Наконец, Антон заметил на трибунах отца. Он сидел со скучающим видом, иногда поглядывал на поле, и когда их взгляды встретились, как-то неуверенно, словно боясь поступить глупо, помахал сыну.
Радость от того, что отец пришел на игру, от того, что он увидит, как блистает его сын, придала мальчику сил. Он гордо выскочил на поле и, едва прозвучал свисток, завладел мячом. Постепенно счет выровнялся, и под конец игры Антон сделал голевую передачу.
Крики радости смешались с небесным громом. Ребята поспешили в спрятаться от дождя, но счастливые родители один за другим выбегали на школьное поле обнять своих чемпионов.
Все, кроме отца Антона. Он раскрыл зонт и ждал, не вставая с трибун.
Начинало накрапывать. Антон направился в раздевалку.
Когда он наконец вышел на крыльцо школы, с неба сыпал непривычный для начала осени ледяной дождь. Отец встретил его холодным рукопожатием, и небесный лед показался Антону теплее.
И все же отец был рядом. Пришел. Сдержал обещание.
— Тебе понравилась игра, пап?
Антон посмотрел ему в глаза, ожидая похвалы, доброго слова, хотя бы скудного “молодец”.
— Да, неплохо, — ответил отец. — Тот мальчишка, что забил последний гол, он хорош.
Налетевший ветер сорвал один зонт на двоих. Ледяной дождь забарабанил Антону по лицу, плечам и спине. Громыхнуло… Антон ничего не слышал. Только слова “он хорош”. Он. Кто-то другой, но не Антон, не родной сын.
От обиды навернулись слезы. Ледяные капли пропитали его пальто насквозь, и одна из них проникла глубже. Сперва на кожу, потом под нее, протиснулась между ребер, спустилась ниже и осела в самое сердце.
Мама поднялась от куста гортензии и на секунду замешкалась, не зная, куда убрать секатор. Наконец она сокрушенно вздохнула, слегка наклонив голову в косынке цвета весеннего солнца, и бросила секатор на землю. Поспешно вытирая испачканные в земле руки о подол платья, подбежала к Антону.
— Как ты похудел, сыночек, ну, глянь на себя, — она обхватила его лицо, посмотрела в глаза. — Голодный? Признавайся. Отцу говорил, что приедешь, ну?
Антон молчал, не в силах снять с лица глупую, словно примерзшую, улыбку. От мамы пахло землей и цветами. Точно так же, как в день, когда он оставил родителей.
— Ну, пойдем в дом, пойдем. Ну что за май нынче, — она осеклась, поежилась. — То жара, то холод. Ты надолго, сынок? Последний курс, поди, а? Ох, отец обрадуется. Ну, рассказывай, как ты?
Она вела его в дом по знакомой тропинке от калитки к крыльцу. Мимо роз, горящих зарей, мимо белых, невинных петуний и желтых нарциссов. По левую руку подтянулась яблоня, стала выше Антона, хотя он помнил, как сажал ее вместе с матерью незадолго до отъезда.
Отец говорил, что дерево не жилец, но в руках мамы даже самые запущенные растения обретали новую жизнь.
— Володя, ну где ты? Антон приехал! Накрывай на стол! — мать ворвалась в дом штормовым вихрем, разгоняя голосом полумрак.
Антон неуверенно перешагнул порог. В доме ничего не изменилось, и это пугало. Он привычно снял ботинки и поставил на полку у входа. Повесил на крючок пальто.
— А, привет, — из дальней комнаты вышел отец, сухо пожал Антону руку. — Пить будешь?
Антон покачал головой. Улыбка сменилась строгой полоской рта. Желваки напряглись, в глазах защипало. В детстве Антон восхищался силе отца, теперь же рука стала вялой, как погибающий стебель винограда.
— Тоже мне мужик, — хмыкнул отец, скрылся в глубине дома.
Забытая льдинка кольнула в сердце Антона. На полу под ногами захрустел иней, пополз по стене, умостился в углу. Оставляя холодные следы, Антон вышел из дома.
Он направился прямо к калитке, чувствуя, как в груди нарастает ледяной ком. Нарциссы завяли первыми, потом петунии покрылись льдом. Розы дождались, пока Антона догонит мама, и тоже навострили шипы перед наступающей стеной холода.
— Ну куда же ты, сынок! Антон, да постой ты!
Косынка сбилась, вместо радости: страх, волнение, боль.
— Не могу, мама, — Антон сорвался на плач. — Видеть его не могу, тошно!
Холод добрался уже до яблони, охватил тонкий ствол, стал притягивать к земле побелевшие ветви.
— Эта твоя обида, сынок, — мать поежилась, изо рта повалил пар. — Она погубит тебя, Антон, понимаешь? Простил бы ты его, ну. Он ведь не со зла. Его отец так растил: ни слова доброго, ни ласки…
— А я здесь при чем, мама?! Мне-то за что его унижения терпеть, а? — Антон открыл калитку, на прощание обнял мать. — Ты приезжай ко мне, хорошо? Я открою фирму, буду сам на себя работать, мам. У меня вот такие рекомендации от института! Отец обзавидуется.
Мать закашлялась. Потерла замерзшие плечи, замахала на сына:
— Ну, иди, раз уходишь, иди уже! Я позвоню.
И поспешила в дом потеплее одеться.
— Антон, это ваш третий объект на Крайнем Севере. Вы построили замечательную карьеру в столице, но перебрались сюда. Расскажите, что вами движет?
Укутанные в капюшоны репортеры окружили Антона в полупустом фойе недостроенного здания. Баннер за его спиной обещал закончить новую клинику уже к весне. Снаружи крутила хвостом голодная вьюга, словно пес, зовущий хозяина погулять.
Антон сдержал обещание. После института начал с проектирования загородных домов и постепенно вышел на тот уровень, когда можно было нанять орду специалистов и забыть о грязи под ногами.
“Поразительно, как люди боятся конкурентов,” — говорил он, после чего сминал очередного пройдоху на грани банкротства. Примерзшая к губам улыбка наряду с выдающимся профессионализмом привели его крохотную фирму к первому гранту на строительство стратегически важных объектов.
С каждым годом Антон все больше забирался на север. Там, среди снега и льда, он чувствовал себя защищенным.
“Прости, мам. В этом месяце я занят, — говорил он каждый раз, когда мать собиралась приехать. — Ты же знаешь, я должен работать. Я выиграл тендер на… (место действия вставить)”.
Антон строил дома, вокзалы и коттеджные поселки с такой же страстью, с какой надеялся построить отношения с отцом. Пока работа не привела его сперва в Игарку, потом в Богучаны, теперь в Норильск. Чем холоднее, тем лучше…
Он ответил, осыпав репортера белоснежной улыбкой:
Говорить об отце не хотелось.
К вечеру вьюга улеглась. В темноте за окном квартиры висела круглая, по-отцовски далекая луна. Острые звезды в чернеющем небе потрескивали искрами на снегу.
Звонок застал Антона врасплох. Тут же оттаяли окна, градусник слегка покраснел. Антон ждал звонка столько лет, что теперь, когда отец позвонил, не мог поверить, что это не сон.
Как глупо! Вышло теплее, чем он планировал, мягче, чем хотелось бы, и добрее, чем заслуживал в его понимании отец. И все же лед в груди оттаял раньше, чем отец сообщил о причине звонка.
Антон выскочил из дома и запрыгнул во внедорожник, на ходу сообщая заму, что покинет город. Дворники пытались смахнуть поваливший снег, пока Антон мчался в аэропорт, жалея, что не придумано дворников для глаз. Слезы щекотали щеки…
На следующий день он ворвался в полумрак родительского дома.
Дом погибал. Яблоня, подросшая на целый метр, торчала голыми ветками. Сад зачах, отец превратился в блеклую тень в глубине оседающих стен. Неделю назад умерла мама.
— Давно, — отец посмотрел куда-то сквозь Антона. — Стала кашлять, едва ты уехал. Слегла на три дня… Казалось, все прошло, но стали вять цветы. Знаешь, она их любила.
Отец потянулся к бутылке, но Антон опередил. Налил себе и отцу, подал стакан. Отец глотнул с жадностью, прикрыл заплаканные глаза.
— Ты… — он указал на сына, не отпуская стакан. — Она ждала тебя. Все уши прожужжала, какой ты молодец, — хрипло рассмеялся.
Молодец. Как долго Антон ждал этого слова, но получил в ядовитой упаковке отцовской ненависти. Едва оттаявшее сердце покрылось ледяной коркой.
— С каждым погибшим кустом ей становилось только хуже. Мы думали, что это простуда, грипп… Кашель оставался с ней до конца, Антон. Засел вот тут и съедал изнутри!
Отец указал на грудь и закашлялся с треском рвущейся бумаги.
— Я присылал деньги, — Антон вывернул слова экскаватором из-под мерзлой земли. — Почему она не стала лечиться?
— Упрямо полагалась на травы, — хмыкнул отец. — Примочки, отвары! Никогда их не понимал, но в этом была вся суть твоей матери. Ведьма, — отец выдохнул облачко пара. — Околдовала меня.
Он прикрыл глаза и заплакал. Как ребенок. Хлюпая носом и сотрясаясь всем телом.
Антон оторопел. Отец казался ему скалой. Злобной, неприступной скалой с каменным сердцем, с кулаком из металла.
— Не знал, что у тебя есть чувства, — сказал он, удивляясь собственной смелости. — Нужно было сказать мне, я бы приехал, уговорил лечиться, мы могли бы все исправить.
— Исправить?! — отец ударил по столу стаканом. — Это ты-то мог бы исправить?! Сбежал — и с концами! Ей становилось хуже каждый раз, когда ты отказывал, когда говорил “не могу, мама, попробуем в следующий раз”!
Отец поднялся змеиным рывком, ухватился, чтобы не упасть, за край обледеневшего стола.
— Дело не в цветах, если ты не понял, — прорычал он. — Это ты убил свою мать!
В голове Антона помутнело, с потолка упали первые снежинки.
— Выметайся, — процедил отец сквозь сжатые зубы.
Стиснув кулаки, Антон замер. Захотелось ударить, прижать отца к земле и колотить что есть мочи. Втоптать, как он втаптывал Антона все эти годы, как сейчас пытался обвинить его в смерти матери.
Несправедливо. Нечестно. Больно. А что сказала бы мама? Антон медленно встал из-за стола.
— Взгляни на себя, отец, — заговорил он. — Ты думаешь, что остался совсем один. Тебе страшно. Может быть, я виноват. Но она умерла не просто так. Знаешь, чего мама хотела больше всего? Чтобы мы помирились, черт тебя дери!
Антон сдержал гнев, глубоко вдохнул.
— В кои-то веки мы можем стать ближе, — добавил он. — Прошу, отец, позволь мне остаться. Ради мамы.
Отец долго, внимательно смотрел на Антона. Потом зябко потер ладони и наполнил стакан.
— Я позвонил, чтобы ты знал, — пошевелил он небритой челюстью. — Я не звал тебя, Антон. Ты зря приехал.
— Здесь подают самый холодный коктейль в Италии?
Антон привычно улыбнулся незнакомке в ярко-желтом платке. Обратил внимание на широкие глаза, полные губы и острые скулы. На хрупком, загорелом плече цвела ярко-красная роза.
Он забрался на юг в надежде растопить лед. Оставил карьеру, занявшись тем, чего хотел на самом деле. Без попыток доказать отцу, что чего-то стоит, он открыл свой крохотный бар. Ледяная прохлада его напитков быстро принесла Антону известность.
— Что значит твое имя? — спросил он после рабочего дня.
Они вышли на узкую набережную, с воды потянуло свежестью.
— Борец со смертью, — зловеще прошептала Эрнеста и тут же расхохоталась. На звонкий, свободный, словно полет ласточки, смех обернулись гондольеры. — А твое?
Она слушала Антона всю ночь. Обнявшись, принимала застывшую боль, как нагретый песок поглощает осколки льда. Гладила по холодной груди теплом Адриатики, любовью спасала от смерти.
— Ты так и не простил его? — спросила она уже под утро.
— В прошлом году он позвонил снова. Кашлял, говорил, что умирает. Я не поехал.
Последней игры сезона Антон ждал с особым волнением. Сегодня команда его сына могла стать чемпионом среди других школ.
“Больше детей — больше забот,” — шутил отец Эрнесты, в сотый раз оставаясь с внуками: старшим Володей и младшенькой Варей.
“Больше детей — больше любви,” — отвечал ему Антон, в сотый раз покидая дом, чтобы решить вопросы поставок с очередной винодельней.
Жаркое средиземное солнце не могло полностью избавить Антона от боли. Часто, во время семейных ссор или когда дети не могли успокоиться перед сном, старая льдинка начинала колоть глубоко в груди. Иногда в Италии шел снег.
Вспоминая вчерашнюю ссору, Антон потерял сына из виду. Зато приметил другого мальчишку, Калисто. Володя часто рассказывал об этом парне. Завидовал, восхищался.
И было чем. Калисто несся по полю свободнее ветра, бил точно в цель и к концу первой половины матча принес команде уже два гола.
Только когда с побережья дохнуло холодным ветром и небо укуталось в темные тучи, Антон спохватился. Привстал со скамьи, стал искать Володю. Сын двигался неуверенно, споткнулся на ровном месте, потерял мяч.
С неба начинало накрапывать. Судьи засовещались, родители на трибунах затрепетали.
— Продолжайте игру! — бросил Антон.
— Продолжайте игру! — подхватили другие взрослые.
Глаза упрямо стремились повернуться к Калисто. С Калисто Антон не ругался вчера, пытаясь доказать, что отца надо слушать. Калисто не бросал в него гневных обвинений в том, что отца постоянно нет рядом. Калисто играл лучше всех, им хотелось восхищаться и завидовать.
“Любовь стоит усилий,” — Антон вспомнил слова Эрнесты. Сжал небритую челюсть и отвернулся от чужого сына.
— Я здесь, Володя, — прошептал он. — Я смотрю на тебя.
Их взгляды встретились. С темного неба сорвался луч солнца, ударил прямо в Володю. Мальчик воспрял. Подтянулся, побежал и перехватил мяч. Обошел двоих, сделал точный пас на товарища, снова принял мяч и прорвался к воротам.
— Я здесь, — повторил Антон. — Я с тобой.
Глядя на сына, Антон не заметил, как один за другим с неба опустились лучи. Сперва на Калисто, потом на остальных детей. Трибуны кричали, перекрывая гром, требовали продолжать, и Антон понял, что его игра наконец закончилась.
Когда окончательно рассвело, льда в груди не осталось.
— Тебе понравилась игра, пап? — спросил Володя, оказавшись в объятиях отца.
Автор: Алексей Нагацкий
Другие работы автора ВК
