Алтай, как всем нам известно, — место силы. Силищи! Тут тебе и ворота в Шамбалу, и Бог ещё знает куда. Духи озёр, ручьев, рек и горных массивов бесконечно конкурируют меж собой на полотнах Рериха и в умах особо сконцентрированных на поисках самих себя активных граждан.

Среди местных жителей, как ни странно, мистиков совсем нет, даже бабки ни одной завалящей не осталось, чтобы младенцу грыжу заговорить или воском отлить «от испуга». Но, как известно, «свято место пусто не бывает», и нишу мистиков и чародеев быстро заняли предприимчивые жители мегаполисов. Бывшие вокзальные напёрсточники, сетевики и все, кто привык разводить ближнего своего с чувством, толком и расстановкой, ринулись в заповедные места силы, благо Турция с Египтом очень своевременно прекратили принимать наш развесистый турпоток.

Как-то раз наши сакрально-заветные палестины украсила своим присутствием подруга моя вечная —

Марго. Валяться у реки на песочке — не наш случай, отдыхать мы предпочитаем, где бы мы ни были, активно передвигаясь на своих артритно-варикозных конечностях, благо, они ещё дают нам такую возможность.

Откушав свежего творогу со сметаной, запив все это счастье парой деревенских яичек, мы отправились в нелёгкий путь на Карымский маральник, чтобы там уже отведать маралятины, испить травяного чаю с мёдами и попутно полюбоваться окрестностями. Путь нелёгкий, шесть километров в гору, под активным солнцем, но когда это нам мешало в погоне за вкусной едой?

Дорога на Карым, надо сказать, всегда была безлюдной. Ну проедет за два часа три машины, ну промчится раз пять туда-сюда на старом мопеде пасечник и всё.

В это утро всё оказалось иначе. Граждане, по причинам санкций и террористических угроз не попавшие на пляжи Кемера и Шарм-эль-Шейха, коврово устлали своими телами берег Мунушки. Хорошие граждане, наши. Мангалы дымятся, песня «Женщина, я не танцую» из-под каждого куста, на всех, более-менее предназначенных для фотосессий скалах, козочками стоят по три-четыре красиво загорелые девы с фигурами фитнес-принцесс, а их пузатенькие принцы пасутся поодаль с палками для селфи и профессиональными камерами, ловят моменты. Чистый Кемер.

Сразу за родничком, аккурат напротив пасеки, есть замечательная поляна, специально отведённая «природойнашейматушкой» для пикников и шашлычного дзена. С одной стороны — заросли чертополоха, с другой — баобабообразной крапивы, кусты которой простирают свои коряво-колючие пальцы в бездонное алтайское небо, а посередине — оазис из мелко-кучерявой, пружинящей под ногами травки, где ни одного камушка, и бережок, где Мунушка утихомиривает свой вечный бег и течёт спокойно, чуть шумя. Туда мы и торопились, позвякивая набором для релакса, затаскивая свои упитанные телеса в гору. Оголодали за два километра, страсть как.

Но… Человек предполагает, а Бог располагает. Вся эта вечная красота была сплошь уставлена в несколько рядов огромными внедорожниками, из-за которых, покрывая шум реки и рёв брачующихся кузнечиков, доносились странные, до боли знакомые, но никак не распознаваемые мозгом звуки.

Любопытство вкупе с желанием хорошенько перекусить в красивом месте заставило нашу троицу не уйти не солоно хлебавши, в поисках более уединённого места для принятия пищи, а наоборот, прорвавшись через кордон сияющих машин, подойти ближе и выяснить, кто и зачем оккупировал нашу заповедную территорию.

Посреди поляны в позе Матери мира стояла огромная женщина в ярких, крупно-цветочной расцветки лосинах, безжалостно обтягивающих могучие филеи, и топе, не менее безжалостно облегающем спину в батонах и развесистые дынно-торпедные груди.

Поодаль, на коленях, восседала её точная копия, с разницей лишь в расцветке лосин. Вокруг, на пенных ковриках, расходящимися лучами возлежали тела, как поначалу мне показалось, подростков. Присмотревшись, поняла, что это не тинейджеры, а все сплошь взрослые люди, просто на контрасте с женщинами-утёсами показавшиеся мне щуплыми детьми.

Мать мира и её соратница-гуру зычными мужицкими голосами выкрикивали какие-то странные команды, после которых тела на ковриках то принимали позу эмбриона, то наоборот, вскидывали руки и ноги к небу и тоже что-то кричали визгливо-пронзительно.

Минут через десять началось уже воистину что-то страшное. Тела уже без команд начали безостановочно корчиться, беспорядочно сучить руками и ногами, выкрикивая дикими голосами в одном темпе и ритме две фразы: «Я не допущу! Я не позволю! Я не допущу! Я не позволю!» Мужчины и женщины по нарастающей переходили на страшный визг.

Мать мира закурила, безмолвно любуясь результатами. Гуру прихлопывала в ладоши, ускоряя темп, батоны на спине тряслись в такт хлопков, мир содрогался, из-за гор показались тучи…

Мы с брезгливым ужасом в шесть глаз наблюдали за этим кошмаром.

— Сынок, никогда так не делай, — шепчу оцепеневшему Илье.

— Меньшикова, это же беснование. Натуральное беснование, — брезгливо шепчет Марго.

Распознал мозг, не подвёл. Такую же почти картину мы наблюдали с Риткой на одной из отчиток в Троице-Сергиевой лавре. Там, под дождём из святой воды и при возложении на них креста, также яростно и страшно визжали и корчились люди, кидая свои тела и об пол, и о стены…

Мы сдали назад и ползком, потихоньку покинули это, вдруг моментально ставшее страшным, место, стараясь не греметь нашим релакс-набором. Попытались приткнуться на соседнюю полянку, не тут-то было, там уже, хрустя и потрескивая сухожилиями, растягивали свои шпагаты мирные йоги, гудя своё «оммм», как шмели.

В глубокой задумчивости, в ужасе косясь на встречные мангалы, мы, не разбирая дороги, кинулись в непроходимую папоротниковую чащу, чтобы там, в реликтовых зарослях, спокойно, без соприкосновения с космическими воронками и Шамбалой дать отдых натруженным ногам.

— Неправильно мы живём, мать, — говорю Маргарите, распаковывая «тревожный рюкзачок».

— Наливай. Правильно мы живём. По полянам не корчимся. Лимончик, лимончик подай. Илья, сосисочку любимой крёстной почисти, молодец, сынок.

Не торопясь, с чувством разливаем коньячок, занюхиваем плавленым сырком и долго, не мигая, смотрим на скачущую по камням Мунушку. Поодаль, по колено в воде стоит здоровенная корова с жёлтой биркой в ухе, и вид безмятежного животного постепенно развеивает морок, и мы уже бодро жуём сосиски, отбиваясь от стаи муравьёв (конечно же, мы угнездились именно на муравейник, кто бы сомневался). Хорошо…

Поднимаемся и последние два километра отмахиваем чуть ли не бегом. Карым, по счастью, совсем безлюден, только козы, куры, да плещущиеся в огромных лужах утки. На маральнике тоже безлюдно и тихо. Разуваемся и бродим босыми вдоль переполненного рыбой пруда, разговариваем с гусями, пытаемся разглядеть спрятавшихся на горе маралов и ждём, когда неторопливые алтайцы-повара приготовят аутентичный обед для трёх странников.

А пока приносят домашний резкий квас, хан-чай в риалах и свежий цветочный мёд. Воздухи благорастворяются, и душа, напрочь забыв мирские заботы, не поёт, нет, она тает, как мёд на солнце, растекаясь внутри и теряя геометрическую угловатую форму, и ты растекаешься вместе с ней и теряешь ежовые очертания, превращаешься в доброго и готового любить весь мир человека. Дышишь. А здесь есть чем дышать. Ветерок, постоянно меняющий направление, приносит с гор то запах цветущей вовсю душицы, то вдруг кедрово-сосновая волна дойдёт, и что-то ещё непередаваемо вкусное горьковато-сладкое щекочет нос и заставляет дышать глубже. Чтобы запомнить, чуть-чуть задержать, чтобы «на потом» осталось, про запас.

Отобедав и нагулявшись (а уходить не хочется совсем), собираемся в обратный путь. Немного отяжелевших и охромевших путников подхватывает попутка, и через десять минут мы уже в деревне.

Дом моей сестры «забор в забор» граничит с очень симпатичной базой отдыха «Солнечный берег». Шагаем вдоль забора и слышим уже ставший «родным» голос, заглядываем в приоткрытую калитку и… Ба-а-а! Наши в городе! Мать мира, в вечерних уже лосинах с люрексовыми лампасами, с ногами «на ширину плеч» гортанно выхаркивает приказы, а вокруг неё выламываются в диком танце всё те же тела. Вторая мать сидит в беседке, курит, отдыхает от трудов эзотерических.

Перекрестившись, мы быстро проскакиваем «место силы» и бежим домой. Там уже топится баня и вовсю полыхает мангал.

Распаренные в бане до цвета буряка, освежаясь местным «чешским светлым», не без интереса наблюдаем из предбанника за безумным отрядом, весь вечер орущим странного содержания речёвки и громко аплодирующим коротким выкрикам Матерей мира. Баня остывает, из-за горы медленно поднимается полная луна, шашлык по-карски уже готов, мы из предбанника перебираемся в беседку, собирается вся семья, ужинаем. А невидимый отряд по соседству всё скандирует и скандирует свои речёвки, марширует вокруг альпийской горки и аила. И никакой музыки, и никакого смеха, и никаких звуков скатывающихся с горки в бассейн тел, ничего… Только отрывистые, гавкающие команды, ответный рёв осипших уже голосов и овации. Отдыхают люди, не придерёшься.

Полная луна восходит в зенит, и из-за забора поднимается утробный вой. В центре круга каменными истуканами стоят «матери», вокруг них на коленях, задрав головы к небу, стоят взрослые дяди и тёти из дорогих и хороших машин и дружно, с энтузиазмом, воют на луну… Над головами «матерей» переливается бриллиантовая пыль и мелодично позванивают золотые червонцы.

Здесь должны быть два монолога, сплошь состоящие из неологизмов, выражавшие сожаление об отсутствии правильной и своевременной психиатрической помощи населению. Цензура не пропустила, но вы уже все взрослые дяди и тёти, додумайте сами.