ставит перед нами коктейли. Дарья курит и смотрит мне в глаза.
— Вы правы, — говорит она, туша сигарету в пепельнице. — Однако что сделано, то сделано.
— Допустим, всё действительно так, — говорю я. — Почему они не сказали мне об этом?
— Потому что тогда стоимость контракта возросла бы кратно.
— И что? «Иггдрасиль» далеко не бедная корпорация. Они потеряют гораздо больше, если я подам на них в суд — как в деньгах, так и в статусе.
Дарья красиво усмехается.
— На вас бы денег, может, и хватило. А вот на всех доноров сознания — едва ли.
— О чём это вы?
Дарья достаёт из сумочки, разворачивает и протягивает мне смарт. На нём воспроизводится видео. Тот же стул, на котором сегодня сидел я, только уже с другим гостем — рыжей дамочкой с чёрным кольцом в носу. За её спиной, на мониторе, та же заставка игры, но с некоторыми изменениями. Город, толпа, вертолёт и военные на месте, но вместо лица Дедовича теперь другое лицо — женское. Приятно полноватые румяные щёки, длинные светлые волосы, большие синие глаза с игривым взглядом. На шее чокер, под ним чёрное платье с объёмным бюстом в кружевах. За её спиной вместо книжных страниц горят логотипы Milf-Film и других старинных порносайтов. Искры от них овевают написанное знакомыми стальными буквами слово, но теперь это слово другое: «Персикова». А под ним мелким шрифтом: «любовь и типа того».
— …непередаваемые ощущения, — распинается рыжая на экране, — нищета, взрывы и сто-о-о-лько членов…
— Существует вторая игра? — говорю я, подняв глаза на Дарью. — И она посвящена… порноактрисе?
С горькой улыбкой Дарья тянется и тонким пальцем смахивает видео. На экране появляется следующий ролик. За спиной нового героя те же декорации, только с горящими нотными тетрадями, мужское лицо и надписи: «Гумбарг», «имеющий уши». Листаю дальше: горящие рисунки, «Морозова», «некрасивая страна». Далее футболисты, солдаты, олигархи, политики, врачи, бизнесмены и другие вариации на тему Последней войны. И везде что-нибудь горит.
Я отпиваю коктейль и закуриваю. Вереница роликов всё не кончается.
— И сколько их? — спрашиваю я.
— Сотни. Скорее, тысячи. Это работы только нашей съёмочной группы, а таких групп не меньше десяти только в нашем регионе.
— Неслабо.
— Да. Зато теперь вам, наверное, проще поверить, что создать игру с помощью доноров сознания возможно технически.
— Чёрт, конечно! Они контаминируют данные, полученные от разных доноров, и выстраивают общую картину прошлого, близкую к достоверной. Это начинает походить на правду!
— Ну вот, — довольно улыбается Дарья. — А ты думал, я просто хочу с тобой трахнуться?
— Разумеется! Но это — гораздо интереснее!..
Одна из бровей Дарьи поднимается. Я начинаю понимать, что сморозил глупость.
— То есть я… извини. Я ещё не знаю, насколько ты хороша в постели.
— Ещё?! Да ты похуже своего прадеда.
— А вот этого ты не можешь знать.
— Я все его книги тоже прочитала.
— Что ж, очевидно, ты не в восторге от нас обоих.
— Вернёмся к делу!
— Да, чёрт возьми! Хотелось бы знать, в чём оно заключается!
Мы оба выдыхаем. Дарья говорит:
— Ты только что узнал, что тебя использовали. Что будешь делать?
— То же, что и каждый день. Жить дальше.
— Как? Ты не подашь на «Иггдрасиль» в суд?
— А зачем? Мне не нужны деньги.
— Всем нужны деньги.
— Ты замечала, как слово «Больше» похоже на «Боль», а «Золото» на «Зло»? Подумай об этом.
Дарья выглядит слегка впечатлённой, но позволяет этому быстро пройти.
— А что насчёт справедливости? — спрашивает она.
— По отношению к кому?
— К тебе. И к другим, кого использовали.
— Мне понравилась игра. Я не хотел бы ставить палки в колёса её создателям. И я ничего не потерял, разве нет?
— А как же интеллектуальная собственность?
— Украдены не мои идеи — только знания о Дедовиче. Эти знания — общественное достояние. Кроме того, с выходом игры мои книги станут читать больше. Мою интеллектуальную собственность продвигают, а не крадут.
— То есть ты не видишь здесь проблемы?
— Я вижу возможность её создать. Но я не создатель проблем.
— Как думаешь, что бы сделал на твоём месте твой прадед?
— Скажи, Дарья, ты знаешь, что сделал мой прадед, когда началась Последняя война?
— Расскажи мне.
— Как и многим согражданам, ему хотелось уехать из страны и разорвать с ней все связи. Хотелось погрызть себя за коллективную вину, хотелось доказать что-то родным, которые имели другую точку зрения на происходящее. Но вместо этого он остался и продолжал заниматься своим делом. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что он считал, что важно не быть противоположностью чего-либо. Поскольку быть противоположностью чего-либо — это значит вовлекать себя в игру, где нет победителей. Он понимал, что важно только то, что приносит какой-то результат, и то, что можешь делать только ты и никто другой.
— Как-то слишком банально для Дедовича, — Дарья бесподобно морщит нос. Дикая рыба.
— Это кажется тебе слишком банальным, потому что сегодня эта мысль — достояние общественности. А во времена Дедовича большинство этого ещё не понимало. Поэтому в мире торжествовали глупость и насилие. Пока мы наконец не собрались и не поменяли мир изнутри. Сколько жертв потребовалось принести ради этого, ты и сама знаешь.
— Ты душный как фосфор, но ты прав, — говорит Дарья. — Только при чём здесь случай с «Иггдрасилем»? Ведь они обманули тебя. И ещё сотни людей. Возможно, тысячи.
Эти слова заставляют меня задуматься. Я говорю:
— «Обманули» — это уже более весомый аргумент, чем «Использовали».
— А со лжи всегда начинается большое зло, не так ли? Они сделали донорами сознания всех этих людей без их ведома. Так не должно быть.
Крыть нечем.
— Ты меня убедила, Дарья. Нужно разобраться. Завтра я запрошу аудиенцию с руководством «Иггдрасиля». Конечно же, я не скажу им, что получил информацию от тебя.
— Спасибо, что услышал.
Мы допиваем, обмениваемся контактами, я сопровождаю Дарью в такси, а сам сажусь за руль своего «Логоса» 2101 года, активирую вытрезвитель — биоприложение, моментально нейтрализующее действие алкоголя, — и еду домой.
Когда я вхожу, мой умный лофт устанавливает приятный сумрак и включает фоном дарк-джаз. Обожаю этот стиль музыки, он питает меня вдохновением. Наш мир стал относительно безопасным после ядерного разоружения и упразднения политической системы. Транснациональные корпорации немногим лучше политиков, но у них хотя бы нет армий. Хотя некоторые из них дают понять, что скоро будут. Но конкретно сейчас наш мир — довольно безопасное место. Даже скучное. А для писателя нет ничего опаснее, чем скука. Дарк-джаз вселяет в меня мурашки и помогает придумывать страшные миры и опасные приключения. Мой прадед любил другую музыку. Его величайшим музыкальным кумиром среди современников была Лана Дель Рей. До того, как я сыграл в «Дедовича», я не представлял, что он такого находил в её творчестве и почему считал её полубожеством. Теперь же мне стало ясно: по тем временам это была одна из немногих исполнительниц, умевших передать в своих произведениях огромное количество любви. Каждый звук, каждая нота были плотно начинены любовью. Дедович жил в кошмарном мире, где любовь нужна была людям как кислород. А у нас её хватает. У нас от неё немного тошнит. Поэтому я надеваю кислородную маску с дарк-джазом.
И поэтому, провожая день бокалом торфяного виски и сигаретой, я гляжу на город за своим окном с выжиданием. Мрачный и прекрасный, одетый в свой лучший дождь, он виден мне насквозь. Человек не может жить без тьмы, он всегда лелеет свою тёмную сторону. Как бы приветлив и вежлив он ни был, рано или поздно он вам её продемонстрирует, будьте уверены. И если в случае с одним человеком это может быть относительно невинная шалость, то в случае с обществом это почти наверняка будет полномасштабная катастрофа. Осторожный ртутный змей ползёт где-то на периферии сознания, подспудно, усыпляя бдительность, вдалеке, в тумане окольцовывает человека, город, мир. Если присмотреться, то можно увидеть, как шпили тёмных башен и неоновые вывески отражаются в его склизкой чешуе где-то за пределами кольцевой автодороги. Но большинство людей предпочитают не замечать этого. Когда змей готов, он резко сжимает все свои кольца и наносит быстрый и решающий удар. И ничего вернуть уже нельзя.
Утром звоню в «Иггдрасиль» и сообщаю, что у меня важный вопрос, требующий обсуждения с их начальством. Договариваемся о встрече через неделю.
Штаб-квартира Северо-Западной ветви «Иггдрасиля». В комнате переговоров на высоком этаже проект-менеджер Иван Безнаказов и заместитель директора Северо-Западной ветви Борис Всепомнящий. С первым мы уже общались, это молодой энергичный парень — он и вёл проект с моим участием. А вот второго я вижу живьём впервые, но мне попадались на глаза несколько видео с его участием: интервью, презентации. В них Всепомнящий создавал впечатление интересного и энергичного человека, какие легко располагают к себе. На вид ему около сорока пяти лет, он выглядит хорошо в своей тройке цвета чёрного серебра. Мы все садимся за стол переговоров.
— Чем обязаны высокому гостю? — с улыбкой спрашивает Всепомнящий.
— Я ценю ваше время, поэтому перейду сразу к делу, — отвечаю я, — мне поступила информация, согласно которой во время нашего сотрудничества ваша компания существенно превысила рамки нашей договорённости и использовала моё сознание не для тестирования игры, но для её создания. Как вы это прокомментируете?
Коллеги внимательно слушают меня, после чего Всепомнящий говорит:
— Иван, спасибо, что присутствовал, мы урегулируем это дело сами.
Иван кивает, прощается со мной и покидает помещение. Когда за ним закрывается дверь, Всепомнящий произносит:
— Ещё раз спасибо вам, что поучаствовали в нашем проекте. Мы высоко ценим это, ценим ваш талант и литературное наследие вашего прадеда. Но боюсь, что в высказанном вами сегодня предположении есть ошибка. Мы не могли использовать ваше сознание для создания игры. Иначе как вы могли бы в неё при этом играть?
— Ваши люди выдали мне процесс создания игры за процесс её тестирования. Вы создали лишь канву игры, а всю основную часть работы сделали с моей помощью, в процессе. Хотите сказать, что это не так?
— Это такой же абсурд, как то, что папье-маше — русское оригами! Мы действовали строго по условиям контракта. Кто ваш источник?
— Не могу сказать.
— У вас есть доказательства?
Такая постановка вопроса выдаёт его. Похоже, Дарья права. Хотя вообще-то с моей стороны было глупо не задать вопрос о доказательствах ей. Вот чума! Всему виной алкоголь и красное платье.
— Вы же не думаете, что я бы пришёл с таким заявлением, не имея доказательств? — увиливаю я.
— При всём уважении, я очень мало с вами знаком, — отвечает Всепомнящий. — Люди делают… разные вещи.
В его голосе сквозит довольство. Похоже, он не поверил мне и понимает, что у меня нет фактов. Мне остаётся только использовать свой второй косвенный аргумент.
— Вы сказали, что цените мой талант и литературное наследие моего прадеда. Но также параллельно игре «Дедович» вы выпускаете игру «Персикова» о порнозвезде. По-вашему, наследие порнозвезды и литератора сопоставимы между собой?
Пауза. Он смотрит на меня из-под кустистых бровей глазами цвета бетона, в правом я различаю бельмо. Вероятно, он думает, известно ли мне, сколько ещё игр они сейчас разрабатывают.
— Видите ли, — отвечает Всепомнящий, — я не выбираю персонажей для игр лично. Этим занимаются специалисты, которые работают с аудиторией, выясняют её интересы, запросы. То, о чём вы говорите, — это совпадение, не более того. Конечно, мы понимаем, что такое литература и что такое порно, и не сопоставляем вашего прадеда с Персиковой.
— Сколько ещё игр в серии, посвящённой Последней войне?
— Это конфиденциальная информация.
— Их несколько сотен, не так ли? Или даже тысяч? Как вы можете разрабатывать такое количество игр одновременно?
— Вам устраивали экскурсию на производство перед началом нашего сотрудничества, разве нет?
— Да, и я видел, как работают ваши специалисты. Но чтобы создать такое количество игр, рук бы у них не хватило. Здесь нужна целая армия, целая страна.
— У нас очень много аутсорсеров.
Снова выдаёт себя. Значит, игр действительно много.
— Не сомневаюсь, что у вас много аутсорсеров! Но выпуск такого количества игр одновременно — это ещё и безумие с точки зрения экономики. Колоссальные затраты, при том, что каждая отдельная игра подходит довольно узкому сегменту аудитории, а значит, окупаемость её невелика. Такой подход уничтожил бы «Иггдрасиль». Если бы только стоимость разработки каждой игры не была предельно низка. Что возвращает нас к вопросу использования сознаний тестируемых. Или мне лучше сказать «доноров сознания»?
Всепомнящий умело скрывает лёгкую озабоченность, но продолжает выглядеть хорошо. Я на это не куплюсь.
— У нас очень большая и слаженная команда, — говорит он. — Маркетологи, социологи, экономисты, проект-менеджеры. Я не знаю и не могу знать, как именно и что именно они делают. Но мы пока ни разу не оказывались в минусе. У меня нет оснований полагать, что они ошибаются в этот раз. Как они достигают низкой стоимости производства и высокой окупаемости — это их дело и их профессиональные секреты. Для меня важен только результат.
— Не хотите ли вы сказать, что то, о чём я говорю, может происходить и без вашего ведома?
— Совсем нет. Я хочу сказать, что вас дезинформировали. Кто бы это ни сделал, вам не следует доверять этому человеку. Вероятно, он хочет поссорить вас с нами. А я, повторюсь, очень дорожу нашим сотрудничеством.
— Я всё понял, — говорю я. — Извините, что побеспокоил.
Мы жмём руки и расходимся.
Из машины звоню Дарье — смартфон на чипе в моей голове, интерфейс и изображение собеседника возникают с краю области моего зрения. Дарью в это время с расстояния вытянутой руки снимает нано-бот, вылетающий на время звонка из её чипа. Такой же снимает и меня, транслируя моё изображение ей.
— Какова ситуация? — спрашивает Дарья.
— Всё отрицают. Спросили, есть ли у меня доказательства.
— Ты ведь не сказал, что нет?
— Ответил уклончиво.
— И хорошо. Я тебе их предоставлю уже завтра. Лови координаты.
На следующий день я в условленном месте. Многоэтажный квартал на севере города. С деревьев зорко бдят чёрные птицы. Рядом с нужным домом — машины полиции и медиков, утопающие в толпе зевак.
— Что стряслось? — спрашиваю одного их них.
— Девка из окна выпорхнула.
Проталкиваюсь сквозь толпу. На асфальте труп. В крови рядом с шеей видна подвеска с глазом в треугольнике. Уезжаю.
Над заваленным горизонтом кольцевой автострады изумительный закат. Намотаю кружок-другой, пока обдумываю эту историю. Ты поиграла с огнём и проиграла огню. Людей теперь убивают довольно редко. Но разве такое может быть совпадением? Вместе с тем, если это сделал «Иггдрасиль», то насколько же должна быть важна тайна, которой со мной поделилась Дарья? И, если так, то почему я ещё жив? И надолго ли это? И как они вычислили её? С другой стороны, возможно, она знала больше, чем рассказала мне, и перешла дорогу компании другим способом — тогда может оказаться, что я в безопасности. Но рассчитывать на это было бы с моей стороны опрометчиво.
Мои размышления прерывает звонок с неизвестного номера. Принимаю вызов.
На видеосвязь выходит… Дарья.
Попахивает тяжёлым металлом.
[продолжение следует]
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
