Но его лирика прославила французскую поэзию и предвосхитила метрическую революцию, способствовавшую приходу верлибра. Читайте об этом в материале Екатерины Белавиной, автора первого русского перевода поэмы Верлена «Влюбленная в дьявола».

30 марта 2024 года исполнилось 180 лет со дня рождения французского поэта Поля Верлена (1844–1896), которого многие люди, совершенно далекие от литературы, вероятно, помнят по фильму «Полное затмение» с Леонардо Ди Каприо и Дэвидом Тьюлисом (1995).

Популярность Верлена в России уступает славе Бодлера, но список его переводчиков свидетельствует о неутихающем — во многих поколениях поэтов — интересе: от Иннокентия Анненского и Федора Сологуба до Михаила Яснова и Марины Бородицкой. Множественность переводов создает иллюзию полной доступности и изученности наследия Верлена, но до сих пор некоторые моменты требуют уточнения, а произведения — перевода.

В 90-е годы XX века можно было подтрунивать над советской литературной критикой, которая называла Верлена и Рембо чуть ли не главными поэтами Парижской коммуны. Однако стоит признать, что в Верлене, признанном поэте-лирике, заряд бунтарства и неприятия существующего миропорядка, способность бросить вызов буржуазному обществу проявлялась с первых шагов в литературной жизни.

От сатиры к личному бунту

Литературный путь Верлена начался с публикации сатирического портрета буржуа — сонета «Господин Прюдом» в журнале «Обозрение морального, литературного, научного и художественного прогресса» (август 1863), которым руководил Луи-Ксавье де Рикар, один из основателей «Современного Парнаса»:

Он мэр, глава семьи, он важен, сановит,
Под съемный воротник забились оба уха,
Бездумен сонный взгляд, и необъятно брюхо,
И вся весна в цвету на башмаках блестит.

Но нет, не для него весенний этот вид:
Рокочущий ручей и травка мягче пуха,
И гомон воробьев едва ль коснется слуха.
Он занят: дочь скорей пристроить норовит.

За... как его? юнца, который из богатых.
А что касается патлатых, бородатых,
Всех рифмачей, кому не брат и сатана,

Всей этой шушеры, ленивой и беспечной,
Он ненавидит их, как насморк свой извечный.
И вся в цвету блестит на башмаках весна.

(Перевод Марины Миримской)

На всякий случай начинающий поэт подписался ни к чему не обязывающим псевдонимом Pablo. Жозеф Прюдом — имя персонажа драматурга Анри Морье, ставшее нарицательным, а игра слов в первой строке (mère — мать и maire — мэр, произносятся одинаково) вряд ли нацелена на какого-либо мэра персонально (хотя дедушка Поля Верлена по материнской линии был мэром города Фампу). В этом сонете уже просматривается напряжение между матримониальными установками и уделом поэта.

В 1870 году Верлен женился на Матильде Моте де Флёрвиль, сводной сестре композитора Шарля де Сиври, который их и познакомил. Матильде посвящен сборник «Добрая песня» («La Bonne chanson», 1970, в продажу поступил в 1872 г. по окончании Франко-прусской войны и падения Парижской коммуны). Нужно воспринимать этот сборник любовной лирики в контексте эпохи потрясений как удивительное упражнение на зажмуривание. Поэт ограждает свой мир от злободневности. Гюго сравнивал эту книгу с «цветком на снаряде». На самом деле Верлен, с 1867 года сотрудничавший с сатирическим журналом «Майский жук» («Hannetton») коммунара Эжена Вермерша, остро переживал события 1870—1871 годов (уличные бои, осада и бомбардировка Парижа). После падения Коммуны, опасаясь доносов, супруги уезжают к родственникам в Фампу (Па-де-Кале, Франция). Алкогольная зависимость подрывала здоровье поэта, семейная жизнь не складывалась. Приехавший в Париж в сентябре 1871 года Артюр Рембо, молодой поэт из Шарлевиля, выразивший восхищение стихами Верлена, вызывает в нем больше интереса, чем семейная жизнь.

С 1869 по 1872 год Верлен принимал участие во встречах сообществ «Дрянные мальчишки» (Vilains Bonshommes) и «Чертыхатели» (Zutistes). Талант к рисованию, «необычайная выразительность в малейших набросках» поэта были отмечены современниками. Художник Феликс Регамэ, входивший в круг «Дрянных мальчишек», писал о его рисунках: «Никакой науки; никакого украшательства; каждый штрих значим, как у японских мастеров».

Когда 28-летний поэт отправился с Рембо в Бельгию, Гюго, узнав об этом, сочувственно покачал головой: «Ужасная история Поля Верлена. Бедная молодая женщина! Бедный ребенок! И его самого стоит пожалеть».

Действительно, отношения двух поэтов были драматическими, бесконечные ссоры завершились в июле 1873 г., когда Верлен в отчаянье револьверным выстрелом ранил Рембо в запястье. Самая известная книга «Песни без слов» (Romances sans paroles), ставшая знаковой для эпохи модерна, была написана за год странствий 1872 и 1873 гг.

Главное — выйти из тюрьмы

Верлен был осужден Брюссельским судом на два года за покушение и получил в тюрьме города Монс первые экземпляры книги «Песни без слов», вышедшей стараньями Лепеллетье в Сансе, в типографии Мориса Лермита. Парижские издатели на тот момент отказывались печатать Верлена.

В одиночном заключении Верлен занимался сортировкой кофейных зерен, продолжал изучение испанского и английского языков. Из английских авторов он предпочитал Шекспира и читал его в оригинале. Пережив духовный кризис, он обратился в стихах к католической вере.

После освобождения Верлен преподавал в Англии (латынь, французский, рисование; грамматическая школа в Стикни, Линкольншир, Колледж святого Алоизия в Борнмуте). По возвращении во Францию поступил преподавателем в Коллеж иезуитов Notre-Dame города Ретель. Встреча с учеником Люсьеном Летинуа (1860–1883), в котором поэту хотелось видеть приемного сына и самого близкого человека, отразилась в сборнике «Любовь» (Amour, 1888). Его смерть от тифа стала тяжелой потерей для Верлена.

В 1880 году вышла написанная в заключении «католическая» книга «Смиренномудрие» (Sagesse). Из стихотворений, написанных в тюрьмах, составлены также книги «Когда-то и недавно» (Jadis et Naguère, 1884) и «Параллельно» (Parallèlement, 1889).

Три стихотворения из сборника «Когда-то и недавно» — «Хромой сонет» (Sonnet boiteux), «Томление» (Langueur) и «Поэтическое искусство» (L’Art poétique) — вызвали наибольший резонанс и стали определяющими для поэтики декаданса (Décadisme).

Поэт, вошедший в историю литературы как одна из ключевых фигур французского символизма, сам скептически называл символистов «цимбалистами», уподобляя музыкантам-тарелочникам, производящим много шума (cymbales — ударный инструмент с дисгармоничным звуком. Слова Symbolistes и cymbalistes во французском языке близки по звучанию, различаются одним звуком о/a).

В лирическом наследии Верлена можно наблюдать переход от эстетики Парнаса к импрессионизму и символизму, к темам, которые будут характерны для декадентов и других сообществ fin de siècle.

Не удалось поменять социальный порядок — подорви просодию

Поиски музыкальности стиха, расшатывание основ силлабики, разнообразие ритмики, способствовали преобразованию просодии и, косвенно, появлению верлибра, что сделало Верлена кумиром для следующего поколения, поэтов-«восьмидесятников». Его лирическое наследие включает более двадцати прижизненных изданий книг, поэтические и прозаические публикации в периодике, а также три тома, изданные посмертно (1913–1929). Наибольший резонанс получили первые шесть сборников: «Сатурнические стихотворения» (1866), «Галантные празднества» (1869), «Добрая песня» (1870), «Романсы без слов» (1874), «Мудрость» (1881), «Когда-то и недавно» (1884), а также серия литературных портретов «Проклятые поэты» (1884, 1888). В 1894 г. Верлен избран «Принцем поэтов». Его стихотворения легли в основу многих музыкальных произведений (Рейнальдо Хан, Шарль Борд, Габриэль Форе, Клод Дебюсси, Камилл Сен-Санс, Жорж Брассенс, Лео Ферре и др.).

«Хромой сонет» написан редким непарносложником (13 слогов). Лишний слог с позиций традиционной французской силлабики ощущался как неправильность, неловкость, что соответствует ощущению дисгармонии, которое стремится передать поэт:

Ah ! vraiment c’est triste, ah ! vraiment ça finit trop mal,
Il n’est pas permis d’être à ce point infortuné.
Ah ! vraiment c’est trop la mort du naïf animal
Qui voit tout son sang couler sous son regard fané.

О, нет! Воистину все это слишком больно!
Несчастным можно ль быть, как я, как я теперь?
Здесь умираю я, как бедный, жалкий зверь,
А зрители кругом беспечны и довольны!

(Перевод Валерия Брюсова)

«Поэтическое искусство» (9 слогов с подвижной цезурой) формулирует в афористической форме полную противоположность принципов классицистической поэзии (Буало): ведущую роль музыкальности (De la musique avant toute chose, «музыки прежде всего»), предпочтение непарносложных размеров вопреки традиции («pour cela préfère l’impair // Plus vague et plus soluble dans l’air», букв. «Для этого предпочитай непарносложник более расплывчатый и растворимый в воздухе»), причем слово air многозначно (воздух, напев, ария), и невозможно исключить ни одно из значений.

Противопоставив настоящую поэзию литературе (Le reste est littérature; «Все прочее — литература»), Верлен бросил вызов литературному сообществу.

Стихотворение «Поэтическое искусство» привлекло внимание поэта и эссеиста Шарля Мориса (1860–1919), опубликовавшего разгромный критический отзыв (под псевдонимом Karl Mohr в журнале «Новый левый берег», 1–8.12.1882) и тем самым — вывел имя поэта из забвения. Верлен ответил с кротостью: «Позвольте мне мечтать, если мне так нравится, плакать, когда захочется, петь, если мне это вдруг взбредет в голову». В дальнейшем Шарль Морис стал одним из почитателей таланта Верлена и исследователем его творчества.

Homo duplex, Поль Верлен

В России поэзия Верлена вызвала живой интерес в 1890-х годах, особенно у Сологуба, Анненского и Брюсова, и способствовала становлению русского символизма. Сологуб начал переводить Верлена в 1889 году. Брюсов вспоминал в 1909 году: «Знакомство в начале 90-х годов с поэзией Верлэна и Маллармэ, а вскоре — и Бодлера, открыло мне новый мир. Под впечатлением их творчества созданы те мои стихи, которые первыми появились в печати 1894—1895 гг.».

Одним из наиболее часто переводимых стихотворений является «Осенняя песня» (Chanson d’automne) из сборника «Сатурнические стихотворения», оно состоит из двух предположений, разделенных на 3 строфы по 6 строк в каждой:

Les sanglots longs
des violons
de l’automne
blessent mon coeur
d’une langueur
monotone.

Tout suffocant
et blême, quand
sonne l’heure,
je me souviens
des jours anciens,
et je pleure;

Et je m’en vais
au vent mauvais
qui m’emporte
de çà, de là,
pareil à la
feuille morte.

Новаторством была не только редкая гетерометрия (строфы по 6 строк, сочетающие четырехсложники и трехсложники 4-4-3-4-4-3, схема рифмовки AAbCCb), множественные внутренние созвучия и анжамбеманы, но и вынесение в рифменную позицию артикля la, акцентирующее конфликт метрической и синтаксической сегментации. Лирический герой ощущает сходство (pareil — м. р.) с мертвым листком (la // feuille morte — ж. р.), при этом на уровне сегментации подчеркивается колебание между женским и мужским началом (ощущение гендерной неопределенности было свойственно Верлену, он говорил о себе как о женщине в мужском роде: «Je suis un féminin». В отечественной традиции часто опускают второе имя поэта — Поль Мари Верлен: мать в благодарность за рождение долгожданного ребенка посвятила его Деве Марии).

В переводе Георгия Шенгели передан этот прием (рифма на служебной части речи: предлог «на») и колебание между образами мужского (лист) и женского (душа) начал в сравнении:

И с бурей злой
Томной душой
Слит я, падший:
Она больна,
Похожа на
Лист увядший.

При увеличении частотности внутренних рифм в стихе рифма теряет функцию структурирующего элемента. Происходит подтачивание канона изнутри, нарушение ритмических ожиданий читателя. Включаясь в «спор о верлибре», Верлен опубликовал эссе «Слово о рифме» (Un mot sur la rime), где настаивал на необходимости рифмы или ассонанса для французского стиха: «Рифмуйте слабо, используйте ассонанс, если хотите, но рифма или ассонанс — без этого не существует французского стиха».

Верлен окончательно разбил «старые метрические вафельницы» по выражению Гюисманса, освободил фразировку, что дало свободу следующему поколению символистов (Лафорг, Ренье, Клодель, Вьеле-Гриффен, Верхарн, Метерлинк) выработать верлибр, где ритмика создается за счет свободной сегментации.

«Проклятость» — отложенная рецепция

Значительное влияние на литературный процесс произвел сборник эссе Верлена «Проклятые поэты» (Poètes maudits, 1884), посвященных Рембо, Корбьеру, Малларме; во втором издании был дополнен статьями о Марселине Деборд-Вальмор, Вилье де Лиль-Адане и «бедном Лелиане» (анаграмма Pauvre Lelian — Paul Verlaine). Заглавие книги, восходящее к названию стихотворения Бодлера «Могила проклятого поэта», закрепилось в литературном мире, статьи Верлена предвосхитили область исследований литературной рецепции. Интерес представляет также серия литературных портретов о современниках (Les Hommes d’aujourd’hui, 1885–1893).

1886 год — переломный во французской поэзии XIX века: третий том «Современного Парнаса» выходит без Верлена (его стихотворения отклонены Франсуа Коппе и Анатолем Франсом: «Нет. Автор недостойный, а стихи самые плохие, которые мы когда-либо видели»). Отдаление от парнасцев знаменует начало принципиально иной эстетики. Жан Мореас в манифесте символизма называет Верлена, Бодлера и Малларме предшественниками новой поэтической школы. Жорж Леметр публикует статью «Поль Верлен, символисты и декаденты», раскрывающую его редкий талант. Леон Ванье публикует сборники стихотворений «Любовь» (Amour, 1888), «Посвящения», (Dédicaces, 1890) и книгу Шарля Мориса «Поль Верлен» (1889).

Ванье издавал «символистов» и «модернистов», обеспечивал средствами к существованию Верлена за счет публикаций сборников стихотворений «Элегии» (1893), «Оды в ее честь» (1893), «В Лимбе» (1894), автобиографической прозы «Мои тюрьмы» (1893). Круг издателей понемногу расширялся («Эпиграммы» в изд. журнала «Plume» (1894); «Исповедь» (1895) изд. «Fin de siècle»).

Несмотря на недомогания и финансовую стесненность, Верлен после пребывания в больницах возобновлял встречи, свои «среды», общался с поэтами, художниками, театральными деятелями. В 1892–1893 годах по приглашению голландских литераторов Верлен выступал в Голландии с лекциями о французской литературе (Гаага, Лейден, Амстердам), затем — в Бельгии и Англии.

В 1896 г. поэт умер в полной нищете, но его гроб провожали несколько тысяч человек. Могила Верлена находится на кладбище Батиньоль в Париже.

Одна из дьяволических поэм

«Влюбленная в дьявола» (Amoureuse du Diable) — одна из пяти «дьяволических поэм» из сборника «Давно и недавно» (1885), занимающих важное место на духовном пути Верлена. Вероятно, этот текст представляет переходный этап, предшествующий стихотворениям католического вдохновения. Рукопись, отправленная Лепелетье, не датирована. Предположительно поэма написана позднее марта 1874 года, когда после содержания в Монсе в камере номер 252 Верлена перевели в 112-ю, где он мог писать и получать письма.

Объемная нарративная форма (154 строки) сочетает традиционное со скандально-новаторским: золотой метр 12-сложников-александрин со смежной рифмовкой сбивают множественные анжамбеманы и вольное обращение с цезурой. Именно ритм можно считать зашифрованным посланием, обращающимся скорее к подсознанию читателя, нежели к его разуму. Вряд ли можно говорить об однозначной трактовке поэмы, посвященной Стефану Малларме.

ВЛЮБЛЕННАЯ В ДЬЯВОЛА*

Стефану Малларме

По-итальянски, но с акцентом русским, явным
Он говорит: «Мой друг, а я считаю главным,
Быть одному, к тому ж богатым быть всегда,
И завтра, и потом, пусть дни, как череда...
Богат, да так, чтоб золотом чеканным,
Я мог дорогу в Ад мостить, как будто камнем.
Вам предстоит забыть, кто я, чтоб смочь спросить
За что Месье Фелис? Торговец, может быть?»

Слова обращены к изысканной графине.

Ах, как светла, мила, как благородно имя!
А сердце — золото, душа как бриллиант,
Богата и знатна, муж преданный, педант:
Все исполнял мечты, пред ней благоговея,
И обожаема, счастливица, как Фея,
Как Королева, да, Святая, ясный взор,
Все было у нее.
Но вот явился вор,
Взял сердце, душу он, играя ей, как вещью,
И вот она сидит, волос пожар зловеще
Спадает по плечам, вот алые шелка,
Огромные глаза, печальные слегка.

Обыденны, страшны все приключенья эти.
Покинуть особняк ей удалось. В карете
Тот ждал внизу. Побег. Куда? Весь свет гадал,
Полгода бушевал неслыханный скандал.
Ее судьбой в те дни был каждый озабочен,
Ведь свет не получал еще таких пощечин,
Не злясь и не клеймя: судачили о ней
Все злые языки, смеялись все шумней,
Поддерживая слух о странной, о безумной.
А ей-то что с того? Запасшись крупной суммой
Задолго до того, как убежала с ним,
Она могла мечтать и жить лишь им одним.
Свой капитал она перевела в банкноты,
Все пачки уложив в ларец ручной работы,
Так миллионов семь не трудно унести.
И восемь, может быть. У спутника почти
Приятным голос стал от выпитого рома,
Когда он, увозя красавицу из дома,
Спросил про ларчик тот. В ответ слова звучат:
«Все наши деньги здесь».
О сколько будет трат!
А он-то чем богат? — лишь некой красотою,
Умом... (Успеем обсудить его устои.)
О расточительство и реки серебра!
Кредиты, ссуды, займы, воровство, игра!
Он выходил сухим из всяких махинаций,
Обескуражив жертв, заставив восхищаться,
Он роскошью своей очаровал весь свет,
Был уважаем, зван, ему препятствий нет.
Шесть месяцев прошло, приехали обратно.
Ларец он открывал привычно (безвозвратно
Истратил половину). Только в этот раз
Сказал он то, что мы услышали сейчас,
Так он дополнил жест (основу отношений)
Брать деньги, не спросив каких-то разрешений.
Она удивлена, но говорит: «Бери,
Раз хочешь».
Все забрал и вышел.
До зари.
То превосходство, что в его словах мелькало,
Каким-то гнусным обаяньем привлекало,
Лилось и заставляло чувствовать острей,
Был черен цвет его немыслимых кудрей,
Его зеленых глаз безбрежная истома
Пылала памятью о пламени Содома,
И голос в душу полз, как древняя змея,
Отраву сладкую медлительно струя.
Велюр и лак, батист и перстни с аметистом.
Но предки, род, увы, не все тут было чисто.
Кто он, откуда он, и где его родня,
Никто так и не знал в Париже с того дня,
Как прошлою зимой, развязный, наглый, дерзкий
Он в обществе предстал в своем небрежном блеске.
И начал череду дуэлей и интриг,
Девицы от любви лишались жизни вмиг.
Как он влюбил в себя графиню, дал ей зелье?
Как завладеть сумел душою и постелью
Вот этот злобный гном, вот этот мерзкий плут,
Который пахнет так, как лошади и блуд?
У милых дам в крови секрет тот дремлет сладко,
То дьявола секрет, извечная загадка.
Но так, иначе ли, заполучил он власть,
Проделка удалась, он куролесил всласть.
Он мог не приходить, пить по три ночи где-то,
Бил ту, в ком не встречал отпора и ответа,
Порой он был не прочь побыть немного с ней,
Чтоб мучить, поучать и уколоть больней,
И в шутку излагал престранные воззренья:
.................................................................................
«Я, Mia, не гневлив, и все же без зазренья
Малейшего я вам сейчас в лицо скажу,
Что из себя всегда я просто выхожу,
Когда случится мне навеселе явиться,
Помилуйте, мой друг, ну, как тут не взбеситься,
От ваших сжатых губ, закатыванья глаз!
Какая узость предрассудков всякий раз!
Вам кажется, я пью, как все, как вы, как кошки,
Винишко сладкое в бокальчике на ножке?
По-вашему, кто пьет, по сути, лишь Гурман?
Вот заблужденье где! Ум вводит вас в обман!
Не стоит потакать, такой обман досаден.
Возьмем другой пример, молитвы ваши, ладан,
Исус из дерева — картинка лишь, предмет?
Облатка — хлеб простой, отличий вовсе нет?
Или любовник, вот, скажите, почему же
Чем женщину влечет, да при живом-то муже?
Всего-то лишь другой какой-то господин,
Ей сразу — властелин, единственный, один?
Попробую найти попроще объясненье:
Я не для вкуса пью, а ради опьяненья.
Быть пьяным — это дар, победа, торжество,
Над жизнью, суетой, вам не познать его!
Всё это забытье и сонм воспоминаний,
Прозрений, смутных тайн, незнания и знаний,
Так греза замерла, всю жизнь за краткий миг
Ты проживаешь вдруг, не зная, как возник
Поток, прилив надежд и горечь сожаленья!
Как это передать? Общественное мненье
Мишенью выбрало того, в ком этот дар,
О, подлость! Если бьет он, под его удар
Попавших, в упоенье, с исступленьем,
Не жаль мне!»
....................................................................
«А любовь, вот целое реченье,
Толкуй его, как хочешь, слово-каламбур,
Все так и делают, и вот царит сумбур,
Кому-то — миг утех, кому-то — развлеченье,
Тут каждому свое, без преувеличенья,
От темперамента зависит и от сил,
О сколько времени на это всяк убил!
Да как! Таким, как мы, нам с вами, так не кстати
Серьезно время проводить в подобной трате,
И стыдно было бы, богатым, умным, нам
В наш просвещенный век весь этот затхлый хлам
Ценить...»
................................................................
Так он язвил, нещадно и неловко.
В запасе у него на всё была издевка.
Графиня слушала, взгляд опустив, как те,
Чей дар любить, терпеть, прощать в неправоте.
Проходит пара дней. «Четыре миллиона,
Бессильные в игре! Вам крайне удрученно
Скажу — разорены, несправедливый рок!» —
Графине так сказал вернувшийся игрок.
Ее бьет дрожь. Молчит. Ни слова, ни ответа.
«Diletta, я не промедлю очутиться где-то
Вдали от этих мест, ищите дурачка,
Быстрее одного блошиного скачка».
Она бледна, дрожит: «Иди же, я все знаю.
Иди». — «Тогда игра у вас совсем чудная.
Идет игра с огнем. Игра без козырей».
«Кто запретит?» — «В игре я знаю толк, скорей».
— «Но если я хочу так заслужить проклятье?»
— «Тогда другой вопрос. Не стану тут мешать я.
Всё, я пошел». — «Со мной!» — «Нет я один сейчас».
Исчез он. Тишину взрыв хохота потряс.
Исчез он без следа. Остался запах серный.
Она хватает нож.

Удар рукою верной.
И лезвие легко вошло под сердце ей
«Любимый, за тебя!» — вонзила сталь сильней,
Идя на высший суд для встречи с тенью тою.

Не ведала она: Ад будет пустотою.

(Ранее не переводилось. Перевод Екатерины Белавиной)

Источник: https://gorky.media/context/v-odinochnom-zaklyuchenii-sortir...