Работа в Омске. Бесплатно, без смс (Часть первая)
Это дикий танец, не надо стесняться
Работа. Работушка. Работа… Священное, вожделенное слово. Закружись в ритме танца на собеседовании, призови удачу. Работа. Не все могут её получить. Обними в порыве счастья могучего работодателя. Откуда у него самого работа? Возможно, он существо из иного мира, а может, где-то в золотом дворце с зелеными стенами есть заветная книга свободных вакансий, в которую записывают с рождения. Может поэтому работодатель так зазывно издевается над теми, кто туда не попал?
Я пришел сегодня на площадь у забытого дома культуры. Опять. Сторожами у мрачных провалов подворотен стоят статуи-барыги. Они степенно ждут своих неминуемых жертв – тех, кому сегодня не повезет. Они, как заботливые монументы предков, знают: так же нетерпеливо, как сейчас все внимают сколоченной наспех сценке и костюму на ней – так нетерпеливо все будут переступать с ноги на ногу в очереди к дозе чего-нибудь, на что хватит денег.
Барыги не беспокоятся о разнице спроса и предложения. Теперь, когда вещества стоят дешевле хлеба, спрос падает, конечно, потому что покупатели дохнут тут же, под заборами и в подвалах, но иной действительности у людей нет, так что этот ручей еще пока не ручей, а полноводная река. Иссякнет ли он когда-нибудь в такую же тонкую нить, с которой начинался? Никто не знает, но сегодняшним барыгам не о чем тревожиться. Раз у людей нет работы, значит, они будут ходить разгружать сиротливые вагоны во мраке, будут вычищать канализации, разбирать металлолом, а после, те грязные грошики, что презрительно всучит им костюм, понесут им – своим убийцам. Потому что на хлеб все равно не хватит. На пластмассовые макароны надо копить пару дней, а копить не хочется, хочется почувствовать себя хорошо прямо сейчас, особенно, когда не взяли на работу. Особенно, когда костюм расхаживает, сыто трясет пухлыми сосисками-пальцами и вопрошает: «Ты, эй, ты! Достоин ли ты стать курьером на полную ставку? А? Есть ли у тебя образование? А? Ага, то-то и оно, не подходишь ». Говорят, раньше в увеселительных клубах клоуны так подначивали. Выбирали в толпе какого-нибудь скромнягу и допытывали: «Эй, ты? Можешь выйти голым на сцену и станцевать? Спляши? А вот и еще желающие! Замечательно! А дамы будут голосовать! Кто зажжет сегодня танцпол, парни, тот непременно получит бутылку шампанского! Поддержим!! Эхххэй! Вперед, мужики, на сцену…». И скромняга не мог отказаться, он уже вовлечен в процесс. Все улюлюкают, подбадривают, а ты уже и не стесняешься показать исподнее. Так уж заведено.
Сегодня толпа бушевала больше обычного. Свет прожекторов ослеплял, выхватывая площадь одним куском из мрака скученных вокруг подворотен. Костюм ярился, перерыкивал отупляющие басы невидимых колонок. Немудрено, что сборище подверглось мистическому трансу: три свободные вакансии, такое не каждый день случается. Курьер, варщик мыла, менеджер по продажам. Первые уже разыграли. Народ сходил с ума. Те, что ближе к сцене, падали на колени, подпрыгивали, вопили: «возьми меня», или горько выли, нутром ощущая, как вырисовываются фигуры барыг, выступая из подворотен.
Я решил оставить это мерзкое место. Дома есть сломанная соковыжималка, расплавлю, наделаю пуговиц и тарелок, отнесу завтра за город, может, на молоко где получится обменять, ну или на пшенку хоть. Если починить найденный вчера на старой свалке нож, и его отнести, то на молоко точно хватит. Мой желудок сделал несколько голодных кульбитов в такт музыке и отчаянно затих. Я почти продрался сквозь толпу.
– Эй, ты! – Гневно-дразнящий голос костюма резанул по ушам. – Что, такая одежонка не по тебе? А? Нет, соискатели, вы посмотрите на этого ублюдка, каков! Презирает свою удачу! – Костюм рассмеялся, а меня обожгло ненавистью поворачивающихся лиц. – Да, ты. Чего застыл, к сцене подойди. Что, мне еще и спуститься за тобой? Не, ну каков засранец! – Вокруг меня образовалось пустое место.
Медленно, как во сне, я повернулся. Ноги потащили скрипящее тело к костюму. Почему я? Сердце бухало в уши похлеще музыки. Бум-бум, люди пропускали меня. Я чувствовал: они предпочли бы меня терзать, рвать зубами. Но начнется пальба, костюмы не любят беспорядков. Транс рассыпался, теперь он был только мой. Четче выступили из тьмы барыги, как инквизиторы, окружающие шабаш. Кто-то рядом громко сглотнул слюну. Я дошел. Работа, работушка… Неужели? Костюм дружески протянул мне запасной микрофон.
– Итак, представься! Расскажи о себе, давай! – Он одобрительно постучал крепким каблуком по доскам сцены. Пришлось карабкаться. Микрофон решил пожаловаться, как я неуклюже долбанул им по переборке. Народу сзади наверняка всколыхнуло болью мозги от его резкого вопля. Мне было плевать. Я уже встал рядом с костюмом.
– Фарамир, можно просто Фара. Паспорт потерял, но там было, кажется, Федор. Калюжин, да, Федор Калюжин. – Я и сам не заметил, как рот растянулся в улыбке. Попытался вернуть губы на место, но не смог, мышцы застопорило от непривычного дела. Микрофон прилип к руке.
– Так, Федя, ты уж сразу не радуйся, – пожурил костюм, – расскажи, сколько тебе лет, хорошо ли вынесешь пешую работу, кто ты по гороскопу, умеешь ли требовать свое, какое образование есть, тоже расскажи. Да, про образование – обязательно. – Он панибратски похлопал меня по лопатке. Даже смог потом незаметно вытереть руку об салфетку в кармане. Словно хотел достать что-то и дать мне, но передумал. Люди не расходились, они хотели досмотреть представление, пусть уже и без надежды. Хотя, вдруг, я ему не понравлюсь? Не подойду? Улыбка сразу кончилась. Меня пробрало.
– Около сорока пяти, пешком хожу каждый день помногу. На свалку от дома далеко. – Я прокашлялся, поняв, что ляпнул. Щеки стали горячими, к глазам подобрались слезы, как барыги подбирались к спинам людей. Надо взять себя в руки. – Про свалку я пошутил, конечно, просто много хожу, чтоб организм здоровый был. – Я чуть не задохнулся от своего вранья, но костюм лишь одобрительно затряс рыхлым подбородком.
– Ага, это понятно. А образование? – Он отступил от меня и воззрился с отдаления, как на экспонат. Колени предательски задрожали. И чего это на меня так подействовало? Уйти же хотел? Ладно, была – не была.
– Образование незаконченное высшее. За год до моего диплома университет закрылся. – Я попытался обвинить университет, попытался придать голосу уверенности. – Инженер-электрик, работал дома, помогал населению. – Костюм снова покивал, но он не мог не знать, что никакой я теперь не инженер, что всякий мужик с руками в наше время шурует на старой свалке, переплавляет, обменивает и ходит разгружать редкие вагоны. Я не знал, что еще ему сказать. Посмотрел на обвиняющие лица внизу и чуть не заплакал. Микрофон тут же захотел выскользнуть из дрожащей руки. Ну и пусть.
– Хорошо. Раз ладишь с проводами, то ты нам подходишь. – Костюм утвердительно топнул и зааплодировал, уходя вглубь сцены. – Поприветствуем напоследок нового менеджера по продажам! – Музыка после его возгласа забилась в яростных конвульсиях и стихла. Толпа поплыла в сторону статуй-барыг. Я невольно отметил, что от толпы оторвался маленький ручеёк, двинувшийся на дорогу. Не все сегодня отдадут гроши веществам и их хозяевам.
Догнав подходящего к микроавтобусу костюма, заметил других избранных. Они тоже волновались. Но я первый дернул его за рукав.
– Когда приступать? – Запыхавшись, упер руки в колени. Костюм брезгливо поморщился.
– Когда отмоешься. – Он сделал шаг к автобусу. – Завтра. Приходи к администрации в одиннадцать, там всё выдадут и объяснят. Всех касается. – Он окинул нас взглядом и исчез за горько выдохнувшей дверью. Заворчал мотор.
Эта песня простая, просто улыбайся
«Помнишь, по камням босиком»? Спросил я себя. Еще как. Сейчас гордость от созерцания начищенных ботинок переполнила мое счастливое сознание доверху. Хранил их до особого случая, вот для такого. Сегодня мой первый рабочий день. Рабочий… Как сладко звучит. Соседка – бабка-вязальщица очень удивилась, когда я ночью постучался. Спросила: «Фара, ты не болен»? Я, улыбаясь, попросил таз, знал, что у неё еще остался целый.
Ванной у меня отродясь не было, душ давно сломался, поэтому я набрал ржавчины пополам с водой из завывшего крана и вымылся, как мог. Приходилось беречь воду. Она накапливалась в системе, но помывка была роскошью, хватало только на питье. Нагло, не жалея соседей, я использовал весь запас. Утешал совесть тем, что мне приказал помыться начальник. Уснуть потом так и не смог, деля себя между стыдом и счастьем. С первым серым мазком за окошком начал собираться.
Теперь же бодро шел по морщинистому асфальту главной улицы. Близящийся фасад администрации придавал сил. Весь стыд остался в прошлом, как и половина пройденного города. Я подобрался к двери. Вот оно. Черная металлическая занавесь скрипнула на петлях, впуская меня в таинственный мрак недосягаемой ранее пещеры власти. Выступили со своего поста охранники, напоминающие суровостью и неизбежностью барыг.
– Далеко собрался? На свалку вали. – От его заигрывания с дубинкой меня обдало мурашками.
– Да нет, я не на свалку, меня на работу вчера приняли. Менеджер по продажам. – Я попытался приосаниться, но внутри развернулся страх: «Не пустят, не пустят, гады». Другой бугай хохотнул.
– Понятно, менеджер. – Они презрительно переглянулись. – Иди на второй этаж, рожу умой от ржавчины, потом обратно, в кабинет под номером один. Звать тебя как, чтоб я доложил пока?
– Фара. Федор, то есть. Федор Калюжин. – Охранник понимающе хмыкнул на это и отодвинулся, уступая проход к величественной лестнице.
Я чувствовал себя антихристом, топчущим святую икону: так лестница была чиста. Прокрался по ней до молчаливых кабинетов второго этажа, мимо них прошмыгнул к уборной. Какое красивое слово – «уборная». И откуда только в память вылезло? Тут тоже все сверкало. И в памяти моей сейчас тоже все блестело верой в завтрашний день. Пусть зеркало показало мне свалочника, битого городской жизнью. Завтра в кармане будут гроши на расческу, даже на полотенце. Тогда по утрам перед работой буду обтираться.
Отмыв лицо, прочесав мокрыми пальцами затылок, решился пойти вниз. Вдруг, ждут уже, а я тут прозрачностью воды наслаждаюсь? Так и есть, дверь кабинета зазывно открыта, шелестят бумаги. Вдохнуть, выдохнуть, улыбнуться.
– Светлого дня! – Голос пискляво звякнул, руша идиллию шелеста. – Федор, менеджер по продажам. – На меня поднялись два взгляда секретарей, склонившихся над столом. Казалось, они пожилые Адам и Ева этого рая, откуда когда-нибудь вновь придет цивилизация. Адам порылся в столе и вытащил ключ, встал.
– Пока еще не менеджер, а стажер. Испытательный срок – неделя. Иди в тридцать восьмой. Форма красная, с логотипом АйТи, там же рюкзак с инструментом. Переоденешься, выдам задание. Вздумаешь хоть тряпку лишнюю унести, ребята на входе сдерут с тебя шкуру и выкинут в печь обсыхать. Понял? – Я кивнул и взял ключ.
Так началась новая жизнь. То ли мне повезло, и костюму просто надоело орать со сцены той ночью, поэтому он зацепился за меня взглядом, то ли мир стал чуточку добрее. Оказалось, что я буду чинить государственную собственность – роутеры. Еще в мои обязанности входило «продавать» трафик. Если у кого долги – изъять, если у кого нет хоть какой-никакой техники с выходом в сеть, составить за них заявку, заставить подписать. Это не такая уж жестокая работа, трафик нынче чуть дороже веществ, но среди инструментов отыскался выкидной нож, спрятавшийся в мешанине шлейфов, штекеров и шнуров. Рюкзак приятно защищал спину. Нож я переложил в карман.
Я твердо топал к первому адресу. Белейшую бумажку-список прижимал к груди на всякий случай. Новенький, плотный комбинезон тихо хрустел от каждого шага. Теперь у меня есть цель. Сегодня вышел на половинную ставку, но и этого хватит, чтобы улыбаться от сытого желудка. Нынче уж никто не улыбается без помощи барыг, но я буду.
Хорошо вот так идти, собирая завистливые взгляды из всех окон. Отовсюду вонь паленой пластмассы, но мне дышится с восторгом. Где-то застучал одинокий печатный станок. У кого-то они сохранились, да еще и на дому? Остановившись в сомнении, я достал ручку из рюкзака и черкнул для себя адрес на обратной стороне бланка. К книгам всегда питал особый трепет, даже мечтал работать библиотекарем. Захотел сохранить этот адрес как памятник, рождающий мечты о запахе новых книг.
В голове замаячило воспоминание: когда старшая сестра погибла, я так отчаялся, что ворвался в библиотеку, в этот храм добра и мудрости, умоляя взять меня на работу. Свалка с серыми хвостатыми жительницами казалась в те годы самым жутким кошмаром. Я тогда тоже вымылся, благо, вода была лучше. У соседки еще не проржавел древний угольный утюг, я погладил одежду. Библиотекарь всегда должен выглядеть прилично. Может, я и не приблизился тогда к идеалу, но от меня хотя бы не разило.
Степенный библиотекарь выглядел порядочным, но разрушил все мои мечты. Спросил, есть ли у меня диплом этой специальности, хотя знал, что библиотечный техникум закрылся, когда сам он был еще юн. Он издевательски холодно бомбардировал меня вопросами. Я, сопляк, разрыдался, метнулся к строгим полкам, прося защиты. Воскликнул, что готов хоть год разбираться в устройстве этого прекрасного склада книг, недоумевающее возразил старику, что не верю, будто так это сложно – работать библиотекарем. С гордостью, с дрожащей надеждой в голосе заявил, что знаю, для чего нужен код ISBN. Взмолился, наконец, пообещав, что перечитаю все книги, если надо, чтобы знать всё о каждой и знать её место в этом тихом царстве.
Он посмеялся надо мной, спросил, не возомнил ли я себя царем. Затем долго и нудно мусолил мою недостойность, недостаточность. Мол, не всякий заслуживает тихой, спокойной, государственной работы. Я еще не пожил, не принес пользы никому, не заслуживаю такой награды. Он был прав: получать деньги от государства могли только работники администрации, библиотекари и почти вымершие, как динозавры, врачи. Но библиотека была моей мечтой, поэтому я не мог уйти, продолжал слушать о том, что помимо книг на библиотекарях теперь благотворительность, помощь таким как я, что надо иметь связи, тогда костюмы будут приходить к тебе, через тебя передавать «гуманитарку» обезумевшему от голода и ярости народу. Мол, книги сами по себе уже давно никому не нужны. После этих слов я не выдержал, плюнул ему в лицо и выбежал вон. До сих пор помню грустный звон стекла в дверях, провожающий меня. Разве остались теперь где-то в дверях стекла?
Сегодня я могу правдиво сказать, что мы с тем библиотекарем равны. Для этого мне понадобилась удача и годы работы на свалке, десятки лет нищеты. Но если я буду перевыполнять план по обходу домов, то и посытнее, чем он, жить смогу. Воодушевившись, выкинул из головы печатный станок и прибавил шагу. Впереди уже был нужный дом – полуразрушенная упавшим краном пятиэтажка. А еще нужно перелезть через забытый неизвестно когда асфальтовый каток у подъезда. Смешное слово – «подъезд», давно уже никто кроме костюмов ни на чем не подъезжает никуда. И каток этот – динозавр. Несчастный, одинокий, никому не нужный, кроме забаррикадировавшихся жильцов. Ну что ж, на мне форма, за торчка не примут. Вперед, на баррикаду.
(Продолжение позже. Рейтинга нема)