VedinAlexey

– Знаешь, – судья перестал играть и уставился поросячьими глазками на Скрипача, – мне кажется, что мы с тобой коллеги. Мы оба творим один и тот же отбор, только цели у него разные. И ты и я отделяем зёрна от плевел, отделяем сильных от слабых, здоровых от больных. Мы будто бы братья-близнецы, что смотрят друг на друга с разных сторон озёрной глади. Не находишь? – спросил он и, не дожидаясь ответа, заиграл вновь. Только мелодия изменилась: она стала медленнее и трагичнее.

Дети всё пристальней вглядывались в рисунки на своих картах, морщили лбы, силясь угадать масти в руках противников. Один мальчишка схватился за побритую от вшей голову. В руке он держал веер из десяти карт: в азартных играх он ничего не смыслил, но всё равно старался следить за происходящим. Девочка, что сидела напротив, вытягивала шею к рыжему соседу, а тот задумчиво чесал затылок, стараясь припомнить, какие карты ушли со стола. Он что-то такое слышал от отца, который сумел однажды прилично заработать на картах. Выигрыша, правда, он лишился на выходе из кабака в тот же день: его ограбил один из тех парней, что сидел за соседним столом.

– Я слышал, они везде следуют за тобой, – судья снова прервался. – Те, за кем ты приходишь – я про них. Интересно было бы посмотреть, кто там у тебя. Может быть, найдётся пара-тройка моих приятелей. Однажды я ходил в отряде вместе с одним ветераном. Уверен, если бы его голову не разрубили пополам, вы бы встретились. Вот, – судья засунул руку за воротник и извлёк ожерелье из высохших человеческих ушей. – Это его вещица. Уверен, будь он жив, нашёлся бы человек, готовый написать на него поклёп. А ты бы принял это за чистую монету и пришёл по его душу. – Судья усмехнулся и прищурился, отчего глаза его практически пропали с лица. – Может, оно и к лучшему. Мне было бы не так скучно, имей я приятеля под боком.

Судья только коснулся смычком струн, как игру его прервал голос рыжего мальчишки. Он бросил на стол последнюю карту, встал со стула и сказал: «Всё!» Остальные дети расстроились. Кто-то бросил карты. Кто-то недоверчиво поднял последнюю карту рыжего мальчишки, проверяя, не обманул ли тот. Девочка – соседка рыжеволосого по столу – тихо заплакала. Судья поднялся с кресла, оставив скрипку на подлокотнике. Он подошёл к победителю и потрепал мальчишку за волосы.

– Ты победил. Никаких сомнений, ты сегодня был лучше остальных – это то, что я и хотел увидеть. Вы ведь все знали, что стоит на кону, верно? Правила были озвучены, условия приняты. А теперь пора принять приговор. Ты, – судья поднял юнца за подмышки, – ты можешь идти. За домом стоят лошади моих, – судья бросил короткий взгляд на Скрипача и снова посмотрел на мальчишку, – ныне покойных, приятелей. Ты же умеешь ездить верхом? Вот и славно. Можешь прихватить с собой оружие, какое понравится. Уверен, на улице есть из чего выбрать. Ну, беги! – судья поставил юнца на пол и развернул к выходу. Тот прошёл несколько шагов и замер.

– Я хочу, чтобы они пошли со мной.

– Исключено, – отрезал судья, – условия были обозначены перед игрой. Их нельзя нарушать.

– Тогда я вернусь за ними.

– Прочь! – повелел судья, выставив толстый указательный палец в сторону двери.

– Я вернусь за вами, – сказал мальчик, глядя на детей.

Перед выходом он бросил на них последний взгляд и скрылся за дверью.

– Позволь, я закончу начатое, – обратился судья к Скрипачу. – Дети сидят здесь довольно долго и наверняка хотят пить. Верно я говорю? – судья положил руку на плечо расстроенной девочки, и та вздрогнула, будто её ужалили. – К тому же, если в тебе осталось хоть что-то человеческое, ты не позволишь им увидеть, как чьи-нибудь мозги разлетятся по комнате. Да, Скрипач? – лысый великан наклонился к девочке, прижавшись щекой к её голове.

Скрипач ничего не ответил. Он смотрел на детей, а в голове его обрывками носился образ маленькой девочки, отчего в груди становилось тепло.

Судья обошёл кресло, в котором сидел прежде, поднял с пола поднос с кувшином, и четырьмя чашками. Он двинулся вокруг стола, как добродушный официант или блаженный слуга, улыбаясь и раскланиваясь перед каждым ребёнком, которому подставлял кружку, наливая напиток, пахнущий дикими травами. Когда перед каждым ребёнком появилась кружка с отваром, судья торжественно произнёс.

– Выпейте же за игру, в которой участвовали и в которой не удалось победить! Удел проигравшего – столкнуться с поражением лицом к лицу, во всей его красе, что требует огромного мужества. Пейте же, отважные участники игры! А чтобы горечь поражения не так драла горло, я добавил в напиток немного сахара. Попробуйте скорее, а той мой гость уже заждался.

Дети подняли стаканы и стали пить. Судья удовлетворённо кивнул и сказал Скрипачу:

– Теперь можем идти. После вас, – он указал на дверь.

Стоило Скрипачу покинуть крыльцо, как позади щёлкнул взведённый курок. Он не успел обернуться, как ощутил толчок в спину, и в тот же миг из его груди наружу вырвался кровавый фонтан, вперемешку с костяной крошкой, обрывками мышц и легкого. Шатаясь, Скрипач повернулся и поглядел на судью удивлёнными глазами. Лысый великан стоял подбоченившись, он хитро улыбался, и на лбу его волнами растянулись складки. В правой руке он держал дымящийся револьвер.

– Скрипач, помнишь, я спросил тебя про совпадения: веришь ли ты в них или нет? Думаю, с пробитым легким отвечать трудно, так что, с твоего позволения я выскажу своё мнение. Я вот не верю в совпадения, – начал судья, спускаясь по ступеням, – в конце концов всё движется по заранее намеченным путям, к точке, выбранной нами вместе с первым вдохом, а кто-то считает, что ещё раньше. Судьба человека необъятна, Скрипач, и в ней легко могут уместиться все крайности, что послужат огранкой для цепи событий под названием жизнь.

Скрипач глядел на подошедшего в упор судью. От старомодного костюма пахло потом и лавандой. Ткань, охватившая толстое тело, скрипела от каждого движения судьи. Лысый здоровяк положил массивную ладонь на плечо раненного и с силой надавил так, что Скрипачу пришлось сесть на ступеньку. Судья похлопал его по спине и прошёл мимо, к догорающему костру, из которого торчали обугленные кости, его подельников. Судья сел на корточки и принялся изучать ошмётки, выброшенные выстрелом из груди Скрипача.

– Ага! Вот оно, – судья поднял что-то с земли и вернулся к Скрипачу, – посмотри. Один из моих ребят привёз мне парочку золотых зубов. Это был своеобразный дар божеству, кем они меня, несомненно, считали. Я попросил его выплавить мне из них пулю, посчитал это за неплохой анекдот. Пуля из золотого зуба, ты подумай!

Вдруг судья рассмеялся. Он схватился за пузо и запрокинул голову. Он смеялся честно и от всей души. Остановился судья также внезапно. Достал из внутреннего кармана кружевной платок и вытер выступившие слёзы.

– Теперь я уверен, что тебя призвал обладатель этих самых зубов. Полагаю, обычная пуля для тебя не страшнее капли дождя? Но вот эта пуля, что раньше была в теле заказчика – это совсем другое дело, верно? Скрипач, ты меня слышишь?

Судья потрепал его за плечо. Голова Скрипача безвольно опустилась на грудь, а затем и всё тело накренилось вперёд и рухнуло на землю к ногам судьи.

– Что же, тогда я обращусь к той, что прислала его сюда. Хозяйка, я слышал, в этих краях тебя именуют именно так, – судья заговорил громко, расставив руки, точно выступал на сцене или скорее на арене, полной свидетелей его величия. Он зашагал вокруг костра, переступая через трупы, и тень его тянулась от пламени туда, где заканчивался свет. Он шёл и тень его двигалась точно стрелка часов, отмеряющая ход мироздания, что чисто символически подвластна ходу времени, но никак не его глубинной сути.

– Посмотри же, Хозяйка, вот он твой верный слуга! – судья вытянул пухлую руку к Скрипачу. – Нашёл своё последнее пристанище на крыльце моего же дома. Не знаю, умеешь ли ты злиться, но, если бы могла, ставлю, что угодно, ты бы сердилась на меня. Но я не хотел разрушать твои планы! И они всё ещё не нарушены, подумай: что я, что Скрипач – мы оба принадлежим миру людей, также как солнце и луна. Да, мы всё время рядом с людьми, они наделяют нас магическими свойствами, пытаются познать нашу суть, принижая таинство нашего с ним бытия. Мы с ним – две хвостатые кометы в небесной бездне, что предвещают одним славу, другим – смерть.

Судья отодвинул безвольное тело Скрипача и сел на крыльцо. Он поставил ногу на спину убитого, точно гордый охотник, позирующий с добытым зверем.

– Я готов занять его место, Хозяйка! – сказал судья, любовно глядя на Скрипача. – У меня есть всё, что нужно для такого дела. Все навыки и умения, знания и опыт. Уверен, некоторые бедолаги, что побывали у тебя в гостях рассказывали про судью! Я привык, что слава обо мне ходит в тех местах, где я прежде не был. Так что рассуди, не гневаясь: ты потеряла Скрипача, но ещё можешь обрести судью! Что скажешь, Хозяйка?

Из темноты степи на свет вышел конь Скрипача. Судья следил за тем, как животное вглядывается в лица покойников, проходя мимо них. Конь обошёл костёр по широкой дуге, будто боялся опалить шкуру, и остановился напротив крыльца. Он поглядел на Скрипача, чуть склонил голову и замер, тяжело выдохнув.

– Кажется, это приглашение? – спросил судья, глядя в небо. – Я его принимаю. Только возьму инструмент, – судья поднялся и подошёл к двери, но остановился, приметив футляр Скрипача. Он открыл его и внимательно осмотрел скрипку. – Добротная работа, – отметил он, пряча инструмент обратно, – думаю, я могу взять её. Что скажешь? – спросил он Скрипача. – Думаю, тебе уже всё равно.

Пару мгновений он простоял молча, желая убедиться, что Скрипач больше никогда ничего не ответит.

– Ну что же… – судья прислушался к миру вокруг: трещал костёр, что-то возилось в степи неподалёку, в небе с писком пронеслась летучая мышь. – В путь! – сказал он и в тот же момент в степи вспыхнул огонёк. Судья качнулся и услышал, как воздух вырвался из шеи. Футляр со скрипкой упал на землю. Ноги подкосились, и он упал на колени. Подняв руку к толстой шее, он ощутил зияющую дыру из обрывков мяса и хрящей гортани. В толстую белую ладонь тут же набежала пенистая кровь. Судья хотел обратиться к стрелку, но не мог. Впервые в жизни он не мог ничего сказать. Он лишь смотрел, хлопая безволосыми веками, ожидая, кто же появится из степи.

На свет вышел рыжеволосый мальчик. В руках у него была винтовка одного из подельников судьи. Он держал её перед собой, прижав щеку к прикладу и целясь в судью, на тот случай, если лысый великан удумает что-нибудь. А судья только улыбался, смеяться у него никак не получалось. Воздух хаотично влетал и вылетал через дыру в гортани, брызгая алой пеной. Мальчик подошёл поближе к судье. Тот подавал глазами знаки, но мальчишка не понимал. Он потянул коня Скрипача, и животное послушно отошло в сторону. Затем юнец обратился к раненному.

– Я пришёл за ними, – он указал на дом, – мы все вернёмся домой.

Судья хотел хмыкнуть, но лишь вязко хрюкнул кровавым месивом на шее.

Рыжеволосый обошёл толстяка, прошёл мимо Скрипача и вернулся в дом. Увидев четыре посиневших тела, лежащих на полу рядом со стаканами, он вышел из дома, вскинул винтовку и нажал на спусковой крючок, но винтовка глухо икнула. Он нажал снова, «ик» повторился. Тогда рыжеволосый бросил винтовку в сторону, подошёл к телу Скрипача и пошарил у того под одеждой, но никакого оружия не нашёл.

Судья следил за действиями мальчика из-под полуприкрытых век, словно ему было скучно. Он чуть покачивался, положив руки на колени, а по груди его текли багровые реки.

Мальчик перевернул тело. Оказалось, Скрипач так и не выпустил револьвера из руки. Юнец с трудом разжал вцепившиеся в рукоятку пальцы. Затем встал прямо перед судьёй и вскинул тяжёлый револьвер. Судья попытался вытянуть к мальчишке руки, но от слабости лишь повёл плечами, а затем самодовольно улыбнулся.

– Чего улыбаешься, урод? – спросил мальчишка и, не дожидаясь ответа, выстрелил судье прямо промеж лысых бровей. Того опрокинуло на спину: он вытянулся на земле рядом со Скрипачом. Великан походил на тюленя альбиноса, которого, шутки ради, нарядили в старомодный костюм. Миг спустя под его головой, чудом не разлетевшейся от выстрела, натекла огромная алая лужа, и казалось, что это не из его головы, а он сам лёг в неё желая утолить жажду.

Мальчишка всё ещё не погасил пожар ненависти к бывшему пленителю. Он открыл футляр для скрипки и извлёк инструмент. Схватившись за гриф, он стал вколачивать скрипку в лысый треснутый череп. Он колотил, пока голова судьи не потеряла остатки формы. За всем этим наблюдал конь Скрипача: животное ловило каждый взмах мальчишки. Когда от головы осталась каша из костей и мозгов, рыжеволосый бросил остатки скрипки в сторону и пошёл прочь.

Уже в степи его догнал конь Скрипача. Животное шло позади мальчика, затем приблизилось и стало тыкать его влажным носом под руку.

– Чего тебе? Да чего тебе надо?

Конь опередил мальчишку и встал к нему боком.

– Я и пешком дойду! – сказал мальчик, толкая лошадь.

Но конь не отставал, он все шёл и шёл за мальчишкой, пока тот не сдался.

– Ты теперь совсем один, верно? Ну хорошо, пошли вместе, – мальчик подтянул стремена и запрыгнул на коня. Скакун тут же припустил в ночную степь.

До поселения юнца было всего ничего, но они ехали долго – слишком долго. Они проскакали под грозой, что высекала на землю синие искры. Затем конь взобрался на холм и пошёл по его хребту. Мальчишка погрузился в тягучий полусон. Он не заметил, когда в небе появилось предзакатное солнце. Повинуясь неясному инстинкту, он достал из кармана губную гармонику, подаренную однажды отцом. Набрав воздуха, он затянул единственную известную ему мелодию. Позади, подыгрывая ему, загремели сотни железных кандалов, и одни из них – самые большие – гремели громче остальных.

Смерть дозволяет каждому прикоснуться к Себе ещё при жизни: разрешает увидеть в пустых глазницах ближнего Свой далёкий образ. Кому-то хватает заметить чёрную тень в застывших зрачках умирающего от долгой болезни – и он потом всю жизнь несёт где-то под сердцем немой и тягучий холод. Люди, что шли в кандалах за всадником, – они из другой породы. Им такого зрелища не хватило.

Они жаждали увидеть смерть от рук своих; смерть, завершающую страдания, причинённые по их воле. Некоторые умудрялись найти искусство в алых тонах внутренностей. Для них смерть была красками, а человеческое тело – холстом, на котором они рисовали свой безумный мир. Были и те, кто признавались за стаканом чего-нибудь крепкого, что они просто рады убивать. Они получали от этого телесное наслаждение. И чем беспомощнее жертва – тем это чувство слаще.

Всадник же, что правил вереницей пленников, играл на скрипке заунывно-грустную мелодию. Она разливалась по чёрному холму, а грохот кандалов звонко отмерял ритм, точно удары сердца, задающие ход жизни.

Все они двигались, не замечая дороги, точно во сне или под гипнозом. Но если всадник ещё мог обрести разум, то те, кого он вёл – никогда. Их разум послужил разменной монетой. Изредка Скрипач задумывался: что там – за бездумными стеклянными глазами, но только изредка. Подобные мысли могли помешать ему выполнить работу.

Он забыл своё имя, забыл откуда он – из каких краёв, из каких земель? Помнил лишь, что хорошо играл на скрипке, стрелял и ездил верхом. Когда-то этого было достаточно, чтобы тебя считали славным парнем. Как вышло, что он стал работать на Хозяйку, кто-то старательно стёр из его памяти, прихватив заодно и воспоминания о былой жизни. Остались лишь далёкие образы, похожие на пыльные витражи да изъеденные плесенью картины. Но пока всадник играл на скрипке, призраки прошлого его не беспокоили. В мире бесконечного заката нет места воспоминаниям, там голос скрипки заполняет воздух, разгоняя мысли, там гремят кандалы о чёрную землю, разбивая надежду.

Всадник играл, пока не уловил шум среди ровного грохота железных сапог. Какое-то время он старался не обращать внимания, но шум не прекращался. Тогда всадник спрятал скрипку в футляр, привязанный к передней луке, и спрыгнул с лошади. Он взялся за верёвку, что тянулась от кольца, врезанного в заднюю луку, и пошёл вдоль неё. Точно посредине между первым заточённым и лошадью болтались пустые кандалы. Скрипач понял, что это значило, но все же огляделся по сторонам, желая убедиться, что никто не сбежал – будто бы у кого-то ещё была воля на подобную дерзость. По обе стороны от холма тянулась чёрная равнина, над которой сверкали далёкие немые грозы.

Скрипач поднял кандалы и пригляделся повнимательнее. Они были необычно большого размера. Кажется, его ждал здоровяк. Но размер пленника не волновал его, ведь если новичок и замедлит общий ход, спешить все равно некуда, ибо вся их цель – путь следом за вечно уходящим за горизонт солнцем.

Всадник вернулся к лошади и отвязал верёвку от задней луки, затем достал из седельной сумки осиновый кол, припасённый для таких случаев, всадил его в землю поглубже и обвязал верёвку вокруг. Скрипач обернулся на колонну из заточённых, но не заметил никакой реакции на свои действия. Выждав ещё пару мгновений, он вернулся в седло и направил лошадь вниз по холму – туда, где сверкали молнии, разрывая чёрное небо.

Он скакал как во сне, мимо летели беспредельные пространства, позади сияло багровое солнце, отправляя перед всадником длинную и острую, точно игла, тень. Где-то впереди обитала гроза: молнии скакали меж облаков – так скачет горный ручей по каменистому дну. Изредка в чёрной толще прорубались ветвистые синие вспышки, делящие небосвод на фрагменты мозаики. Местами попадались одиноко стоящие старые ивы, похожие то на виселицы, то на кресты. На ветви одной из них Скрипач увидел то, что искал. Всадник остановился под сухой ветвью и снял с неё кобуру с шестизарядным револьвером и патронташ – кожаный поясной ремень, заправленный семнадцатью пулями, с одной пустой ячейкой.

Сколько он скакал, прежде чем увидел вдалеке огонёк, Скрипач бы не ответил. Разве можно сказать сколько длился сон, сидя на кровати, соображая кто ты и где? Огонёк же то пропадал, то появлялся, когда всадник взбирался на холм, сопровождаемый громами. Небо позади него рычало, но свет и вспышки не долетали до глаз Скрипача – он видел лишь огонь впереди.

В тех землях, куда он прибыл, разливалась глубокая ночь. Огонёк, что служил маяком, сиротливо дрожал в окне деревянного домишки. Когда Скрипач приблизился, он увидел ещё десяток подобных строений. Ветхие лачуги тихо дремали на прохладном ветру, который летел из-за холмов и убаюкивал округу скрипом оконный ставней. Напротив окошка, в котором горел свет, всадник увидел табличку: «Шахтёрское поселение… » Название скрывала то ли грязь, то ли кровь.

Он подошёл к двери и потянул за ручку. Сквозняк ворвался в дом, и огонёк в лампе трусливо задрожал. Скрипач попал в небольшую комнату, где на вешалке висел потёртый плащ и старая засаленная шляпа, покрытые дорожной пылью. Рядом на гвозде висела пустая кобура. Тут же лежал поломанный стул и разбитый глиняный кувшин, рядом с которым темнело влажное пятно. На деревянной тумбе стояла простенькая масляная лампа, что и привела Скрипача в этот дом. На стене над лампой застыла багровая пятерня.

Он прошёл в соседнюю комнату, где стоял рабочий стол, заваленный бумагами: часть из них скользила по полу, от ворвавшегося сквозняка. Рядом лежал добротный стул с резной спинкой и револьвер, перепачканный кровью. Скрипач подошёл к столу и взял один из листов. На нём кровью были начертаны те слова, что привлекли внимание Хозяйки. В договоре, составленном кровью, значилось имя: «Судья» В другом конце комнаты стоял широкий шкаф. Из-за него выглядывала лежанка, с края которой свисали босые стопы.

– Эй, там… – прохрипел за шкафом. – Сюда…

Скрипач обошёл шкаф и предстал перед человеком на лежанке. То был пожилой мужчина. Он лежал в одной рубашке, пропитанной кровью в области живота, одной рукой он старался придавить всё ещё сочащуюся рану, а другой держал платок возле рта, откуда бежали две алые струи.

– Это я призвал тебя. Тот дьявол… он называет себя судьёй… – начал мужчина, сплюнув на пол тёмный сгусток, – И это его бандиты напал на меня.

Скрипач молча следил за мужчиной. Когда тот говорил, во рту обозначались две дыры в верхнем ряду зубов, откуда и бежала кровь.

– Он явился со своей бандой несколько недель назад. Они заняли пустующую горняцкую контору к северу отсюда, на полпути к заброшенным шахтам. Поначалу они грабили торговцев, шедших на юг. Нас они не трогали. Затем судья явился сюда с этими полоумными головорезами. Это не игра слов, они действительно полоумные – достаточного одного взгляда в их пустые глаза. Они заперлись в кабаке и пили там несколько дней, пока не выжрали всё до капли. Затем они шутки ради пристрелили хозяина салуна и всех его работников и пропали на несколько дней.

Мужчина зажмурился, силясь побороть спазм в животе. Он задышал, точно роженица, затем, успокоившись, продолжил:

– А сегодня судья вместе со своей бандой явился вновь. Они врывались в дома и наставляли на людей револьверы, пока этот лысый великан циркулями и линейками проводил свои измерения. Он раздевал детей догола, рисовал на их телах какие-то отметки, а затем измерял расстояния между ключицами, высчитывал окружность головы, ширину стопы, размеры таза и прочее. Будто они скот для продажи!

Человек попытался повернуться на бок, чтобы сесть, но только скорчился и посильнее прижал руку к животу. Он подогнул ноги, боль чуть отступила, и он продолжил:

– Я был в одном из домов, когда они вломились. На мою беду, оружие я не прихватил. Глядишь, успел бы прикончить лысого дьявола.

Человек снова зажмурился и покашлял, отчего пятно на животе чуть расползлось.

– Когда бандиты покинули дом, я выбрался через окно и задними дворами побежал сюда. Пытался остаться незамеченным, но парочка головорезов проследила за мной. Один из них выстрелил мне в живот, а второй перед уходом вырвал золотые зубы… но это ерунда. Я стар и не боюсь умирать. Но они увели шестерых детей. Шестерых! Оставили только юродивого мальчишку да его полоумную сестру. Ещё один мальчуган играл в холмах – его они не нашли. Но шестерых детишек родители больше не увидят… Ты должен остановить его и этих ублюдков. Но главное – убей судью. Без него они лишь шайка придурков, каких полно в степи. Без него они бродячие псы.

Скрипач дал человеку время отдышаться.

– Я знаю цену, – сказал раненный, – жизнь за жизнь. Ради того, чтобы этот гад исчез с лица земли, я готов отдать свою жизнь. Да я и так не жилец.

Скрипач сел на кровать рядом с человеком и одной рукой закрыл ему глаза, а другой с силой надавил туда, где за рёбрами слабо стучало сердце.

– Агх… – прохрипел мужчина, когда рука Скрипача протиснулась между рёбрами.

Пару мгновений спустя сердце остановилось, человек перестал дышать. Скрипач провёл пальцами по векам умершего и извлёк руку из замершей грудной клетки. На ладони у него блестела, ловя дрожащий огонёк свечи, восемнадцатая пуля – пуля для судьи.

Он вышел из дома и вдохнул прохладный воздух. Ветер приятно облетал лицо, напоминая касание холодных рук. Вдали всё ещё сверкали синие вспышки, выкатывая на небесные поля, словно дикие стада бизонов, могучие громы. Скрипач сунул пулю в пустую ячейку на поясном ремне и окунул окровавленную руку в ведро с дождевой водой, что стояло под скатом крыши неподалёку от входа в дом. Затем свистнул лошадь и помчался мимо окутанных трауром хижин на север: туда, где небесная тьма особенно тяжело ложилась на подлунный мир. 

За поселением начинался дикий вересковый простор, разбитый пополам небольшой колеёй. Мимо проносились, похожие на тени великанов, силуэты тополей: они шумели листвой, точно перешёптывались; где-то в небесной бездне кричали козодои; далеко в степи горел одинокий пастуший костёр, от которого летела пьяная песня, но и тот остался позади Скрипача.

Он остановился лишь перед одинокой глинобитной хижиной, стоящей в стороне от дороги. Вход закрывал обрывок ткани, что плясал на ветру, разбрасывая в стороны рваные концы. Скрипач спешился и направился к хижине. Он поймал конец ткани и потянул на себя – та вылетела вместе с хлипкой деревяшкой, на которой держалась. Внутри было темно, но он различил небольшой скорченный силуэт на полу у стены. Скрипач опустился на корточки и какое-то время просидел возле, затем накрыл тело сорванной со входа тканью, вернулся в седло и двинулся дальше.

Вскоре показались огни: один большой костёр, разведённый перед двухэтажным домом, и гнёзда света в окнах первого этажа. Действие перед домом походило на языческий праздник: вокруг костра скакали люди, кто нагишом, кто в вычурных головных уборах, слепленных из чего попало, парочка мужиков вытанцовывала в женских платьях. Бандиты подливали в пламя алкоголь, стреляли из револьверов в воздух, словно отстреливались от любопытных ночных духов, и голосили лихие песни о минувших днях.

Скрипач увел лошадь с дороги и оставил её в поле неподалёку, а сам направился прямиком к высокому пламени костра, прихватив скрипку. Дойдя до границы света и тьмы, он остановился, достал инструмент из футляра и заиграл. Сначала его услышал пьяница в платье, что привлёк внимание остальных.

– Эй, слышите? – сказал он, жмурясь от дыма и огня.

– Судья играет, чего такого?

– Это не из дома, – сказал пьяница, – а оттуда!

Он вытянул палец в пустоту.

– А ну тихо! – крикнул кто-то.

Все посмотрели на крикуна, затем устремили глаза в ту сторону, куда указывал пьяница в платье.

– И правда, играет кто-то… – сообразили они.

– Эй, там! Музыкант, хе-хе-хе! А ну-ка выйди на свет! Ты бы хоть повеселее что сыграл, а то мороз по коже от твоей дудочки! Это скрипка, идиот. Не барабан – это я точно скажу! А сыграй нам про портовую дамочку со здоровенной, отвисшей до пола задницей… – кричала весёлая толпа.

Бандиты прекратили кричать, ожидая ответа от невидимого музыканта, а Скрипач так и играл свою тяжёлую мелодию, от которой нервы сплетались в узлы.

– Парни, – сказал бандит, что из одежды оставил лишь шляпу с пером да два патронташа, висящие крест-накрест через тощую грудь, – раз уж он не собирается играть ничего весёлого, так чего же мы его слушаем?

Бандит открыл барабан револьвера, выбросил отстрелянные гильзы и вставил шестёрку новых пуль.

– Я думаю так: раз он играет, что хочет, мы тоже отплатим ему, чем хотим.

– Верно! Точно! – закричали подельники.

Они спешно перезаряжали револьверы и ружья, выстраиваясь в линию перед костром. И хоть алкогольная дерзость ещё не отпустила их жалкие умы, каждый чувствовал, что за этой скрипкой во тьме, кроется что-то ещё. Они бодрились и подначивали друг друга, но по голым спинам, обращённым к высокому пламени костра, бежали мурашки.

– Готовы, парни?! Стреляй!

Загрохотали револьверы и ружья. Первый залп выдался ровным и ладным, последующие же выстрелы выбились из такта. Пули летели в пустоту, откуда доносился звук скрипки. Земля всхлипывала от вгрызающихся снарядов, в щепки разлетались вересковые ветви, пёстрая желтоглазая сова захлопала крыльями, передумав хватать убегающую мышь.

– Стреляй, стреляй! Этот гад ещё играет!

Обезумев от алкоголя, запаха пороха и наглой игры незнакомца, бандиты расстреляли все патроны. Они бросились перезаряжать револьверы и винтовки, как вдруг скрипка замолчала. Бандиты замерли, вперившись красными от дыма глазами в безмолвную тьму. На пыльных лицах поползли кривые улыбки.

– Замолчал… Замолчал! – закричали они, вскидывая руки.

Бандиты обнимались и плясали. Один решил поцеловать приятеля в голову, крепко схватив за растрёпанные волосы на висках. Только он приложил пересохшие губы к солёному и морщинистому лбу, как в лицо его полетели ошмётки и густая горячая влага. Не успел он понять, что случилось, как следом и его голова разлетелась на кусочки. В степи одна за другой моргнули две вспышки.

– Сукин сын, живой!

Бандиты спешно заряжали револьверы и ружья, не думая об укрытии. Они и на трезвую голову ничего не смыслили в стратегии боя – за них всегда думал судья. Они лишь клавиши под пальцами пианиста, что иногда, принимались играть самостоятельно, но то лишь подобие музыки, которую способен был выжать из них главарь. Они нервничали и боялись, кто-то рычал, силясь втиснуть дрожащими пальцами пулю в гнездо барабана. Тот, кто вскидывал оружие мгновенно падал на спину, поднимая с земли клубы пыли. Парочку бандитов отбросило в костёр, словно в разверзшиеся врата ада.

– Получай, получай, получай! – ревел нагой бандит с двумя револьверами. – Вот тебе ещё!

Он шёл вперёд, стреляя попеременно из двух стволов, и каждый выстрел сопровождался то ругательством, то проклятием. Перед ним в степи загорались вспышки, позади него со всхлипами и стонами умирали приятели. Остаток разума или интуиция подсказали ему, что на два ствола у него осталась всего одна пуля. Он нажал на спусковой крючок левого револьвера и тот тихо щёлкнул. Бандит отбросил оружие в сторону и выставил правый револьвер, что ещё дарил ему надежду.

– Покажись, ублюдок! Покажись! – кричал бандит, тыча во тьму дымящимся дулом.

Он ушёл достаточно далеко от костра и теперь стоял, окутанный тьмой и холодным ветром. Бандит обратился в слух. Вдалеке колоколом ударил гром. В темноте ухнула сова. Сверчки снова затрещали старую как мир мелодию. Где-то сбоку пуля окунулась в барабан. Бандит обернулся на звук, выставив револьвер, но тут услышал то же самое с другой стороны. Затем снова, но уже спереди. Потом сзади. Пятая пуля с щелчком упала в гнездо. Шестая отправилась туда же почти у самого уха бандита. Он крутанулся на месте, все также держа перед собой револьвер, точно огнестрельный оберег. Со зловещим щелчком барабан Скрипача встал на место. Сверчки замолчали.

– Хрен тебе, дьявол! –  процедил сквозь зубы последний бандит. Затем ткнул дулом себе в подбородок, зажмурился и выстрелил.

Пару мгновений спустя в степи снова запели сверчки. Сова набросилась на зазевавшуюся у входа в нору мышь и, молотя крыльями воздух, понеслась прочь. Скрипач, с футляром для скрипки в одной руке и заряженным револьвером в другой, двинулся к двухэтажному зданию. Он шагал мимо трупов, разглядывая скорченные тела. Худые и грязные, высушенные южным солнцем они блестели от пота и сала, отливали алой бронзой, словно черти.

Скрипач обошёл костёр, из которого торчали догорающие тела двух бандитов, и остановился у крыльца. В окне первого этажа показалась огромная круглоголовая тень. Скрипач прислонил футляр с инструментом к дверному косяку, открыл барабан револьвера и поменял одну из пуль на ту, что извлёк из сердца. Он подошёл вплотную к двери и прислушался.

– Чего стоишь? – раздался голос судьи. – Не думал, что тебе нужно приглашение.

Коля не успел переложить карты обратно, опасаясь, что кошелёк ещё мокрый.

– Знаешь, что. Ты единственный, у кого мы возьмём чемодан. Довыпендривался, – сказал парень даже как-то сочувственно.

– Да! – язвительной крикнула рыжая. – Довыпендривался!

Парень схватил чемодан Коли и потащил его к выходу из кафе. Тут парочка грабителей и заметила последнего посетителя, что не принял участие в их обогащении.

– Эй, ты, татуированный, – обратился парень. – А у тебя, что для нас?

– Ничего.

– Он гонит! – завизжала рыжая. – Он гонит, я уверена! За идиотов нас держит, а ну гони сюда…

Ключник чуть отодвинул край кожаной куртки. Парень стоял ближе, чем девушка, а потому увидел серебристый ствол револьвера с резной ручкой.

– Эм, зайчонок, – сказал парень, – думаю с нас хватит.

– Что? Почему? Это просто какой-то дебил, которого…

Парень многозначительно посмотрел на девушку.

– Уходим, – сказал он и, толкнув дверь, выбежал из кафе громыхая колёсами чемодана.

– Повезло тебе, утырок, – бросила рыжая Ключнику.

– А тебе нет, зайчонок… – тихо сказал Ключник, глядя парочке грабителей вслед.

Те двое прыгнули в красный «гольф». Чемодан они бросили на заднее сиденье. Когда машина завелась, Ключник вышел из кафе и достал револьвер. Он смотрел, как машина покрутилась по парковке, затем вырулила на выезд и поехала мимо бензоколонки. Тут он вскинул револьвер и выстрелил. Затем, выждав мгновение, выстрелил второй раз.

Вспыхнул огненный шар, что поглотил красный «гольф». Секундой позже вспыхнули ещё несколько таких же шаров. Ключник подошёл к мотоциклу, открыл багажник и достал шкатулку. Он шёл точно на пламя и остановился в нескольких шагах от горящей машины. Поставил шкатулку на землю и пнул к автомобилю. Та кубарем докатилась, раскрыв крышку.

Затем Ключник заговорил на шумерском. Вряд ли кто-то мог бы сказать, что в точности он сказал древнему существо, но смысл был такой:

– Ты можешь умереть, а можешь вернуться в заточение. Выбирай.

В этот самый момент открылась передняя дверь, и на землю вывалилась оглушённая, исцарапанная осколками выбитого стекла рыжая девушка. Она тащила за собой пакет с награбленным.

– Утырок, – злобно прошипела она.

Люди вышли из кафе. Самые смелые приблизились к горящему автомобилю, несмотря на Ключника, что так и стоял с револьвером в руке. Кто-то оттащил рыжую девушку подальше, забрав у неё при этом пакет с награбленным. За парнем никто не полез: машина плотно укуталась огнём.

После краткого разговора пассажиров с водителями автобусов было решено вернуть награбленное – люди уже вынимали из пакетов кошельки – и побыстрее покинуть придорожное кафе, чтобы избежать нежелательных задержек. Никто ничего не видел. Для разговора с полицией особо совестливых не нашлось. Автобусы загрузились за минуту, ещё через минуту они двигались к дальнему выезду с парковки, объезжая место пожара. В этой суматохе никто в автобусе «Черноярск-Томск» не обратил внимание на нового пассажира. Коля смотрел через окно, как где-то в недрах «гольфа» догорает его чемодан. И в общем-то не жалел. Видимо, такова цена за отъезд.

Он держал на коленях переноску, и Амадей также видел происходящее за окном. Кот заметил, как что-то чёрное выскользнуло из горящей машины и прыгнуло в лежащую рядом шкатулку. Казалось, что объект не должен был поместиться внутри такой маленькой вещицы, но поместился. Человек спрятал револьвер за пояс, подобрал шкатулку и спокойно зашагал к мотоциклу.

Ключник догнал автобус перед выездом на трассу. Он переглянулся с Колей и, громыхнув двигателем мотоцикла, рванул обратно в город. Из окна автобуса все ещё виднелся пожар, в котором догорал чемодан с вещами.

Амадей издал протяжное «мя-я-я»

– А я не жалею, – сказал Коля, – все равно он мне никогда не нравился.

За столь долгий переход ужас от увиденного успел притупиться, а на передний план выступил голод. Коля свернул направо и двинулся в сторону кафе. На парковке стояли два маршрутных автобуса, из тех, что десяток лет назад списали где-то в Евросоюзе. На задних стёклах Коля прочитал: «Черноярск-Томск» и «Черноярск-Новосибирск». За стёклами кафе он видел толпу из двадцати, может чуть больше, человек. Они стояли с красными подносами, вглядываясь в разложенную по глубоким контейнерам еду.

Коля вошёл внутрь и занял свободный столик в углу. Глядя на людей у кассы, он размышлял: если это всё пассажиры из двух автобусов, значит там точно есть пара свободных мест. Можно попытаться договориться с водителем и доехать, скажем, до того же Томска, а оттуда добраться до дома другим автобусом. Попутчикам из приложения Коля больше не доверял. Он всматривался в людей с подносами, что двигались по залу в поисках не столько свободных, сколько чистых мест. Среди посетителей он выделил двух толстяков с барсетками под округлыми брюшками. У обоих в ушах болтались беспроводные гарнитуры. У обоих левая сторона тела была темнее правой, что, как Коля слышал, характерно для людей, зарабатывающих дальними перевозками.

Он решил, что стоит дать толстякам «заправиться», тогда они станут добрее и сговорчивей. Да и сам он проголодался, как дикий… Коля вспомнил радостного медведя, что бежал к безногому телу, и голод чуть отступил.

Коля расстегнул боковой карман в чемодане, достал оттуда кошелёк. Раскрыв последний, он заметил, что кошелёк покрыт алой корочкой.

– Твою ма-а-ать… – протянул Коля, разглядывая дно чемодана. Зелёная ткань, местами потемнела, а местами и вовсе наполнилась багровой глубиной.

Он живо представил, как кровь от половины тела «курильщика» стекала на его чемодан. Снова подступил рвотный позыв, Коля схватил кошелёк и побежал в туалет. Его не вырвало, лишь пустая, голодная отрыжка вырвалась из желудка, больно прокатившись по пищеводу вверх. Коля умылся ледяной водой, надеясь таким сильным раздражителем выбить неприятный образ.

Хорошо, что спрятал одежду в пакеты, прежде чем совать в чемодан, думал он.

Он взял кошелёк, вытащил из него карты и убрал, которые сунул в карман. Открыл тёплую воду, намочил палец и стал водить кончиком по прожилкам в искусственной коже. Кровь, смешанная с грязью, багровыми ручейками стекала в раковину.

– Просто грязь, – говорил он тихо, – просто грязь…

Когда с этим было покончено, Коля вернулся в зал. И то ли голод обострил его чувства, то ли сработало что-то ещё, но он заметил, что в зале стало чуть больше людей. На парковке появился старенький красный «гольф» и какой-то мотоцикл. Последний стоял достаточно близко к стеклу, чтобы заметить – весь корпус украшали крохотные символы, значение которых Коля не понимал.

Пассажиры автобусов, расселись в одной части зала, в другой – где десять минут назад разместился один лишь Коля, появилось ещё три человека. Двое – парень с девушкой – сидели за круглым столом, склонившись друг к другу и о чем-то оживлённо шептались, оглядываясь на пассажиров автобуса. Третий человек сидел в противоположном от Коли углу. На нём была чёрная кожаная куртка, надетая на голое, покрытое россыпью татуировок, тело, черные джинсы заправлены в кожаные сапоги. На столе лежал белый мотоциклетный шлем с золотой звездой на макушке. Звезд подобной формы Коля раньше не видел. Человек пару секунд следил за Колей, затем закрыл глаза и откинулся на стуле, скрестив руки на груди.

Коля подошёл к витринам с едой. Взял поднос, поставил на него стакан с яблочным соком, кое-как уговорил себя на салат из огурцов с помидорами с двумя ломтиками хлеба.

– Карта или наличные? – спросила его кассирша.

Он хотел расплатиться по «Сберу», но увидел на карте пятно крови и расплатился другой картой. Забрав поднос, он вернулся за столик.

Те двое – парень с девушкой – возбуждённо размахивали руками, при этом голоса их терялись за звоном тарелок и гомоном пассажиров автобусов. Затем оба склонились друг к другу и застыли в долгом поцелуе. Человек в углу открыл глаза и снова уставился на Колю.

Когда Коля сделал первый глоток, Амадей, что так и сидел в переноске, ощутил запах еды и заявил о себе протяжным «м-я-я-я!».

– Блин, совсем забыл про тебя. Сейчас, – Коля вытер рот салфеткой и собрался сходить за какой-нибудь рыбной котлетой, как оживлённая парочка подскочила с мест.

Парень встал на стул, вытянув руку с пистолетом в сторону пассажиров автобусов.

– Всем спокойно, это ограбление, – сказал парень, действительно, очень спокойно.

Затем подскочила его подруга. Куда более нервная, если не сказать разъярённая. У неё в руке также оказался пистолет.

– Если хоть кто-то пошевелится, я порешу вас всех, сраные ублюдки! Ясно вам?!

Перед глазами ключника возник недавний хаос. Игумен, сожранный наполовину читал «Отче наш» в бреду, двое проводников сбежали в коридор, где их миг спустя настигла потусторонняя чёрная масса. Луиза, потерявшая сознание, где-то посреди пляски смерти. Она так и рухнула в своём круге. Очнулась она ровно за миг до того, как существо поглотило её голову. Ключник наблюдал за всем этим, не веря глазам. Впервые ритуал завершился таким образом. Не провал – катастрофа. Репутации конец. Глаза следили за неотвратимой гибелью проводников, а разум искал способ всё исправить. Нет, он понимал, что спасти их уже нельзя, но ещё можно заточить существо обратно. Должен же быть способ…

– Ну, конечно! – сказал Ключник. С него спало оцепенение.

Соломон не зря спрятал шкатулку на дне озера, думал он. Всё дело в воде. Не столько для сокрытия, сколько для консервации существа. Холод и влажность – вот природа вызволенного из заточения существа. Тепло и сухость – вот способ загнать его обратно. Вода против огня, подумал он.

– Вода против огня, – повторил он вслух, подбирая с пола одежду.

Он метнулся к одной из свечей и подпалил край чёрного балахона. Тот долго занимался, но стоило пламени вцепиться покрепче, огонь было не унять. С горящей одеждой он кинулся на существо, что заканчивало пировать над телом Луизы. Ключник бросился сверху, точно старался поймать разъярённую домашнюю кошку.

Раздался стон, сплетённый из стонов пятерых проводников, соседа, а также голосов людей неизвестных Ключнику. Существо выскользнуло из-под горящих одежд. Ключник больше не мог держать разгоревшуюся ткань и бросил её в сторону выскользнувшей твари. Он промазал. Тварь вновь извернулась, застыв на стене в виде огромной чёрно-алой запятой, затем одним скачком напало на него. Перед контактом он успел сорвать пластырь с запястья и выставить руку перед собой.

Тьма длиной в миг, и он очнулся на том же месте. Он не избежал удара, но от съедения его защитила татуировка-сигил, набитая заблаговременно перед ритуалом.

Как только Ключник в глазах перестало двоиться, он прошёлся по квартире, держась за стены. Следов существа он не нашёл.

Он вернулся в комнату, обагрённую кровью, сел точно посредине, коснувшись рукой самой большого алого пятна и закрыл глаза. Собравшись с силами, он заговорил:

– Если вы ещё здесь, укажите путь… если вы ещё здесь, укажите путь… если вы ещё здесь, укажите…

ВНИЗ!

Это был не столько голос, сколько ощущение, переданное теми, кто перешёл в иную форму бытия.

Ключник поднялся с пола и пошёл к выходу, прихватив с собой шкатулку. Нагой – вся одежда либо сгорела, либо разлетелась на лохмотья – он спустился на этаж ниже. Маску он снял, чтобы не так эпатировать случайных свидетелей (будто бы голый, покрытый татуировками, мужчина с ножом на бедре никого не удивит, если он без маски). Постучал в дверь – никто не открыл. Примерив нож к замочной скважине и произнеся несколько слов на шумерском, он с силой толкнул клинок, тот прошёл внутрь. Дверь открылась. В квартире никого. Пахло кошкой. Чайник на кухне был ещё тёплый. В спальне, что находилась точно под комнатой призыва, Ключник ощутил еле заметный запах крови.

– Что же тут было…

Он ещё раз обошёл всю квартиру. Не похоже, что существо убило здесь кого-то. Запах был, но такой неуловимый, что неподготовленный нос ничего бы не опознал. Стало быть, существо где-то притаилось. Но где? Он обыскал шкафы. Почти все оказались пусты, только в одном нашлась стопка постельного белья. Ни тебе зарядок, ни телефонов, ни разбросанной одежды – либо квартира необитаема, либо, судя по запаху кошки и тёплому чайнику, кто-то покинул её совсем недавно. Покинул, не зная, что прихватил с собой нечто древнее и опасное.

– Должно что-то остаться…

Ключник зашёл в ванную. На полочке, рядом с грязной мыльницей, лежала старая расчёска. В зубчиках застряло несколько тёмно-русых волосков.

– Должно хватить.

Со шкатулкой подмышкой, в которую он спрятал добытые волосы, Ключник вышел на улицу. Намётанный глаз, быстро определил в садике возле дома недоеденную руку. Существо было здесь. Не обращая внимания на окрики сидящих у подъездов бабок, он прошёл вдоль дома до своего мотоцикла. По вместительным мотокофрам были разложены вещи. Переодевшись, а точнее – одевшись, он достал из кармана кожаной куртки старенькую курительную трубку, чаша которой, была выполнена в форме кричащей мартышкиной головы. Забросив туда волосы, найденные в квартире, он поджег их зажигалкой. Обезьяньи глаза загорелись зелёным светом. Ключник затянулся и выпустил зелёный дым, что воздушной змеёй направился в сторону двора. Ключник достал из кофры револьвер и спрятал его за пояс. В опустевший багажник он опустил шкатулку и трубку, в которой больше не было нужды. Пару мгновений спустя мотоцикл с гремучим рёвом промчался через двор, следуя за таявшим в воздухе зелёным ориентиром.

После команды Ключника, которую он обозначил движением рук, проводники ощутили, как тепло это скользнуло внутрь. Кто вздрогнул, кто, тужась, задержал дыхание, кто прерывисто выдохнул, как при тяжелом подходе в тренажёрном зале. Тепло стало подниматься выше по неподвижным телам проводников, пока не коснулось бьющихся сердец. В ритм пяти мышечных насосов стали пульсировать свечи в углах комнаты, то разбухая и заливая пространство комнаты, то почти угасая, погружая окружающий мир во мрак.

Затем послышался стук. Каждый решил, что это его сердце вышло из груди, чтобы во всеуслышание обозначить ритм жизни, но ритм тот был неправильный. Четыре резких удара, затем тишина. Снова удары, но уже три. Снова тишина. Снова удары, только теперь дробью – не счесть сколько. Мерный, медитативный ритм дыхания свечей сменился раздражающей светомузыкой, лишённой прежней внутренней гармонии.

Ключник старался не обращать внимания на звук, но скоро его терпению пришёл конец. Он опустил руки, склонил голову, затем резко вскинул руки, бросил несколько шумерских словесных формул, после чего обратился к проводникам:

– Не шевелиться, не разговаривать! Я скоро…

Он поднял церемониальную одежду с пола, накинул на татуированное тело и вышел из комнаты. В тот момент все поняли, что стук сердца оказался самым обыкновенным, пусть и разгневанным, стуком в дверь.

Ключник снял маску и повесил её на крючок в коридоре у входной двери – на тот, где обычно висят связки ключей. Сделав глубокий вдох, он резким движением открыл дверь.

– Чем могу помочь? – сказал он с интонацией Густаво Фринга, когда тот выходил к клиентам своего ресторана.

– Дружище, – обратился к нему быковатого вида мужик, – ты время видел, мать твою? Я с суток вернулся, а ты тут какой-то барагоз с песнопениями устроил.

– Простите, мы…

– В целом не важно, что ты сейчас скажешь, а потому, слушай: либо я сейчас присоединяюсь к вам, и мы будем горланить вместе, либо вы замолкаете, и на этом наше знакомство окончено. Ну, так что?

– Нам нужно всего лишь пятнадцать минут – не более.

– Знаю я эти приколы. По последней стопке и так далее… проходили. Не, либо заканчивайте, либо я беру бутылку «Беленькой» и к вам.

Ключник задумался. От незваного гостя надо было избавиться побыстрее, пока эффект колдовства ещё витал в комнате с проводниками. Ответ пришёл внезапно. Для ритуала освобождения требовалось совсем немного крови, и Ключник хотел для этих целей выпустить кровь себе, но раз уж такое дело…

– А лучше заходите сразу к нам, – сказал он и потянулся к ножу, спрятанному на бедре.

Пока Ключник отсутствовал, Имам-хатыб Назир, уязвлённым тем, что так и не занял облюбованное место, покинул круг. Остальные, хоть и заметили нарушителя правил, не подали вида, помня приказ Ключника.

Назир вышел из круга и сел на корточки возле шкатулки. Он потянулся к ней указательным пальцем, словно желая убедиться, что перед ним не мираж. Шкатулка была самой настоящей, к тому же горячей. В ответ на его прикосновение внутри что-то загудело. Назир чётко ощутил вибрацию, доносящуюся из-за нефритового корпуса.

– Какая интересная, – тихо сказал он, нарушив второй завет.

Тут позади послышались шаги. Причём шли двое. Один шёл уверенно, второй шаркал, словно боялся оторвать стопы от пола.

Назир вернулся на место. В комнату вошёл сосед, уже не красный от гнева, а скорее бледный от ужаса. Он обеими руками держался за шею, по которой струилась густая линия крови. Ключник же шёл позади, держа гостя одной рукой за ворот майки, другой также придерживая шею несчастного.

Заметив пятерых в балахонах с капюшонами, сосед выпучил глаза:

– Какого хрена вы тут творите? – сказал он тихо.

От его слов, кровавая линия на шее изогнулась, стала чуть крупнее.

– Тише, дружище, ты же хотел присоединиться, помнишь? Только вместо «беленькой» мы используем твою красненькую.

Ключник завёл соседа в символ на полу, затем пнул под колено, и тот упал. Резким движением Ключник повернул бедолагу на спину.

– Где мы остановились? – спросил Ключник проводников. – Ах, да… кажется здесь…

Он сбросил балахон и наступил ногой на руки жертвы, что боялась отпустить свою шею. Возобновилось колдовство на шумерском. Свечи вновь задышали в такт сердцам, только один огонёк тускло скользил вдоль фитиля, почти не давая света.

Вновь тепло скользнуло по полу к ногам проводников, вновь поднялось по ногам к спинам, а затем утонуло внутри, ища дорогу к сердцам. Ключник сопровождал колдовские формулы жестами. Он размахивал руками словно дирижёр, только вместо палочки в руках у него оказался нож, покрытый кровью. Затем он заговорил короткими повторяющимися фразами, отсекая постепенно по одному слову. Сначала четыре, затем три, два и наконец одно слово. Повторив его трижды, он убрал ногу с шеи некогда разъярённого соседа, затем сел сверху и развёл его руки в стороны. Кровь брызнула струйкой вверх и тут же иссякла. Сосед потерял сознание.

Ключник вернулся в свой круг, спрятал нож и замер. Он смотрел на коробку, к которой плавно текла густая алая лужа. И как только она коснулась нефритовой стенки, коробка дёрнулась. Подпрыгнула, словно испугалась. Кровь из лужи вытянулась в струю, будто шкатулка пила своим краем, обращенным к умирающему.

Ключник довольно улыбался. Всё шло по плану. Вот-вот шкатулка откроется и явит миру скрытое внутри, думал он.

Вдруг под шкатулкой начала образовываться новая лужа крови.

– Она не принимает кровь… – сказал он тихо. – Почему? Как такое может…

Ключник замолчал.

– Кто-то трогал шкатулку. Кто? Кто это был?!

Проводники молчали.

– КТО?! – закричал Ключник.

Четверо проводников обернулись в сторону пятого.

– Ты! Гордец! Тщеславный фарисей… ты трогал шкатулку?

Имам-хатыб Назир сделал шаг назад – это был самый красноречивый ответ. Не прошло и секунды, как Ключник кинулся на него и вонзил нож в шею. Затем бросил его обратно в круг, рядом со шкатулкой.

Назир попытался отползти в сторону, но силы покидали его слишком быстро. В итоге он лишь коснулся шкатулки рукой, пытаясь оттолкнуть её подальше, но не вышло. Та прилипла к руке.

Перед смертью руку Назира пронзила жгучая боль, но ему повезло: он ощущал это лишь пару мгновений.

В следующий миг шкатулка открылась и наружу полилась чёрная жидкость, похожая на смолу с алыми вкраплениями. Существо из шкатулки облепило тело Назира, переваривая его всей поверхностью. За пару секунд Назира поглотило наполовину. Существо двинулось к следующей жертве – соседу. Пару секунд спустя существо поглотило его голову и правую руку с грудной клеткой. Затем существо двинулось к игумену Димитрию. Тот оставался в сознании только потому, что уже в сотый раз перечитывал «Отче наш».

– Что, что со мной будет? – тихо спросил тот, прервав молитву.

Ключник внимательно следил за существом из шкатулки.

– Пока ты в круге – ты в безопасности, – сказал он.

– Точно? – переспросил игумен.

– Да, – сказал Ключник.

В следующий миг существо бросилось на игумена.

– Бред… – сказал он сам себе. Старая одежда, ноутбук, клубок зарядок, наушники и кое-какие документы. Абсолютно ничего ценного. Даже если учесть, что водитель нашёл Колин телефон в спинке сиденья, сколько он за всё это получит? Тридцать тысяч – потолок. Для такой суммы конспирология с передачей краденного в лесу выглядит слишком нелепо. И это мягко сказано.

Коля поставил переноску с котом метрах в десяти от машины, предварительно глянув на пушистого через сетку.

– Не шуми, дружок, – сказал он, приставив палец ко рту.

Оставив «дружка», Коля двинулся дальше, стараясь держаться поближе к деревьям. Когда до машины оставалось несколько метров, он заметил интересную деталь. На багажнике возникла выпуклость. Очень похожая на ту, что привела к конфликту с Улугбеком. И, как и в прошлый раз, её не было, когда Коля садился в машину.

– Посмотрим… – тихо сказал Коля. Он выждал пару минут, прислушиваясь и приглядываясь к машине. Ни движения, ни звука. Только неизвестные ему птицы перекрикивались в чаще. Коля вышел из-за соснового ствола и, пригнувшись, как карикатурный вор, пошёл к машине.

Первым делом он заглянул через стёкла в салон. Пусто. Затем он попытался открыть багажник, но то оказался закрыт. Коля заглянул в салон через водительское сиденье. Морщась от густого сигаретного духа, запустил руку в карман в спинке переднего пассажирского сиденья. Рука уткнулась в пластиковый корпус телефона.

– Не нашёл, значит. Это хорошо...

Потом он пошарил под сиденьем и нашёл нужный рычажок. Позади тихо щёлкнуло. В багажнике лежали пустые бутылки, пара ботинок, полупустой блок сигарет и какой-то грязный контейнер.

– Куда ты потащил мой чемодан? – спросил Коля вслух.

Он вышел на середину грунтовой дороги и посмотрел вперёд – никакого значимого ориентира.

Зачем было оставлять машину, чтобы тащить чемодан вручную, думал он. Да и куда его тут можно тащить?

Он вспомнил, как утром чемодан оказался в садике под окнами. Коля вернулся к машине, обошёл её и присмотрелся к пространству за соснами. Никаких признаков жизни. Он чуть углубился в лес. Под ногами хрустели поломанные ветки и ломтики высохшей коры. Сосновые иголки норовили запрыгнуть Коле в кроссовки, ну или хотя бы зацепиться за носок. Приятно пахло лесом, но на фоне этого в воздухе играл тонкий, на кончике ощущений, аромат. И чем дальше он двигался, тем запах становился сильнее. Пахло чем-то неприятным, то ли гнилью, то ли испражнениями, а может и тем и тем.

– Вот и ты! – обрадовался Коля, обнаружив свой чемодан, прислонённый к сосне.

Чемодан выглядел целым, разве что немного пыльным. Впереди начинался холм, на гладкой спинке которого угадывались следы катящегося плашмя чемодана. На холме также, как и на сотни километров вокруг, росли сосны. Из-за одной из них выглядывала рука в джинсовой куртке. Тела человека не было видно, но Коля понимал, что тот сидел, прижавшись спиной к сосне. Неприятный запах в том месте, становился буквально отвратительным.

– Эй, там! – крикнул Коля. – Вы целы?

Человек не отвечал и не шевелился.

Коля взял чемодан за ручку и повернулся, чтобы пойти обратно, но передумал. Прислонил чемодан обратно к стволу, а сам пошёл вверх по холму, усыпанному сосновыми иглами.

Запах стал невыносим. Забравшись на холм, Коля обнаружил, что рука лежала в багрово-коричневой луже. Коля закрыл нос рукавом кофты и повторил вопрос:

– Вы целы?

Он заглянул за сосну.

– Твою мать!

Взгляд покойника устремился в небесные прожилки между сосновыми верхушками. Руки его широко развалились по сторонам, благодаря чему, он и поддерживал сидячее положение. Багрово-коричневая лужа образовалась на том месте, где раньше находились ноги и промежность водителя. Этой части тела просто не было. Вокруг талии его висели остатки спортивных штанов. Вместо ног, гротескной юбкой торчали побледневшие ошмётки мышц, с налипшей пылью, а ровно посредине того, что раньше было его промежностью торчал белый, словно обглоданный хищником, крестец. Содержимое кишечника густой массой продолжало выпадать наружу откуда-то между розовой бахромы из мышцы, сосудов и прочих элементов человеческого тела.

Коля отвернулся, пытаясь сдержать рвотный позыв, но увиденное слишком сильно ударило по мозгам. Его стошнило: тремя спазмами подряд из него вылетело всё нутро. Он ошарашенно глядел на непереваренные остатки овсяной каши под ногами, пытаясь понять, что случилось и что делать. Убрав руку от носа, он снова ощутил запах. Очередной рвотный позыв сдавил мышцы вокруг желудка, но выбрасывать наружу было нечего. Коля только поморщился и снова прикрыл рукавом нос.

Должен ли он кому-то позвонить? Должен ли оттащить тело? Что вообще делать в такой ситуации? И кто сотворил такое?  

Он достал телефон – сети, конечно, не было.

За мыслями о том, как правильно поступить, Коля не услышал, как со стороны леса к разорванному телу двигался бурый хищник. Зверь довольно фыркал, вдыхая ароматы мертвечины. Коля услышал хозяина леса лишь тогда, когда тот заревел, предупреждая, что добыча его.

Коля выглянул из-за ствола и тут же спрятался обратно, завидев лесного великана, что бежал к нему почти вприпрыжку.

Коля повернулся к дереву лицом и начал отступать спиной назад. Когда холм пошёл вниз, Коля спустился на четвереньки и ползком продолжил пятиться. Добрался до чемодана, взял его на руки, чтобы издавать меньше звуков, и, пригнувшись, зашагал прочь, а в спину ему неслись звуки звериного пиршества.

Выбравшись на грунтовую дорогу, Коля поставил чемодан и покатил за собой, держа за длинную ручку. Он старался идти как можно быстрее, но при этом как можно тише, полагая, что у медведя отменный слух. Второпях он прошёл мимо переноски с котом. Амадей подал короткий скучающий «мя!». Коля вернулся за питомцем.

– Тише, балбес! – сказал Коля, глядя в сторону леса, который казался немым и необитаемым.

С переноской в одной руке и чемоданом в другой, он вернулся на асфальтированную дорогу. Он проверил связь на телефоне. Для экстренного звонка – достаточно. А толку-то? Водителю не помочь. Коля только потеряет время. Почти наверняка, его повезут обратно в Черноярск, чтобы выяснить, кто, что, зачем и почему? Подумав ещё немного, он убрал телефон, переложил кошелёк, что так и носил с собой от «Подорожника», из кармана джинсов обратно в чемодан и двинулся в сторону от города, изредка поглядывая на сосновую изгородь.