gusareva

ЗАРИСОВКА

Прабабку Анну я почти не помню. Память сохранила только пару воспоминаний, первое из которых наверняка фантазия, навеянная байками родственников о моей детской непосредственности. Когда случился этот эпизод, мне было от силы года два. Мы с семьей гостили в деревне и я, встретив прабабку у предбанника с полотенцем в руках, пожелала ей лёгкого пара. Та, опешив, присела на завалинку и проговорила что-то цветистое на татарском, что мне не перевели. Казалось бы, ну что в таком возрасте можно запомнить? Но откуда-то взялись воспоминания солнечного летнего утра, сухонькой старушки с мокрыми пепельными волосами и белым платком на плечах. Она сидела на ступеньках высокого крыльца своего деревенского дома и курила «Беломор», щурясь на солнце и хрипло посмеиваясь. Родня звала её бабкой Анной или маленькой бабушкой.

А вот второе воспоминание совершенно точно моё, настоящее. Бабка Анна умирала от рака лёгких, проводя последние дни в квартире старшей дочери. Мы с родителями пришли прощаться.  Я помню эту отчего-то полупустую и слишком просторную чужую квартиру с высокими потолками.  Странный, неприятный запах в комнате. Маленькая бабушка даже мне, ребенку, показалась совсем крошечной, лёжа на простынях в белой рубахе. Она тяжело, с присвистом, дышала, но была в памяти. Узнала нас, позвала к себе, выслушала бесполезные сочувствия родителей. Мне отчаянно хотелось уйти — все в этом доме было не так. Я ерзала у ног отца и озиралась по сторонам. Рядом с кроватью стоял венский стул, заставленный пузырьками с лекарствами. А ещё там, на блюдце, лежал кусочек шоколада. Я все косилась на него. Сладкое мне не давали, опасаясь аллергии. Умирающая заметила моё вожделеющее выражение лица. Она протянула костлявую дрожащую руку, взяла блюдце и предложила мне шоколад. Не успела я обрадоваться, как родители тут же одернули: "Что ты! Разве можно!" Маленькая бабушка сникла, сделалась еще меньше. Она откинулась на подушку и отвернулась к стене, тяжело задышав. Скоро меня поволокли прочь из комнаты, и больше я ее никогда не видела. Бабки Анны не стало. А я все думаю, заполнила бы я её, если бы не кусочек шоколада на блюдце.

Отрывок из повести ЗАБЫТЬ НЕ МОГУ

Неасфальтированная улица утопала в грязи. Глядя на гигантскую лужу на своем пути, Вера вздохнула. В ногах ощущалась противная сырость. Прижимаясь к ветхому деревянному забору, она начала пробираться вперед, держа за ориентир здание автовокзала. Желтым праздничным пятном оно выбивалось из панорамы разношерстных бревенчатых домов с покосившимися наличниками.

— Нашла? — Веру окликнул морщинистый мужичонка. Он сидел на полене возле дверей дома напротив и курил толстую самокрутку, вонь от которой разносилась далеко вокруг.

— Да, спасибо! — Вера махнула ему рукой.

Мужик опять затянулся и, сощурившись, закивал:

— Близнецов в округе больше не имеется, — он встал и в развалку подошел к забору, со своей стороны. Вере пришлось пройти почти вплотную к нему. — Щенок не нужен? — спросил вдруг мужик, выдыхая желтоватый дым через ноздри. У Веры запершило в горле.

— Нет, — кашлянула она и обернулась. — Спасибо.

— Сдохнет. Два уже сдохли, — мужик перекатил цигарку в угол морщинистого рта и сложил на штакетник тонкие, словно птичьи лапы, руки в черных трещинках. — По ночам холодно. Мамка голодная, титьки пустые. Один остался, самый сильный. Хороший кобелёк. Возьми.

— Где? — неожиданно для себя спросила Вера.

— Там, в машине, — мужик кивнул на скелет запорожца. — Я ему рогожку подстелил.

— Может в собачий приют отдадите? — предложила Вера, тоскуя.

Мужик зашелся смехом, больше походившим на затяжной кашель.

Вера, наконец, обошла грязь и заглянула в старый запорожец.

Щенок и вправду был там, тихо лежал, зарывшись в сырое тряпье. Наружу торчала лишь костлявая коричневая мордочка. Вера протянула к нему руку, щенок никак не отреагировал. Его выпуклые глаза с черными дорожками от слезных каналов неподвижно смотрели в одну точку.

«Умер», — решила Вера, но все-таки пощупала его нос. Щенок слегка дернулся, а потом тяжело и как-то по-стариковски, с бульканьем, чихнул.

Вера протянула руки и высвободила его наружу. Щенок — грязный, остро пахнущий псиной и мочой, безвольно повис у нее на руках. Полным безразличия взглядом, он смотрел на Веру, или скорее куда-то сквозь нее. Вера расстегнула куртку и аккуратно уложила щенка за пазуху. Она обернулась, сказать мужику из дома напротив, что забирает щенка, но тот уже ушел.

Повесть целиком можно почитать на Литнете.

Автор: Елена Гусарева

Седьмые сутки горели костры на сопке Рыбьего зуба, но соплеменники уже не ждали возвращения охотников. И даже Анканы готовила дух свой к последней молитве. Она пустила по ветру длинные спутанные волосы и распахнула шкуры, отдав свое тело на потеху северным вихрям. Пусть заберут и ее несчастную, потерявшую, потерянную...

Не приняло море юного охотника Умкы, пожрало вместе с отцом и старшим братом и уважаемым эбы1 — главою племени. Напрасно пела она ночи напролет, срывая голос, напрасно стучала в ярар2 призывая духов огня, гор и тундры в помощь. Злые киндры3 спутали ее заклинания. Не знать ей больше ни мужьей ласки ни любви сыновьей. А то, что готовили к празднику, употребят в скорбные дни.

— Пойдем, нареченная Айна — сказала Анканы девочке, которая все эти страшные дни ни на шаг от нее не отходила. — Теперь ты свободна выбирать себе мужа по сердцу, а не по указке.

Но девочка не сдвинулась с места, продолжая всматриваться в туманную гладь сурового Охотского моря.

— Или думаешь сердце материнское — кусок оленьего сыра?

Девочка молчала, упрямо подставляя обветренные щеки тусклому пятну солнца на горизонте.

Анканы сплюнула на землю и пошла прочь.

Уже у подножья сопки услышала Анканы тонкий голос Айны:

— Байдара! Байдара на море!

Помчалась быстрее бури Анканы к морю. И впрямь у самого горизонта, там, где начинаются владения духов, показалась черная точка. Бросилась мать в студеную воду, да соплеменники ее вернули. Тут же добрые анкалина4 снарядили лодку и поплыли в шесть весел навстречу неизвестности. А мать села у самой кромки воды и затянула песню Умкы5 — младшего своего сына, по которому тосковала сильнее всего.

Не ведала Анканы, что увидят мужчины в лодке. С замиранием сердца ждала знаков, а время тянулось, как похлебка из моняла6.

Наконец, воротились добрые анкалина и привезли с собой одного лишь мальчика, юного Умкы, о котором больше всего молила мать. Обрадовалась та, приняла сына и возблагодарила духов земли, неба и огня, и далеких предков, что сжалились они над бедной женщиной, вернули отраду ее жизни и надежду на благополучную старость.

Пуще прежнего мать полюбила сына. Никого к нему не подпускала, даже Айну:

— Уйди неверная, недостойная! – прогоняла ее, лишь только завидит на пороге соей яранги7.

Дни шли и тревога в сердце Анканы росла, как снежные сугробы на сопках. Вымолила она сына у моря, да обманула ее черная вода. Сам не свой вернулся Умкы. Неприкаянной тенью бродил он вдоль берега. Не раз замечали люди, как манило его море отдаться пенной пучине, чтобы сгинуть навеки, как отец и брат его. Злые киндры насылали по ночам страшные видения и нашептывали ему в уши заклинания, склоняя отправиться туда, откуда не возвращаются.

Сторониться стали Умкы добрые анкалина. Пошла тогда Анканы за советом к шаману племени. Всю ночь камлал8 Омрын над мальчиком, призывая духов земли, воды и огня вернуть ему потерянную душу, да только рассердил их.

"Душа Умкы принадлежит морю" — был их приговор.

Велел тогда шаман племени, Омрын, снарядить мальчика жертвенным мясом лахтака и нерпы, посадить в байдару и отправить в Охотское море. И, коли сжалится море и вернет ему душу, пусть возвращается.

Что делать, подчинилась Анканы приговору шамана. Рано утром собрала сына в море: нарядила в новую кухлятку9, расшитую заклинаниями, сама усадила его в крепкую байдару, сама толкнула лодку в море. Поплыл Умкы на Северную звезду.

Лишь только сопка Рыбьего зуба скрыться из виду, как из-под шкур, устилавших дно байдары, вылезла Айна.

— Умкы, отдаю тебе свою душу! Живи целый век счастливо!

С этим словами, обняла Айна своего нареченного и отдала ему свою душу.

Очнулся Умкы, никого рядом нет. Только оберег из белой кости на коленях нашел. Одел Умкы оберег на шею, развернул байдару и поплыл к берегу.

С тех пор Умкы с оберегом не расставался. Добрые анкалина приняли его назад и сделался он самым храбрым охотником. Щедро одаривало его море тюленьим мясом и рыбой. А когда пришел час, отправился Умкы за горизонт и вернул душу храброй Айны духам-хранителям моря.

Сноски

1 Старик.

2 Ритуальный бубен.

3 Злые духи.

4 Чукчи, живущие у моря, рыбаки.

5 По традиции, у каждого чукчи есть персональная песня.

6 Полупереварившийся мох, извлечённый из большого оленьего желудка.

7 Переносное жилище из шестов, покрытых оленьими шкурами.

8 Ритуал, сопровождающийся пением и ударами в бубен, во время которого шаман, приходящий в экстатическое состояние, общается с духами.

9 Верхняя меховая одежда в виде рубахи мехом наружу.

http://www.proza.ru/avtor/gusareva

Автор: Елена Гусарева

Леся торопилась со всех ног сообщить печальную, точнее радостную новость. Она бежала от самого перекрестка, запыхалась, запнулась и оцарапала коленку, но плакать было некогда.

Наконец она оказалась во дворе спальных пятиэтажек, но там из своих никого не нашла.

«Да куда все подевались?» — Леся пробежала в конец кооперативного. И там никого, только компания мелюзги играла в резиночку.

— Эй, не видели Иру или Наташку? – обратилась к ним Леся.

— А тебе зачем? – спросила рыжая соседка, Света.

«Вот шмакодявка!» — выругалась про себя Леся, но в ответ только хитро улыбнулась:

— Скажу, если видела.

— Они за мороженным в ларек пошли, — ответила пухлая Рита, которая обычно больше держала резиночку, чем прыгала в нее. – Так тебе зачем?

— Надо, — бросила Леся и помчалась к ларьку за квартал.

Наконец она их увидела. Компания возвращалась с мороженым — Наташка, Ира и Симкина.

— Девчонки, — закричала Леся издалека, — нашла кляксу! – Она остановилась и, шумно переводя дух, уперла ладони в колени. Девчонки, забыв про мороженное, быстро подошли и окружили Лесю.

— Че, правда? – спросила Наташа.

— Ага, там на дороге, — Леся разогнулась и закивала. — Лежит бедняга.

— А че орешь тогда? – угрюмо спросила Ира. – Ты еще громкоговоритель возьми.

— Блин! – Леся зажала рот ладонями.

— Иди теперь, сторожи! – мотнула головой долговязая Ира.

— Пусть Симкина идет. Я лучше домой сгоняю, коробку принесу.

— А че сразу я? – возмутилась конопатая Симкина.

— А кто? – ответили девчонки разом.

— Я, может, тоже принесу чего-нибудь, — вяло возразила Симкина.

— Чего-нибудь нам не надо, — твердо заявила Ира. – Иди, а то, как в прошлый раз, придут девки с девятиэтажки и заберут.

— Ладно, — Симкина отделилась от компании и побрела к перекрестку.

— Давай быстрей! – бросила вдогонку Ира.

Симкина побежала.

— Ну че, с тебя коробка, — распорядилась Ира, — Я пошла за лентами, а ты, Наташка, цветов набери. В школьной ограде, у калитки, красивые «собачки» растут.

— Ага, — согласилась Наташа. – Видела.

— Ну все, погнали.

Девчонки разбежались в разные стороны. Вдруг Леся остановилась:

— А совок? – крикнула она.

Ира обернулась и потрясла кулаком. Леся опять зажала рот. Ира ткнула себя в грудь пальцем. Леся кивнула и побежала домой.

Коробка, самая подходящая из-под маминых новых туфель, была заготовлена заранее. Леся ее сразу выпросила. Мама долго не соглашалась, но потом уступила за мытье полов и поход в гастроном за продуктами.

Леся ворвалась домой и сразу к себе в комнату. Нырнула под кровать, а коробки, как не бывало.

— Мам! – закричала Леся, — А где моя коробка?

— Какая? – мать вышла из ванной с ворохом постиранного белья в тазу и направилась на балкон.

— Ну та!

— Откуда мне знать, — мать зацепила балконную дверь ногой и прикрыла ее за собой.

— Ну, Мам! – закричала Леся и пошла за матерью.

— Куда ты лезешь! – зашипела та. – Дверь закрой, мухи налетят.

— Мам! – чуть не плача простонала Леся и постучалась в балконную дверь.

— Я в нее лук ссыпала, — раздался голос матери с балкона. – Ты ее все равно не используешь.

Леся уже не слушала. Она ворвалась на кухню, открыла кладовку, нашла коробку. Лук пришлось пересыпать в полиэтиленовый пакет. Леся кинулась к себе в комнату. Разноцветные стеклышки и камушки лежали, где и положено, в жестяной банке на полке. Не успела мать развесить белье, Леся уже неслась по двору с коробкой подмышкой. Ира ждала на качелях.

— Ну че так долго? – спросила она для проформы.

— Да мама коробку спрятала.

— А… Ну, пойдем. Вон, Наташка уже идет с цветами.

— Совок взяла?

Ира достала из кармана и продемонстрировала зеленый совок.

Все трое отправились на перекресток к хлебному.

Симкина сидела на бордюре тротуара и смотрела на кляксу. Девчонки нарочно придумали кодовое название. Любителей устроить похороны было предостаточно.

Голубь лежал на горячем асфальте с растопыренными, будто в полете, крыльями. Он был мертв, еще как мертв. Из его хрупкого тельца сочилась красная кашица, ноги были вывернуты. В остальном же птаха была практически цела.

Симкиной не нравилась эта странная игра, было в ней что-то неправильное, ненормальное. Но возразить Ире она не смела. Вот уже три месяца она у подруги в долгу. А все из-за той злополучной тетради, которую она совершенно случайно оставила у себя на столе. И надо было Ире припылить в гости, да еще самовольно заглянуть в чужую тетрадь.

Симкина и сама не знала, зачем написала все эти гадости о своих подругах. Не такие уж они и плохие. Видно, день не задался, родители сорились... Хотя Ира порой и впрямь неприятная, любит командовать, а в главари ее никто не выбирал. Одним словом — «задавака». Наташа тихая и себе на уме, «с закидонами». А Леся просто глупая, все время заглядывает в рот Ире, что та скажет. «Шестёрка» — обидное слово. Конечно Симкина погорячилась. И почему только не спрятала злополучную тетрадь в стол, не убрала на полку к книгам, не сожгла отвратительную запись в пепельнице отца, не смыла в унитаз обрывки?.. Чего бы только она ни сделала, знай наперед.

Ира Симкину не выдавала, хотя стала еще более властной. Чуть что не по ней, прищурится, закивает и приговаривает: «Ладно, ладно, Симкина…» А что ладно?

Известно. Расскажет, если та поперек что сделает.

Симкина увидела компанию девчонок и тяжело вздохнула.

Может сказаться больной? Живот, температура…

Ира подошла и осмотрела голубя.

— Хорошая клякса, — сказала она, доставая совок. – Лесь, давай сюда коробку.

Леся сняла крышку и подставила коробку Ире. Та извлекла из кармана красную материю и постелила ее на дно.

— А ну, дай сюда крышку, — скомандовала она.

Леся подала. Ира подцепила совком голубя, придерживая его голову крышкой, и уложила в ловко подставленную Лесей коробку. Симкина нервно сглотнула, подавляя рефлексы.

— Закрывай.

Леся послушно прикрыла коробку.

— А украшать будем? – тихо спросила Наташа.

— Я набрала цветных камушков и стеклышек, — просияла Леся.

— Это для памятника, — тут же возразила Ира.

— Тогда можно положить к нему в коробку конфет или монеток, - сказала Наташа.

— Конфеты мы и сами съедим, устроим поминки, — опять возразила Ира. – А деньги я бы попридержала.

— Просто у меня сдача от мороженного осталась, — задумчиво проговорила Наташа и подбросила на ладони пару желтых монет. – Они, когда в земле лежат, становятся фиолетовыми. Я в прошлом году секретик сделала, а потом нашла и…

— Давай сюда, — Ира протянула руку за деньгами. – Пригодятся.

Наташа пожала плечами и отдала монетки.

— Все, пойдемте, только тихо, не привлекаем внимания — сказала шёпотом Леся.

— Это ты сейчас кому? – усмехнулась Ира. – Сама рот не разевай.

— Да я и так…

Похороны начались.

Девчонки построились в процессию: Ира с коробкой в руках, рядом Леся, следом Наташа и замыкающей Симкина. Опустив глаза, они чинно вышагивали в направлении своего двора, за которым раскинулся неблагоустроенный парк. Там и находилось голубиное кладбище.

Во дворе компания с коробкой, не сговариваясь, свернула на детскую площадку, пересекла ее и, не задерживаясь, продолжила свой скорбный путь.

Пухлая малолетка Рита съехала с горки и побежала к рыжей Свете, которая пекла в песочнице куличики.

— Смотри, — закричала она. – Кляксу хоронить несут!

— Шшшш! – Светка встрепенулась. – Пойдем за ними.

Они догнали компанию с коробкой.

— А вам чего? — бросила Симкина малышне. – Кто звал?

— Да пускай, — благосклонно разрешила Ира. – Только чтобы тихо!

Рита и Света закивали и на цыпочках, спотыкаясь, присоединились к процессии. Предосторожности, однако, не помогли. За компанией увязалась пара мальчишек с соседнего двора – Эдька и Макс. Они были частыми гостями.

— Какого у нас забыли? – проворчала Леся. – Идите на свой квартал!

— Парк общий! – отозвались мальчишки. – Где хотим, там и гуляем.

— А ну пошли! – топнула Ира.

Мальчишки засмеялись, но отстали шагов на десять, продолжая преследовать процессию.

В парке пришлось продираться сквозь заросли полыни. Место выбрали не случайно – далеко от тропинок, в малой доступности. К тому же, рукой подать до кустов с черемухой, куда обязательно отправлялись после похорон.

Симкина зажала нос, но это, как всегда, не спасло. В носу засвербело и глаза стали красными.

— А ты знаешь, — сказала, Наташа подруге, обернувшись — что раньше на похороны приглашали плакальщиц? Они сначала носом шмыгали, потом плакали, потом причитали, стенали...

— Да аллергия у меня! — Симкина опять шмыгнула носом и подтерла его рукавом.

— Вечно она с соплями! — заметила беззлобно Леся. — И кошек ей нельзя и шоколад.

А я вот...

— Заткнись уже! — буркнула Ира. — У нас тут похороны.

Леся замолчала и насупилась.

На голубином кладбище обнаружились два ухоженных холмика с настоящими деревянными крестиками (перевязанные черной тесьмой палочки от мороженого). Могилки были украшены разноцветными осколками стекла, камушками и пробками от «Pepsi». На одной лежала выцветшая искусственная роза.

Наташа подбежала к могилкам первой и поправила покосившиеся крестики.

— Давайте вот тут, — с воодушевлением предложила она.

«Вот больная!» — подумала про себя Симкина.

Наташа и придумала эту странную игру, которая почему-то стала настолько популярной, что захватила несколько соседних дворов. Теперь мертвых птиц искали повсюду.

Подошли мальчишки.

— Давайте мы выкопаем? — предложил Макс.

— Да, не женское это дело, — подтвердил Эдик.

Ира закатила глаза, но совок отдала.

Пока мальчишки копали, Наташа выискивала в полыни веточки тысячелистника и собирала новый букет. Набрав целую охапку бледно-розовых зонтиков, она открыла коробку с дохлым голубем и обложила его цветами.

— А речь? — спросила она.

— Давай ты, — предложила Ира, — у тебя хорошо получается.

Наташа стала на колени перед коробкой, сложила молитвенно руки:

— Упокойся с миром, невинно убиенный. Пускай тебе там, на том свете, будет достаточно зернышек и лапки никогда не мерзнут...

Симкина опять чихнула. Из глаз ее, превратившихся в узкие щелочки, градом катались слезы. Она почти задыхалась.

— ...мы будем помнить о тебе и заботиться о твоей могилке, приносить свежих цветов...

Горький запах полыни сдавливал Симкиной грудь. Глаза совсем заплыли. Из носа в рот текли два ручейка.

«Мама опять отругает», — подумала она, — «В прошлый раз пришлось к врачу идти.»

Симкиной категорически запрещали выходить в парк. Она и без того постоянно шмыгала носом, но таблетки пила только когда уж совсем невмоготу, вот как сейчас. От таблеток Симкина тупела и постоянно хотелось спать. Уж лучше с соплями.

Макс посмотрел на Симкину и скривил рожу.

— Эдька, смотри на красавицу, — парни заржали.

— А вы с ней в одном классе учитесь? – спросил Эдик.

Макс тяжело вздохнул и развел руками.

— Повезло.

Ямка для голубя была готова.

— Все, — прогнусавила Симкина, — мне пора.

— Э, куда? – Ира недовольно воззрилась на нее.

Симкина уже пробиралась сквозь заросли полыни.

— Симкина! — строго позвала Ира.

Та обернулась.

Ира сощурилась и многозначительно закивала.

— Ладно, ладно…

— И че? – бросила Симкина в ответ. Ее трясло толи от аллергии, то ли от злости. – Меня, между прочим, Вера зовут. Усвой! – Крикнула она и пошла дальше.

http://www.proza.ru/avtor/gusareva

Автор: Елена Гусарева

Прошло ровно три месяца и пять дней с предыдущего поминовения. Из кухни доносился тошнотворный запах рыбы. Мать пекла круассаны.

И угораздило прадеда помереть. Макс любил его и даже гордился. Старик прожил сто два года. Дай Великая Рыба каждому! Только пришел и его черед отправиться к праотцам во Вселенский Океан. А потому, есть им с матерью круассаны с рыбой. Будь они не ладны! Кощунство, конечно, так думать, и мать его вечно за это ругает. Но себя не переделаешь.

Макс решил, когда придет время, напишет завещание, чтобы его кувшин для костей был самым маленьким, а еще лучше, микроскопическим, чтобы потомки не мучились, как мучается он.

— Макс, ты готов? – спросила мать выглянув из-за дверного косяка.

Парень сделал вид, что его тошнит.

— Мерзавец! Не богохульствуй и оденься наконец в траурное. Через пять минут будь готов, выдвигаемся.

— Я свисток потерял, — принялся канючить нерадивый правнук.

— Я тебе потеряю, протухшая икра!

Макс полез в шкаф, достал белые брюки и белый же свитер с Великой Рыбой на груди. Через десять минут он был внизу у входной двери, где с нетерпением ждала мать.

— Свисток где? – она одернула одежду Макса и нацепила ему на голову синюю беретку с плавничком.

Макс достал свисток.

— Идем, горе Великой Рыбы!

Они вышли на улицу, и всю дорогу до кладбища Макс остервенело свистел, а мать причитала и рыдала, хотя уже без особого рвения. Со смерти прадеда прошло более трех лет, а кувшин пока не наполнился. Плохие они с матерью едоки.

На кладбище было пустынно. Кувшин деда с его останками и рыбными костями стоял на небольшом пьедестале. Ничем кувшин не выделялся, был самым обычным, глиняным, не большими не маленьким, а самым приличествующим.

Мать расположилась за столиком для поминовений и развернула корзину с круассанами.

— Что на этот раз? – уныло спросил Макс.

— Окунь, — ответила мать.

Она тяжело вздохнула, взяла круассан и подала сыну.

— Ну почему не семга? – пожаловался парень.

— Эдак мы с тобой за десять лет не справимся. Скажи спасибо, что не карась.

— Он был в прошлый раз, — Макс надкусил круассан. Жевнув пару раз, он выудил изо рта кость и скинул ее в кувшин с дедушкиным прахом. Мать, как всегда, шла с опережением. Она посмотрела на сына с укоризной:

— Посмотри, какой кувшин у Икринкина – в пять раз больше дедова. Говорят, уже наполовину полон.

— Или наполовину пуст, — проворчал Макс.

— Вот это я понимаю, любят своего родственника, — не унималась мать.

— Ага, — Макс принял из рук матери очередной круассан с рыбой, — я слышал, Икринкин в завещании прописал, что не видать детям усадьбы, если кувшин его будет меньше метра высотой.

— Да что ты? – мать покачала головой. – Лучше меньше, да от сердца, — она скинула очередную кость в кувшин своего горячо любимого дедушки и смахнула невольно накатившую слезу. — Глядишь, через пару лет дедов кувшин наполнится и упокоится он, и возрадуется Великая Рыба.

http://www.proza.ru/avtor/gusareva

Автор: Елена Гусарева

Время к полуночи. На улицах пустынно. Под ногами поскрипывает снег, потрескивает морозец в голых ветвях деревьев. Маша торопится домой.

Водитель маршрутки высадил ее совсем не там, где она обычно сходит. Он спешил закончить работу и предложил подвести бесплатно, вот только высадит ее за два квартала до остановки:

— Добежишь. Там всего-то пять минут. А мне возвращаться не придется.

Маша согласилась. Семь рублей лишними не будут. Середина недели, домой ехать только в пятницу, а деньги уже закончились. Если бы не Вадик, сидеть ей опять на голодном пайке. Любимый, как всегда, выручил, хоть и сам перебивается. Пятьдесят рублей – в самый раз чтобы протянуть до конца недели, да и на билет до дому хватит.

В груди у Маши потеплело. Ах этот Вадик, расстаться с ним невозможно! Вот и сегодня засиделись, а завтра к первой паре в универ, да еще коллоквиум, вопросы…

Маша прибавила шаг, чувствуя, как коченеют пальцы на ногах. Полночь, самая стужа.

Девушка свернула в парковую аллею, что шла вдоль дороги. Оставалось пройти до перекрестка и, напротив Кировского РОВД, повернуть к студенческим общежитиям. Как раз там, из морозного тумана, возникла фигура и пошла навстречу.

Маша замедлилась. Встретить незнакомца в такой час не предвещало ничего хорошего.

Студенческий городок еще не спал. Родные окна дрожали желтым светом и придавали уверенности. Девушка решила идти дальше и не подавать виду, что опасается.

Незнакомец все приближался. Шел он как-то неровно, в раскачку, и Маша забеспокоилась еще сильнее. А деваться с тропинки уж было некуда: с обеих сторон кусты и сугробы…

Они почти поравнялись. В руке мужчины что-то тускло блеснуло.

Нож!

Машу бросило в сторону. Незнакомец преградил путь.

— Стой! – проскрипел он.

— Что вам нужно? – истерично выпалила Маша.

«Ему ведь что-то нужно… Иначе зачем?..»

— Стой, я ничего не сделаю.

«Как же не сделаешь, если нож?!»

Маша попятилась. Мужчина продолжал напирать.

— Что вам нужно? Деньги? Деньги?!

Мужчина остановился. Нож в его раках ходил ходуном.

— Деньги, — повторил он. – Да, деньги давай.

Маша окостеневшими непослушными руками полезла в сумку.

«Норковая шапка…», — метались в голове девушки мысли, — «Мамины сережки… Только бы не сорвал! Сниму сама…»

Кошелек нашелся не сразу.

— Ты извини, — вдруг услышала Маша.

— Что? – не отрывая взгляд от ножа, она продолжала шарить в сумке. Наконец, кошелек нашелся.

— Вот, — Маша достала потрепанную пятидесятирублёвку и протянула грабителю.

Тот принял деньги.

— Прости, говорю. Я бы сам перетерпел, но у меня там баба лежит. Ей совсем хреново. Ты это… не обижайся, — мужик поежился и трясущейся рукой с ножом поправил вязаную шапочку, смахнул рукавом ледышки над губой.

— Ладно, — растерянно пролепетала Маша. – У меня больше нет. Вот… — Она раскрыла пошире кошелек и показала грабителю.

— Ты это… не обижайся.

— Хорошо… хорошо… — Маша опять попятилась.

— Ага, — грабитель посторонился.

Маша рванула вперед. Ей безумно хотелось бежать, но она опасалась, как бы грабитель не передумал. Она боялась оглянуться.

Впереди темным пятном высилось здание Кировского РОВД. Маша проскочила мимо и свернула к общежитиям.

«А если наблюдает? Если догонит?..»

http://www.proza.ru/avtor/gusareva