Он не помнил своего первого имени. Тот запах дома, теплых рук и каши, сменился на резкие ароматы мазута, пороха и пота. Теперь его звали Тайфун. И он был солдат.

Его миром стал дремучий лес под Вязьмой, опоясанный колючей проволокой и воронками от снарядов. Люди здесь пахли страхом и железом, но Тайфун научился читать и другие запахи: спокойствия командира, Василия, и тревоги молодого бойца, Семена, который кормил его сухарями и тайком чесал за ухом.

Василий, коренастый старшина с лицом, изрезанным морщинами, как карта фронтовых дорог, был для Тайфуна центром вселенной. Он не говорил лишних слов, но его прикосновения были твердыми и верными. Именно он учил Тайфуна не бояться. Не бояться гула моторов, лязга гусениц и адского грохота взрывов.

— Видишь, друг? — сиплым шепотом говорил Василий, укладывая на спину Тайфуна специальный вьюк с двумя торчащими ручками. — Это твоя работа. Ищешь железного зверя. Самого большого и вонючего. Нашел — бежишь. Подлезать надо снизу, там, где мягко. Понял?

Тайфун не понимал слов, но понимал все. Он улавливал напряжение в голосе, улавливал тот самый «запах железа и смерти», который исходил от немецких танков. Он видел, как от этих чудовищ бегут люди, как горят дома, и в его собачьей душе рождалась не злоба, а простая, ясная мысль: «Защитить. Остановить».

Тот день был особенным. Земля содрогалась от близких разрывов, а Василий был мрачнее тучи.

— Дело, братцы, — только и сказал он, проверяя упряжь на Тайфуне и еще на двух дворнягах.

Они заняли позицию на опушке, замаскировавшись в свежевскопанной траншее. И дождались. Сначала это был далекий гул, потом — лязг, и наконец, из-за сосен выползло первое чудовище. Серо-грязный, уродливый, он пыхтел черным дымом и медленно полз на их окопы, утюжа землю.

Василий не командовал. Он положил руку на голову Тайфуна, посмотрел ему в глаза. И этого было достаточно.

Тайфун рванул с места, как выпущенная из лука стрела. Он не думал о смерти. Он видел цель. Чудовище. Оно было огромным, ревущим, от него пахло гарью и смертельной угрозой. Пули свистели над головой, вспарывали землю у самых лап, но он был лишь тенью, мелькающей среди подлеска.

Он помнил урок: «Снизу, где мягко». Резкий вираж, несколько прыжков по рыхлой земле — и он оказался под исполинской гусеницей. Запах раскаленного металла и солярки бил в нос. Он резко дернул за зубами чеку, почувствовав, как вьюк стал легче.

Инстинкт приказал ему уходить.

Он развернулся и помчался прочь, к траншее, к Василию. Уже слышались ликующие крики солдат. Но из тумана и дыма выползло второе чудовище. Оно шло прямо на него, преграждая путь домой.

И в этот момент Тайфун увидел Семена. Молодой боец, забыв про укрытие, вскочил на бруствер и отчаянно махал ему руками: «Беги, Тайфун! Сюда!»

Позади — оглушительный взрыв. Первый танк окутался дымом и пламенем, замер, из его нутра повалил черный дым. Задание было выполнено.

Но путь к своим был отрезан. Второй танк, заметив движение, развернул башню.

У Тайфуна не было ни секунды на раздумье. Он не видел другого выхода. Он снова почувствовал на себе взгляд Василия. Тот самый, полный доверия и боли.

Он развернулся.

На этот раз он бежал не как тень, а как сама смерть — прямо, без петляний, навстречу ревущему зверю. Пулеметная очередь прошила землю перед ним, но он был уже в воздухе, в последнем, отчаянном прыжке.

Семен закричал. Василий схватил его за шинель и грузно прижал к стенке траншеи.

Раздался второй взрыв. Короткий, сухой.

Когда дым рассеялся, на месте второго танка была груда искореженного металла. А на опушке, там, где только что ступала лапа Тайфуна, лежал один-единственный, помятый собачий ошейник с выцветшей надписью «Тайфун».

Василий подобрал его, сжал в своей мозолистой руке так, что костяшки побелели. Он не плакал. Он просто смотрел в небо, где медленно таял дым.

— Отбой, — хрипло сказал он. — Тайфун отработал.

А где-то далеко, в его памяти, навсегда остался теплый, доверчивый взгляд собаки, которая пошла на смерть не за подвиг, не за награду, а просто потому, что это был ее долг. Долг перед тем, кого она считала своим человеком.