Европейское кино
5 постов
5 постов
Драсьте, котаны и котанессы, сегодня с вами будут верблюды, снег и горы – пока железный вал танков Манштейна катился к Волге, из далёкой Монголии собиралась выдвинуться помощь воюющему советскому народу. И нет, я не про степные тумены во главе с Чингисханом, которые пришли на помощь русским на пятый день с востока с первым лучём рассвета – ах, если бы! Я про, пожалуй, крупнейший из задокументированных караванов, что шли по земле Азии – проход Борондонгийна Лувсана из Ховда в Бийск.
Казалось бы, чем вообще могла помочь в современной войне такая страна, как Монголия? Монголами? Вообще, в первую очередь – продуктами сельского хозяйства: шерстью, мехом и мясом. Хотя, конечно же, не только ими. Что характерно, уже 22 июня 1941 года, ̶к̶о̶г̶д̶а̶ ̶з̶а̶ж̶г̶л̶и̶с̶ь̶ ̶с̶и̶г̶н̶а̶л̶ь̶н̶ы̶е̶ ̶о̶г̶н̶и̶ ̶Г̶о̶н̶д̶о̶р̶а̶,̶ Улан-Батор принял решение о всесторонней помощи Советскому Союзу, а на следующий день провёл огромный митинг в поддержку воюющего северного соседа, тем самым начав широкую народную кампанию по организации самого что ни на есть степного ленд-лиза. Учитывая размеры той помощи, которая за всю войну поступила в СССР, Монголию можно смело называть 16-й союзной республикой – шутка ли, что, например, за годы войны Степь дала около полумиллиона лошадей на нужды советской армии? Сюда же можно добавить, что уже в декабре 1941 года, когда началось наше контрнаступление под Москвой, несколько пехотных дивизий были одеты в зимние комплекты, сделанные полностью из монгольской шерсти. А дальше? А дальше было больше, конечно.
И вот в августе 1942 года, когда Фридрих Паулюс с трудом, но всё же смог разбить этих чёртовых русских у Калача-на-Дону, администрация аймака Хобд поручила главе сомона Манхан крайне необычную миссию. Нужно было доставить через границу в качестве братской помощи всего ничего: 5 тысяч фуфаек и 10 тысяч полушубков, 22 тысячи пар носков и варежек из верблюжьей шерсти, семь тонн сушеного мяса джейрана, кабана и различной дичи. Делов на выйти и дойти. Вон Мунгальский тракт на север существовал столько, сколько монголы себя помнят. Потом поверх него русские проложили Чуйский тракт – направление одно, идёшь да идёшь.
Выбрали героя, что всё это добро проведёт северным маршрутом, как я понимаю довольно быстро – им оказался девятнадцатилетний Борондонгийн Лувсан, секретарь местной ревсомольской ячейки, участник битвы на Халкин-Голе. Трудолюбивый, справедливый, терпеливый, имевший серьёзную личную выдержку, ответственность и дисциплину, а ещё умевший читать и писать, что также было крайне важным элементом – именно этому человеку надо было пройти ̶Т̶р̶о̶п̶о̶й̶ ̶М̶ё̶р̶т̶в̶ы̶х̶,̶ ̶ч̶т̶о̶б̶ы̶ ̶п̶р̶и̶з̶в̶а̶т̶ь̶ ̶к̶ ̶п̶р̶и̶с̶я̶г̶е̶ ̶м̶е̶р̶т̶в̶е̶ц̶о̶в̶ ̶Д̶у̶н̶х̶а̶р̶р̶о̶у̶ Чуйским трактом до Бийска, всего каких-то 920 км. Но всей этой затее придавало щепотку безумия и нотку хтоничности состав каравана: просто так на паре верблюдов и десятке ишаков весь собранный груз не увезти, а потому Борондонгийн примерно месяц собирал и готовил 108 погонщиков для 1200 верблюдов. Нет, это не опечатка, верблюдов было именно, что много. Притом даже не просто, а ОЧЕНЬ МНОГО, не зря этот караван считается крупнейшим, что ходил по дорогам Азии. Чтоб вы понимали, если бы поставить всех этих животных друг за другом, то одномоментно караван растянулся бы на 3,5 километра – как от Кремля до Белорусского вокзала по прямой.
И вот 17 сентября 1942 года монгольская помощь двинулась в Советский Союз.
Иногда в этих ваших интернетах звучит идея, что русские – это истинный народ Севера, что с зимой они на короткой ноге, а всех недругов побеждают в том числе своим ̶Б̶е̶л̶ы̶м̶ ̶Х̶л̶а̶д̶о̶м̶ ̶и̶ ̶Б̶е̶л̶ы̶м̶ ̶С̶в̶е̶т̶о̶м̶,̶ ̶Ч̶а̶с̶о̶м̶ ̶Б̶е̶з̶у̶м̶и̶я̶ ̶и̶ ̶Ч̶а̶с̶о̶м̶ ̶П̶р̶е̶з̶р̶е̶н̶и̶я̶ климатом. Можно по-разному к этому относиться, но факт остаётся фактом – наш монгольский караван на территории СССР попал в крайне суровые погодные условия, не смотря на то, что совершенно не был враждебным. Зима 1942-1943 годов была суровой, и от морозов одинаково страдали, как союзники, так и враги русских солдат.
За Ташанту и советскую границу монголы перевалили уже по первому снегу, и сразу ощутили на себе гостеприимство местного населения. Как вспоминал Борондонгийн, их приветливо встречали в ойратских алтайских селениях, что караван встречал по дороге, наливали чай, привечали к очагу. Но это всё не могло сильно облегчить прохождение пути – когда повышение температуры до -30 градусов считается оттепелью, а тебе нужно вести по горам верблюдов с поклажей, даже самая простая дорога становится труднопроходимой, что же говорить о пути каравана монгольских товарищей?
Первым серьёзным испытанием был перевал Чике-Таман. Даже сейчас, проезжая его серпантин, есть некоторый шанс получить проблемы с гравитацией, а тогда при прохождении этого места, ещё по маршруту старого Чуйского тракта, караванщики потеряли на крутых склонах несколько верблюдов, но получили своего собственного героя. Чёрный бактриан, горбы которого сгибались на обе стороны, заслужил быть символом перехода через Чике-Таман – он принял на себя груз с погибших животных и вынужден был спать, стоя на коленях, потому что он рисковал сломать хребет, вставая с лежачего положения. Когда же в итоге его разгрузили, то вся поклажа полностью заняла трёхтонный грузовик ЗИС-5.
Преодолев верхотуру Чике-Тамана монголы упёрлись в более пологий Семинский перевал, находящийся всего в 78 километрах дальше по тракту. Теперь их противником стали двухметровые сугробы, вставшие на пути. Неделю погонщики пробивали путь в этой снежной толще, стремясь доставить по назначению тот груз, который им поручили. А уже через 90 километров перед караваном встало новое испытание – переправа по подвесному мосту через Катунь в Усть-Семе. По этому, раскачивающемуся над бездной проходу упрямые животные отказывались идти, оттого погонщикам потребовалось много сил и энергии, чтобы заставить верблюдов миновать препятствие.
В пути на многих участках плохо приспособленные для перемещения по льду мягкие ступни верблюдов скользили и разбивались, оставляя за собой кровавые следы, так что монголам пришлось шить для них специальные калоши их шкур, брезента и тряпья, которые им подсказали делать местные алтайцы. При переходе рек по льду или просто на сложных горных участках перед животными раскладывали ветки деревьев, доски или одежду, посыпали дорогу золой и песком – только так этот великий караван мог двигаться дальше к заветной цели на севере. В день погонщики в условиях суровой алтайской зимы могли делать лишь 20-30 километров пути и зачастую ложились спать, не раздеваясь, между верблюдами, чтобы хоть как-то сохранить ускользающее из их тел тепло.
Борондонгийн Лувсан смог довести свой караван до Бийска лишь к началу февраля 1943 года, но и на этом его путь был не окончен. Благодарные советские граждане монголов в обратный путь снарядили караванщиков мукой, пшеницей, растительным маслом — теми товарами, которые в Монголии были дефицитом, и в которых очень нуждались степные кочевники. Уже в мае они вернулись в родные земли, чтобы вновь помогать Советскому Союзу в его борьбе, собирая необходимую помощь.
Так, несмотря на перенесённые тяготы, монгольский народ оказался важным союзником СССР в Великой Отечественной, вклад которого по тем же продуктам сельского хозяйства, вроде мяса и шерсти, был сопоставим с помощью от крупнейших держав Антигитлеровской Коалиции.
Здесь уже была рецензия на ленту о пенсионере со скверным характером, пожелавшем умереть, но чуть-чуть пересмотревшим свои планы — шведский "Вторая жизнь Уве". Ну, а сегодня будет похожий финский фильм — Llosia aikoja, Mielensäpahoittaja. Или на английском — Happier Times, Grump. Потому что, чёрт возьми, русская локализация "Дед, привет!" — это нечто настолько же отвратительное, как сериалы от Нетфликса. Хуже только плашка "комедия", которую какой-то очень умный (нет) человек прилепил к этому фильму. Тут знаете, как с "Великим пивным забегом" — шуткие есть, но смеяться негде.
Сразу скажу, что этот фильм вроде как второй из трёх финских лент про чрезвычайно ворчливого и склочного деда. И у меня складывается ощущение, что это довольно редкий представитель семейства "сиквел лучше оригинала". Как минимум, на пользу пошла смена главного актёра. Ну, а как максимум — смена тематики. Про ненужную третью часть мы не будем даже думать, но вот здесь, в разговоре про этот фильм не сможем обойти стороной сравнение с его чуть более ранним шведским товарищем.
И сразу оговорюсь — фильмы в основной своей канве довольно серьёзно похожи. У обоих протагонистов умирают жёны после тяжёлой болезни. Оба протагониста прожили в счастливом браке почти всю жизнь, у обоих тяжёлые отношения с окружающим миром (назовём склочный характер вот так дипломатично). И у обоих после того, как они приняли решение уходить из жизни, появлется рядом беременная женщина.
И вот тут появляются расхождения, и не в пользу финского фильма.
Да, герой Хейкки Киннунена после кончины супруги уходит в сарай и начинает строгать себе гроб — казалось бы, очень предусмотрительно, но куда ему до целеустремлённости героя Рольфа Лассгора, который не рисуется, строгая свой гроб, ожидая, что когда-нибудь отдаст Богу душу. Он не разменивается на подобные мелочи — у него никого не осталось, потому он сразу лезет в петлю. И если у финнов мы видим человека, который явно предусматривает, что где-нибудь сможет вильнуть от своего решения, пересмотреть его, сказать, что его не так поняли, то вот у шведов нам показывают реальную трагедию одинокого человека, которого спасает буквально случай. Ну, и в первый раз бракованный тросик.
Дальше, если у шведов беременная женщина представляет из себя не особо опытную в некоторых бытовых вещах иранку, но вполне себе имеющую мужа, двух детей и гражданство, а ещё стержень внутри себя и желание заботиться о людях вокруг, то у финнов мы видим несовершеннолетнюю барышню из обеспеченной семьи, которая залетела по пьянке от неизвестного ̶н̶а̶у̶к̶е̶ ей негра. Барышня, собственно, является внучкой главного героя. Ей родители пихают в Принстон, желают ей успешного успеха, а ей этого ничего не хочется. У неё подростковый бунт, до этого, видимо, в виде коктейльного бара и ночи с чернокожим юношей, а сейчас в виде поездки из родной Бельгии в финскую глушь к родному, но очень ворчливому деду.
Как вы понимаете, сопереживать финской девушке можно, потому что, и правда, всякое бывает, особенно когда ты знаешь основы макроэкономики, но не понимаешь, откуда могут взяться дети и показываешься первый раз у врача в женской консультации лишь на 7-м месяце беременности. Но эта вся история с её беременностью выглядит крайне странно даже не на фоне шведского фильма. Я вообще первое время, когда главный герой подумал, что внучка беременна, думал, что это он просто чуть-чуть сошёл с ума, и на самом деле там всё не так — но нет, там правда всё так.
И если я думаете, что я тут шутки шучу про bbc-porn, то нет, в фильме есть немного мерзкая сцена, где собственно внучка рассказывает (в том числе пантомимой) обстоятельства того, как же так вышло, что она забеременела в 17.
И да схожести во втором акте повествования у обоих фильмов имеются: если шведский дед помогает соседке и её семье обустроиться в жизни их дачного посёлка, попутно рассказывая ей (и нам) обстоятельства их жизни с умершей женой, то финский дед, конечно, помогает внучке принять произошедшее, помогает ей по мере сил и в итоге выводит на то, чтобы она рассказала обо всём этом родителям. Но вот в местах появления рассказов об умершей жене она предстаёт скорее откровенным видением в поражённом горем старческом мозгу. И вызывает не романтическую светлую грусть по прекрасной любви, а желание отправить дедушку к специалисту.
Более того, с этой женой уже в самом конце происходит видение, которому место не в драме о семейных отношениях, а в натуральном хорроре об одержимых демонами. Отличный способ разрушить прекрасный флёр добрых воспоминаний об ушедшем человеке — показать его в последние дни жизни во время приступа деменции. Всё-таки некоторые вещи должны оставаться недосказанными. И это притом, что у шведов в третьем акте происходит в повествовании о жене главного героя нехуёвый твист, после которого у тебя на зубах начинает натурально стекло хрустеть, но режиссёр при этом соблюдает меру и не показывает её при смерти — это какой-то излишний и слабо чем-то оправданный натурализм.
Финал же повествований точно также не играет в пользу финнов. Ну, точнее как. Шведское окончание истории — это натурально гранд-финал человеческой жизни, когда протагонист счастливо и тихо уходит из жизни в своей постели, зная, что он в своей жизни всего добился, но землю оставил всё же другим поколениям, новым. А финский — это просто заявление о том, что молодёжь ничего не знает, вся мудрость и правильность хода вещей сконцентрирована в стариках. И исходя из этого, напрашивается резонный вывод — передавать эту жизнь некому, надо жить дальше. И да, здесь можно придраться к моим рассуждениям, что мол вообще-то вот человек сначала хотел умереть, а потом из-за нового поколения не умер, а нашёл в себе цель продолжить жить. Но всегда есть нюанс. И основной нюанс здесь состоит в том, что вообще-то финский дед не собирался умирать. Потому что когда человек собирается умирать, он едет за тросиком в супермаркет, а не при всех поминках показательно идёт в сарай строгать гроб. Он здесь скорее хотел привлечь к себе внимание — и привлёк, цель была достигнута.
Но вот что в этом фильме лучше шведского — так это то, как отлично показана семья законченных эгоистов. Что дед, что его сын и жена того, что их беременная дочка — все живут своей правдой, ради себя, не стремясь понять других. И из-за этого происходят удивительный вещи — например, попадание беременной девушки и старика в финале в больницу. И сцена построена так, что становится очевидно: не начни взрослые выяснять отношения о том, кто более прав, девушке не пришлось бы рожать на седьмом месяце, а старик не получил бы черепно-мозговую травму. Казалось бы, вроде не ядерная физика, а как-то всё сложно.
И при этом при всём, то что фильм слабее своего шведского собрата, сам по себе, в отрыве от сравнения, он отрабатывает на свои 7 из 10. И к просмотру, в целом, могу советовать. Но, всегда есть что получше, как говорится.
Говорят, есть в городе Казани городская легенда о том, как одной особенно холодной зимой в окрестностях города на Волге погибла школьная тургруппа. Её примерный текст звучит следующим образом:
В зимние школьные каникулы группа сибирских школьников с учительницей совершала поездку по ленинским местам. И они пошли на лыжах по Волге. К ночи оказались где-то в районе Тетюш. Температура ночью в Казани в эти дни доходила до -50℃. Они посетили Ульяновск, им выделили ночлег на одну ночь в школе. Утром оказалось, что транспорта на Казань нет и ночевать им негде. На просьбу помочь в городском комитете комсомола кто-то очень умный сказал — вы же сибиряки, дойдете на лыжах, тут недалеко!И они пошли на лыжах по Волге. К ночи оказались где-то в районе Тетюш. Температура ночью в Казани в эти дни доходила до -50℃.Из детей спасся только мальчик, который сказал учительнице: «Мы все здесь погибнем», — и покинул группу. Ему удалось подняться на высокий берег к какому-то селу, он постучал в крайний дом и потерял сознание.Группу нашли, учительница была жива. Позже она сошла с ума. В группе погибла её дочь.
Ну, там, естественно, «власти скрывают»™, всё было засекречено и так далее — всех расстреляли, как принято в городских легендах. Но особой неправдоподобности этой истории даёт деталь про очень холодную зиму — это в Казани-то, где средняя температура декабря колеблется от -5 до -10 ℃? Какие -50 ℃? Это уж скорее похоже на истории о том, как родители в школу добирались в детстве, а не на реальность.
Но, как ни странно, драма со школьниками, разыгравшаяся на волжском льду в окрестностях Казани в предновогоднем декабре 1978 года — правда, в отличие от легенды выше, но сюжет здесь был куда более захватывающим и действующих лиц было куда больше. Всё же, как говорится, иногда люди перед лицом экстремальных обстоятельств делают всё правильно, но погибают — и перед нам появляется гибель тургруппы Кузнецова на перевале Чивруай. Иногда люди перед лицом экстремальных обстоятельств делают всё неправильно и это оборачивается жертвами — так случается трагедия на 30-м Всесоюзном маршруте «От гор к морю». Но иногда всё происходит так, как в сегодняшнем рассказе.
Вся наша история буквально не случилась бы без климатического фактора. Да, в происшествиях с тургруппами погода часто выступает в роли антагониста: резкое понижение температуры, осадки, ветер — да много разных факторов имеется, чтобы усложнить существование группы людей на какой-то конкретной местности и заставить их бороться за жизнь. Но в нашем случае резкое понижение температуры до совершенно нетипичных для местности значений происходило не на территории Татарской АССР, а прошло широкой полосой от Уральских гор до Белоруссии — это было так называемое ультраполярное вторжение, перетекание большого числа арктических масс воздуха с Карского моря на Восточно-Европейскую равнину.
В целом, зимний период 1978-79 гг. был периодом активности Арктики: над Карским и морем Лаптевых почти всю зиму находились сильно выхоложенные массы воздуха, вызывая сильные морозы на Таймыре, где в Хатанге зима стала самой холодной за историю наблюдений. На европейскую часть России арктический воздух приходил за зиму несколько раз, но как раз самой мощной волной холода стало вторжение в предновогодние дни.
Начинается всё 28 декабря — именно тогда через юг Центральной России проходит атлантический циклон, смещающийся на восток/северо-восток. Между ним и антициклоном, зависшим севернее Шпицбергена, начинается вторжение выхоложенных масс воздуха со стороны Новой Земли. В Москве в этот день идёт небольшой снег, а температура в течение дня падает с -5 до -25 градусов.
29 декабря циклон углубляется в территорию России и, поворачивая на северо-восток, выходит на Челябинскую и Свердловскую области, а заток арктической холодной воздушной массы тем временем продолжается. В Москве холодает ещё на 5 градусов — до -30 и идёт слабый снег.
30 декабря антициклон смещается на Скандинавию и продвигается южнее, смещая за собой свой «мешок холода». В столице нашей Родины проясняется, температура понижается ещё на 7 градусов — до -37. Язык холодного воздуха тем временем протягивается далеко на запад, до Прибалтики и Белоруссии.
Перед Новым годом в Москве наступает пик холода: -38 градусов. Антициклон смещается со Скандинавии на Центральную Россию, поворачивая язык холода вспять, воздух начинает отогреваться. В столице СССР днём теплеет до -30.
Зато в первый день 1979 года пик мороза наступает в Приуралье и самом Урале. Местами температуры падают ниже отметки -50 градусов. Днём антициклон смещается на юг Приуралья и Северный Казахстан, где уже его морозная сила окончательно слабеет, однако над всей Европой остаётся выхоложенная масса воздуха, а над Прибалтикой и Центральной Россией в начале января будет располагаться ещё один антициклон, который принесёт пусть и не такие сильные (всего-то до -26 градусов), но всё же зимние морозы.
Несмотря на то, что сами по себе морозы стояли непродолжительное время, они сумели нанести немалый урон народному хозяйству: во многих домах лопнули отопительные батареи, была нарушена подача горячей воды. Во многих местах вымерзли плодовые деревья — яблони, вишни, груши и сливы, а также ягодные культуры — крыжовник и малина. Но самая страшная трагедия чуть было не стряслась на Белоярской АЭС, где в ночь с 30 на 31 декабря произошёл крупный пожар в машинном зале второго энергоблока — из-за сильного мороза 24-метровая железобетонная балка перекрытия соскочила с опоры и рухнула вниз вместе с частью кровли, перебив маслопровод и электропроводку. Вспыхнуло пламя, быстро перекинувшееся на оплётку высоковольтного кабеля, создав угрозу масштабного взрыва на энергоблоке.
К счастью, всё обошлось — силами сотрудников пожарной части Белоярской АЭС, их коллег, прибывших из других частей, а также курсантов Свердловского пожарно-технического училища с огнём удалось справиться. Но это происшествие оказалось не самым драматичным из того, что происходило в те морозные дни. Ведь именно в эту погоду группа павлодарских спортсменов-школьников отправилась в лыжный поход по ленинским местам.
Карта минимальных температур воздуха во время ультраполярного вторжения в конце декабря 1978 — начале января 1979 годов
В целом ничего сверхординарного в новогоднем походе по ленинским местам для старшеклассников в те времена не было — даже лыжном. Тем более, что наши главные герои были не просто старшеклассниками, а спортсменами-разрядниками из туристического клуба «Горизонт» 34й школы города Павлодара. Их всех готовила руководительница этого клуба — учительница географии Алевтина Сергеевна Кольцова, один из лучших инструкторов школьного туризма в Северном Казахстане. И делала это на славу — группа была чемпионом Казахской ССР, а летом 1979 года им всем предстояло защищать честь Казахстана в соревнованиях на слёте юных туристов в Карелии. Школьники в таком составе побывали на Урале, в Белоруссии, ходили в походы по Павлодарской области.
Новый лыжный поход на Новый год выбрали относительно несложный, по маршруту Ульяновск-Тетюши-Казань. Зима в тех местах обычно стояла мягкая, местность изведанная и обжитая, маршрутная книжка выписана, разрешение на турпоход получено — проблем возникнуть не должно было. Часть денег на поход выделила школа, часть ребята сами заработали на сборе металлолома, ну, а что-то внесли их родители, которые и отправили 21 ребёнка во главе с учительницей географии 23 декабря на поезде в сторону Ульяновска.
28 декабря туристы прибыли на конечную станцию, а после на автобусе доехали до небольшого городка Тетюши Татарской АССР, откуда и планировался старт лыжного маршрута — всего 120 км пешего пути на 8 дней до Казани вдоль Волги. Делать по 15 км в день при температуре -15/-17 градусов — это походило больше на активный отдых, чем на превозмогание на грани жизни и смерти. К чему, собственно, все и готовились.
Переночевали туристы в здании начальной школы. Поднялись рано, начали собираться. Уложили рюкзаки, проверили снаряжение, расспросили о дороге до ближайшей деревни Долгая Поляна, и к девяти утра вышли на дорогу — термометр показывал -17,5 градусов.
Сначала шли вдоль линии электропередач, шли скоро и весело, но затем поднялся ветер такой силы, что все вспомнили о совете школьного сторожа спуститься на Волгу — дескать там должно быть потише за высокими берегами. Примерно в это же время им попадаются лесорубы, которые тоже советуют спуститься вниз на лёд, что павлодарские старшеклассники и делают.
Уже во время спуска с крутого берега у Алика Битанова и Тани Севостьяновой ломаются лыжи — парень отдаёт девушке свою целую, а сам остаётся пешком, чтобы умудриться провалиться в снегу в один из незамерзающих родников и промочить там ноги. Промочить и не сказать об этом учительнице.
Тем временем стало заметно подмораживать — температура опускалась стремительно, с -21,6 в полдень до -27,8 в три часа дня. У школьников на марше стали замерзать ноги, потому Алевтина Кольцова велит им переобуться, и у кого были с собой валенки, так и поступают. Никакого ощущения надвигающейся беды нет, тем более паники, ибо все в курсе: вот-вот должна появиться Долгая Поляна, где есть тепло и электричество. Да вот проходит полчаса, час, полтора, а деревни всё нет и нет, впереди — белоснежная гладь Волги, слева высится утёсом крутой берег. Ни школьники, ни их учительница не подозревают, что искомая деревня осталась уже в шести километрах позади — из-за высокого берега туристы её просто не заметили. А уже начинает смеркаться.
В шесть часов вечера температура опустилась уже до -28,5 градусов, а к основной группе добрался Серёжа Кремер и сказал, что Алику Битанову плохо — у него замёрзли ноги, а сам он теряет сознание. Кольцова принимает решение об остановке, тем более, что остальные участники похода уже почти выбились из сил. С Алика срезают ботинки и обрабатывают обмороженные конечности, но чтобы его самочувствие, как и остальных, не ухудшилось, нужен костёр, а группа находится на льду Волги возле высокого берега.
Саша Пичугин всё же героически лезет на скалы и обжигая руки, ломает достаточно кустарника на дрова — костёр загорается. Но поддерживать его осталось задачей практически невыполнимой — чтобы выйти на берег за дровами необходимы были силы, которых уже почти ни у кого не было.
Около девяти вечера Алевтина Кольцова объявляет группе о том, что они заблудились. Посреди Волги, в обжитой местности, между двумя крупными областными центрами, но всё же заблудились. Потому просит добровольцев отправиться за помощью — вызываются Наташа Орисенко, Наташа Костылева и Серёжа Подковкин.
Трое школьников возвращаются в обратном направлении в сторону Тетюш. Кольцова же командует оставшимся открыть рюкзаки, вытащить спальные мешки, тёплые вещи и максимально утеплиться — школьники мужественно исполняют распоряжение, не желая умирать на промёрзшем волжском льду.
К полуночи температура воздуха опускается до 29,4 градусов, поднимается густой туман. Оставшиеся туристы пытаются отогреваться у еле-горящего костерка, оттирают друг другу обмороженные руки, ноги, греют товарищей своими телами. Что характерно, ни паники, ни слёз, ни отчаяния в группе не наблюдалось — только слаженная работа по тому, чтобы выжить самому и спасти ближнего. Сама руководительница же оттирала спиртом то одного, то другого подопечного, сняла с себя тёплые вещи, оставшись в одной лишь олимпийке. В группе находился её сын-семиклассник, но и он получал помощь наравне с остальными, сам также оказывая посильный вклад в дело сохранения жизни.
Время от времени в группе слышится перекличка, не отозвавшихся начинают будить и растирать. Все понимают — спать нельзя, сон на таком морозе равносилен смерти. Наконец учительница разрешает сжечь несколько лыж, но они хоть и занимаются пламенем — делают это плохо, костёр по-прежнему еле горит.
Группа, отправленная же за помощью, всё идёт, долго и трудно, мороз всё время крепчает, вокруг — колючая темнота с туманом. Серёжа Подковкин время от времени теряет сознание. Ближе к трём часам ночи они натыкаются на заброшенную дачу, находят там одеяла, матрацы, кусок замёрзшей колбасы и чёрствый хлеб — отправившиеся за помощью туристы в спешке не взяли с собой еды — и остаток ночи проводят в своём убежище.
А в четыре утра в месте стоянки основной группы усиливается ветер и резкими порывами разбрасывает и тушит остатки и без того хилого костерка. Туристы остались без огня, помощи всё не было, потому Кольцова приняла решение отправить ещё одну группу к людям, но сейчас пойти смог лишь Саша Горбаченко — так он один и ушёл в стылую декабрьскую мглу.
Три местных жителя села Монастырское решили 30 декабря сходить проверить свои сети. Вообще-то их должно было быть четверо, но один из их товарищей из-за сильного мороза отказался идти, так и двинулись втроём: бывший директор Монастырского СПТУ №6 Николай Чабурин, старожил села Павел Левин и преподаватель того же училища, где был директором его товарищ, Александр Красненков.
Пока искали снасти, чтобы почистить лунки, уже почувствовали, что мороз такой, что даже дыхание сбивает, на ветру сквозит здорово. И солнце стояло, как при сильных заморозках. Так дошли до последней сетки, возле Малого Крысина — там немного тише стало, пока её проверяли, заметили парня в болоньевой куртке и лыжных ботинках.
Откуда он там мог взяться, мужики искренне не поняли, а потом и спросили:
— Ты откуда?
— С Павлодара.
— Куда идёте?
— По ленинским местам, — сказав это, парень буквально упал.
Так что Александру Красненкову пришлось его подхватывать и нести до их с товарищами землянки, где они можно было бы растопить печь, чтобы хоть как-то найдёныша привезти в чувства. А тот к этому времени был почти весь замёрзший — Саша Горбаченко шёл по снежной целине не останавливаясь примерно уже семь часов. А до этого — примерно весь день с девяти утра.
Мороз стоял уже за -30, но в дежурную часть Тетюшского РОВД уже сообщили о случившемся — когда стало светать, трое ребят, посланных за помощью первыми, покинули своё укрытие, вышли на окраину Тетюш, где услышали сначала рокот, а потом и увидели сам трактор. А увидев — бросились ему наперерез.
1 — здесь группа школьников спустилась к реке; 2 — здесь обнаружили троих ребят, посланных за помощью, 3 — здесь Саша Горбаченко встретил рыбаков; 4 — отсюда поднимали наверх в Долгую Поляну остальных пострадавших
Два лейтенанта милиции, Александр Шлячков и Евгений Торгашов, заправили служебный «Буран», погрузили на него варежки, фуфайки — всё, что можно было взять с собой, и направились на поиски оставшихся туристов. На Волге обнаружили наст, что затруднило снегоходу путь, но всё же милиционеры двинулись вдоль берега. Ехали долго, доехали до Красной Поляны, проехали Монастырское, Долгую Поляну — уже начало смеркаться, а пропавших всё никак не могли найти.
Наконец увидели какую-то точку впереди — сначала решили, что это рыбак. Но как подъехали, увидели — парень сидит, ноги в воде, а сам скорчился. Милиционеры его подняли, он живой, но только стонет, просит о помощи. Милиционеры попытались на его руки надеть рукавицы, а те уже не гнутся — совсем замёрзли.
Его спросили, где остальная его группа, а он и ответил: «Да вот же они, все впереди». Мужики пригляделись, и точно — на фоне снега темнеют небольшие пеньки: один, второй, третий… Видно было, что утром они всё же отправились в обратный путь, но не смогли с ним справиться. И если бы не появление милиционеров на «Буране», то нашли бы их всех, дай бог, только по весне.
Служители правопорядка решили в качестве временного убежища использовать находившийся рядом овраг с небольшой речкой по его дну — Торгашов развёл костёр и поддерживал его, а Шлячков водил людей с ледяного волжского поля к огню. Последними к костру пришли Алевтина Кольцова и её ученица Марина Благодатская, которая до самого конца помогала раненым товарищам. Когда она дошла до костра, то, ничего не говоря, упала в спальные мешки, где и лежала, тяжело дыша и сипя.
Но для школьников ещё ничего не было кончено — да, они больше не находились на волжском льду. Да, в Долгой Поляне уже был развёрнут полевой медпункт, но трактора всё ещё блуждали по берегу, не зная, где находится укрытие пострадавших. У людей, отправившихся на спасение туристов, не было даже банальных радиостанций, чтобы скоординировать действия разных групп друг с другом. И что самое серьёзно — мороз всё крепчал, будто ему до этого мало было, поднялась метель.
К выжившим спустился начальник отделения милиции, полковник Эдуард Трофимов, но сделал он это один. Дети как раз понемногу отогреваться стали, и к ним стали возвращаться чувства. И первым из них была жуткая ломота в обмороженных конечностях. Над заснеженным береговым овражком поднялся детский плач. Милиционеры понимают, что оставаться внизу — натурально смерти подобно, но даже втроём взрослые мужики не смогут перенести такую ораву пострадавших вверх по склону по глубоким сугробам, потому лейтенант Шлячков пополз наверх по склону на поиски тракторов. Именно что пополз через глубокий, местами по грудь, приволжский снег.
Сколько у него занял времени подъём, сам герой не помнит — за временем не следил, но по его ощущением, заняло всё это до пары часов. Уже у самого силы были на исходе, с одной стороны давил колючий ночной холод, а изнутри распаренному в схватке со снегом телу было очень жарко, хотелось пить и очень хотелось есть. Но в итоге он увидел два трактора: стояли, светили фарами, рычали моторами. Но когда до них оставалось метра три, машины развернулись и поползли в сторону Долгой Поляны.
Шлячков падает без сил на снег да так и лежит несколько минут, приходя в себя. Ничего ещё не закончено, но чтобы продолжать путь, надо хотя бы немного отдышаться. Наконец он поднялся и пополз через сугробы по следу тракторов да так и добрался до деревни, на окраине которой у одного из домов снова обнаружил искомые трактора. Забежал в дом попить воды — только зачерпнул из ковша, слышит — техника снова завелась и поползла в сторону берега. Это уже было выше человеческих сил, но милиционер всё же помчался следом, крича, чтобы трактористы остановились и подобрали его — да куда там, в гуле моторов, лязге металла и воющем ветре никто его не услышал.
Нагнал он их только у самого берега, почти на том же месте, где встретил их в первый раз. Добежал, сел в кабину к одному из них. У того была бутылка водки, замёрзшая в студень. Они на двоих смогли вытрести в стакан огненную жидкость, приняли для сугрева, закусили салом и двинулись вниз по склону. Трактора, в одном из которых находился участковый, а в другой — районный фельдшер Ирина Шмагина, с трудом, закапываясь в снег и норовя то и дело перевернуться, наконец-то спустились вниз.
Но, к сожалению, к этому времени Марина Благодатская уже не дышала.
В Тетюшскую ЦРБ звонок из РОВД о случившейся трагедии поступил около четырёх часов вечера 30 декабря, как раз накануне праздников. Тотчас в больнице подготовили двадцать коек для пострадавших от обморожения — всё равно все понимали, что пострадавшие получили сильное переохлаждение. Чего, как оказалось, врачи не учли — это серьёзность повреждений у школьников.
Но в любом случае Александр Дубровский, хирург Иван Сучков и медсестра, прошедшая в своё время войну, Анастасия Юдина, отправились в Монастырское для оказания помощи на месте. Спешка была такой, что, по воспоминаниям Дубровского, даже в Райисполком о своём выезде не сообщили, а сами оделись сравнительно легко для наступивших морозов. Потому в старом УАЗике, на котором добрались до села, уже по дороге довольно сильно продрогли.
А на месте уже все гуляли — Новый год был на дворе! Но на свою удачу они нашли не очень выпившего тракториста, который и довёз из до Долгой Поляны, где уже и развернули полевой медпункт в одном из домов. Местные бросились топить бани, греть воду, разливать спирт для растирания обмороженных туристов. Тех как раз уже стали поднимать наверх с Волги. И вот в середине процедур у медиков закончился спирт, совсем закончился.
В деревне был магазин, но уже к этом времени (а уже стояла поздняя ночь на 31 число) уже закрытый. Потому Александр Дубровский принял решение взломать дверь и забрать оттуда водку — как он потом вспоминал: «Посадят, так посадят. Всё равно приедут наши власти — разберутся». Двух дополнительных ящиков водки врачам хватило для пострадавших, местные же остались сторожить вход в магазин, который, что характерно, больше разорению не подвергся — жителям было не до того.
Тем временем председатель Райисполкома сумел собрать все машины, которые нашёл на ходу в районе и организовал целый караван до Тетюш, чтобы перевезти замёрзших школьников в районную больницу. Замыкал колонну старый зелёный УАЗик медиков, к которому были прицеплены дровни с погибшей Мариной. Но и обратный путь не был простым — дорогу переметало, где-то приходилось выкапывать машины из сугробов. Добрались до больницы уже ближе к четырём утра.
А днём 31 декабря из Казани приехала комплексная врачебная бригада во главе с Михаилом Юрьевичем Розенгартеном, главным хирургом Министерства здравоохранения Татарской АССР. В Больнице они провели неделю, осматривали тех, кто попал туда. Как потом вспоминал Александр Дубровский:
«Надо было категорически очень аккуратно бороться за миллиметры, ждали, что ткань отойдёт, но в итоге ребята многие лишились пальцев, а кто космонавтом хотел стать, кто лётчиком, — они же все спортсмены, закалённые, с ними ляля-тополя, сюсюкать нельзя было, обещали не сдаваться, — такие стержни, говорили: «Это всё фигня, что с нами случилось». Они терпели всё. Удивительные ребята. В Казани потом некоторые месяцами лежали, кто в урологии, кто в неврологии, кто в терапии, кто в травме.
Потом было разбирательство. Из Павлодара приехал следователь прокуратуры, а в самом городе под следствием оказались директор 34-й школы Е.Ф. Шевченко, методист областной станции юных туристов Г.И. Матвеева и заведующий Ильичевским районом г. Павлодара В.М. Лившиц. Все они были освобождены от занимаемых должностей. Под следствием оказалась и Алевтина Кольцова, но в её отношение приговор не был вынесен. Правда, по слухам, она не смогла жить с тем грузом вины, который на неё свалился, потому в итоге она наложила на себя руки.
История эта закончилась практически счастливо, особенно по сравнению с тем, как могла завершиться, если бы местные не приняли должного участия в поисках потерявшихся. Именно вклад простых милиционеров, врачей да и просто трактористов и жителей Долгой Поляны, Монастырского и Тетюш помог уменьшить число возможных жертв стихии.
Драсьте, котаны и котанессы, а сегодня будет история пусть и давних, но всё-таки не очень времён. Хотя как сказать, конечно же.
Ну, знаете, это — ужас поселился в лесах Жеводана? Некий зверь, который терроризировал лесистую местность на Юге Франции, нападая на крестьян: в-основном, на женщин и детей, практически полностью игнорируя мужчин. Да-да, самый известный французский волк — Bête du Gévaudan.
Сначала предыстория, для тех, кто подзабыл или не в теме.
1764 год. Лето. 1 июня. Крестьянка из городка Лангонь мирно пасёт стадо коров в лесу Меркуар, как из чащи появляется волк и целенаправленно атакует именно её, игнорируя и коров, и телят — свою обычную типовую добычу. Этой девушке везёт — быки из её стада понимают, что дело пахнет превентивной сменой пастушки, им такое положение вещей не нравится, а потому решают разобраться с проблемой до наступления критического момента, а потому атакуют и прогоняют дикое животное. Кто ж знал, что этот случай будет лишь одним из нечастых светлых пятен в ближайших трёх годах беспросветного ужаса в этой Французской провинции?
30 июня Зверь настигает свою первую жертву — четырнадцатилетняя Жанна Буле была им растерзана возле деревни Юбак в приходе Сент-Этьен-де-Люгдарес недалеко от Лангоня. Сказать, что никто этой смерти не предал поначалу значения — ничего не сказать. Волков в Жеводане было так много, что трагические встречи людей с ними вовсе не были редкостью. Но уже в августе волк, а нападавший идентифицируется крестьянами именно так, убивает ещё двоих детей. А на следующий месяц настигает уже суммарно пятерых. И вот тут местные жители уже осознали масштаб разворачивающейся драмы — виданное ли дело, чтобы жертвами становились именно целенаправленно несовершеннолетние? Из-за характера нападений начинают расползаться слухи о заведшемся в тех краях оборотне — обычная попытка понятного объяснения непонятному явлению.
От такого просто так отмахнуться не может уже губернатор Лангедока граф де Монкан, а потому он направляет в провинцию драгун под командованием Жака Дюамеля. Солдаты ведут крестьян на облавы, но кроме трупов почти сотни волков не добиваются ничего — нападения продолжаются.
Самого Зверя местные описывали так. Хищник наподобие волка, но размером с корову, с очень широкой грудью, длинным гибким хвостом с кисточкой на конце, как у льва, вытянутой мордой, как у борзой, с небольшими заострёнными ушами и большими, выдающимися из пасти клыками. Шерсть у него желтовато-рыжая, но вдоль хребта на спине у него была необычная полоска тёмной шерсти. Иногда речь шла о крупных тёмных пятнах на спине и боках. Очень экстравагантный волк, не находите? Именно это описание дало почву для множества спекуляций и версий его происхождения, вплоть до того, что некоторые всерьёз считают его криптидом — выжившей саблезубой кошкой или даже эндрюсархусом, плотоядным гигантом из эоцена.
Но так или иначе, в октябре 65го двое охотников натыкаются в лесу на огромного волка, в которого один из мужчин разряжает своё ружьё почти в упор. Животное падает, но тут же вскакивает и бросается наутёк. Тотчас стреляет второй, попадает, вновь укладывая противника на траву. Но тварь эта, словно герой зоохоррора, вновь встаёт и скрывается в густом подлеске. Преследование ничего не даёт, кроме теля погибшего накануне юноши. Однако нападения прекращаются, и жители даже понемногу начинают привыкать к тому, что в лесу стало безопасней, но не тут-то было!
В конце ноября Зверь появляется снова, нападает на старушку и убивает её. Так и наступает 1765 год.
Однако 12 января зверю второй раз крупно не повезло — группа детей, на которую он напал, смогла, используя палки и камни, отбиться от него. И не просто отбиться, но и отбить самого маленького их товарища, которого Зверь успел схватить и поволочь в места не совместимые с жизнью. Он ушёл, но в тот же день, словно бы в отместку, напал и убил мальчика возле другой деревни Жеводана. А дальше буквально раскрутил свой маховик террора — к весне того же года его нападения стали случаться уже через день. 5 апреля даже случилась форменная бойня — он напал на группу из четверых детей и растерзал их всех. Притом это всё происходило уже когда слухи о его деяниях достигли ушей короля Франции и он уже успел направить в Жеводан двух своих охотников: Жана-Шарля-Марка-Антуана д’Энневаля и его сына Жана-Франсуа.
Охотники в течение весны и лета организовали множество облав на волков, но выследить Зверя так и не случилось — он же напротив даже и не думал таиться, продолжая убивать. Нападения случались сразу после или даже в день облав. Естественно, в других местах, в которых охотников в тот момент не оказывалось. Жертвами по-прежнему становились женщины, дети, старики и безоружные мужчины — этот хищник словно бы намеренно выбирал себе жертв, наименее способных к сопротивлению.
В июне 65го по приказу из Версаля д’Энневалей сменил Франсуа-Антуан де Ботерн, носитель королевской аркебузы и Лейтенант Охоты — дело принимало серьёзный оборот уже непосредственно для короля, которому фактически бросало вызов какое-то дикое животное. И вот 20го сентября ему улыбнулась удача: собаки в лесу вблизи аббатства Шаз подняли чрезвычайно крупного волка, которого после недолгой погони всё же удалось застрелить. Он был 80 см в холке, длиной 1,7 м и весил 60 кг. В желудке у него были найдены полосы материи, что позволило идентифицировать его, как людоеда. Народ ликовал. Чучело волка было доставлено в Версаль и предъявлено королю, де Ботерн получил значительное вознаграждение и был прославлен как герой.
А 2 декабря того же года близ Бессер-Сент-Мари Зверь снова напал, на этот раз на двух детей, 14 и 7 лет. Потом через неделю совершил ещё одно нападение — на этот раз тяжело ранил двух женщин около Лашана. В целом, за зиму 1765-66 годов нападения случались реже, чем раньше — всего-то три-четыре раза за месяц, но местным жителям от этого было не легче. Но его разгул был только впереди — весной и летом его атаки снова стали происходить с интервалом в несколько дней. Дело шло к осени, из Версаля старались к этой проблеме не возвращаться, когда случилось ранее невообразимое — 1 ноября, убив 12-летнего Жан-Пьера Олье около деревни Сушер, Зверь просто-напросто пропал на 122 дней из провинции — до весны 1767 года. Что удивительно — никаких крупных охот в тот момент не проводилось, и больших волков добыто не было. Хищник просто растворился в сумрачных лесах Жеводана, будто и не было его никогда.
Но 2 марта он убил мальчика у деревни Понтажу и возобновил свою деятельность, совершив в течение апреля 8 нападений, а в мае — уже 19. И вот только в июне, 19 числа, история с нападениями смогла навсегда завершиться. Жан Шастель, отлив серебряные пули и освятив их в церкви, прикончил огромного волка, который на охоте выскочил на него из чащи. Этим волком и оказался Зверь из Жеводана.
За время своего террора, по официальным данным, он совершил 230 нападений, включая 51 случай увечий и 123 смерти.
И вот тут стоит сказать о тех двух сюжетах, которые довольно интересны во всей этой истории.
Первое — это время действия. Казалось бы, нападение монстров из лесных чащоб — это какие-то древние сюжеты. Ну, а чтобы зверь держал несколько лет округу в страхе — это может случиться максимум в Средневековье. Ну, когда стереотипно у нас люди жили под гнётом пяты феодала, были напрочь религиозно-нетерпимыми, сжигали то и дело ведьм, а иногда в качестве развлечений ходили в Крестовые походы. Ну, знаете эти стереотипы? Но нет же, у нас тут эпоха ровно между Семилетней войной и Французской революцией — вполне себе просвящённое Новое Время. У нас в России в это время уже даже Пётр уже полвека, как успел окно прорубить в Европу — а в самой Европе, фактически в её центре какое-то полумифическое существо держит в страхе целое графство.
Но стереотип о дремучем Средневековье — он в основной своей массе надуман. Новое Время с ускоряющемся техническим прогрессом он для обывателя было намного более страшным, чем куда более спокойные Средние Века. Войны стали масштабнее, разрушения эпичнее, жизнь крестьянская тяжелее, а звери-людоеды — львы из Цаво, леопард из Леопард из Рудрапраяга и тигрица Чампавата жили отнюдь не в эпохи дремучего невежества. А ведь всё логичнее — чем дальше по пути прогресса заходил человек, тем скученней он жил, чем сильнее заходил во владения природы, тем проще было людоедам добывать своих жертв. Вот же они все — в одном месте живут, даже ходить сильно далеко не надо.
Но есть ещё во всей этой истории ещё один сюжет, который не менее интересен — связь Жеводанского Зверя с человеком. Есть вполне весомые основания полагать, что весь этот кровавый разгул — это деятельность маньяка. И нет, это я сейчас не назвал животное человеческим термином. У Жана Шастеля был младший сын, Антуан. В своё время он успел попутешествовать, побывать в плену у берберских пиратов, а по возвращении поселиться в доме на горе Мон-Мушэ, где стал разводить и дрессировать собак. Ну, знаете, человек был нелюдимым, к зверям его тянуло больше. А люди особо не нравились. И с учётом его жизненных перепетий, вполне заслуженно. И вот в какой-то момент, очень может быть, что этому юноше пришла в голову незаурядная мысль — вывести и выдрессировать гибрида волка и собаки для нападения на людей. Почему я об этом говорю? Да потому что с одной стороны есть свидетельства о том, что во время или до нападений рядом со Зверем видели какого-то человека. А с другой помните, что случилось в ноябре 1766 года? Нападения резко прекращаются аж до весны следующего года. А ведь именно тогда лейтенант де Ботерн повстречал в лесу Жана Шастеля вместе с его сыновьями: Пьером и Антуаном. Встреча закончилась перепалкой и Шастели уехали в тюрьму на несколько месяцев, что чудесным образом совпало с прекращением нападений. Какое удачное стечение обстоятельств, не находите? Ну, и плюс сюда же ложатся косвенные улики в виде игнорирования Зверем ловушек, вооружённых мужчин и избрание жертвами лишь детей и женщин говорит либо о сверхъестественном интеллекте самого хищника, либо о человеческой злой воле, которая им руководила.
Настоящей правды мы, конечно же, в этой истории не узнаем. Но сама возможность того, что трёхлетний звериный террор на юге Франции был делом рук человека, который целенаправленно натравливал свирепое животное на беззащитных крестьян, расцвечивает всю историю совершенно новыми красками.
Продолжаем говорить про скандинавский кинематограф — сегодня у нас "Вторая жизнь Уве". Кино про очередного мужчину в кризисе (Скандинавия, ты вообще про что-то другое умеешь хорошо снимать?), на сей раз — про мерзкого пенсионера. Ну, знаете, этот тот человек, который всем говорит, как им надо поступать, следит за понятными только ему правилами, и постоянно склочно себя ведёт.
И это, на минуточку, главный герой. Как ему можно сопереживать? Да легко, ибо фильм-то на самом деле о любви. Ну, то есть вам заявляют главного героя с нарочито отвратительным характером, который уже в первой сцене срётся с продавщицей в супермаркете, но буквально в следующем кадре ты видишь, ради чего он это делает. Спойлер — его жена, любовь всей его жизни, скончалась, и он ежедневно ходит на её могилу с кустовыми розами. И разговаривает с ней. И обещает очень скоро к ней присоединиться (да, примерно в течение первых двадцати минут фильма нам покажут первую попытку самоубийства главного героя. Что? У него есть цель — он не видит препятствий. При этом всём препятствие случается. В виде новых соседей: шведа и персиянки с их двумя детьми.
Повесточка, скажете вы? Идите нахуй, скажу вам я. И ещё раз напомню, что проблема повесточки в западных фильмах в том, что она вставляется нарочито искусственно и не к месту. А вот если героиня актрисы Бахар Парс нормально вписана в сюжет и не выглядит чужеродным элементом, то в целом абсолютно не важно, какой она национальности. Она селькупкой может быть, в конце концов, потому что в сюжете её роль, в первую очередь, женщины. Притом именно той, которая и слона остановит, и с хоботом его что-то непотребное сделает. Её роль в том, чтобы главного героя запомнили, когда он уйдёт из жизни, не склочным стариканом, а нормальный человеком. А не просто отыграть квоту на смуглокожих людей в кадре.
А я уже говорил, что фильм о любви? Правильно — это же основной посыл, что любовь, настоящая, она выше земных невзгод. И она же сподвигает людей к поступкам, которые запоминаются надолго. И нет, никакой романтической линии между главным героем и соседкой не ждите — это всё пошло, и не про нашу историю. Здесь скорее нам фильм демонстрирует, что любовь — она бывает разной, не только романтической. Но и, например, любовью к детям — пусть даже не к твоим, но если у тебя не случилось, то почему нет?
А тем временем фильм прямо достоин к просмотру — это отличная история про позитивное изменение человеческого характера под действием обстоятельств. Ну, точнее, правильного воспитания — Уве был бы не самим собой, если бы не изменился в рамках той истории, что развернулась вокруг него.
Драсьте, котаны и котанессы. Что объединяет викинга Торира Собаку, казацкого атамана Никиту Пана, шведского офицера Иоганна Филиппа фон Страленберга и простого свердловского студента Игоря Дятлова? Кроме, естественно, любви к турпоходам по землям Приуралья – сказания об изваянии некой приуральской богини, отлитой в золоте и сокрытой глубоко в тайге. Настоящее имя этой богини сокрыто в веках, как и реальность её существования, однако, то, что её капище до сих пор не найдено, совершенно не говорит о том, что сказания о Золотой Бабе – лишь досужая история для развлечения туристов. Ведь, как говорится, чтобы доказать, что район пуст – надо работать в два раза дольше.
История эта берёт начало в лесах некой северной земли, которую скандинавские саги именуют Бьярмия.
Одно из самых первых упоминаний некоего идола, которому приносят богатые дары, и чьё святилище местные жители ревностно охраняют, мы читаем у Снорри Стурлусона. Лидер северян в своём походе в Бьярмию. Тогда отряд Торира Собаки во время своего похода в эти далёкие и труднодоступные земли наткнулся на святилище богини, которую местные прозвали Йомали. Её идол скрывался в надёжно охраняемом острожке и выглядел, как деревянная статуя с золотой короной и богатым ожерельем на шее. У подножья идола стояла чаша, доверху наполненная серебряными монетами. Несмотря на увещевание местных о том, что грабить Йомали не следует, викинги напали на святилище, захватили сокровища и поспешно отбыли восвояси, попутно срубив идол этой самой Йомали. Нет, не во славу Тора, а просто иначе нельзя было снять ожерелье со статуи – всё прозаично.
Казалось бы, ну, разграбили и разграбили – чего бухтеть, да и мало ли идолищ поганых и не очень в Приуралье того времени было обнаружено, пущай и не только викингами, но вот европейцам эта история пришлась настолько по-душе, что сначала Ульрих фон Рихенталь в Хронике Констанцкого собора пишет о каком-то неведомом городе у Золотой Старухи, лежащий за Русью на востоке. Затем Матвей Меховский в Трактате о двух Сарматиях помещает похожего идола за Вяткой на востоке. А уже Сигизмунд Герберштейн – ещё дальше в неизведанную глубину Азии, в устье Оби.
И казалось бы, кто б этих людей разбирал – для них какое-то идолище, пусть даже и из золота, было чем-то навроде царства Пресвитера Иоанна – далёким мифом где-то за краем Ойкумены, где явно-таки водились чудовища. Но об этой же золотой бабе появляется сообщение в Софийской летописи времён освоения Прикамья. Чудо дивное, пересказывать небылицы, скажете вы? Но если бы всё было так просто.
После того, как Ермак шагнул за Камень и отбил у Кучума столицу Сибирского ханства, к нему обратился лояльный русским остяцкий князь Бояр, на которого пошли войной соседи: князьки Демьян и Роман. И вот на помощь двинулся казацкий отряд Никиты Пана. Противник, заслышав о приближении русского войска, отступили в крепость на холме, где, вот это чудо, располагался золотой идол, сидящий в чаше. Два дня казаки безуспешно штурмовали остяцкий острожек, однако, на третий день во время решительного штурма неприятель оставил крепость, забрав вместе с собой и идол из святилища. Потери русских были велики, в том числе сложил голову и казацкий атаман Никита Пан, так и не поняв, что практически прикоснулся к легенде – золотой уральской бабе.
Самое близкое к нам упоминание об этом идоле помещает его капище в окрестности города Берёзов, то бишь – в низовья Оби, именно там располагает это остяцкое идолище Николай Спафарий.
Так кто же она, и насколько распространён был её культ? Ведь от Вятки до Оби путь не близкий, да и упоминания о нём разнесены на несколько столетий. Насколько долго он просуществовал? И самое главное – существовало ли само золотое изображение этой богини в реальности?
Шведский офицер и путешественник Иоганн Филипп фон Страленберг, пробывший 13 лет в русском плену, и от того, что ему надо было на досуге чем-то заниматься, среди прочего, пытался исследовать и этот вопрос – он отождествил Йомали скандинавских саг с Золотой Бабой Великой Перми. Географическую претензию об огромных расстояниях между точками, в которых упоминаются эти культы, пытается развеять русский учёный Иван Иванович Лепёхин в конце того же XVIII столетия, что творил и Страленберг. По его мнению, некое древнее зырянское божество (Йомала?) было перенесено с западных склонов Уральских гор в Приобье во время крещения Прикамья. Ему же вторил Герхард Фридрих Миллер в Истории Сибири, где описывал Золотую Бабу, как некую богиню, которой остяки поклонялись и приносили различные жертвы.
К сожалению, саму статую никто никогда так и не увидел – после взятия ермаковцами Демьяновского городка даже сам её след исчезает в таёжной тьме. Даже её реконструированное имя – Сорни-Най, является лишь её реконструкцией, не более. Документальных свидетельств об её культе до нас не дошло. Дошла лишь легенда, которая получила неожиданный отклик в середине XX века.
В ночь с 1 на 2е февраля 1959 года группа из девяти туристов под руководством Игоря Дятлова в окрестностях горы Холатчахль таинственным образом гибнет, в полном составе. И тут же возникают во множестве досужие домыслы о том, что же стало причиной их гибели. Одной из основных мистических гипотез стало то, что дятловцы потревожили духов с “Горы Мертвецов” – Холатчахля. И не кого-то, а саму Сорни-Най! Которая, пробуждённая ото сна, явилась в своём гневе перед взорами свердловских студентов и умертвила их самым жестоким образом!
К сожалению во время следствия ни какого-либо капища богини, ни тем более самого золотого идола найдено не было. Легенда продолжает наблюдать за нами из темнеющего на склонах гор ельника, но не желает показываться. Нам остаётся довольствоваться лишь рассказами из далёких времён, когда ещё живы были те, кто нёс дары на поклон своей богине в святилище, окружённое частоколом.
Есть два типа фильмов, про которые трудно что-то написать. Первый тип — это когда лента настолько плоха, что ты даже не готов что-то про это говорить, она не цепляет, и не вызывает эмоций. Даже негативных — только лишь навевает скуку. А второй тип заключается в том, что ты толком и не знаешь, что сказать — фильм хорош, но это проще самому увидеть, чем что-то о нём написать.
Именно ко второму типу относится "Наследие" Романа Михайлова — неспешный русский арт-хаус про подростков из небольшого посёлка. Обычных таких подростков, один из которых ходит ухаживать за больным стариком, которого все остальные жители, в первую очередь взрослые, побаиваются, сторонятся, но упорно продолжают собирать ему еду и гостинцы.
И да, в самом начале, видя экспозицию со стариком и главным героем, ты уже понимаешь, что произойдёт в финале. Ну, если ты хоть чуть-чуть в теме верований о передаче сил от умершего колдуна к тому, кто будет его наследником. Но это нисколько не уменьшает ценности происходящего на экране — скорее наоборот. Ты смотришь повествование, уже заранее понимая, к чему оно ведёт.
При этом фильм показывает обычную жизнь подростков из глубинки, включая наркотики, драки и неумелые подкаты к противоположному полу, но это не выглядит, как чернуха. Это выглядит, как обычная жизнь. Герои не упиваются этим, а режиссёр не делает на это чрезмерный акцент — просто эпизод за эпизодом показывает обычные человеческие будни. И финалом этих будней являются похороны старика, на которые никто не приходит, кроме собственно мальчишки, что за ним ухаживал, и ещё одного его товарища. И вопль главного героя в конце сцены погребения о том, что все обращались к умершему в час нужды, а проводить в последний путь никто не захотел — это тоже становится довольно очевидно в процессе фильма.
Ну, а потом происходит самое важное — как говорится, главное высказывание режиссёра. Вся эта притча — она даже не столько про нас с вами, она в целом про общество, в котором на смену умершему герою прошлого приходит новый, молодой, герой настоящего. И этот новый герой лично отпевает усопшего, в своих приготовлениях к этому повторяя действия почившего старика, но по-своему. Если когда-то герой ушедшей эпохи также у себя дома из подручных средств мастерил оружие, то этот юноша также из подручных средств собирает кадило, чтобы окончательно поставить точку в истории. И начать тем самым свою.
Да, Роман Михайлов в своей ленте хоронит ни кого бы то ни было, а самого Данилу Багрова. И как в любой притче это подаётся не в лоб, а иносказательно, чтобы зритель сам мог осознать масштаб происходящего и прочувствовать это.
Неспешный артахаус на час экранного времени — он не для того, чтобы показать чернуху нашей жизни, мы и сами прекрасно в курсе этого. Он — для того, чтобы закончить одну главу нашей с вами жизни и начать новую. Какую — узнаем сильно потом.
Драсьте, котаны и котанессы! Сегодня у нас наглядное пособие на тему “Как вернуть свою империю из нокдауна, отпиздив обидчика при повторной встрече?” – сражение при Молодях.
Конец 60х годов XVI века для России выдался не слишком спокойным. Вы, конечно, спросите, а когда было иначе? И будете совершенно правы – в сражении за титул гегемона Восточной Европы не бывает спокойных лет, однако, в те года всё было особенно зажигательно.
Началось всё со взятия Казани и Астрахани на десятилетие раньше, которое распространило власть Москвы на всё течение Волги, даровав русским купцам отличный путь для торговли с востоком через Каспий. В Константинополе и Бахчисарае этим были несколько недовольны, ибо как так, их братья-единоверцы теперь живут под игом православных, да ещё и не страдают от этого! Как так? Не порядок!
С другой стороны карты на быстро отъедающееся и увеличивающееся в размерах русское государство неодобрительно смотрели из Польско-Литовского и Шведского королевств, ибо что за хищник тут объявился? Им самим иногда жрать нечего, так что лучше будет как-то без него.
И вот к 1569 году турецкий султан находит себе союзников по замыслу: вассальное Крымское ханство, Ногайская орда, Сибирское ханство, поляки с литовцами, а также шведы – замысел Селима состоит в агрессии на территорию русского царства со множества сторон, которая привела бы если не к вассальной покорности Москвы, то хотя бы к достижению ей безопасного для соседей состояния. Пусть даже напрямую Иван IV Селиму II не угрожал никогда, да и не мог, но на берегах Босфора резонно считали, что противника надо душить в зародыше, пока не стало поздно.
Но у замысла был один критический недостаток – участники коалиции видели друг друга примерно там же, где и русских. Шведы для поляков были нормальным таким балтийским конкурентом. Литовцы с крымчаками ежегодно играли в игру: “На кого пойдём за ясырём: на Москву или на Вильно?” А сами татары хоть и были вассалом Турции, но турецкую саблю в своём Северном Причерноморье видеть не желали от слова совсем. Таким образом, хоть турецкий поход на Астрахань и случился в 1569 году, но мало того, что не был поддержан “союзниками”, так ещё и при проходе султанского войска крымчаки повели себя, аки Сусанин под Костромой, проведя турков кружным путём через безводные степи без припасов. Как говорится, верные татарские вассалы – они в первую очередь татарские, во вторую – вассалы, и только в третью – верные. Город в итоге так и не взяли (какая неожиданность), и в следующим году Россия и Турция подписали мирный договор.
Ну, а Селим, закономерно решив, что нет опаснее врага, чем союзник-долбоёб приказал отравить не только Касым-Бея, который не смог взять Астрахань, но и Девлет-Гирея, татарского хана. Однако, как часто бывает в истории – приказ это приказ, а сто тысяч золотых это сто тысяч золотых. Подкуп и интриги спасли жизни этих людей, однако, наша история только начиналась.
Если Россия не искала войны с Турцией – Ивана больше занимали западные ливонские дела, осада Астрахани сорвала, например, планы по походам на Литву и в Лифляндию, то крымские татары очень даже искали сечи. Оттого уже в 1571 году Девлет-Гирей собирает более пятидесяти тысяч воинов и идёт походом на Москву. Нельзя сказать, что поход явился совсем уж полной неожиданностью для русских, однако же силы были явно не равны.
В мае, видя движения татарской орды, к которой примкнули ногаи и Кабарда (общее число воинов разными источниками оценивается от 120 до 200 тыс. человек), царь Иван с опричным войском двинулся в Серпухов на помощь своим полкам. Людей в царской рати было немного – хватило всего на три полка: сторожевой боярина Яковлева, передовой князя Черкасского и государев князя Трубецкого. Тем временем крымчаки не пожелали форсировать глубоководную Оку, а двинулись через мелкую Угру в районе Кром по заокско-брянским землям, разгромили под Тулой опричный отряд Волынского и вышли к Москве.
Столицу в тот момент прикрывало несколько опричных полков, но Девлет-Гирей даже не думал брать город приступом – хотя учитывая разницу в силах, вполне способен был это сделать – он его подпалил. Сначала сгорел Коломенский княжий двор, затем выгорел Земляной город, Кремль и Опричный двор со всеми слободами. Грозный царь, видя невозможность противостоять татарским силам, бежал с верными ему людьми на север под защиту каменных стен Кириллова монастыря на вологодчине, откуда 17 июня прислал Девлет-Гирею предложение, что готов отдать тому Астрахань с условием заключения военного союза с крымчаками. Но тот после консультаций с турецкими визирем счёл предложение недостаточным, тем более, что вполне себе ощущал себя победителем – именно он сжёг столицу русского государства, а оттого желал забрать себе всё нижнее и среднее Поволжье, Казань и Астрахань, а Москву поставить в зависимость от Бахчисарая, как раньше та находилась в зависимости от Золотой Орды. А оттого, хоть Девлет-Гирей и ушёл обратно, но на следующий год намерен был повторить поход, чтобы теперь уже окончательно решить русский вопрос.
Перед царём Иваном же встал вопрос уже не о каком-то политическом статусе его государства, а о его банальном выживании – вряд ли бы после нового разгрома царство продолжило своё существование. Скорее мы были бы свидетелями возврата к временам раздробленности и зависимости от татар. Однако Грозный царь не опустил руки и за отведённое ему время собрал силы, достаточные, чтобы встретить новую угрозу.
Во-первых, экстренно достраивалась засечная черта на окском порубежье. Главной её чертой были лесные завалы – засеки, делавшиеся в глубине лесного массива. Деревья рубили на высоте до двух метров и валили вершинами на юг, по направлению возможного неприятельского вторжения. Шириной подобные засеки были от 15 до 80 метров. В местах же, где было мало лесов и не было болот, строились надолбы – тыны из вбитых в землю высоких брёвен. Кроме того строились небольшие остроги с башнями на тех местах, где засечную черту пересекали дороги, и где располагались русские полки. Таким образом татары теперь могли прийти не откуда угодно, а с более-менее предугадываемого направления, на котором их и вздумали встречать.
Во-вторых, также экстренно формировались новые полки, способные противостоять татарской орде. Уже в апреле 1572, через год после сожжения столицы, Иван IV провёл в Коломне смотр сил, выставленных на защиту южных рубежей. Под командованием князя Михаила Ивановича Воротынского в Большом полку было сосредоточено 8255 человек со специально построенным гуляй-городом. Также к ним были приданы казаки Мишки Черкашенина числом от 3х до 5ти тыс. человек. Под началом князя Никиты Романовича Одоевского был полк Правой руки числом в 3590 воинов. Передовой полк под началом князя Дмитрия Ивановича Хворостинина состоял из 4475 человек. И Сторожевой полк Ивана Петровича Шуйского был числом в 4670 чел. Итого через год после страшного разгрома Москва смогла выставить подготовленную рать числом около 20 тыс. воинов – цифры наглядно показывают, что к новой войне подошли со всей серьёзностью. И всё это воинство отправилось на южное порубежье встречать неприятеля.
Уже 23 июля Девлет-Гирей во главе новой орды, оцениваемой современниками в 120-150 тыс., а нынешними историками в 60 тыс., что тоже очень много, с осадной артиллерией прошёл по Дону к Угре и остановился у Оки. В составе войска по заверениям современников были, кроме крымчаков, также ногаи, а ещё некоторое число турецких янычар.
26 июля татары попытались переправиться на другой берег у Сенькина брода, а также у Дракина и Тишилова. Поначалу встретившись с трудностями, татары решили разделить свои отряды. Часть их войска во главе с Дивей-мурзой форсировала Оку у Дракина, снеся в кровопролитном бою русские заслоны, и зашла в тыл Передовому и полку Правой руки, а затем в обход Серпухова отправилась на соединение с ханом. Часть же войска, ведомая Девлет-Гиреем, оставив двухтысячный заслон, также переправилась через Оку напротив Серпухова. Двадцатитесячное войско Теребердей-мурзы смогло рассеять Сторожевой полк Ивана Петровича Шуйского и вместе с остальными силами в ночь на 28 июля отправилось на Москву, обходя Тарусу и Серпухов с востока. Девлет–Гирей же на серпуховской дороге отбросил полк Правой руки.
Дорога на русскую столицу для татар была открыта, оставалась небольшая проблема, на которую, наверное, хан мог бы и закрыть глаза – уцелевшие русские части Хворостинина и Воротынского. Но эти части мало того, что оказались чрезвычайно живучими, так ещё и назойливо ударили по арьергарду его войска у деревни Молоди. Хан послал в помощь связанным боем татарам 12 тыс. воинов, намереваясь прихлопнуть численно уступающих им русских князя Хворостинина, но те, с трудом выдерживая атаки втрое превосходящего по численности противника, отступили к уже развёрнутому в поле гуляй-городу Воротынского, а затем быстрым манёвром ушли вправо, подставив наседающих татар под пушки гуляй-города. Прицельным огнём татарский отряд был рассеян, а Девлет-Гирей, остановившись 29 июля в семи километрах севернее Пахры у Подольска, не оставил себе выбора брать Москву штурмом, решив сначала разделаться с русской армией.
В чистом поле у Хворостинина и Воротынского не было бы никаких шансов противостоять крымской орде, но выстренный на холме гуляй-город уравнивал возможности. 30 июля несколько десятков тысяч татар смогли прорубиться сквозь строй трёх тысяч стрельцов у подножья холма, но стены этой передвижной крепости остались неприступными. Это привело к тому, что на следующий день уже всё войско Девлет-Гирея пошло на штурм. Бой был настолько ожесточённым, что во время него погиб Теребердей-мурза.
И вот 1 августа атакующие порядки татар возглавил сам Девей-мурза. Проведя несколько неудачных приступов, он отправился с небольшой свитой на рекогносцировку, где натолкнулся на вылазку русского отряда, а затем в скоротечном бою был схвачен суздальским послужильцем с простым русским именем Темир-Шибаев Алалыкин. И вот крымский хан оказался в интересной ситуации: один его военачальник убит, второй – захвачен в плен, а русский гуляй-город – вон он, торчит на холме, огрызаясь пищальным и пушечным огнём.
К чести Девей-мурзы в плену он вёл себя, как настоящий джигит: заверял, что если бы крымский хан также попал в плен, то он лично бы заморил голодом гуляй-город и вызволил бы хана, а оттого обещал всем русским воинам плеть и ярмо, когда татары всё-таки придут на его спасение. Что характерно, татары на следующий день попытались прийти на выручку – Девлет-Гирей бросает все силы на штурм, пытаясь отбить военачальник и других пленных, однако, во время штурма Воротынский выводит свой полк из гуляй-города и, двигаясь по дну лощины позади холма, выходит в тыл к татарскому войску. Полк же Хворостинина совместно с наёмными немецкими рейтарами, бывшими при нём, дали орудийный залп и вышли из укреплений, навязав встречное сражение наступающим татарам. И в это время Воротынский ударил в тыл Девлет-Гирею.
Крымское войско оказалось разгромленным. По сведениям некоторых источников в рубке погибли ханские сын и внук, все янычары, присланные султаном в помощь своему вассалу, а также захвачено множество знамён, шатры, обоз, артиллерию и даже личное оружие хана. 3 августа остатки некогда великого войска гнали до Оки, дважды уничтожая выставленные ими заслоны.
И эта победа не только сохранила Русь, как самостоятельное государство, но и почти на два десятка лет прекратила крымские набеги — слишком много боеспособных мужчин сложило голову на полях у Молоди. Османская империя полностью отказалась от планов на продвижение на север и в Поволжье. А Россия отодвинула пограничные укрепления по Дону и Десне на юг примерно на три сотни километров и решила вопрос с угрозой от ногаев, что начали сближение с русским царём, а не с крымским ханом.