Глава первая
- Новенький!?
Я поднял голову и повернул ее в сторону голоса.
- Новенький спрашиваю? – у соседней могилы стоял мужичок небольшого роста и смотрел на меня, – не видел тебя давеча здесь.
- Наверно новенький, – пожимая плечами, тихо согласился я.
- Ну то и видно, не свыкся ещё, – начав протирать своё фото на кресте и тут же поправляя цветы на могиле, ответил мужичок. Он весь был какой-то шебутной и не мог усидеть на месте.
- Ладно, бывай. Позже пообщаемся, – договорил мужичок и куда-то в спешке убежал.
Я смотрел на свою фотографию, прибитую к кресту. Яркие цветы торчали из холмика под ним.
Лес шумел от ветра, и осенняя листва разлеталась по кладбищу.
Таких как я здесь было много. Практически у каждой могилки копошились такие же «люди» от двадцати до девяноста лет.
Кто-то просто сидел на лавке, кто-то наводил порядок в своём новом «доме», а кто-то принимал гостей.
А я был один.
Неподалёку раздались голоса. Я посмотрел в их сторону и увидел группу людей в темных одеждах и с цветами. Они что-то обсуждали, к кому-то шли.
С неба закапал небольшой дождь и слегка начал пригибать цветы к земле.
Так я просидел весь день, не сходя с лавки. Все остальные мои соседи уже все куда-то разошлись, толи не знаю куда подевались.
К вечеру дождь стих.
- Ну что, давай знакомиться что ли? - ко мне подсел тот же мужичок, - держи вот конфету и стопку, у тебя-то смотрю нет, не приходил сегодня никто?
Он посмотрел на меня.
- Или просто не оставили ничего, не любили тебя что ли? - пошутил он.
Я молчал.
Увидев, что шутка не удалась, мужчина протянул мне грязную от земли и песка рюмку, с бесцветной жидкостью и конфету в обертке.
- Вчерашняя, - уже спокойно начал он, - сын приходил помянуть дак налил пару рюмашек. Ему уж тридцать. Здоровый лоб вымахал, батьку не забывает, - и махом опустошил свою рюмку и тут же закусил конфетой.
- Михаил, - мужичок протянул мне руку.
- Андрей, - тихо ответил я и мы пожали друг другу руки.
- Ты давай пей, холодно, согреешься хоть чутка.
- Сколько тебе? Двадцать с чем-то? - смотря на мою фотографию, чуть позже спросил мужчина.
- Двадцать девять, - не громко ответил я и опустошил рюмку.
На вид мужичку было лет пятьдесят, может пятьдесят пять. Я и при жизни ещё не умел определять возраст людей.
- Молодой ещё совсем, - он посмотрел на меня, - но не расстраивайся, таким здесь и останешься. Молодым. Старения здесь нет. И твои, таким тебя и запомнят, - и, улыбаясь, хлопнул меня по плечу.
- Пожил вот мало только, это и обидно, - чуть позже добавил он.
- А я вот здесь уже пятый год «живу» и до сих пор пятьдесят шесть. Под той берёзкой, - мужичок указал пальцем на пожелтевшую неподалеку от своей могилы берёзу, - Лариской зову, как жену.
- Пятый год здесь? - с непониманием спросил я, - а почему не в раю или куда там ещё после смерти попадают?
Мужичок засмеялся.
Он достал из кармана смятую, чуть промокшую сигарету. Немного покрутив ее пальцами, прикурил от спички.
- Не куришь? У меня ещё одна есть. У соседа взял.
- Нет, - ответил я.
Затянувшись и выпустив дым, мужичок продолжил.
- Нет, Андрюха, там ничего, оказывается. Ни ада, ни рая, ни облачка того, на котором все летают. Видишь, какие люди-то наивные оказывается, и мы такими же с тобой были. Здесь вот конечный пункт, в этой вот ямке с крестиком.
Он затянулся ещё раз.
- И никуда ты отсюда уже не денешься. Привязан теперь навсегда. За территорию кладбища тоже не выйдешь. Тут и живёшь.
Он развел руками.
- Ждёшь своих целыми днями. Месяцами, годами ждёшь. Придут, помянут, посидишь рядом с ними, послушаешь их, повспоминаешь себя, посмеешься.
Мужчина немного призадумался.
Минуты через две он втоптал окурок в землю.
- А они с тобой обо всем говорят, как на исповеди. Могут даже и признаться тебе в чем-нибудь. «Тайну свою какую-нибудь маленькую поведать», - шепотом сказал он.
- Кому как ни нам душу то излить? Мы то уж точно никому не расскажем, а им легче от этого делается.
Мужчина опустил голову вниз, ненадолго замолчал и тяжело вздохнул.
- Сын вот вчера. Не люблю, говорит, жену больше. Вот те раз. Принес мне новость тоже, я аж в гробу перевернулся, - он развёл руками, - а мне сейчас тут чего с этим делать? Говорит, кончилось всё к ней как-то. Дак ведь дочка у них есть, девять лет уж. Большая. Жили бы и жили дальше, елы-палы, чего ещё надо-то? - возмущался мужчина.
- Десять лет вместе прожили. И чего стряслось? Не понимаю. Чего делать, говорит, как быть? Не знает.
Не знает он, дурында. Как дал бы в лоб, чтоб мозги на место встали! Вот мы с Лариской душа в душу столько лет прожили и всё хорошо у нас было. До сих пор люблю. А эти... - он махнул рукой.
Мужчина снова замолчал в думках. Его взгляд застыл на моей могиле и смотрел в одну точку.
- Так и не дождался от меня ответа. А я и помочь ему ничем не могу, ни советом, ни делом. Чего делать? Видимо всё-таки проходит любовь у некоторых.
Чуть позже он перевёл взгляд на меня и положил руку мне на плечо.
- Вот такие дела Андрюха, - выдохнул мужичок, - а ты сидишь с ними, как и раньше. Только они не видят тебя теперь. Смотрят на твою фотографию, а ты рядом стоишь. Цветочков воткнут, водки в стопку нальют, сигаретку там, если курящий, да конфетку положат. Всё чин чинарем.
Моя вон, дура, всё время сигарету прикурит и воткнет фильтром в могилу, хрен потом покуришь - истлеет вся, если не погаснет. Благо иногда забывает, дак и хорошо. А Витёк, друг мой, никогда не прикуривает, так кладет. Знает, как будто, что так правильней будет, - мужчина ткнул меня кулаком в плечо, - мужики всегда друг друга понимают. Так ведь? - улыбнулся он и посмотрел куда-то вдаль.
- Поревут и опять на месяц или вон на несколько лет пропадут, - чуть позже продолжил мужчина, махнув рукой куда-то в сторону.
- Как у Маринки. Третий год уж никто к ней не ходит. А двое детей остались, муж. Не знаю, заняты так что ли, что времени нет? Первый год часто бывали, не знаю, чего перестали ходить. Но она баба сильная, всё ждёт. Каждый день ждёт.
Мужчина посмотрел на меня.
- Ну, а нам деваться некуда сейчас, только ждать и остаётся. В этом наверное и заключается смысл жизни. Чтобы сейчас увидеть и понять, кто нас по-настоящему любил, - улыбнувшись, закончил он.
На улице уже стемнело. Хмурое осеннее небо вновь брызнуло дождем.
Мы какое-то время сидели молча.
- Ладно, Андрюха, - докурив вторую сигарету, мужичок поднялся со скамейки, - пойду я. Давай, до завтра. Ложись тоже в свой склеп, не мокни.
Он посмотрел на небо.
- Осень сей год дождливая какая-то очень, зима наверно теплая будет.
И посмотрел на меня.
- Я тоже пойду, Ларку чмокну и спать. Вот уж не знаю, что буду делать, если вдруг замуж снова выйдет. Свалю берёзу к чертям! - засмеялся он.
- Ладно, давай. Завтра зайду, покажу окрестности, побродим. Не унывай. Жизнь хоть и закончилась для нас людская, но взамен хотя б такая осталась.
Мужчина тяжело вздохнул.
- Сын вот только у меня хернёй маяться начал, - грустно добавил мужчина.
- Ладно, разберутся, я думаю, - он махнул рукой, - их жизнь, - и с этими словами мужичок вышел и направился к своему «дому».
На кладбище было тихо. Лишь только дождь молотил по осенней листве. Я сидел и мок под его каплями один на лавке.
Теперь и мне остаётся только ждать. Как и всем находящимся здесь.
Ждать каждый день, бесконечно «своих», в гости - в этом новом, но увы, мертвом мире.
С трепетом ждать.
И бояться.
Бояться того, что вдруг однажды и ко мне никто не придет...
Глава вторая
В гробу было слегка сыро. Дождевая вода просачивалась сквозь щели досок.
Я проворочался в нем всю ночь так и не с умев заснуть.
На утро я опять принялся сидеть на лавке.
Моросил дождь, небо было затянуто непроглядными серыми тучами.
Ветер, как и вчера трепал деревья, сбрасывая с них последние листья на остывающую землю.
Из живых на кладбище не было никого. Как и вчера на нем суетились только души умерших.
Они наводили порядок в своих домиках перед приходом гостей. И так каждый день, в надежде, что именно сегодня к ним придут.
Только я не делал ничего, как и весь вчерашний день.
– Проснулся уже? – мужичок по соседству уже с утра опять копошился у своей могилки.
– Я не спал всю ночь. Сыро, – негромко ответил я.
– Дааа, осень она такая, – протянул он, – у тебя-то хоть ещё гроб новый, у меня-то там вообще беда.
Мужичок снова поправлял крест.
- Скоро свалится совсем, труха одна осталась, а не крест, - ворчал он.
Чуть выправив его, мужичок подошел ко мне.
– Тут попривыкнуть надо, – закурив сигарету, мужчина присел рядом, – со временем освоишься.
– Ждешь сегодня кого? – чуть позже спросил он, отдышавшись.
Я пожал плечами.
– Жду.
Я опять смотрел на свою могилу, на фотографию, на крест. Я до сих пор никак не мог привыкнуть к тому, что меня уже нет среди живых.
– Да не загоняйся ты уже, – заметив это, сказал мужичок, потом поднялся, втоптал окурок в землю и положил мне руку на плечо.
– Пойдем, прогуляемся лучше.
Мы бродили с ним по безлюдному кладбищу.
Всюду были души умерших, такие же, как и мы с ним. Они не обращали на нас никакого внимания, занимаясь своими «житейскими» делами. Мужичок изредка здоровался с кем-то, махая в их сторону рукой.
Я узнал, что похоронен не далеко от лесной дороги, которая делила кладбище пополам.
Должно быть мама с папой специально выбрали это место, чтобы не потерять меня среди стремительно разрастающихся могил.
Почему стремительно?
Потому что, побродив где-то с час по кладбищу, мы наткнулись на две свежих могилы, на его окраине.
Это были две сестры погодки – десяти и одиннадцати лет. Даша и Маша.
Цветы и венки на их могилках пестрили яркими цветами. Черные ленты гласили о скорби, памяти и о любви к умершим. Их игрушки: плюшевые мишки, Микки Маусы, куклы – грустно мокли под дождем, облепленные осенней листвой. Словно одеялом, укрыл их лес от холода.
– Сюда чуть ли не каждые пару часов кого-нибудь да привозят, – негромко сказал мужичок, – дня не бывает, чтобы не привезли. А их, наверное, вчера вечером...
Он вздохнул.
– Жалко, малышки совсем. Болели что ли чем, или чего страшнее произошло? – спрашивал он себя, смотря на их улыбающиеся детские счастливые лица.
– Самое печальное, когда детей, особенно таких вот малышек, приходится хоронить.
Он поднял чуть потрёпанного жёлтого мишку за лапу.
– Игрушки — это хорошо, будет чем им здесь играть. Родители у них молодцы. Жалко их очень.
– А почему их нет? – спросил я.
– Ну они должно быть еще дома. Не могут распрощаться, – мужичок отряхнул мишку от листвы, положил его аккуратно обратно, и мы пошли дальше.
– Три дня же у нас есть после смерти дома побыть. Ты вот не знаю почему на второй день здесь появился. Не знал наверное.
Лес на кладбище шумел от ветра. Деревья местами синхронно качались под его силой. Вороны наперебой, перекрикивая друг дружку, доедали крошки с могил, перелетая с одной на другую.
– Ох уж эти Каркуши, вот никогда не любил их, а сейчас без них здесь тоска бы была, – улыбаясь, сказал мужичок, – они как дети, дерутся, ругаются чего-то, – он улыбнулся.
– Тоже сладкое очень любят. Я помню конфеты как-то у меня все стащили, даже закусить было не чем, сволочи. Так что успевай прятать.
Мы шли дальше.
– Могила только вот после них вся растрёпанная становится.
Тем временем мы подходили обратно к своим местам захоронения.
Уже было где-то около половины дня.
Сзади себя я услышал звук подъезжающего автомобиля. Это был черный джип.
Он остановился у края дороги и из-за руля вышел солидный мужчина, одетый в черное пальто.
– Отец? – обернувшись, чуть слышно, с приятной неожиданностью, произнес я.
Мужчина открыл пассажирскую дверь и из нее вышла незнакомая мне женщина. В руках у нее были цветы. Она тоже, как и он, была в черном пальто.
– Что? – спросил, отвлекшись от рассмотрения табличек на могилах, мужичок.
– Отец приехал, – снова сказал я, – с кем-то.
Я не мог понять, что за женщина была с ним и почему вместо нее не было мамы.
– Ну давай иди принимай гостей, – хлопнув меня по спине, сказал мужичок, – а я пойду до Николаича дойду – проведаю. Он ещё при Сталине умер, много интересного рассказывает о тех временах. Я тебя потом с ним познакомлю, настоящую историю хоть узнаешь, а не выдуманную из учебников.
– Ну давай, давай иди, – подбодрил меня снова мужичок, – вечером заскочу, расскажешь, что да как.
И после этих слов он ушёл.
Я, дойдя до своей могилы, снова присел на лавку.
– Положи цветы ему на могилу, – сказал папа женщине, – вот так да.
– Красивый у тебя мальчик, – рассматривая мою фотографию, сказала женщина. Ее голос был хриплым, я бы даже сказал каким-то прокуренным.
Ну это и понятно. Пока они были у меня она выкурила сигарет семь точно. И сигареты она курила какие-то со вкусом. Ароматные, в длинном мундштуке. Неприятные.
Отец присел на лавку рядом со мной. Я не чувствовал никакого тепла от него.
Я попытался взять его за руку, но она прошла сквозь меня.
Отец держал в руках маленькую бутылку водки и стопку. Налив в нее содержимое бутылки, молча ее выпил.
Остатки из нее он вылил мне на могилу.
– Привет Андрюха, – закурив сигарету, сказал папа, – как ты тут?
Я смотрел на него, но он меня не видел.
– Я к тебе сегодня не с мамой, – отец опустил голову вниз и тяжело вздохнул.
– Не хотели тебе говорить... Вернее собирались, но не успели. Мы с мамой разводимся.
Папа развел руками.
– Давно уже как-то не клеилось у нас. Ну ты парень взрослый уже – поймёшь, – отводя, как будто от стыда в сторону глаза, закончил он.
– Как же надоел этот дождь, – кутавшись в пальто, проворчала женщина. Она была моложе отца и это было видно, – может сигарету ему прикурить?
– Он не курил, – буркнул в ответ папа.
Достав вторую стопку, он налил и в нее, и в свою водку.
Поставив ее под крест сказал: «– давай Андрюха выпьем,» – и махом выпил.
– Милый, ты за рулём, не пей много, – забеспокоилась женщина.
Я смотрел на отца, на его новую спутницу и мне было чертовски обидно и больно это слушать. Обидно было за маму.
– Может пойдем? – чуть позже, обратившись к отцу, спросила женщина, – холодно.
Она куталась в тоненькое пальто.
Отец, поднявшись, поставил бутылку мне под крест, она была почти полна, за отсутствием трёх стопок.
Отец был явно чем–то взволнован.
– Андрюх, на следующей неделе памятник тебе поставлю и оградку, – он положил руку мне на крест. – Ну давай, пойдем мы. Люблю тебя. Земля тебе пухом и царства небесного.
Потом папа повернулся к женщине, обнял ее сзади за плечи, и они ушли.
Я сидел молча и смотрел им в след.
Да уж пухом, подумал я, опять сегодня в сырости этой спать. За царство спасибо, только вот нет его, к сожалению.
Потом они сели в машину и уехали.
А я всё думал.
От этой новости мне было совсем не хорошо. М-да уж, моя первая весть, полученная здесь и сразу вот такая.
Я сидел молча и смотрел в одну точку.
Как и сказал вчера мой сосед: «они здесь как на исповеди, а нам приходится это слушать и принимать, другого нам теперь ничего не остаётся».
Чуть позже я услышал детские голоса.
Подняв голову, я увидел двух девочек, чьи могилки мы сегодня видели.
О чем они говорили я не разобрал.
Девочки прошли мимо, державшись за руки, даже не обратив на меня никого внимания...
День подходил к концу. Дождь слава богу к вечеру совсем перестал лить и в тучах появились просветы.
Соседа до сих пор не было. Наверное, задержался у Николаича. А может быть и ещё к кому зашел. Не знаю.
Водку, которую оставил отец, я так и не трогал.
Посидев ещё не много, так и не разобравшись в своих мыслях, я полез обратно в гроб.
Буду снова ждать...
Больше мне ничего не остаётся. Как и всем находящимся здесь, по эту сторону жизни.
Только ждать...
В этом теперь и заключается наша суть умерших. Ждать и иногда снится им – живым.
Глава третья
Всё хорошо, я был дома.
Из кухни доносился запах пирогов. Это было воскресенье и мама как обычно пекла в этот день.
По телевизору на кухне играла музыка.
Мама любила слушать по Муз-тв «золотую лихорадку» - песни ее молодости: Мираж, Талькова, Ласковый май и всё такое в этом роде.
В окно моей комнаты светило яркое летнее солнце, тюль едва колыхалась от лёгкого дуновения ветра в открытую форточку.
Мне пятнадцать лет. Каникулы.
Я неспешно потянулся.
В комнату с полотенцем наперевес на плече вошла мама.
- Проснулся уже?
- Да, а сколько времени, мам? – потягиваясь спросил я.
- Одиннадцать утра.
Мама раздвинула шторы шире и солнце, казалось, ещё ярче осветило комнату.
Я прищурил глаза.
- Ну раз проснулся, то вставай. Одевайся, умывайся, чисти зубы и завтракать. Скоро на дачу поедем, - и с этими словами мама вышла из комнаты.
Я не очень любил дачу, и сказав мне про нее, моё настроение как-то резко ухудшилось.
Опять эти комары, весь день без связи и интернета. Такое прекрасное утро было испорчено на корню.
- Мааам, ну зачееем? - гнусаво протянул я.
- Вставай! - уже чуть в приказном тоне крикнула из кухни мама.
Но мне было лень, и я продолжал лежать в кровати.
Вскоре я снова уснул, разморенный солнцем.
- Андрюха, хватит дрыхнуть, - через какое-то время раздался уже папин голос. Он тряс меня за плечо.
- Андрюха, вставай, - папа тряс меня всё сильнее и сильнее.
Мне еле удавалось открыть глаза.
- Да встаю я, встаю. Надоела мне уже ваша дача! - не отойдя ещё от сна ворчал я.
Отец смотрел на меня и улыбался.
- Какая дача? Вставай говорю, - и продолжал меня трясти за плечо.
- Да встаюююю яяяяя! - все так же раздражённо продолжал гнусить я.
Я смотрел на отца, а он, улыбаясь, на меня. Потом его лицо стало менять облик, но он не переставал меня трясти.
Очертания комнаты стали размываться, музыка стала удаляться, приятный запах от пирогов тоже стал ощущаться плохо. Вокруг все стало темное и уже совсем не такое комфортное как пару минут назад. Я не понимал, что происходит.
Я кое как все-таки открыл глаза.
- Какая дача Андрюх? – улыбаясь, спросил меня мужичок, - по картошке соскучился?
Это был Михаил. Он спустился в мою могилу чтобы меня разбудить.
- Давай выбирайся на поверхность. Я тебя там буду ждать.
Погода на кладбище, не смотря на осень, сегодня была солнечная. Чистое синее небо и легкий ветерок создавали ощущение летнего морского бриза где-нибудь на берегах Турции. Пестрые осенние листья вперемешку с искусственными походили на морские кораллы.
Вот только деревянные покосившиеся кресты и памятники вернули меня обратно в реальность - на кладбище.
Мы, как и предыдущие два дня, сидели на той же лавке рядом с моей могилой.
- Крепкий сон у тебя, - прикуривая сигарету, начал разговор мужичок, - тяжело будишься. Даже завидую.
Он сделал пару коротких затяжек и выпустил дым вверх.
- Думаю день такой хороший, проспишь всё. Вдруг после обеда опять погода скурвится, а ты и не погреешься напоследок. Вот и разбудил.
Он посмотрел на меня. Я ещё пытался полностью проснутся, зевая и прикрывая рукой рот.
- Сейчас бы кофе да? – ухмыляясь, сказал мужичок, - как раньше, - и он снова затянулся.
- Думал дождешься меня вчера, посидим, расскажешь мне как с гостями посидел. А я прихожу, тебя нет, - развел он в сторону руки, - не поздно вроде и пришёл.
Я опять зевнул.
- Да ничего особенного, - я махнул рукой, - они не долго и были. Посидели и ушли.
Я не особо хотел рассказывать Мише про вчерашнюю встречу с отцом и его новой спутницей. Мне была не приятна эта тема и я хотел ее как можно скорее переварить.
- А женщина эта, кто такая? Ты сказал, что не мать, - Михаил всё же пытался выпытать из меня всю правду. Он видел, что я что-то не договариваю.
- Да это тетя Зина, - сказал я первое, что пришло в голову, - давно не видел ее, вот и не узнал.
- Ты может выпить хочешь? - я вспомнил про бутылку водки, которую вчера оставил отец, и с помощью ее я попытался сменить тему разговора.
Отыскав из-под листьев бутылку, которые ее за ночь успели изрядно облепить, я протянул ее мужичку.
- Оооо, с этого и нужно было день начинать, а то сидишь тянешь, - довольно протянул Михаил.
Его настроение сразу улучшилось, а глаза заблестели.
Он вынул из кармана фуфайки стопку, обтер ее о рукав и дунув в нее, принялся наливать водку.
- Ладно, не хочешь не рассказывай, - наливая из бутылки содержимое, сказал он.
- Свою давай, чего сидишь?
- Не, - я пока не буду, - отмахиваясь рукой, ответил я.
Мужчина, посмотрев на меня, поставил бутылку на землю – сказал: «ну как знаешь» и махом выплеснул стопку в себя.
- Ооох хороша, - занюхивая рукавом, прорычал он.
Я протянул ему конфету в ярко-красной обертке.
Михаил спешно ее развернул и откусил половину.
- Спасибо.
Отойдя от послевкусия, он вновь закурил и принялся смотреть куда-то вдаль, как будто разбирая по полочкам и компонентам состав выпитой жидкости у себя в голове. Ну знаете этот «умный взгляд», слегка с прищуренными глазами, в думках о смысле бытия, у людей, которые выпьют пару стопок. Вот у него был такой же.
- Денек, может два постоит ещё тепло-то, а потом всё, зима.
Он посмотрел на небо.
- Последние отголоски лета остались, - с грустью добавил мужичок.
На кладбище в этот день пришло много народу. Многие плакали. Их умершие родственники, друзья, сидели рядом и слушали их рассказы. Жалобы, истории, воспоминания.
Люди приходили и уходили. Души умерших провожали их до ограждения кладбища, протягивая им в след свои руки, и уходили опять к себе ждать.
Вновь и вновь прокручивая их слова у себя в голове. Как и я.
Я всё обдумывал слова отца, думал о маме.
Они мне снились сегодня. Вместе.
Всё бы отдал, чтобы сейчас уехать с ними на дачу.
А мужичек всё пил, что-то говорил.
Я его особо и не слушал.
Я просто думал и смотрел. Вдаль, на людей, на «жителей» кладбища.
Как они хаотично переплетались друг в друге. Люди проходили сквозь их и не замечали.
Они скучали. Все. И живые, и мертвые.
Я скучал тоже. Мужичок скучал по-своему.
Он от того и пьет, наверное, чтобы заглушить всё это, так что пусть его сын чаще приносит ему выпивку. Это ему помогает. А я не буду противится этому и осуждать его.
Да, он свыкся уже со многим. За пять лет здесь многое услышишь и узнаешь. Держать это все в себе невозможно. Можно и с ума сойти.
Вот он и избавляется алкоголем. Находит себе какие-то занятия, а не просто сидит и ждёт. Ходит общается, знакомится с «жителями» нашего кладбища.
Ожидание убивает.
Как он и сказал, что это тоже жизнь, только в другой ее форме. Есть живые и есть мы. И все здесь - на одной земле.
Я начинал это понимать и осознавать с какой-то горечью. То, что сейчас - это не изменится. Когда мы живы, мы знаем, что однажды умрем. Там есть какое-то стремление. Стремление успеть жить. А тут нет ничего. И это теперь навсегда.
Видеть, как стареют те, кто однажды сюда тебя привезли и предали земле. Какие испытывают трудности там, в мире живых.
Мы для них свои исповедоприниматели что ли. Они знают, что мы их слышим и видим.
Мы единственные, кому они могут рассказать обо всем как себе.
И выговорившись, уходят отсюда с легкой душой.
Но вот только нам не особо от этого легче.
Начинаешь переживать за них. А они боятся, боятся не познанного. Умереть.
А что потом? Куда попадут, в ад или в рай? И что там вообще за жизнью?
Ты бы и сказал им, что боятся нечего, живите пока живется и никого, и ничего не бойтесь, но не можешь. Никак и ничем помочь им тоже не можешь. Просто слушаешь. И переживаешь. Не за себя, за них. За маму и папу, что там у них такое случилось? Почему вдруг решили разойтись?
Мужичек за сына, за внучку. Как они будут дальше?
Но он как-то справляется с этим. Я думаю, что тоже научусь однажды, как и он, с этим справляться.
- Андрюх, - мужичок ткнул меня в плечо, - ты чего завис? Эй.
Я одернулся.
- Что? - повернув голову в его сторону, опешив, спросил я.
- Задумался говорю, о чем?
- Да так, - тихо ответил я.
Мужичок поставил пустую бутылку под лавку.
- Я пойду говорю прилягу, что-то разморило меня, - он был пьян.
- Хорошо, - ответил я, - а я ещё посижу немного.
- Давай.
Мужичок медленно поднялся с лавки и шатаясь, задерживаясь за деревья, направился к себе домой. Чуть позже он скрылся в своей старенькой могиле.
Хорошая погода продержалась до самого вечера.
Кладбище постепенно опустело.
Вороны подчистили остатки еды у могил и тоже притихли.
На небо высыпались звёзды. Похолодало.
Был прожит еще один день здесь.
Мне надо переставать их считать.
Просто перестать.
И я остался сидеть абсолютно один... Наедине с тишиной и звездами.
*Продолжение следует
