Отношения “оябун — кобун”

В традиционной Японии это вылилось в пару “оябун” (буквально, отец) — “кобун” (буквально, сын). Эти отношения совершенно не обязательно предусматривают физическое родство — отцовство может быть и приёмным, и даже чисто метафорическим. Это может быть — и часто бывает — наставничество, в любой сфере. В современной Японии оно по большей части символическое, о нём нередко говорят даже с известной долей иронии (хотя всем японцам сама концепция знакома). Например, это может быть старший, опытный сотрудник на работе и молодой, “зелёный” новичок. То есть, это “учитель” и “салага”. Когда-то эти отношения были куда серьёзнее, о них говорили практически как о реальном отцовстве (даже его приёмный характер часто был неочевиден). Отношения оябун-кобун подразумевали весь классический конфуцианский набор взаимных обязательств отца и сына. Вплоть до того, что “если оябун сказал, что ворона белая, кобун обязан с ним согласиться”, как гласит поговорка. Сегодня в подобном “идеальном” виде эти отношения сохранились в Японии только среди якудза.

На них держится всё устройство мафиозных кланов — а нередко и взаимоотношения между ними. Они скрепляются соответствующими обрядами, причём обряды могут отражать не только отношения между рядовым членом и боссом, но и между двумя независимыми боссами и двумя кланами в целом. В базовом виде эти ритуалы предусматривают совместное распитие саке, причём количество напитка в чашках отражает взаимный статус участников. У того, кто старше — саке больше, причём пропорции точно регламентированы, для этого разработана сложная градация. Положим, сегодня точному соблюдению деталей уделяется меньше внимания (если конкретный босс не традиционалист, конечно), но ритуалы существуют. А когда-то они были жизненно важны.

К моменту выхода Японии в “большой мир” — открытию страны и началу форсированной модернизации (сейчас известной историкам как “революция” или “реставрация Мэйдзи”) — страна уже имела вполне узнаваемый зародыш организованной преступности.

Теперь — как и всей Японии — якудза предстояло очень серьёзно потрудиться. Модернизация, тем более — столь радикальная, означала, в первую очередь, очень большое строительство (до 1914 года промышленное производство страны удвоилось, а количество заводов утроилось

Коррупция — новый инструмент якудза

Те, кто имел на практике малейшее дело со строительством, представляют себе, насколько это дорогое, капиталоёмкое дело, насколько быстро тратятся, насколько легко теряются и насколько гарантированно превышаются выделяемые на него бюджеты. Эта сфера требует контроля, как никакая другая — и любой контроль, даже самый жёсткий, оказывается в итоге недостаточным. Строительство открыто к злоупотреблениям самого разного сорта — и потому оно является идеальной областью для организованной преступности. Это, наверное, самая “мафиозная” из всех отраслей экономики. Поэтому нас не должно удивлять, что именно здесь якудза в первую очередь развернулись в полную силу. Первое, что якудза сделали “своей”, подконтрольной им сферой — и что в немалой степени осталось таковой и до наших дней, своеобразной “вотчиной” японских мафиози — это строительные подряды. Именно в эпоху Мэйдзи в Японии за строительными бригадами закрепилась репутация разнузданных, трудно управляемых и беззаконных сборищ. Вплоть до того, что найти бригаду строителей проще и быстрее всего было через местного босса якудза.

Тем не менее, традиционные сферы деятельности — азартные игры для бакуто и уличная торговля для текия — оставались важными источниками дохода для многих кланов. Только они претерпели изменения — в некотором роде “цивилизовались”, упорядочились. В новой Японии появилась полиция, активно вмешивавшаяся в дела якудза, и с ней приходилось считаться. Крупномасштабный игорный бизнес теперь часто приходилось уводить дальше в подполье, прятать в тени, иногда создавая “внешний” легальный бизнес для маскировки. Текия было легче, потому что основная их деятельность была вполне законной, прятать нужно было лишь “мафиозную” её составляющую.

Тем не менее, и у бакуто, и у текия в арсенале рано появился новый инструмент для защиты их криминальных интересов — коррупция. Взятки чиновникам и (особенно) полицейским превратились в постоянную примету жизни. Репутация Японии как “страны без преступности” очень легко распространяется и на её полицию, которой начинают приписывать необычайную эффективность и неподкупность. Но это в значительной степени миф, что и было продемонстрировано многочисленными и громкими скандалами — по уровню коррупции Япония, наверное, даст фору любой другой развитой стране.

Эффективность японской полиции исторически во многом строилась на том факте, что она не столько боролась с якудза, сколько “работала с ними”, сотрудничая в определённых пределах (иногда весьма широких) с группировками и полагаясь на их помощь в обуздании “низовой” преступности. Подобные методы неплохо знакомы правоохранительным органам во всём мире, но в Японии они были доведены до настоящего совершенства.

Когда дело всё же доходит до расследования преступлений, японская полиция исторически всегда была склонна полагаться на признательные показания (которые иногда банально выбивались). В Японии признание традиционно было “царицей доказательств”. Ну, не они первые и не они последние, подобный подход всегда очень соблазнителен. Вот только когда он становится основным и почти единственным, то в долговременной перспективе это весьма негативно сказывается на качестве работы полиции вообще. Да, в Японии, наверное, в силу специфики японского общества, это проявляется не так быстро (японская полиция попросту лучше знает, из кого нужное признание имеет смысл выбивать), но это работает на “низовом” уровне, а вот конкретно борьбе с организованной преступностью точно не помогает.

Влияние мафии на политику в Японии

Кроме полиции, якудза оказались очень рано втянуты в перипетии японской политики. Некоторые из группировок более активно проявляли себя в этой сфере, чем другие. В этом была несомненная логика — если мафии удалось наладить неплохое сотрудничество с полицией, почему бы не попробовать заручиться поддержкой государства и на более высоком уровне? Ведь это помогло бы решить очень многие проблемы, если не легализовать “теневые империи”, то хотя бы защитить их от действий власти. Якудза определённо было, что предложить — и чисто людской, и силовой ресурс. В японской политике он играл важную роль.

Группировки рано и прочно связали себя с политикой правого — зачастую, радикально правого — толка, не просто патриотической направленности, а радикально-националистической (а в Японии эта грань часто была призрачной), нацеленной на агрессивную внешнюю экспансию. Для японской политики конца XIX и начала XX века было характерно большое число всевозможных тайных обществ, союзов и групп, преследовавших политические цели — как правило, националистические и экспансионистские. Отчасти они выполняли функции политических партий, отчасти — разведки, иногда — террористически-диверсионных групп, часто — агентов влияния. Читателю достаточно мельком пролистать ВУЗовский учебник истории, чтобы увидеть эти бесконечные “Общества Чёрного дракона” и “Союзы реки Амур”. Так вот, многие из них были тесно связаны с влиятельными группировками якудза, если вообще не представляли собой их отделения (или наоборот). Во всяком случае, они плотно взаимодействовали, особенно по кадровой и экономической части.

Гэнёся — тайное общество Мицуру Тояма

Первой крупной фигурой на стыке двух миров был Мицуру Тояма (1855–1944), уроженец города Фукуока (на той оконечности острова Кюсю, которая ближе всего к азиатскому континенту). Выходец из мелкой самурайской семьи, Тояма в возрасте 20 лет принимал участие в одном из последних восстаний самураев против новой власти (и получил за это 3-летний тюремный срок). Выйдя на свободу, он сразу вступил в Кёсися, “Общество гордости и патриотизма”, первую группу японских националистов. Тогда же Тояма начал собирать вокруг себя последователей. В основном это была неустроенная молодёжь Фукуоки, и очень быстро группа приобрела известность, с одной стороны, как дисциплинированная рабочая бригада, а с другой — как надёжная боевая сила, боровшаяся с рабочими волнениями на угольных шахтах региона. При этом группа часто позиционировала себя как защитников бедноты. Вскоре Тояма приобрёл репутацию “императора трущоб”, этакого местного Робин Гуда, помогавшего нуждающимся и сорившего отобранными у богатых деньгами.

Мицуру Тояма с женой, 1927 год

В 1881 году он основал Гэнёся, “Общество тёмного океана”, федерацию различных националистических организаций, которая действовала уже в масштабах страны. Устав общества был довольно туманным, члены должны были почитать императора, любить нацию и защищать права простого народа. Буквально — “за всё хорошее и против всего плохого”. Важно было, что члены общества делали, а не что они провозглашали. Идеалами Гэнёся были военная экспансия вовне и авторитарная власть в самой Японии. Для достижения этих целей оно развернуло широкую кампанию террора, включая шантаж и убийства. Особое влияние общество приобрело в среде офицерского корпуса и правительственных чиновников. Его члены нередко служили охранниками у известных политических фигур своего времени. Одновременно с этим, многие из них работали вполне легитимно — как столяры, каменщики или водопроводчики. Общество даже создавало свои собственные профсоюзы, разделявшие его идеалы.

С самого начала оно рассматривало себя в духе якудза, следуя их принципам. Только это были якудза “нового поколения”, которые свысока посматривали на традиционных бакуто и текия, считая себя своеобразной гангстерской элитой. Обычные якудза разгоняли митинги недовольных рабочих, потому что им за это заплатили, а якудза “политические” — ещё и руководствуясь высокими идеалами, хотя и деньги никто не отменял. Связь с политикой облагораживала.

Представители Гэнёся вскоре отправились и на континент — в Корею и Китай, где развернули активную шпионскую деятельность. В самой Японии общество занималось модерированием общественных волнений (их можно было как раздувать, так и гасить, в зависимости от направленности), запугиванием неугодных кандидатов и давлением на избирателей. Общество могло и выполнять заказы конкретных владельцев предприятий, чаще всего — угольных шахт, заводов и фабрик. Эти заказы охватывали банальное штрейкбрехерство при забастовках, запугивание или физическое воздействие на активистов, противодействие политической деятельности в рабочей среде. Не надо забывать, что “приметой времени” рубежа XIX и XX веков был подъём левого движения во всём мире, в первую очередь — в среде промышленных рабочих. Новые индустриальные страны, вроде Японии, были этому особенно подвержены. Именно эти явления и вызывали больше всего страха в правящих кругах. В Японии, однако, им нашлось вполне эффективное средство противодействия. Вообще-то, якудза изначально часто занимались подобными вещами — к ним нередко обращались, чтобы разогнать забастовщиков или запугать их лидеров. Отсюда уже был один шаг до политики, и делали его легко и быстро.

Поле для подобной активности было весьма широким. В 1892 году в стране состоялись первые всеобщие выборы. В этой ситуации Гэнёся развернулись не на шутку, устроив настоящую кампанию террора против неугодных им политиков. Активисты общества бросили бомбу в экипаж министра иностранных дел Сигэнобу Окума (взрывом ему оторвало ногу), устроили покушение на либерального политика Тайскэ Итагаки и убили ещё одного видного государственного деятеля, Тосимити Окубо. Финансировался весь этот терроризм за счёт вполне мафиозной экономической деятельности Гэнёся, которую в этом плане была трудно отличить от обычного клана якудза.

Когда собственных сил не хватало, Тояма обращался за помощью и к “классическим” боссам мафии. Так, оябун группировки из Кумамото прислал 300 своих людей в Фукуоку в качестве подкреплений. Они выступали единым фронтом с силами не только самого Гэнёся, но и с местной полицией. Полицейские получили приказ министра внутренних дел, предписывавший им оказывать всемерную помощь тем, кто борется с противниками правительства. На практике такими союзниками оказались люди мафии — но приказ есть приказ. Выборы 1892 года стали самыми кровавыми в истории Японии, с десятками убитых и сотнями раненых.

Но это было лишь начало. Теперь, когда самые неотложные проблемы внутри самой Японии были решены, можно было перейти и к внешней арене. В 1895 году агенты Гэнёся проникли в хорошо охраняемый корейский королевский дворец и убили там королеву Мин (при проникновении они использовали классические методы японских ниндзя). Так начался кризис, который в итоге привёл к японскому вторжению в Корею. В свою очередь, это вторжение станет одной из причин русско-японской войны, да и вообще, японцы останутся в Корее на полвека.

Чан Кайши (второй справа), Мицуро Тояма (слева) и Цуёси Инукаи (в центре), 1929 год

С этого момента мода на тайные общества ультраправой экспансионистской направленности расцвела в Японии пышным цветом. В следующие годы на сцене появился целый букет таких организаций, с названиями типа “Ассоциация небесного действия”, “Общество клятвы на крови” и даже “Крестьянский корпус бесстрашных”. Все они использовали Гэнёся как образец. Кого-то из них, конечно, финансировали богатые спонсоры, но основная масса существовала за счёт классических источников дохода якудза — азартных игр, проституции, вымогательства, взимания платы за защиту и т. п.

“Чистые” якудза, бакуто и текия, поначалу пытались держаться в стороне, но, по правде сказать, это было невозможно. Само время было такое — политика поглощала всё и вся. Боссы мафии один за другим втягивались в политические игры. Это сулило прибыль, к тому же деятельность “обычных” и “политических” групп во многом пересекалась, у них были общие враги — ведь левое движение угрожало устоям традиционного японского общества в целом, а якудза тоже были его производной. Кадровая “текучка” между группами того и другого сорта была постоянной. В итоге это привело к тому, что спустя сто лет в глазах большинства японцев понятия “якудза” и “ультраправый” стали почти идентичны. Во всяком случае, очень близки. Наверное, это не всегда соответствует истине, но миф такой существует.

Кокурюкай

“Золотой век” политических якудза продолжался вплоть до конца Второй мировой войны. Некоторые политические группы оказались более привлекательны для мафии. Например, такой, судя по всему, оказалось Кокурюкай — “Общество реки Амур”, основанное в 1901 году одним из сподвижников Тоямы, Рёхэем Утидой (1874–1937). Это название говорило само за себя — Амур был границей между Манчжурией и Россией. Общество, таким образом, выступало, в конечном итоге, за аннексию Манчжурии, как часть всеобъемлющей идеологии “Хакко-ити-у” — “Восьми сторон света под одной крышей”, т. е. максимальной экспансии Японии в Азии и достижения ей доминирующего положения.

Китайский революционер и основатель партии Гоминьдан Сунь Ятсен в Токио в 1900 году (крайний справа). Рёхэй Утида — второй слева.

Это общество более известно под другим названием. Японские иероглифы имеют два чтения — собственно “японское” и “китайское”, поэтому любое записанное ими слово может быть прочитано двумя разными способами. Альтернативное прочтение в данном случае давало “Общество Чёрного дракона”. Это название показалось западным журналистам более ярким, поэтому они именно его и начали тиражировать. Так общество и запомнилось за пределами Японии. Именно оно было тем мозгом, который стоял за следующим витком японской экспансии — “Чёрный дракон” сыграл большую роль в подталкивании Японии к войне с Россией (в необходимости которой были сильные сомнения у обеих сторон), а затем — к распространению агрессивной политики на Китай. По сути, “Общество Чёрного дракона” совершило применительно к Китаю примерно то же самое, что “Общество тёмного океана” в своё время — в отношении Кореи: подготовило почву для прямого японского вмешательства. Общество просуществовало 30 лет, играя центральную роль в японской политике. Одной из главных его фигур всё это время был, наряду с Утидой, всё тот же Тояма.

Кокусуйкай

Между тем, 1920-е годы, известные в японской истории как “эра демократии Тайсё”, были эпохой расцвета. Политический климат страны, несмотря на регулярные убийства, полицейские репрессии и влияние ультраправых течений, в целом становился всё либеральнее — расширялось избирательное право, развивались профсоюзы. Экономика процветала, а как следствие — рос японский средний класс. Но за всем этим маячила фигура Тоямы — даже не сказать, чтобы “в тени”. Влияние его росло, его обхаживали знаменитые политики, в какой-то момент он получал финансирование даже от представителей императорской семьи.

В 1919 году Тояма вышел на новый уровень в своей карьере — он встал во главе общенациональной ассоциации “теневых” организаций самого разного толка, от ультраправых политических групп до “чистых” якудза. Организация называлась Дай Ниппон Кокусуйкай — “Общество национального духа Великой Японии”. К её созданию приложил руку Такэдзиро Токунами, в то время бывший министром внутренних дел, который формально и возглавил Общество (Тояма стал его советником). Устав организации по традиции был очень туманным — “почитание императора”, “рыцарственный дух”, “древние японские ценности” — весь тот набор, который можно было увидеть ещё в уставе Гэнёся.

На практике, однако, группа прямо подражала итальянским чернорубашечникам Муссолини. Пользуясь практически открытой поддержкой полиции и части армейских кругов, Кокусуйкай громила забастовщиков, а также любые течения, которые Тояма и его окружение считали “подрывными” или антиправительственными. Например, в 1920 году они (вместе с отрядами полиции и военных жандармов) атаковали участников большой забастовки на сталеплавильном заводе Явата (которых было, ни много ни мало, 28 тысяч).

Со временем Кокусуйкай превратилась в силовое, военизированное крыло одной из двух главных политических партий довоенной Японии, Сэйюкай. Их конкуренты не остались в долгу — они обзавелись собственными отрядами подобного же рода, набранными из числа якудза и рабочих строительных бригад. Таким образом, Япония пошла по тому же пути обострения политической борьбы, по которому шли многие демократические страны того времени, например, та же Веймарская Германия (где свои вооружённые отряды были практически у всех партий).

1930-е годы прошли под знаком тотальной нестабильности. Умеренных политиков, пытавшихся остаться независимыми, часто просто убивали — побуждая оставшихся в живых поскорее присоединяться к кому-нибудь. По данным японской полиции, за период с 1930 по 1945 год в стране произошло в общей сложности 29 серьезных “инцидентов” с участием ультраправых группировок — включая силовые выступления, вооружённые столкновения и даже попытки переворота. Были убиты два премьер-министра и два министра финансов. Из этого хаоса постепенно рождался новый режим — антидемократический, милитаристский, нацеленный на внешнюю экспансию. В Японии не было одного “знакового” переворота, как в той же Германии или Италии, про который можно было бы сказать, что “с этого момента всё изменилось”. Всё происходило постепеннее и менее организованно. Здесь не было какой-то одной открыто “фашистской” партии — но все составляющие фашизма присутствовали, хоть и в более разбросанном, рассредоточенном виде. Япония оказалась в “Оси” не случайно — для неё это был органичный выбор, и шла она к нему долго.

“Рыбку в мутной воде” ловили в основном якудза — теперь у них всегда было наготове очень удобное прикрытие, они могли в мгновение ока превратиться в силовое крыло одной из политических сил и тем самым приобрести этакий “квази-легальный” статус, при этом продолжая в том числе и всю свою обычную, не слишком законную деятельность. Якудза необходимо было найти своё место в новой Японии — и они его нашли. Движение было двусторонним — с одной стороны, мафия была с радостью готова сотрудничать с властью, отвечавшей её идеалам, а с другой — власть была готова опираться на якудза, находить в них поддержку и активно их использовать. Совпадение интересов привело к глубокому синтезу натуры — “настоящих” якудза было уже непросто отличить от политических боевиков. Да это нередко и были одни и те же люди, разве что в разное время суток, а то и одновременно.

Деятели этого смешанного “мафиозно-политического” движения принимали активнейшее участие в жизни японского государства. Например, в проводимой им колониальной политике в Восточной Азии. Вчерашние якудза — в одночасье ставшие вполне легитимными государственными служащими — участвовали в деятельности известного Бюро опиумной монополии, которое, с одной стороны, делало деньги на поставках наркотиков, а с другой — ослабляло местное население, поощряя зависимость (по оценке военных, чистая прибыль от этой деятельности составляла до 300 млн долларов в год — разумеется, по курсам того времени). К этому надо прибавить прочие доходы от экспансии, немалую часть которых составлял банальный грабёж. В Японию хлынул поток денег, и не требуется проявлять чудеса сообразительности, чтобы понять, кто эффективнее всех освоил эти потоки.

Основатели университета Кокусикан, Мицуру Тояма — крайний слева

Тояма не увидел крушения своей мечты — он умер, когда она ещё была в зените, хотя тревожные “звоночки” уже вовсю звучали — в 1944 году. Поражение Японии имело в основном чисто военную природу — и здесь, как и во всём остальном, якудза шли следом за государством, к которому они присосались, словно моллюски к днищу корабля. Когда корабль выкинуло на берег, судьба слишком плотно присосавшихся моллюсков была очевидна и неизбежна.

Но наследие эпохи осталось, и выжившие к нему неоднократно обращались — не случайно якудза и до сих пор в глазах рядовых японцев ассоциируются с политикой определённого сорта. Как это наследие можно было использовать — другой вопрос, и ответить на него могли лишь те, кто остался на плаву. Они и ответили.

Антон Попов специально для Fitzroy Magazine