Дневник Эльвиры - 3
Привет, друзья! Выкладываю третью и последнюю часть рассказа, апофигей!
Первая часть:
Вторая:
15 апреля
Мне очень плохо. Это все так ужасно. И не знаю, почему, но мне хочется все дописать, логически завершить историю, и сегодня, 15 апреля, здесь, в ожоговом отделении, я дрожащими руками беру ручку, чтобы записать в чудом уцелевший дневник все, что произошло с нашей семьей. С семьей, которой больше нет.
Начну по порядку. Окончив прошлую запись, я пошла к маме с пузырьком лекарства и дневником и рассказала обо всем. Мама на этот раз мне поверила и позвала дядю. Он шел с трудом, держась за сердце, но услышав наш рассказ, взбодрился. «Я покажу этой дряни», - шептал он сквозь зубы, и его глаза горели, - «будут ей блины. Вот придут с работы наши…» А мама сказала: «Надо вмешаться прямо сейчас, на кухне пахнет горелым.»
И тут Ева пинком открыла дверь из кухни в коридор. О Аллах, ну и вид был у нее! Та ткань, которую ей купили для прихваток и варежек – вся эта ткань была на ней. Она не варежки сшила, она сшила себе костюм – как пижама с капюшоном, а на лице – марлевая повязка. Видно только глаза. Голубые, как у всех колдунов и ведьм в сказках. На животе ее пижамы было много больших карманов, а в них – самые опасные предметы, которые она нашла в нашем доме, и какие от нее не спрятали. Большой нож, молоток, скалка. И две бутылки подсолнечного масла.
«Сюрприз, мусульмане!» - крикнула она. И захохотала.
Кухня у нее за спиной горела. Горели занавески, горели шкафы. Ярко полыхал стол. Просто деревянный стол так гореть не может, наверно, она полила его маслом. Мама купила так много масла, когда Ева сказала, что чем масляней блины, тем лучшая участь на том свете ждет бабушку, дедушку и тетю.
Черный дым повалил в комнаты. Мы закашлялись. А она деловито лила на пол масло из бутылки туда, куда только могла дотянуться. Загорелся ковер, загорелся шкаф с одеждой.
Дядя с ревом кинулся на нее. Ева, пятясь, пошла обратно, на кухню, в пламя. И только дядя хотел ее там закрыть, она с визгом прыгнула на него, обхватила ногами и руками, сделала подножку, и оба повалились на горящий пол. Они лежали вдвоем в огне и орали от боли. Он орал, она орала, но не выпускала его.
Очнувшись от оцепенения, мама кинулась к ним, чтобы помочь дяде. А руки у мамы были все еще обожжены, забинтованы. Мама схватила Еву и попыталась отцепить от дяди. Ева лягнула маму в живот и ущипнула через бинт прямо за ожог. Мама выпустила ее, а Ева вскочила на ноги и выбежала из кухни. И тут я поняла, что она и не обгорела почти, на ней же защитный костюм. А вот дядя обгорел сильно, он из огня не вышел, а выполз, поскуливая при каждом движении. А Ева достала молоток и стукнула его по локтю правой руки. А маму – по колену. Я все еще не могла пошевелиться от шока. Меня оглушили крики, треск огня и кашель.
А Ева между тем бросилась к входной двери и встала, закрывая дверь собой. Она сорвала с лица тлеющую повязку. На лице большой ожог. В одной руке скалка, в другой большой нож.
- Ключ. От двери. Мне, сюда, - выкрикнула она. – Из этой квартиры уйду я первая, или никто не выйдет вообще. Умрем вместе, мусульмане. Я попаду в рай, а вы просто сдохнете! – и безумно засмеялась.
Мама достала телефон и стала звонить отцу, чтобы спросить, как быть. Она кашляла через слово. Дядя полувисел, опираясь на маму, и кашлял. Я тоже сильно кашляла. И Ева кашляла. А я поняла, что пока отец и брат придут с работы, мы все сгорим.
Где-то я слышала, что дым идет поверху, и я, опустившись на четвереньки, поползла. Поползла в мамину комнату, потому что знала, где у мамы ключ. Я открыла мамин кошелек – но ключа там не было. Огонь уже подбирался к маминой комнате. Я вспомнила, что иногда мама кладет ключ в тумбочку, и поползла к тумбочке. Дыма стало больше, он ел глаза. Я скорчилась в приступе кашля. Подумала уже, что все, мне не выбраться, но нащупала в дыму тумбочку. Схватив ключ, я поползла назад. Огонь полыхал почти во всей прихожей. Ева уже не стояла – она сидела на полу, привалившись к двери спиной, и отчаянно кашляла. Мама и дядя тянули к ней руки, а она каждый раз била их скалкой по пальцам.
- Ева, вот ключ, - крикнула я, и бросила ключ.
Ева лихорадочно кинулась его нашаривать. Дядя попытался схватить ее за руку, но Ева успела выхватить молоток и ударить его по лицу. Дядя кричал, его скулу и глазницу заливала кровь. А Ева наконец подняла ключ и дрожащими руками открыла дверь.
Я боялась, она закроет нас в квартире, но нет, она выползла на лестничную клетку, оставив дверь открытой нараспашку. Огонь, казалось, тоже глотнувший свежего воздуха, полыхнул с новой силой. Мы, мама, дядя, Ева и я, кашляя, поползли по лестнице вниз. Впрочем, Ева быстро отдышалась и смогла встать на ноги. Она даже протянула руку, чтобы помочь маме встать, но мама только пробормотала сквозь зубы проклятие.
Я знала, что ехать на лифте при пожаре нельзя. И все знали. Мы спускались по лестнице, сначала ползли, а потом уже шли, ковыляя. Когда мы вышли на улицу, там уже выла сирена и приехала пожарная машина. Из окон нашей квартиры валил дым.
Ева сорвала с себя капюшон и кинулась к пожарникам. Один из них оказался русским, с такими же, как у Евы, голубыми глазами. Глаза колдуна. Она выбрала именно этого пожарника и с разбега обняла ее, будто он был ее родным отцом.
- Дяденька, миленький, позвоните в милицию, - запричитала она. – Меня похитили.
Пожарник посмотрел на Еву, и выпучил и так круглые глаза, будто увидел привидение. И заругался ужасными словами. Я даже передавать не буду.
- Михалыч, *****, ***, ******, - заорал он. – звони везде, где можно! Это же Ева Д****ва, та самая, которую на парковке ТЦ затащили в машину на глазах у матери. Ориентировки по всему городу снимают со столбов, все думают, ее в живых уже нет.
А сам обнял Еву и держал ее.
- Никому не отдам тебя, бедненькая. Кто тебя украл-то?
Она кивнула в нашу сторону.
- Их бы, это, задержать надо, - сказал другой пожарник. Не русский, такой же, как мы.
- С такими ожогами далеко не убегут,- недобро сказал голубоглазый.
Приехала милиция. Пришли с работы отец и брат – и их тут же забрала милиция. А дядю, маму, Еву и меня – скорая помощь.
Я пишу это в ожоговом отделении, две недели спустя. Я здесь совсем одна. Вся моя семья, все, кто живы – в тюрьме. Родители говорили, что такие, как мы, часто крадут невест, и что это традиция нашего народа. Оказывается, по русским законам это было нельзя, а Ева – русская. И что ужаснее всего, сама Ева здесь же, в этом же ожоговом отделении. Слава Аллаху, что не в моей палате. К ней каждый день кто-нибудь приходит. Родители, друзья. Тот пожарник приходил. Приходили журналисты, брали интервью. Все приносят цветы и шарики. Ее палата похожа на комнату молодоженов.
Я чувствую себя неплохо. Я и не обожглась почти, только надышалась дыма. Мне кажется, меня не выписывают только потому, что не знают, куда меня девать. Ева говорит, что меня отправят в детский дом. Родители говорили, детей нашего народа никогда не отправляют в детский дом, их обязательно приютят какие-нибудь родственники, если они остались сиротами.
Да, Ева со мной разговаривает. Как ни в чем не бывало, как будто она и не убивала моих родственников. Как будто наша дружба и не была ложью. Она утверждает, что это и не была ложь, что я ей и правда как сестра. Она не пыталась извиниться за то, что она сделала, считает, что поступила правильно.
- Когда на честь девушки покушаются, она может и должна защищаться, - говорит Ева.
- Но тебя не насиловали, тебя брат хотел взять замуж, - говорю я.
- Замуж – это когда у девушки спрашивают согласия, - говорит она, - а иначе – изнасилование.
Она напоминает мне, как мы вместе читали книги, как нам было интересно. Я говорю, что все это ложь, как и ее слезы на похоронах. Она говорит, что плакала искренне.
-Убивать нелегко, даже если знаешь, что поступаешь правильно, - говорит она. – К тому же, наша религия предписывает любовь к врагам.
- Ты врала, что это твой Бог убивает, - говорю я.
- А кто же еще? – говорит она. – Я трусиха редкая, я бы без него ни за что не справилась. А наш Бог помогает только тем, кто сам себе может помочь. Под лежачий камень вода не течет.
Я говорю, что расскажу в суде про убийства, и она тоже попадет в тюрьму. Она говорит, что даже если она по глупости признается в убийствах, с помощью хорошего адвоката удастся доказать, что она защищалась. А хороший адвокат у нее есть. Ей просто не хочется судебной волокиты, поэтому она все отрицает. Бабушка и дедушка умерли от старости, с тетей произошел несчастный случай. Пожар уничтожил следы. Я ничего не докажу.
Она спрашивает, что бы я сделала, если бы меня хотели выдать замуж за человека, за которого я точно замуж не хочу. Я сказала, что покончила бы с собой, но точно никого не убила бы. Она улыбнулась и сказала, что она тоже собиралась так сделать. Она крала бабушкины лекарства, чтобы наглотаться их и умереть. А когда умерла бабушка, Ева сначала пришла в ужас, почувствовав себя убийцей, а потом поняла, что можно убить не себя, а своих врагов.
Я спросила, почему она не убежала иначе. Она говорит, мой отец грозился выбросить ее из окна, если будет кричать в окно прохожим. Она говорит, что кидала в окно бумажные самолетики с просьбой о помощи. Мать увидела это и сломала ей два пальца. Я спросила, почему она не начала с пожара. Она сказала, что при живых бабушке и тете и здоровой маме ее не пустили бы на кухню готовить. И что восьми человекам она не смогла бы перекрыть выход, ее просто бросили бы в горящей квартире. Я спросила, за что она убила тетю, это был самый безобидный человек в нашей семье. Она сказала, что тетя – такой же несчастный человек, как сама Ева, что ее тоже четыре года назад украли. Что первая жена дяди умерла при странных обстоятельствах, возможно, сам дядя ее и убил. Что не могут одному мужчине попасться две бесплодные жены подряд, скорее всего, он бесплоден сам. Что дядя ее бил, именно поэтому она часто была больна. И что тетю ждала участь дядиной первой жены. Ева предлагала тете бежать вместе, сказала, что Евина семья поможет тете, а тетя обругала ее, сказала, что женское счастье состоит в послушании своему мужчине. А ключ у тети точно был.
25 апреля
В больнице есть телевизор. Я не смотрю телевизор, там все время дурацкая музыка и раздетые люди. Ева отвела меня в больничную библиотеку. Предложила читать вместе, как раньше. Я отказалась, но стала читать сама по себе. Мне скучно. Со мной, кроме Евы, никто не разговаривает. Боятся. Как будто это я убийца.
29 апреля
Читали в библиотеке, я и Ева, в разных углах. Она спросила, согласилась бы я жить в семье, где такие книги читать не разрешают, если бы с детства привыкла к книгам. Я сказала, что у нее ужасный ожог на лице. Она спросила, кому нужно лицо без ожога, если нужно носить паранджу.
Ева сказала, что я ей как сестра, и что ее семья меня удочерит, если я захочу. Что никто из моих родственников до моего совершеннолетия из тюрьмы не выйдет.
5 мая
Приехал мой двоюродный дядя из деревни, хочет забрать меня в семью. Мне не нравится, как он на меня смотрит. Кажется, он хочет сделать меня своей второй женой, а не дочерью. Думаю, не согласиться ли на предложение Евиной семьи.
Конец дневника
Спасибо за внимание, друзья, спасибо новым подписчикам. Рассказ написан под впечатлением поста на пикабу о том, как мусульмане похищают девушек. У меня полыхнуло так, что сгорела квартира вымышленной мусульманской семьи :-)
Писалось под альбом "Mutter" Рамштайна
