Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Мэрилин Монро в фильме "Асфальтовые джунгли" (XI) Цикл "Великолепная Мэрилин" 751 серия
Мэрилин Монро в публикациях (XIV) Цикл "Великолепная Мэрилин" 671 часть
С.А. Аннина, Е.В. Прокофьева. «Мэрилин Монро. Жизнь и смерть секс-символа Америки» книга на Озон, отрывок размещается для ознакомления на некоммерческой основе.
Продолжение, Глава 7 "ТЕЛО КАК ИНСТРУМЕНТ"
Мэрилин Монро в 1950-е гг.
Скорбь по Джонни подтолкнула Мэрилин к поступку, очень похожему на тот, свидетелем которого был когда-то Джим Догерти. "Она заявила, будто только-только узнала, кто ее настоящий отец, и хотела, чтобы я поехала вместе с ней наведаться к этому мужчине", — вспоминала Наташа Лайтес. Старшая подруга согласилась сопровождать Мэрилин, но впоследствии сожалела о том, что не отговорила ее от этого вояжа… или хотя бы не пригласила третьим в их компанию психиатра.
Есть, как уж водится, два взаимоисключающих варианта этой истории.
В первом Мэрилин, проявив незаурядные способности к сыщицкому ремеслу, выяснила, что Чарльз Стенли Гиффорд переехал в Эмет, город в Северной Калифорнии, женился, овдовел и женился вновь, работал сперва строительным подрядчиком, затем птицеводом. Узнав его домашний адрес, она отправилась в Эмет, прихватив с собой Наташу для храбрости и журнал со своей фотографией на обложке для убедительности. Из машины перед домом Гиффорда Мэрилин, однако, вышла одна. Чарльз Стенли вовсе не вышел на стук в дверь, а его жена встретила Мэрилин неласково, и единственным, что она передала незваной "падчерице" от мужа, была визитная карточка его адвоката.
В другом варианте Мэрилин с Наташей не доехали до дома Гиффордов. Они остановились на бензоколонке, откуда Мэрилин — опять же выйдя из машины одна — позвонила Чарльзу Стенли по телефону. Вернулась она заплаканной, сказала Наташе, что отец не хочет ее видеть, поэтому они немедленно возвращаются в Лос-Анджелес.
Наташе, как и Догерти в свое время, оставалось только гадать, звонила ли Мэрилин куда-нибудь вообще и не была ли вся затея трюком, придуманным Монро для того, чтобы вызвать к себе еще большее сочувствие и внимание.
Наташа, впрочем, и без того после смерти Джонни вела себя по отношению к Мэрилин вдвойне заботливо и самоотверженно.
Скоро, однако, им пришлось разъехаться, и тут уже самоотверженность проявила младшая из женщин. Истек срок аренды квартиры, которую снимала Лайтес и в которой жила вместе со своей дочкой, Мэрилин и ее собачкой. Монро и ее чиахухуа перебрались в отель в Беверли-Хиллс. А Наташа захотела купить небольшой домик в кредит, но ей не хватало средств на первый взнос. Деньги, которых не доставало, дала ей Мэрилин.
"Только намного позже до меня дошли сведения о том, откуда она их взяла, — говорила Наташа. — Она продала норковый палантин, который получила в подарок от Джонни Хайда. Это была единственная на самом деле добротная вещь, имевшаяся в ее гардеробе".
Где-то в конце 1950-го или в начале 1951 года завязалась странная дружба втроем между Мэрилин Монро, режиссером Элиа Казаном, ставшим ее любовником, и писателем Артуром Миллером, ставшим через несколько лет ее мужем.
Мэрилин снималась в очередной маленькой роли в очередной пустячной комедии под названием "Настолько молод, насколько себя чувствуешь". Она в который раз играла "пустоголовую блондинку", смазливую секретаршу, — и это удручало ее. Мэрилин начала чувствовать, что загнана в западню, что растрачивает себя зря.
"Я была обязана вырваться из всего этого, просто обязана. Опасность состояла в нарастании во мне самой уверенности в том, что только этим и ограничивались мои возможности — ограничивались мои потенциальные достижения — ограничивались возможности любой другой женщины. Наташа и все прочие говорили о том, насколько я убедительна, насколько много меня самой есть в данном персонаже или же насколько многое от этого персонажа должно иметься во мне. А я знала, что могу сыграть еще лучше и добиться еще большего. Но никто меня не слушал", — вот какими были ее мысли в ту пору.
Мэрилин была подавлена и не могла скрыть свое моральное состояние от окружающих, даже если и пыталась.
"Она постоянно плачет. Всякий раз, когда я в ней нуждаюсь, она плачет. А у нее от этого заплывшие глаза!" — сетовал режиссер Хэрмон Джонс, причем сетовал не кому-нибудь, а своему приятелю Элиа Казану. И тому захотелось проверить, не сможет ли он утешить плачущую красавицу.
Э. Казан
Элиа Казан (при рождении — Элиас Казанджоглу), американский театральный и кинорежиссер и драматург греческого происхождения, переехал в США, как и Шенк с Хайдом, вместе с родителями в детстве. Казан с 1934-го по 1936 год был коммунистом (что в свое время печально сказалось не столько на его собственной судьбе, сколько на судьбах его друзей) — но это отнюдь не мешало ему быть сибаритом. От предков он унаследовал неуемный темперамент и жгучую жажду к жизни во всех ее проявлениях. В 1931-м он вместе с несколькими другими молодыми энтузиастами основал в Нью-Йорке "Theatre Group" (в очень приблизительном переводе на русский — "Театральная группа" или "Групповой театр"). Своего рода "дочерним предприятием" этого объединения была та самая лос-анджелесская "Актерская лаборатория", чьи семинары посещала Мэрилин Монро в конце 40-х, Более известный в мире театра, чем в мире кино, Казан и в Голливуде не был чужим человеком: его фильм "Джентльменское соглашение", снятый на "20th Century Fox", получил в 1947 году целых три "Оскара".
Элиа вполне заслуженно слыл бабником. Заскочив на съемочную площадку, он быстро заставил Мэрилин, с которой был шапочно знаком прежде, рассмеяться, а затем и принять его приглашение на обед. Казан пришел на студию не один — он взял с собой своего близкого друга Артура Миллера, известного прозаика и драматурга. В этом долговязом и худощавом очкарике, застенчивом и серьезном, к тому же женатому и, по слухам, нерушимо верному жене, Элиа не видел для себя соперника. В одном он не просчитался — романа между Артуром и Мэрилин тогда действительно не случилось, хотя их сразу потянуло друг к другу. Вернее, Мэрилин сразу потянуло к обоим — к самоуверенному, веселому, источающему жизнелюбие Казану и к Миллеру, типичному "рефлексирующему интеллигенту". Первый отлично развлекал ее, а второй…
Наташа Лайтес, невольная очевидица всех движений сердца Мэрилин — сердца, куда ей, влюбленной преподавательнице, не было доступа, — впоследствии говорила о Монро и Миллере: "Она влюбилась в него, а он — в нее, и тут нет места каким-либо сомнениям". И, хотя эти двое не легли в постель, Мэрилин, заикаясь от волнения, твердила Наташе, что "встретила такого мужчину, которого могла бы любить до конца дней своих".
Но, что бы ни испытывала Монро к Миллеру, с Казаном она, напротив, очутилась в одной постели очень скоро, и роман их протекал бурно и шумно, всем напоказ. Элиа тогда снимал в Голливуде свой фильм "Вива Сапата!" и подолгу жил в Лос-Анджелесе. Один из знакомых Монро вспоминал: "Во время съемок на натуре Мэрилин ввязалась в большой роман с Казаном, а поскольку в ту весну у нее было не особенно много работы, то она приезжала вместе с Казаном на ранчо студии Fox… Вечером, на обратном пути, мы обычно останавливались всей компанией в каком-нибудь ресторанчике или таверне, потягивали пиво, запускали музыкальный автомат и танцевали в свое удовольствие… В таких ситуациях нельзя было вообразить себе лучшую или более веселую спутницу, чем Мэрилин. Все знали о присущем ей беспокойстве, но далеко не все знали, что она умела отдыхать и развлекаться, что она никогда не жаловалась на обычные житейские неприятности или неудобства, что она никогда и ни о ком не говорила плохо и что у нее было блестящее врожденное чувство юмора".
Казан и не помышлял о том, чтобы жениться на Монро, — по сто мнению, она вообще не была создана для того, чтобы стать чьей-либо женой, зато была "великолепной компаньонкой". Мэрилин такое отношение, похоже, не смущало. "Это был, пожалуй, первый в ее жизни роман, — пишет Спото, — который не связывался ни с какими осложняющими обстоятельствами и давал ей полное удовлетворение. Мэрилин ничуть не отпугивало ясное осознание отсутствия каких-либо шансов на замужество — более того, этот факт словно бы нёс с собой дополнительное ощущение свободы".
К тому же Казан, при всем его блестящем, как и у Мэрилин, умении "отдыхать и развлекаться", был еще и внимательным слушателем. И по-своему уважал любовницу, считая ее "простодушной и скромной красоткой, которую унизил Голливуд". Правда, предложить униженной актрисе роль в каком-нибудь из собственных фильмов ему в голову не приходило.
И все же роман с Элиа принес Монро, в числе прочего, и практическую выгоду. Часто любовники проводили ночи в доме приятеля Казана, директора агентства "Знаменитые артисты" Чарльза Фелдмена. Мэрилин охотно согласилась воспользоваться услугами "Знаменитых артистов", поскольку сотрудники агентства, которым прежде руководил Джонни Хайд, имели на нее зуб: слишком много времени и сил покойный тратил на дела Монро в ущерб всем остальным!
А что же Миллер, чью фотографию в рамке Мэрилин поставила у себя в спальне, на тумбочке возле кровати, на которой занималась сексом с Казаном?
При первой встрече Мэрилин показалась ему "самым печальным существом, какое он только видел". Когда они с Монро пожали друг другу руки, его "пробрало трепетом — чувством, которое никак не сочеталось с ее печалью среди всего окружающего великолепия и изобилия техники, а также кипучей рабочей суеты…"
Трепет и печаль в обществе Мэрилин Артур чувствовал и позднее — тогда, когда вел с ней и с Казаном долгие разговоры о литературе, театре и кино, когда они втроем прогуливались по Лос-Анджелесу и его окрестностям, когда вместе шли в гости к друзьям Казана или посещали приемы и вечеринки, на которые всегда так щедр Голливуд.
Позднее он писал: "Мэрилин завладела моим воображением и дала мне ту силу, которая не поддается пониманию, но позволяет приблизиться к тому, чтобы овладеть умением разогнать непроницаемую тьму".
Элиа прекрасно видел, что взаимная симпатия между его любовницей и его приятелем крепнет с каждым днем, — и не ревновал. Он был даже не против того, чтобы в их причудливом трио воцарилось своего рода равновесие, и добродушно подталкивал двух близких людей в объятия друг друга — например, подстрекая Артура пригласить Мэрилин на танец во время ужина в каком-нибудь ресторанчике.
Однажды Мэрилин сняла туфлю, чтобы растереть затекшую ногу. Миллер тут же, как бы шутя, галантно опустился на одно колено и поднес ступню молодой женщины к своим губам. Он не замечал, что поцелуи его делаются все более страстными, что щеки его полыхают горячечным румянцем и что происходящее уже совсем не походит на шутку…
"В 1951 году артистка выглядела как сплошная боль, и я знал, что должен скрыться от нее или же утратить ощущение границы сознания… В моей робости она заметила некоторый шанс безопасности для себя, своего рода спасение от той одинокой, неспокойной и пустой жизни, которую ей создали".
Артур не хотел изменять жене, своей Мэри, которая прошла с ним через множество невзгод, жертвуя для него всем, и родила ему двух детей. Но он был уже на пределе — и, от греха подальше, "просто сел в самолет и улетел".
Мэрилин провожала Артура в аэропорт.
"В момент расставания я поцеловал ее в щеку, а она от удивления глубоко втянула в себя воздух. Я почему-то начал смеяться и говорить, что она явно перегибает и преувеличивает, пока оттенок серьезности на дне ее глаз не породил во мне бурных угрызений совести… Я был обязан сбежать от ее детской ненасытности… но ее запах продолжал пребывать на моих ладонях… Тайна этого общения пронзила меня насквозь с силой едва ли не радиоактивного излучения, и я радовался этому ощущению как верному доказательству того, что скоро снова стану писать…"
Однако, по признанию Миллера, Мэрилин удалось разрушить весь сложившийся в его уме "внутренний порядок".
Он не смог забыть ее, свою несостоявшуюся любовь. И Мэрилин тоже не позабыла его.
Спустя несколько месяцев после этого Казан прервал свой роман с ней — просто оттого, что чересчур долгие любовные интрижки были не в его вкусе.
Тем временем в карьере Монро — том, что было для нее если не более, то, во всяком случае, не менее важно, чем сердечные дела, — ничего не происходило.
Она значилась в штате, с ней исправно продлевали контракт (надо учесть, что контракт этот был, по сути, кабальным и не давал актрисе возможности самой выбирать себе роли и принимать предложения других студий, хотя "хозяева" могли в любой момент "одолжить" ее кому-нибудь из коллег для съемок), ей увеличивали жалованье — но это не помогало Мэрилин выбраться из очерченного круга.
Она самыми экстравагантными способами пыталась привлечь к себе внимание могущественного главы студии "20th Century Fox". Не стеснялась ставить его в неловкое положение перед журналистами: "В каких фильмах вы планируете появиться на экране, мисс Монро?" — "Ах, об этом вам лучше спросить мистера Занука!"
Морис Золотов в своей биографии Монро рассказывает историю, красивую и уморительно смешную одновременно.
Мэрилин, помня совет Хайда, охотно участвовала в фото-сессиях, потому что фотографии в журналах помогали ей оставаться у публики на виду. Одна из таких сессий происходила в павильоне "20th Century Fox" и должна была изображать мисс Монро в домашней обстановке. Мэрилин эта идея показалась слишком пресной, и она — то ли экспромтом, то ли обдумав заранее — разыграла целый спектакль.
Вот "рецензия" на него в исполнении Золотова: "Мэрилин решила привнести в процесс нотку драматизма. Переодевшись в костюмерной, она медленно проплыла шесть кварталов до фотопавильона босиком, с развевающимися за спиной волосами, в прозрачном пеньюаре, сквозь который явственно просматривалось ее тело. Студийные курьеры, оседлав велосипеды, разносили по территории сенсационную новость. К тому времени как съемки закончились и она вышла наружу, на улицах толпились работники студии, приветствовавшие ее аплодисментами. На следующий день молва об эксцентричной выходке обошла местные газеты. О Мэрилин заговорил весь Голливуд".
Усилия актрисы не прошли незамеченными — Дэррил Занук велел подчиненным найти ей в первой же подходящей картине… роль сексапильной блондинки. Ничего нового. Этой картиной оказалась очередная бездарная и пустая комедия "Любовное гнездышко", где Монро сыграла симпатичную соседку главных героев. Зрители и критики, как это бывало уже не раз, сумели досмотреть фильм до конца лишь благодаря присутствию в нем Мэрилин.
Не только Дэррил Занук, но и сама Мэрилин не считала себя настоящей актрисой. Что бы с ней ни происходило, она не прекращала упорных занятий с Наташей Лайтес. Осенью 1951 года Монро начала брать уроки драматического мастерства у Михаила Чехова — русского актера, бывшего МХАТовца, одного из лучших театральных педагогов всех времен.
Мэрилин вздрогнула, когда учитель, ничего не знавший об ее сложных душевных переживаниях, порекомендовал ей прочесть пьесу Артура Миллера "Смерть коммивояжера", а еще лучше посмотреть спектакль по ней. А однажды Чехов прочел ей вслух отрывок своей знаменитой впоследствии книги "О технике актерской игры", над которой тогда работал. В нем говорилось о "художниках такого масштаба, как Артур Миллер и Элиа Казан, и о магии их творчества, в котором присутствует как исконно американская, так и общечеловеческая трагедия"…
Михаил Чехов говорил Мэрилин, что можно научиться выходить за пределы собственной натуры, познавая и упражняя свое тело.
"Наши тела могут быть нашими самыми лучшими друзьями или же злейшими врагами. Тебе следует попытаться трактовать свое тело как инструмент, выражающий творческие мысли. Ты должна стремиться к достижению полной гармонии между телом и психикой… Одни дискуссии по поводу персонажа, его сознательный и разумный всесторонний анализ не в состоянии дать желанного эффекта, который состоит в том, чтобы актер превратился в другого человека. Доверяясь только своему мыслящему разуму, ты останешься холодной и пассивной. Но если ты сумеешь создать "воображаемое тело", то твоя воля и чувства как бы сами пожелают вселиться в другую личность".
"Но что проку в самых искусных преподавателях, в самых упорных словах, в самых усердных занятиях, если все равно приходится играть одних только хорошеньких дурочек?" — могла бы спросить Монро у Чехова, не будь она исполнена почтения к нему…
Однако зрители, миллионы зрителей, для которых Мэрилин воплощала небывалое сочетание сияющей дивы и свойской милой девчонки с соседского двора, полюбили ее даже в фильмах-однодневках. На студию ежедневно приходили кипы адресованных Монро писем с восхищенными, часто неграмотными признаниями в любви и просьбами прислать фото.
К 1952 году сложилась парадоксальная ситуация — Мэрилин превращалась в самую знаменитую звезду Голливуда, почти не имея на счету крупных ролей.
Норман Мейлер охарактеризовал этот этап ее карьеры и жизни так: "И однако во всех этих экранных поделках, зачастую призванных выдвинуть на первый план других звезд, во всех сходящих с конвейера комедиях, вестернах, детективах, во всех второстепенных и эпизодических ролях, что, кажется, только и выпадают на ее долю, она остается едва ли не самой яркой и интригующей индивидуальностью. Еще не успевает завершиться этот серый, монотонный период, а ее имя — независимо от того, сколь длительно ее присутствие в кадре, — уже выносят в верхние строки вступительных титров. Итак, она состоялась. Состоялась, всплыла, родилась из океана удручающей заурядности, родилась из мутного потока целлулоида, который и язык не повернется назвать фильмами, родилась на пепелище старых картин. Она продолжает возрождаться из этого пепелища и сегодня, когда пересматриваешь эти картины. Продолжает заражать с экрана своей удивительной живостью, как правило, затемняя других исполнителей.
У нее больше энергии, больше юмора, больше готовности безоглядно отдаться роли и самому процессу игры. Да, она именно играет своих героинь, излучая ощущение счастья — счастья сниматься в кино! А кто не знает, сколь незаменимо такое излучение в любом непритязательном зрелище? Она — олицетворение магического обряда, творимого в священной обители кинематографа, но ее родная студия — последняя, до чьих сотрудников это доходит".
Сама же Монро в сердцах говорила своей сестре Бернис: "Как все нелегко! Даже не знаю, во скольких плохих фильмах актриса может сняться, прежде чем она просто станет известной… отвратительных фильмах!"
А покуда в личной жизни Мэрилин назревали радикальные изменения. В феврале или в начале марта 1952 года она познакомилась с культовым в США бейсболистом Джозефом Полом Ди Маджио, бывшим центральным принимающим нью-йоркской команды "Янки". Ему было 37, а ей 25, заря ее славы только занималась, а он недавно ушел из спорта из-за последствий "боевых" травм. Оба были уже один раз женаты и развелись. Они встретились, в общем-то, из-за недоразумения: Джо увидел в газете фото Мэрилин в полной бейсбольной форме, но с короткой юбочкой, и подумал, что наконец-то нашел хорошенькую девушку, что-то смыслящую в спорте, которому он посвятил всего себя.
Ди Маджио понятия не имел, кто такая Мэрилин Монро. Его просветил на этот счет общий знакомый. Этот человек и организовал свидание спортсмена с актрисой в итальянском ресторане на бульваре Сансет.
Дама заставила себя ждать два часа — а затем кавалер очень быстро убедился, что она тоже понятия не имеет, кто такой Джо Ди Маджио, да и вообще вряд ли отличит бейсбольную биту от клюшки для гольфа. Воцарилось молчание. Восходящей звезде кинематографа и заходящей звезде бейсбола не о чем было говорить друг с другом. Мэрилин разрядила напряженную атмосферу шуткой. В этот вечер Джо надел синий галстук в крупный белый горох, случайно повязав его так, что на узле, точно посредине, красовалась одна-единственная горошина. Кокетливо дотронувшись до нее пальцем, Мэрилин спросила, долго ли Ди Маджио добивался такого эффекта. Оба повеселели, но тем для беседы это особенно не прибавило. Мэрилин пыталась говорить о кино. Джо, приняв солидный отеческий тон (что импонировало его собеседнице), поучат ее: никому в Голливуде нельзя доверять (почти никого в Голливуде он и не знал, но этого его не смущало), все журналисты — прожженные жулики, разумная девушка должна стараться побольше заработать и откладывать деньги на будущее…
Продолжение следует...
Мэрилин Монро в публикациях (XIII) Цикл "Великолепная Мэрилин" 667 часть
С.А. Аннина, Е.В. Прокофьева. «Мэрилин Монро. Жизнь и смерть секс-символа Америки» книга на Озон, отрывок размещается для ознакомления на некоммерческой основе.
Продолжение, Глава 6 "СИРОТКА В ГОРНОСТАЯХ"
Начиналось все вполне невинно. В мае 1949 года Мэрилин, найдя в старой сумочке визитную карточку Тома, позвонила ему, и тот пригласил ее сфотографироваться для рекламы пива. Плакат, на котором она была запечатлена в купальнике и с большим надувным мячом в руках, попался на глаза чикагскому производителю календарей. Он предложил Келли выгодный заказ. И Том уговорил Мэрилин раздеться перед объективом — о, всего несколько кадров, сдержанных и целомудренных, никакой вульгарности!
Мэрилин подписала договор, дающий Келли право на использование снимков, "полупсевдонимом": Мона Монро. Фотосессия, на которой Тому ассистировала его жена Натали, продолжалась два часа. Пол и стены ателье задрапировали алым бархатом. Под джаз, льющийся с патефонной пластинки, Том снимал свою модель с примерно 10-метровой высоты, устроившись на лестнице.
"Все было очень просто… и холодно!" — вспоминала Монро.
Тому за работу заплатили 500 долларов, из которых Мэрилин перепало только 50.
Заказчик отобрал для календаря две фотографии, назвав одну "Новинка" (изящный женский силуэт в профиль), а другую — "Золотые мечты" (кадр с показанной крупным планом грудью Мэрилин). Ничего вульгарного, бесстыдного в этих снимках, обошедших через несколько лет весь мир, действительно пег. Фотографии, по замыслу авторов, должны были вызывать лишь чистое восхищение, а не вожделение.
Потом Келли говорил в интервью Морису Золотову, что Мэрилин выгибалась "с грациозностью выдры" и двигалась "с подкупающей естественностью". "Стоило ей сбросить одежду, как всю ее застенчивость будто рукой сняло".
Возможно, Мэрилин, всегда магически преображавшейся перед кинокамерой или фотоаппаратом, попросту захотелось узнать, что она почувствует, снимаясь обнаженной. Она гордилась своим телом, она наслаждалась своей наготой, и никогда этого не скрывала.
Наташа Лайтес, которой доводилось и жить с Мэрилин под одной крышей, и сопровождать ее на съемки, говорила, что после пробуждения та часами расхаживала без одежды, не смущаясь чьим бы то ни было присутствием.
"Состояние обнаженности, казалось, умиротворяло ее, оказывало на нее своего рода гипнотическое воздействие. Если вдруг она проходила мимо зеркала и взглядывала на себя, она застывала, ее губы раскрывались, и полуприкрытые веками глаза не могли оторваться от собственного изображения. Она словно впитывала себя. Она напоминала тогда кошку, которую чешут за ушами".
Однако скоро, в июле 1949-го, Мэрилин пришлось узнать, что фотографироваться не всегда бывает так уж приятно — даже одетой. Во время тура в поддержку "Счастливой любви" фоторепортеров, хотевших поймать ее в объектив, было очень уж много, слишком много — ведь сексапильная блондинка, что прекрасно понимал Лестер Кован, украшала собой и фильм, хотя зрители видели ее всего минуту, и рекламную кампанию. У Мэрилин едва не случился нервный срыв. Она звонила из гостиничного номера приятелям — первым, чьи номера попадались ей в записной книжке, — и кричала, что не может больше, что перед ее носом целыми днями щелкают, щелкают, щелкают, что она устала улыбаться, улыбаться, улыбаться…
Мэрилин Монро еще не была звездой, но уже прочувствовала, каким тяжелым может быть бремя славы.
Она справилась. И совладала с собой. И улыбалась, улыбалась, улыбалась. Особенно искренне не фотографам, а детям в сиротских приютах и пациентам в госпиталях, пусть продюсер и затевал экскурсии в эти заведения исключительно с целью все той же рекламы.
Хайд и Лайтес основательно подготовили "малышку" к поездке. Мэрилин вспоминала: "Я купила самые красивые вещи, какие только удалось найти в голливудских магазинах. Ничего дешевого или смелого. Джонни и Наташа сказали мне, что я должна путешествовать как дама, каковой я, по их мнению, пожалуй, не являлась. Поэтому я купила себе пару превосходных шерстяных костюмов и свитеров, несколько блузок, застегивавшихся под горлышко, а также строгий жакет". (В другой раз и в другом месте она скажет, что ее покупки ограничились тремя дешевенькими платьями; ничего удивительного; Мэрилин часто смещала акценты, в зависимости от того, принцессой или золушкой хотела предстать.)
Единственное, чего не учли ни давно жившие в Лос-Анджелесе Наташа и Джонни, ни родившаяся там Мэрилин, — что Нью-Йорк, Детройт, Кливленд и Чикаго хотя и находятся к северу от Калифорнии, но все же не на Северном полюсе. "В кино я видела эти города, занесенные снегом", — оправдывалась потом Монро. Уже в поезде она умирала от жары в своем чопорном одеянии, и организаторы тура решили обыграть эту ситуацию, устроив фотосессию прямо на нью-йоркском вокзале, "…я позировала на ступеньках вагона, пот струился по моему лицу, в каждой руке я держала вафельный стаканчик мороженого. Подпись гласила: "Мэрилин Монро, самая горячая штучка Голливуда, охлаждается"… Так тема "охлаждения" стала центральной в моей рекламной работе в Нью-Йорке".
И все же организаторам тура пришлось снабдить актрису более подходящей амуницией. Мэрилин запомнилось летнее платье с большим декольте, из набивного голубого в горох хлопка и с красным бархатным поясом. Правда, она не преминула отметить, что наряд был куплен на распродаже в самом дешевом магазине.
В "Моей истории" Монро вообще говорит, что этот тур принес ей сплошные неприятности и разочарования. Но Андре де Дьенес, который был тем летом в Нью-Йорке, увидел фотографию старой знакомой в газете, позвонил ей в отель и вытащил поразмяться на Лонг-Айленд, уверяет, что она была в приподнятом настроении. "Внешностью и свободой поведения она уже тогда напоминала признанную звезду экрана и просто лучилась радостью". И когда он, Андре, "защелкал" перед ней фотоаппаратом, Мэрилин не возражала. Оба словно вспомнили те далекие дни, когда вдвоем колесили по всей Калифорнии. В белом купальнике, встряхивая золотящейся на солнце гривой, Мэрилин носилась по пляжу, бегала по воде, играла со своим огромным зонтиком в горошек, то открывая его, то закрывая. Позировала, конечно, она позировала! Но, кокетничая с объективом, кокетничала и с фотографом, — они были для нее, как и встарь, одно. Однако от "ужина с продолжением", на который надеялся де Дьенес, Мэрилин отказалась, сославшись на то, что ей надо готовиться к интервью.
Это интервью было взято, о рекламной кампании вышло и несколько других материалов в прессе, но журналисты, повадившиеся, подобно одноклассникам Мэрилин, называть ее "девушкой Ммм", видели в актрисе лишь "горячую штучку из Голливуда", и ничего больше. Удивляться не стоило — ведь именно так им и представляли Мэрилин.
Вернувшись в августе в Лос-Анджелес, Мэрилин, благодаря хлопотам Джонни, тут же попала на прослушивание в "20th Century Fox". Нового контракта с ней не заключили, но дали роль — снова совсем маленькую, по сути, эпизодическую, — в музыкальной комедии про ковбоев "Билет в Томагавк", провалившейся затем в прокате.
В начале осени Мэрилин познакомилась с двумя своими будущими близкими друзьями — Рупертом Алланом и Милтоном Грином. Писатель и издатель журнала "Look" Аллан устроил в доме, который снимал на пару с приятелем Фрэнком Маккарти, нечто вроде салона для избранных. Попав в этот круг "избранных", Мэрилин встретилась с модным нью-йоркским фотографом Милтоном Грином. Описание их знакомства походит на анекдот: "Мне показали папку с самыми красивыми снимками, какие мне доводилось видеть в своей жизни. Я только ахнула и спросила: "Господи, кто же их сделал?"". После того как ее представили Грину, Мэрилин сказала: "Но вы же просто мальчик!", на что Милтон, не растерявшись, ответил: "Что ж, а вы просто девочка!"
27-летний Грин, ладно сложенный невысокий брюнет, действительно выглядел моложаво и был весьма привлекателен. "Девочка" и "мальчик" сразу приглянулись друг другу — и сбежали вдвоем с ужина, не дожидаясь, пока начнут расходиться другие гости.
В то время Джонни Хайд отдыхал без Мэрилин в Палм-Спрингс — и его подруга поддалась искушению ответить на подмигивания талантливого красавчика. В течение десяти дней Милтон и Мэрилин почти не вылезали из постели отельного номера, который Грин торжественного именовал своим "домом на Западном Побережье". На этом их роман оборвался. Милтон вернулся в Нью-Йорк, а вслед ему полетела телеграмма со стихотворением:
"Милтон Грин, я люблю тебя всем сердцем,
И не только за твой "дом" и твое гостеприимство.
Я люблю тебя, считая, что ты самый лучший,
И поверь, мой дорогой, я не просто льщу.
Обнимаю, Мэрилин"
Вскоре Монро сыграла вновь небольшую, но заметную роль в фильме режиссера Джона Хьюстона "Асфальтовые джунгли". Впоследствии, когда Мэрилин уже стала знаменитой, Хьюстон не находил для нее слов, достаточно льстивых. Он уверял, что просто мечтал заполучить ее на роль Анджелы Финлей.
"Я просто знал, что она создана для этой роли, еще до пробы. Она была настолько уязвима, настолько сладка, настолько желанна, что вы просто таяли в ее присутствии. Я не могу понять, как никто не мог взять ее в какое угодно кино? Она идеально подходила для роли в "Асфальтовых джунглях"".
На самом деле все обстояло несколько иначе. Фильм снимался на студии "Metro-Goldwyn-Mayer", и все еще работавшая там Люсиль помогла Мэрилин, причем весьма остроумным, хотя, может быть, не совсем честным способом. Джон Хьюстон прочил на роль Анджелы другую блондинку, Лолу Олбрайт. Но и Кэрроллы, и Джон Хьюстон были страстными любителями лошадей. В конюшнях на ранчо Кэрроллов жили принадлежавшие Джону Хьюстону скакуны породы "ирландская упряжная", и он задолжал за их содержание и тренировку кругленькую сумму. Пока Джонни Хайд тщетно уговаривал режиссера взять Мэрилин в "Асфальтовые джунгли", коварные Кэрроллы пригласили Хьюстона на ранчо. Выбрав момент, когда тот безмятежно любовался резвящимися на лугу вороными, его огорошили ультиматумом.
Либо дорогой гость немедленно выплачивает весь долг, либо Джон Кэрролл, с печалью в сердце, продает лошадок и взыскивает из выручки свое, либо… Либо Мэрилин играет в картине Хьюстона. Шантаж и подкуп — а как это еще назовешь? Что ж, на войне как на войне, в Голливуде как в Голливуде…
Однако у Мэрилин были веские основания благодарить друзей за эту военную хитрость. "Асфальтовые джунгли" позволили актрисе показать себя в новом свете. Это была, кажется, первая в карьере Монро драматическая роль. Фильм-нуар по роману У. Бёрнетта рассказывал о криминальном мире Соединенных Штатов, и Мэрилин играла "племянницу", а на самом деле — наложницу одного из героев. Автор книги характеризовал Анджелу Финлей как "секс-бомбу", в чьей манере говорить сквозило "что-то такое — неопределенно ленивое, небрежное и до нахальства самоуверенное, — чем просто невозможно было пренебречь". Явления Мэрилин Монро на экране опять — опять и опять! — были недолгими, но зрителям хорошо запомнилась девушка, прячущая за вызывающими повадками душевный надлом, мучимая страхом и презрением к себе. Актриса позднее называла роль Анджелы одной из своих лучших работ в кино.
В преддверии и во время съемок Мэрилин настолько старательно занималась репетициями с Наташей Лайтес, что дорепетировалась до нервного срыва. Она так вжилась в образ, что, казалось, временами выпадает из реальности. В фильме была сцена, где в комнату Анджелы, громко постучавшись, входят несколько человек и осыпают героиню угрозами. Мэрилин мерещилось, что к ней тоже стучатся какие-то люди, переговаривающиеся между собой за дверью. Она то и дело слышала голоса, которых не слышал никто из находившихся в этот момент рядом с ней.
Встревоженная Наташа посоветовалась с Хайдом, тот поговорил со студийными врачами, и они прописали Мэрилин лекарства — барбитураты. На это следует обратить особое внимание — так и начался роман Монро с барбитуратами, воистину роман "до гробовой доски".
Мэрилин была не единственной. В конце 40-х — начале 60-х барбитураты, особенно среди обитателей Голливуда и представителей творческих профессий, живших в иных местах, вообще были чрезвычайно популярны. Барбитуратами пытались лечить всё — усталость, бессонницу, головную боль, плохой характер, едва ли не простуду.
В начале 1950 года Мэрилин перепало несколько маленьких и по длительности, и по значению ролей в фильмах "MGM" и "20th Century Fox": "Шаровая молния", "Хук справа", "История родного города". Контракт с ней ни одна из студий подписывать не торопилась: у всех уже были "штатные блондинки".
Зато весной ей улыбнулась удача: хотя роль Монро в начавшемся сниматься в то время фильме Джозефа Манкевича "Всё о Еве" была, уже по недоброй традиции, невелика, сам фильм можно без преувеличений причислить к голливудской "золотой классике". Все, наверное, помнят, что в центре сюжета — противостояние сорокалетней звезды театральных подмостков Марго Ченнинг (ее сыграла Бетт Дэвис) и Евы (Энн Бакстер), юной хищницы со сладенькой улыбкой, которая, прикидываясь восторженной поклонницей, постепенно отнимает у Марго ее роли и ее славу.
Даже не второ-, а третьестепенный персонаж Монро мисс Кэссуэл — тоже актриса, совсем молоденькая. В некотором смысле Мэрилин играет себя: старлетку, мечтающую о ролях и ищущую покровительства "больших и сильных мужчин", трогательную простушку, может быть, очень даже непростую внутри.
"Коронная сцена" мисс Монро/Кэссуэл — на лестнице в доме Марго, где старлетка потягивает шампанское, якобы непринужденно и беззаботно, в окружении "серьезных" (и по сценарию, и в жизни) людей. За каждым мельчайшим ее движением хочется наблюдать бесконечно.
Мэрилин едва не сорвала съемки своими постоянными опозданиями. Этому ее свойству, выводившему из себя еще начальство на парашютной фабрике, где работала Норма Джин, Рэнди Тараборелли посвящает милейший пассаж, который невозможно не процитировать:
Думая о маленькой роли Мэрилин в фильме "Всё о Еве", стоит еще сказать, что Мэрилин делала все, что могла, чтобы не опаздывать, но это оказалось не в ее силах. Однажды актер Грегори Ратофф сказал о Мэрилин: "Эта девочка станет великой звездой!" Селеста Холм закатила глаза и заявила: "Ты так думаешь, потому что она заставляет всех себя ждать?" Действительно, в последующие годы очень много говорилось о неспособности Мэрилин приходить вовремя куда бы то ни было. Фактически она опаздывала всегда — шла ли речь о работе или просто о встрече с приятелями за кофе. Повод не имел значения, все знали, что она опоздает. Это была очень раздражающая привычка, но, поскольку она была тем, кем она была, большинство людей примирились с этим. Ясно одно — она умела в один момент осветить любую комнату своим присутствием. "Это не я всегда опаздываю, это все остальные постоянно куда-то торопятся!" — как-то язвительно заметила она".
Летом и осенью 1950 года Мэрилин куда меньше общалась с Джонни Хайдом, чем прежде. Она возобновила приятельство с Шенком, много времени проводила с новыми знакомыми в "салоне" Руперта Аллана, подружилась с известным репортером Сиднеем Сколски (возрастом и характером он вполне годился на роль ее очередного "эрзац-отца", но любовником Мэрилин не стал), посещала курсы при Калифорнийском университете.
А здоровье Джонни резко ухудшилось. Старая болезнь сердца грозила вот-вот доконать его. Хайда изматывали боли и слабость, он знал, что скоро умрет, и врачи его не обнадеживали. Мэрилин — теперь она жила вместе с Наташей, Наташиной маленькой дочкой Барбарой и собачкой Джозефиной, крохотной капризной чихуахуа, — все реже удавалось заставить себя навестить его. Несмотря на неприязнь к Джонни, Наташа была возмущена черствостью и неблагодарностью подруги и даже обещала, что притащит ее к нему силой. Мэрилин оправдывалась тем, что ей невыносимо тяжело смотреть на страдания близкого человека.
А он, уже не вставая с постели, продолжал настойчиво предлагать Мэрилин руку и сердце и не прекращал заниматься ее делами.
Хайду даже наконец удалось убедить Дэррила Занука заключить с Мэрилин контракт — сроком на семь лет и с окладом на 500 долларов.
…Джонни Хайд умер от обширного инфаркта миокарда 18 декабря 1950 года. За несколько дней до убившего его приступа Хайду стало лучше, и он, чтобы отвлечься от тягостных дум, отправился в Палм-Спрингс, откуда "скорая помощь" привезла его в частную больницу в Лос-Анджелесе. Медсестра шепнула Монро, прибежавшей, когда Джонни был уже мертв, что перед смертью он громко звал ее: "Мэрилин! Мэрилин!"
Брошенная жена Хайда передала через третье лицо, что присутствие Мэрилин на похоронах нежелательно. Но все же они с Наташей пробрались на церемонию — в скромных траурных костюмах и шляпках, какие носила прислуга, с окутанными черными вуалями лицами.
По легенде, Мэрилин, увидев гроб, забыла обо всех предосторожностях и прильнула к телу Джонни с воплями и слезами. Собственно, авторами этой легенды были сама Монро и Бен Хехт: "Я бросилась на гроб и зарыдала. Мне хотелось умереть вместе с ним". Однако вряд ли такое могло произойти на самом деле.
Джонни Хайд был единственным мужчиной Мэрилин Монро, которого смогла разлучить с ней только смерть. Возможно, именно потому, что Мэрилин его не любила.
Но горе ее было искренним и огромным. "Никто не знал истинную глубины наших отношений, — сказала она спустя годы. — Когда вас двое в постели и ваши руки переплетаются в объятиях, в комнате темно, и вы кладете голову ему на грудь и слышите, как бьется его сердце — вот тогда вы действительно знаете этого человека. Когда его сердце начинает сильнее биться ради вас, вот тогда вы по-настоящему знаете его".
Умереть Мэрилин, похоже, действительно попыталась. Через несколько дней после похорон Наташа, придя с работы, застала подругу лежащей на кровати в спальне. Мэрилин походила скорее на покойницу, чем на спящую: бледная кожа, впавшие щеки. Наташа принялась тормошит!" ее, потом с трудом разжала Мэрилин рот и увидела, что он полон наполовину растворившихся таблеток и пены.
Это произошло в канун Рождества. На Рождество все обмениваются подарками — и Наташа Лайтес получила от Мэрилин изысканную драгоценность — старинную брошь с камеей из слоновой кости в золотой оправе. На золоте были выгравированы слова: "Знайте, я обязана вам куда большим, чем жизнью".
И все же Мэрилин отрицала, что хотела покончить с собой из-за смерти Хайда, утверждала, что просто нечаянно переборщила со снотворным. Милтону Грину она сказала: "Я чувствовала себя виноватой, меня мучили самые разные чувства по этому поводу, но я совершенно точно не хотела умереть".
Но, видя состояние Мэрилин, никто из тех, кто ее знал, не верил, что она едва не отправила себя на тот свет по чистой случайности.
Почему она так и не вышла за Хайда замуж? Ведь помимо всего прочего это сделало бы ее весьма состоятельной особой, даже если бы ее карьера и не удалась. А Джонни умер бы счастливым, зная, что будущее любимой обеспечено.
Пытаясь ответить на этот вопрос, писатель Норман Мейлер пришел к такому выводу: "Она восхищалась им, потому что он мог спроектировать здание ее артистической карьеры, а в ее глазах это значило достойно обставить дом, где могло бы обитать ее "я". Вот почему она вряд ли могла позволить себе стать его женой. Ведь после его кончины она будет обречена стать то ли веселой вдовой, то ли черной вдовой, одним словом, женщиной по имени миссис Хайд, а не самою собой. Что за навязчивая идея эта потребность быть верным самому себе!.. эмоциональное состояние, обусловленное подобным самоощущением, почему-то настолько предпочтительнее ощущения пустоты в самом себе, что для его носителей — таких, как Мэрилин, — может стать более мощным побудительным стимулом, чем сексуальный инстинкт, стремление к высокому общественному положению или богатству. Находятся люди, которые скорее пожертвуют любовью или собственной безопасностью, нежели рискнут поставить под вопрос чувство верности самим себе".
Продолжение следует...