27 лет назад, когда рухнула Советская империя и началось религиозное возрождение, в Церкви было около 6,5 тысяч приходов, причем две трети из них — на Украине. Именно тогда возникла фундаментальная проблема современной РПЦ: возрождать религию и ее институты по сути было некому. Ведь всех церковников истребили как класс, а фразу «религия — опиум для народа» цитировали все граждане СССР с понимающей улыбкой. Любимым вопросом в церкви был: «А что ж Гагарин вашего бога не видел?»
Сегодня в РПЦ больше 36 тысяч приходов, из них около 25 тысяч — в России. Число монастырей перевалило за тысячу — такого количества и до революции не было. И конца-краю этому не видно: каждый день открывается три новых прихода.
«Темпы роста колоссальные. Но хочется сказать — как раковая опухоль, — считает бывший священник отец Николай, в миру — Николай Дмитриевич Гундяев (однофамилец), бывший священник, ушедший из Церкви после скандала, вызванного попыткой рассказать правду о ее устройстве. — Потому что внутренняя среда ничем не подготовлена и не обеспечена. Во-первых, живая традиция той, старой Церкви уничтожена. И мы имеем дело не с реставрацией, а с реконструкцией. Мы — те, кто стоит у руководства и приходов, епископата и даже Патриархата — не из семей духовенства. И даже не из семей верующих.
Нынешняя скорость распространения РПЦ не обеспечена ни интеллектуально, ни кадрами, ни традициями — ничем. Только желанием — а давайте сделаем еще монастырек, давайте сделаем еще приход. А у руля поставим вот его — поет он больно громко. Соответственно, каковы кадры — таковы и последствия этого.
В начале 90-х годов, в период реконструкции РПЦ, на книжное православие накладывался трагический утопизм: мир катится в тартарары, существовать ему недолго, впереди третья мировая война, надо спасаться — и масса обездоленных людей из развалившихся семей повалила в монастыри в поисках если не лучшей доли, то с мыслью, где своих детей спасти от разврата, от алкоголя, от наркотиков, от проституции.
Тогда монастыри еще были такими утопическими общинами Томмазо Кампанеллы (автор «Города Солнца», по мнению В. И. Ленина, — один из предшественников научного социализма) и представляли не столько православие, сколько военный коммунизм. Люди-то все вышли из Советского Союза, имея перед глазами в качестве образца колхоз. Вот его, а не апостольскую общину, и строили.
Поэтому и получались не Божьи дома, а те же самые колхозы, только с Евангелием в руках. — Особенно ценились выходцы из Бессарабии и с юго-востока Украины. И само собой получилось, что из всех возможных православий мы начали строить крестьянское. Опять же со всеми вытекающими последствиями — с пропагандой натурального хозяйства и крестьянской культуры, а также с отказом от городской жизни. А зачем крестьянам паспорта? ИНН? Книжки? Карточки? Заграничные поездки? Крестьяне всегда жили за счет натурального хозяйства! Ну, то есть такой крестьянский практицизм.
Вот тогда и оказались заложены корни нынешних бед РПЦ — так получилось, что монастырское, черное духовенство в России традиционно наименее образованное, чем белое духовенство. Эта наша специфика, в отличие, например, от католиков: у них монахи более образованны, чем приходские священники.
С тех самых пор, с момента возрождения Церкви, люди, принявшие монашеский постриг, делают бешеную карьеру. Молниеносную. Там, где белому священнику пахать и пахать надо, служить и служить, черные могли через два года украсить себя всем, чем можно, и занять такие позиции, какие обычному священнику и не снились.
Соответственно, из грязи в князи, без образования — без соответствующей выслуги — вперед. Это опять сталинские соколы, унтер-офицеры, ставшие генералами Рабоче-крестьянской Красной армии, которые учились по принципу «взлет — посадка — готов воевать».
Это само по себе печально, но еще хуже то, что эти сталинские соколы сами стали учить новых священников — в массово открывавшихся семинариях неоткуда было взять умных педагогов с религиозными убеждениями, и туда отправляли приходских священников, которые сами были учениками „реконструкторов“» — говорит отец Николай.
Итог этого печален.
— Большинство нынешних священников не чувствуют полутонов, — говорит священник отец Михаил. Он 17 лет прослужил в разных церквях, разочаровался в РПЦ и бросил служение, вернувшись в мир. — Их образовательный ценз крайне низок, и в нем нет высшего светского образования, а высшее церковное — весьма низкого качества. Эти люди не понимают разницы между унынием и депрессией. Не понимают, что психические заболевания надо лечить таблетками, что только молитвой алкоголизм и наркоманию не вылечишь.
А вот что нынешние священники понимают прекрасно, так это финансовую выгоду от открытия очередного прихода. Ведь он становится новым звеном в сложной цепи отношений, из которых и формируется экономика церкви.
«У попа сдачи нэма…»
В русском фольклоре еще с XVI века значительная часть отведена именно священникам. Причем часть не самая приятная. Достаточно вспомнить «Сказку о попе и работнике его Балде», которая, как и многие произведения Александра Сергеевича Пушкина, уходит корнями в крестьянские предания. Недаром в XXI веке Церковь практически добилась переписи этого бессмертного произведения — на «Сказку о КУПЦЕ и работнике его Балде».
Сборники народных пословиц содержат десятки высказываний вроде «Попу — куницу, дьякону — лисицу, пономарю-горюну — серого зайка, а просвирне-хлопушке — заячьи ушки», «Пузо попа бездонно, его не наполнишь», «Кто с живого и с мертвого дерет? Поп!»
Экономика современной церкви недалеко ушла от предков. Сегодня РПЦ стоит на трех китах, и исчезновение любого из них — катастрофично. Киты эти — верующие люди, перепродажа церковной атрибутики и поддержка государства.
РПЦ, как любая официально зарегистрированная в России религиозная организация, имеет льготы, но все до одной они — ключевые. Она полностью освобождена от уплаты налога на добавленную стоимость (НДС) и налога на прибыль (часть 3 статьи 149 Налогового кодекса РФ), налога на имущество (часть 27 статьи 251 НК РФ) и земельного налога (статья 395 НК РФ), а также государственных пошлин (статья 333.35 НК РФ). То есть фактически РПЦ не платит в бюджет вообще ничего.
Налоговый кодекс РФ четко оговаривает: освобождение идет только от религиозной деятельности, а вся коммерческая, даже осуществляемая РПЦ, подлежит обязательному налогообложению. Поэтому, согласно отчетам, церковь коммерческой деятельности не ведет вообще. И спорить с этим бесполезно. Правда, по словам высокопоставленного российского чиновника, на самом деле с церковью просто не хотят связываться.
«Попы сейчас входят абсолютно во все выборные органы всех этажей власти, от местных парламентов до разного рода общественных советов и наблюдательных комиссий — вплоть до министерских и федеральных. Это, конечно, правильно, но открывает им двери к руководителям любого ранга, где можно элементарно поплакаться, чтобы отозвали комиссию или закрыли глаза на выявленные недостатки. И поверьте — церковники этим пользуются. Причем по прямому указанию своего руководства», — объясняет он.
Как это ни парадоксально звучит, но государственная поддержка делает всю экономику РПЦ черной. Или серой — ведь ни один приход не подотчетен никому. Их никто не проверяет, кроме самой Церкви. И тут, как показывает многолетний опыт, рука руку моет. Более того, как в миру, так и в Церкви все убеждены: начальство все знает, и все, что происходит, делается с его (начальства) благословения.
Например, когда в 2017 году учебная комиссия Московского патриархата приехала с проверкой во Владимирскую духовную семинарию, то почти случайно выяснила: из десятка авторитетных профессоров формально на работу устроены только двое — ректор и первый проректор. А остальные много лет трудились без оформления, трудовых книжек и отчислений в Пенсионный фонд. Зарплату они получали в конвертах и думали, что так и положено. Узнав правду, пошли на поклон в Патриархию. А там сказали: пенсию будут платить те, кого ты сейчас обучил. Фактически дело спустили на тормозах. Люди поувольнялись, но пропущенные годы им никто не восполнит — ни в стаже, ни в обязательных отчислениях. И деваться этим педагогам некуда — РПЦ обладает монополией на духовное воспитание.
— Все церковное хозяйство очень специфично, — рассказывает отец Николай. — Оно устроено по сектантскому принципу. Знаете, есть такая поговорка: «у попа сдачи нэма». Наша братия не любит платить за работу. Поэтому вот это все — благословение, Христа ради, несите подарочек. Система экономических отношений заведомо криминальная — с черными и серыми зарплатами. Это развод людей на бесплатную работу, и люди к этому быстро привыкают. Можно не платить: ты же не на меня работаешь — ты на Господа Бога трудишься. Зачем тебе отпуск, зачем тебе оформление, зачем тебе зарплата?
Россияне очень удивятся, когда узнают: священники абсолютно бесправны. Да, трудовые книжки оформить на них все-таки вынудили, но они до сих пор есть далеко не у всех — в каждом храме, в каждом монастыре их выписали на необходимый минимум священнослужителей. А вот трудовых договоров нет ни у кого. Даже типовой формы не разработали. Кроме того, в РПЦ действует принцип священноначалия. Это то же самое, что единовластие в армии. Именно поэтому трудового конфликта в РПЦ нет ни одного — начальник всегда прав. А виновный всегда виновен.
Зарплата российского священника составляет от 20 до 40 тысяч рублей в месяц. Некоторые говорят, что у них удерживают НДФЛ, некоторые — что от налогов полностью освобождены. Настоятель получает куда больше, но размеры его зарплаты — тайна, покрытая мраком. Кроме того, настоятель может запускать руку в казну — мол, это на бензин, ведь езжу я по церковным делам, а это — на мобильный, я ведь говорю о проблемах прихода даже по телефону. И спорить с ним никто не может.
Причем в условиях священноначалия вопросы престижа проявляются особенно ярко. Поэтому рядовой священник никогда не купит автомобиль престижнее, чем у настоятеля; настоятель не появится на людях в часах дороже, чем у епископа; а епископ не будет обладать раритетом, коего нет у патриарха. Поэтому желание выделиться проявляется по-другому.
Маленький пример: в июне 2018 года одно из кадровых агентств разыскивало персонального повара для настоятельницы святой обители. Зарплату обещали в 90 тысяч рублей. По словам сотрудников агентства, деньги настоятельница собиралась платить свои личные. Несложно предположить, что высокопоставленная служительница культа личному повару будет отдавать не последние гроши.
— Государство же просто не рассматривает ни конфликт, ни отступление от закона в РПЦ, — объясняет Николай (Гундяев). — Поэтому зарплаты черные. В советские годы это оправдывалось тем, что была безбожная власть. А сейчас все просто привыкли и на это закрывают глаза. Власти в эти вопросы не лезут. Они и не пытаются лезть, потому что понимают: если тронуть, там такое количество дерьма скиснет!
Второй кит экономики РПЦ — перепродажа церковной атрибутики. Сюда входит многое: от продуктов, которыми торгуют в храмах и монастырях, до целых производств, заключающих договоры и государственные контракты. Себестоимость такой продукции минимальна — ее производят либо работающие бесплатно трудники, либо полностью бесправные люди, которые и пожаловаться-то никуда не могут.
А если жалуются… В общественных советах всех ведомств, в том числе МВД, Росгвардии и ФСБ, много людей в рясах, которые не только информируют о жалобах, но и могут влиять на принимаемые решения. Часто — нижайшими просьбами. И в этих просьбах им почти никто не отказывает.
В уголовном деле о гибели девочки Тани в Мосейцево зафиксировано семь хозяйств, работающих на местный Никитский монастырь. По данным следствия, работали в них те самые трудники — так называют тех, кто выполняет послушание бесплатно. Однако, по оперативным данным, у монастыря есть и другие хозяйства в Московской и Ивановской областях. Часть из них занимается изготовлением промышленных товаров.
Полученные оперативным путем данные не всегда можно проверить. Скажем, в селе Григорьково, что в нескольких километрах от Мосейцево, есть православная община. По словам местных жителей, живущие там кузнецы продавали товар на рынках и делали на заказ. Они же занимались земледелием и животноводством, а все излишки продуктов и денег шли в монастырь. Но никаких юридических или финансовых следов этого обнаружить не удалось.
Что и неудивительно, ведь сделки православные не фиксируют. Экономика Русской православной церкви в принципе остается черной. Или cерой. А значит, посчитать ее реальные объемы практически невозможно. И «выходить из сумрака» православные священнослужители не торопятся. Напротив, им выгодно быть в тени.
Село Григорьково много лет назад отдали православной общине, и живут там кузнецы. Трудятся на благо прихода, а их продукция хорошо известна в области и за ее пределами: качественная, красивая, надежная… Во время подготовки материала я случайно оказался в этом селе.
Ни один из встреченных мною детей ничем не отличался от воспитанников приюта в Мосейцево: блестящие знания православной литературы и «Домостроя», а также полное неумение решить ни одну задачу из учебника третьего класса по математике. Полное незнание классической русской литературы, даже на вопросы «Кто такой Александр Сергеевич Пушкин? Кто такой Михаил Лермонтов?» ответа я так и не дождался. Зато — длинные, в пол одежды и благое убеждение, что миром правит Антихрист. А также давние и свежие загноившиеся раны на руках и ногах.
Так вот — ни в одной налоговой ведомости села Григорьково просто нет.
Многие слышали о православном производстве в селе Софрино — именно там делают свечи, иконы, крестики… И абсолютное большинство россиян считает, что все продающееся в церквях сделано в России, в монастырях и на производствах…
Увы, это заблуждение. Как практически во всех других сегментах мирового рынка, в производстве и продаже церковной утвари лидирует Китайская Народная Республика. В провинции Чжэцзян есть город Иу, а в нем — огромный оптовый центр, торгующий религиозными товарами, и больше половины их — православные. Оптовая партия начинается от условных 100 икон или 1000 крестиков, но закупщиков в черных рясах этот объем не смущает, тем более что таможенники и пограничники быстро и радостно реагируют на просьбу растаможить священные вещи вне очереди. Им и тянуть не надо — пошлину же не взыщешь.
На том же рынке затовариваются католические священники из самых разных стран. И из России тоже. По словам специалистов, 100 процентов четок, 80 процентов католических икон и большая часть свечей — а у католиков они особенные, в специальных пластиковых стаканчиках — сделаны в Поднебесной.
Однажды в частной беседе со мной один монах из Сергиева Посада, хвастаясь, сказал, что в России более десяти тысяч православных общин, работающих на благо Церкви. И обмолвился, что некоторые из них даже вышли на международный уровень: торгуют лесом с Китаем. И учатся у китайцев аккуратности. Даже на вырученные от работы в собственные выходные деньги закупили в Финляндии специальную технику и вот сейчас гонят ее к себе в область. Подтверждений этому я, увы, не нашел. Неофициально же мне сказали, что среди контрабандистов, гоняющих лес в Поднебесную, действительно есть несколько православных общин. Каждая из них владеет маленькой передвижной лесопилкой и никогда не доставляет неприятностей правоохранителям — в отличие от сотен других.
Но и в Софрино производится много чего. Это предприятие (официальное название — художественно-производственное предприятие Русской православной церкви «Софрино») по-прежнему занимает ведущее, хотя и не первое место в системе изготовления атрибутики и по многим статьям является монополистом («Кто ж даст требники или купели китайцам делать?» — считает отец Николай (Гундяев).
Обороты его велики, но, увы, сокращаются. И дело тут не только в конкуренции с дальневосточным соседом — обнищание народа ведет к снижению доходов. Тем не менее в 2017 году доход предприятия составил 2 миллиарда 325 миллионов 275 тысяч рублей. Между тем, в 2007 году, по официальным данным, годовой доход «Софрино» превышал 60 миллиардов.
28 июля 2018 года патриарх Кирилл своим указом освободил от должности Евгения Пархаева, на протяжении 40 лет бессменного директора ХПП РПЦ «Софрино» . Формально причина увольнения не называется, полуформально говорят о том, что комиссия патриархата признала его работу неудовлетворительной. А совсем неформально отмечают, что Пархаев слишком увлекся личными делами, развалив православное производство. При этом он занимал сразу несколько постов, фактически являясь главным завхозом РПЦ, и на всех участках провалил работу, за что и поплатился.
Во всяком случае, обороты «Софрино» упали, причем непропорционально падению доходов приходов. Сам Пархаев заявил журналистам, что согласен с решением патриарха: «Мне 77 лет, я уже 55 лет служу церкви, 40 лет был директором. Я уже устал».
Но есть маленькая деталь: сразу после подписания Указа представитель Патриархата попросил подмосковную Росгвардию взять «Софрино» под охрану — «до назначения нового директора». Объяснил он это желанием сохранить материально-технические ценности и основные фонды. То есть директора не просто отстранили от должности — от него сразу начали защищаться. На добровольный уход это не похоже.
«Пархаев не хотел уходить, он всячески сопротивлялся любой попытке ограничить его полномочия, — рассказывает источник в церковных кругах. — По-хорошему, его надо было проводить на заслуженный отдых еще в 2014 году, если не раньше. Но он сыграл значимую роль в избрании Кирилла и пользовался его поддержкой. Хотя, по сути, работал он по старинке. С одной стороны, это хорошо — потому что каноны соблюдались строго. С другой — такая работа не для нынешних экономических условий. А Пархаев к тому же все больше стремился влезть в политическую деятельность церкви».
Иными словами, второй кит экономики РПЦ в последние годы слегка утратил вес, но все же продолжает приносить стабильный доход.
Наконец, третий кит экономики РПЦ — верующие. Почти каждый посетитель храма, необязательно верующий, оставляет в церкви хотя бы сто рублей. Верующий — больше. Это свечи, записки за здравие и за упокой, покупка икон… Креститься и венчаться тоже стоит денег, да еще и книги с молитвами надо купить.
— Небольшой храм в городе имеет месячную выручку около миллиона, — говорит отец Николай. — 25 процентов отдаем в епархию, еще процентов 30 — наши повседневные расходы. Остальное — на храм… Правда, сейчас говорят, что в епархии стали требовать больше — до половины. Точнее, каждому приходу спустили план, и если его не выполнять — вылетишь. А если выполнять, то никто не посмотрит, что батюшка машины каждый год меняет.
Церкви в деревнях, естественно, зарабатывают меньше — хорошо если 200 тысяч в месяц. Здесь и прихожан меньше, и сами они, мягко говоря, небогатые. Небольшие обороты и у молельных комнат на транспорте — 300–400 тысяч в месяц. А вот храмы в коттеджных поселках и вблизи них… Сами священники говорят, что здесь средняя выручка — десятки миллионов.
Хорошо известно высказывание Патриарха Кирилла на одном из церковных соборов. Подвергнув критике князей РПЦ, он сказал, что многие периферийные приходы внесли в общецерковную казну всего по 200–300 тысяч рублей — то есть столько же, сколько самые бедные столичные храмы. И фактически обвинил своих подчиненных в жлобстве. В той же речи прозвучали цифры: в общую казну уходит до 22 процентов дохода храма. Это позволяет сделать кое-какие выводы об общем кошельке РПЦ.
А журналисты РБК подсчитали, что только прямые субсидии РПЦ (например, на восстановление отошедших Церкви старинных храмов) превысили в 2012–2015 годах 14 миллиардов рублей. Это притом, что почти все храмы, как утверждается, восстановлены на деньги жертвователей и государство среди взносителей обычно не значится.
К тому же у каждого храма есть свой спонсор — частное предприятие, которое помогает деньгами. Как правило, это основано на личных контактах настоятеля. Глава этого предприятия часто становится старостой храма или председателем общинного совета и при первой же возможности получает награды — ведь у РПЦ есть свои ордена и медали. Увидите такую награду на груди, например, Якунина — не сомневайтесь. Это за государственные радения, за спонсорство.
— Именно такие деньги заставляют батюшек забывать законы Божьи и мухлевать с церковными книгами, — говорит отец Николай. — Кто-то тратит деньги на свое развитие, а кто-то — на личное благосостояние. Таких, конечно, мало, но они есть… Особенно обидно тем священникам, кто пришел в церковь после Афганистана или Чечни — они именно от этой мрази ушли из мирской жизни. А тут — такой же профиль.
Как бы то ни было, но в январе 2017 года достоянием общественности стал грандиозный скандал: в Красноярской епархии батюшку, воссоздавшего храм из руин и служившего в нем бессменно с 1995 года, уволили. По словам самого иерея Виктора (Пасечнюка) — за то, что он не смог собрать ко дню рождения митрополита 150 тысяч рублей и передать их в епархию. Тогда же громко заговорили о «плановом» характере добровольных пожертвований. Но… входящие в общественные советы телеканалов священники, а также духовники руководства региональных и федеральных СМИ очень попросили не педалировать тему — и на нее был поставлен блок.
При этом, согласно реестрам юридических лиц, Русская православная церковь записана как предприятие с менее чем 100 работниками, генеральным директором которого обозначен Кирилл Гундяев.
Но это не мешает росту числа приходов. В середине 2017 года в России открылся тысячный монастырь, а по состоянию на 1 января 2018 года их стало уже 1010. Для сравнения: до хрущевских гонений в СССР было всего 14 монастырей (большинство — в Украинской ССР), в 80-е годы — четыре (Троице-Сергиевая и Псково-Печерская лавры, Рижская пустынь (женский) и Успенский монастырь в Пюхтице, Эстония).
А ведь каждый монастырь — это и подсобное хозяйство. Минимум одно, а в Никитском мужском монастыре близ Мосейцево их, напомним, нашли семь. Хозяйства, хоть и ориентированы на содержание насельников, производят излишки, а они быстро превращаются в прибавочную стоимость: законы экономики едины для всех.
Приходов же в России более 36 тысяч. Еще 600 храмов уже формально переданы РПЦ, но или лежат в руинах, или строятся. Во всем Советском Союзе было менее 6,5 тысячи приходов. Из них 891 приход и 56 монастырей расположены за пределами страны. А из оставшихся примерно половина — за Уральскими горами.
В РПЦ служат почти 40 тысяч пресвитеров, более 5 тысяч диаконов и почти 400 архиереев. Уже сейчас в структуре РПЦ 356 епархий и 79 митрополий — больше, чем субъектов Российской Федерации.
Зная количество приходов, представляя себе проходящий через них объем денег и имея оперативные данные о работе трудников и о сером экспорте, к которому причастна РПЦ, несложно приблизительно оценить ее бюджет. Его доходная часть практически равна расходной и составляет около 92 миллиардов рублей в ценах 2017 года. Здесь не учтены непрямые субвенции государства и доход, который РПЦ получает от принадлежащих ей ценных бумаг, так как эту часть даже предположительно посчитать невозможно. Кроме того, известны факты инвестирования РПЦ в строительство элитной недвижимости и бизнес-центров, а также в импорт автомобилей. Но эта деятельность Церкви полностью лежит в черной зоне.
Год назад, будучи в командировке в Прибайкалье, я в неформальной обстановке беседовал с генералом одной из силовых структур. Речь шла о выводе из нелегальной зоны маленьких промышленных предприятий, в первую очередь лесопилок и лесообрабатывающих фирм, потребителей основного богатства того края.
«Команда прошла, и велено массированно их легализовать, — рассказывал мне генерал. — У нас их не счесть — по любой трассе посылай патрули, и каждый найдет пять-шесть передвижных лесопилок или два-три сарая, изготавливающего доску. Но легализовываться они не будут — налоги такие, что дешевле закрыться. А это значит, что пять-десять мужиков останутся без работы, что вызовет рост социальной напряженности. Мягко говоря. Да и с церковью сейчас связываться — себе дороже. А ведь у них, пусть за пайку и лежанку, работают освободившиеся. Оставшись без работы, они мне статистику в секунду испортят. Нет, не возьму грех на душу».
Текст — Игорь Надеждин
