0 просмотренных постов скрыто
Смелые зайцы
- Заяц - зверь бесстрашный. Тому есть много свидетельств. - Так начал свой рассказ дед Шемякин.
В Забайкалье великое множество зайцев. Говорят, что они трусливы, но это совершенно неверно. За свою охотничью жизнь я не встречал трусливых зайцев. При такой жизни невозможно быть или стать трусом.
В ононских степях и кустарниках водится серый заяц, он – абориген, местный, и зовут его тулай или толай. А вот другой серый заяц – настоящий русак, завезённый когда-то из западных территорий, встречается по берегам Читинки, Ингоды и склонам Яблонового хребта. Иногда он бывает даже больше зайца-беляка, который встречается в Забайкалье повсеместно.
Охотники уважают охоту на зайцев, особенно после первой пороши, когда на белом снегу видно множество следов, а воздух морозный и бодрящий. На зайца бывают урожайные и неурожайные годы, поскольку он очень плодовит, но часто гибнет от болезней и перенаселения.
Врагов, конечно, у зайца очень много – волки, лисицы, пернатые хищники и – человек, это его главный враг. Совы охотятся на зайца обычно ночью. Но защищается заяц отважно и хладнокровно. Дважды я был свидетелем схваток зайца с хищниками, после чего и стал его уважать.
Всем бы такую отвагу!
Перед сумерками я возвращался в своё зимовье и вспугнул крупного зайца из лиственничного колка. Снега ещё не было, а заяц был виден отчётливо. Он метнулся в сторону, и тут сразу взлетела с дерева сова, видимо, давно следившая за ним. Она бесшумно и уверенно планировала на спину зайца, который отчаянно петлял. И вот сова уже расправила острые когти, почти коснулась ими пушистого меха, но не тут-то было! Отважный заяц мгновенно перевернулся на спину и, тоже выпустив когти, стал отбиваться лапами. Тщетно сова атаковала его!
Отбившись от совы, заяц спокойно убежал в чащу. Я не стал в него стрелять: он был победителем…
Был еще один случай.
Ночью выпала пороша, и я решил пробежаться утром по свежему снегу. Выйдя на лесную дорогу, заметил свежие следы зайца, которые петляли через березовую рощицу. Я шёл по ним и «читал» разыгравшуюся здесь драму. Заяц, видимо, попал в совиную засаду: алели капли крови. Пройдя ещё немного, я увидел раненную сову, она хищно разевала рот и медленно умирала. Грудь и живот птицы были изодраны. По следу я стал искать зайца. Отполз он от противника не очень далеко и был ещё жив. На его шее я увидел большую рану.
В этом поединке победителя не оказалось.
Тайга и степь живут и дышат. Там бурлит своя жизнь, со своими законами и порядками, там стремительно несётся и петляет отважный зверёк - заяц, которого уважают противники и настоящие охотники…
Показать полностью
На озёрах
- Баунтовская тайга была моим родным домом, я не мыслил себя без тайги и охоты, другой жизни не знал. А когда меня, таёжного жителя, привезли в большой город, я растерялся. В первом же магазине долго всматривался в большое зеркало. Видел там неуклюжего и дюжего подростка с нечёсаными волосами, одетого точно также, как и я. Обрадовавшись земляку, я поздоровался с ним, но он только открывал рот и молча смотрел на меня… Тут подошёл мой старший брат, рассмеялся и отвёл меня от зеркала.
Шли годы, я привык к зеркалам, шуму и грохоту большого завода, стал учиться. Ночами снилась безбрежная тайга, птицы и звери, ветер шумел в кронах деревьев, рыба плескалась в реках и озёрах. Над городом пролетали гуси и утки, мне хотелось улететь вместе с ними…
Я изучал окрестности города, уходил всё дальше и дальше, а потом стал охотиться. Много раз я скрадывал уток и, выстрелив, вставал разочарованный: утки оказывались резиновыми подманками, а с другого берега кричал их рассерженный хозяин.
Пришлось и мне приобретать резиновых уток, учиться приманивать настоящих. А в те годы утки было много. На Малом Кеноне, озере Ундугун, в руслах и протоках Читинки. Ещё не было ГРЭС, а места вокруг курорта «Угдан» назывались зоной спокойствия, работал и сам курорт. Всюду блестели протоки и старицы малых речушек и Читинки.
Весной и осенью в егерских будках собиралось очень много охотников, до зари можно было слушать удивительные и неправдоподобные байки. Но я долго не задерживался в толпе, не любил и до сих пор не люблю суету и духоту. Таборился я всегда один, разводил костёр и слушал природу. Иногда заходил в егерские будки, где останавливались охотники, рассматривал дорогие заграничные ружья. А вскоре я сам стал приобретать хорошие, но отечественные ружья.
В дни открытия охотничьего сезона, на утренней зорьке начиналась гулкая и частая канонада. Утки взлетали с Малого Кенона, озера Угдан, Ундугуна, русла, проток и стариц Читинки. Они в панике устремлялись через хребты в безлюдные северные просторы.
Потом появилось много мотоциклов и машин, егерские будки снесли, птицы становилось всё меньше и меньше. Пальба удалялась в тайгу и степи Забайкалья. Не стало настоящей и честной охоты.
- Говорят, что в степи ещё много гусей и уток. Я был на Торейских озёрах, возле самой Монголии. Там уйма птицы! Поехали! – азартно предложил мне однажды знакомый городской охотник. Я согласился.
Рассвет только окрасил окраины города, а мы уже мчались на мотоциклах по трассе. Потом долго ехали по агинским степям, пересекли по мосту полноводный Онон, знаменитый Цасучейский бор, дальше нам снова открылась степь.
Перед закатом солнца мы выскочили на пригорок и – перед нами раскинулась огромная и отсвечивающая серебром гладь озера… Поражённые, мы остановились, но потом увидели табор, скопище машин и мотоциклов. Подъехали. Там собрались охотники из Читы, Борзи, Оловянной, Шерловой, Шилки, Нерчинска – со всех промышленных и военных городков Забайкалья!
На озере гоготали гуси, крякали утки, где-то курлыкали журавли. Степь дышала покоем и пахла конским потом. Вечерело. Поначалу я не понял: почему охотники, вооружившись лопатами, стали уходить за дальние увалы, где были распаханы поля. Там они спешно рыли ячейки и окопы, готовились маскироваться. Всё было похоже на то, что вот-вот грянет война. Нам досталась закрайка поля.
- Здесь и пойдёт основной косяк! – торопился мой знакомый, роя себе окоп.
Ночью на таборе было тихо, охотники молча укладывались спать. Казалось, что все мы собираемся кого-то предать и убить…
Перед рассветом забряцало оружие. В стылом и бледном сумраке охотники один за другим уходили в свои окопы. Отправились и мы. От озера пахло йодом и содой, солью и водорослями.
Я втиснулся в окоп и стал прислушиваться.
Внезапно на озере загоготали гуси, всплеснула вода, захлопали крылья. И вот с первыми солнечными лучами косяки жирных и неторопливых гусей поднялись с озёрной глади и поплыли над увалами, где сидели замаскированные охотники. Никто не стрелял. Пропускали гусиную разведку…
Было тихо. Неожиданно на озере сразу загоготало великое множество птиц, поднялся шум, и армады гусей закрыли небо. Это было так величественно и красиво, что я поднял голову и замер очарованный. Надо мной плыла живая сказка! Отдохнувшие гуси низко летели на поля, косяк за косяком, клин за клином.
Внезапно, гулко и раскатисто, тишину разорвали предательские выстрелы. Резко пахнуло огнём, порохом и железом. Пальба заполыхала повсюду. Сражённые гуси падали на землю, иные отворачивали в сторону, набирали высоту, планировали. Шло жестокое и методичное побоище. Никто не считал, сколько было убито гусей. Они лежали повсюду, раненые пытались подняться и взлететь, беспомощно хлопали крыльями, другие тоскливо вытягивали шеи, на них падали и падали убитые товарищи…
Ошарашенный, ничего не понимая, я не стрелял и только следил за падающими птицами. А охотники-убийцы весело и быстро собирали добычу…
Солнце стояло уже высоко. На таборе охотники хвастали друг перед другом трофеями, взвешивали на руках убитых гусей, фотографировались с трофеями, загружали в машины. Убитые птицы грудами лежали возле мотоциклов и машин.
Охотился я с малых лет, любил природу, но никогда не был предателем. Не сделав ни одного выстрела, я молча завел свой мотоцикл и спешно уехал от страшного места побоища…
Иногда я тоскливо смотрю на пустынное и волглое небо над городом и хребтами, всё жду, что вдали покажутся гуси и утки, косяк за косяком, клин за клином. Но говорят, что Торейские озёра сегодня пустынны. Значит, не будет гусей и над городом…
Показать полностью
Ответ на пост «Росомаха»1
Случай на границе
Довелось мне служить в пограничных войсках в самом конце 80-х. Служил я на заставе, на границе Карелии и Финляндии. Шел восьмой месяц службы, а стало быть, был я уже «слоном». Служил со мной на полгода старше призывом (уже «черпаком») мой земляк, сержант Андрей Илиев по кличке Болгарин. В силу землячества взял он надо мной шефство, так что приходилось мне постоянно слушать нудные рассказы о его похождениях в нашем родном городе Саранске. Как ловко он там кадрил девок, пьянствовал и наваливал люлей местным «металлюгам» и «нефарам».
Единственный вид службы и работы, особенно у молодняка — «слонов» — и «духов», как мы, был наряд — обход государственной границы, он же дозор, на вверенном нашей заставе участке около 15 километров. Деды тоже ходили в дозор, но редко, в основном замыкающим. При этом остальные деды мирно существовали в казарме, смотрели телек, резались в «штуку», готовили дембельские кителя и альбомы, мечтательно рассказывали друг другу, кто чем займется на гражданке.
Дозор состоял из трех человек: кинолога с собакой, связиста и замыкающего, он же старший дозора, обычно сержант или дед. Я служил кинологом, и была у меня прикрепленная служебная собака — овчарка по кличке Дик.
И вот в один из обходов границы произошел такой случай. Идем мы по тропе, по своему маршруту. Неожиданно Дик начал лаять, мелкими рывками пытаясь увлечь меня за собой. Я не поддался, резко одернул поводок и дал команду псу умолкнуть. Мы остановились. Болгарин достал бинокль и принялся рыскать глазами по ближайшей местности. А местность, надо отдать должное, просто на загляденье: сосны, березы, осины, ручьи и небольшие речушки с чистой водой…
Через какое то время его взгляд остановился, он снял бинокль с шеи и с довольной ухмылкой школьника-хулигана подозвал жестом меня. Я подошел. Болгарин передал бинокль и показал в ту сторону, куда еще несколько минут назад лаял Дик. Я взял оптику и направил на небольшую опушку в пролеске, куда он показывал, и опешил. На полянке занимались эээ... размножением два диковинных зверя, что-то среднее между медведем и барсуком.
Нужно сознаться, что я никогда не был силен в биологии видов и не понял, что за звери передо мной. Посмотрел на Андрея, а он говорит: «Гляди, слоняра, росомахи сношаются!» Сказал он это, конечно, в более грубой, но оттого не менее понятной форме.
После чего скинул легким движением руки с плеча автомат, передернул затвор, прицелился и пустил одиночный выстрел в сторону зверей, охваченных страстью.
Стрелок он, надо сказать, был отменный, и с единственного патрона попал самцу прямо в шею. Тварь мучилась недолго. Когда мы подошли, а до «мишени» расстояние было не более 100 метров, он уже издавал предсмертные звуки. Дик снова стал лаять, но я его к зверю не подпустил — слишком велика вероятность подхватить чумку, бешенство или еще какую болезнь, которыми лесные твари сами не болеют, но часто являются их носителями.
Самка довольно оперативно смылась в кусты, да и, судя по всему, у Болгарина тратить второй патрон, за который придется потом отчитываться, желания не было. Он достал «зачулкованный» им на стрельбах патрон и вставил его в магазин.
Потом он довольно осмотрел жертву, но трогать ее не стал. А на недоуменный вопрос, который я хотел задать, но не посмел, словно прочитав мои мысли, ответил: «Потому что не фиг устраивать тут всякие безобразия!» На него, впечатлительного, мол, это плохо влияет.
И мы спешно зашагали вперед. Вероятность того, что выстрел слышал кто-то на заставе, равнялась нулю, но в казарме нас уже ждал горячий ужин и вечерний телевизор.
По пути я, конечно, обдумывал все произошедшее, но упрекнуть Болгарина в аморальном поступке не решился. Жалко было зверя, но что поделать, если солдату грустно...
Шли дни, неделя сменяла другую. После злополучного убийства минуло уже десять месяцев. Болгарин стал дедом, реже ходил в наряд. С садистским удовольствием он каждое утро пробивал «лося» свежеприбывшим духам и спрашивал у них, сколько ему осталось до дембеля.
70, 45, 30, 20 дней... Время тянулось медленно, но Болгарин уже предвкушал будущее: скорую дорогу домой, море алкоголя, любимый мотоцикл и грудастых податливых девок из окрестных колхозов, приехавших в Саранск осваивать профессию швеи-мотористки. А также радостное будущее без ранних подъемов в 6:00 утра, без чертовой сечки и бикуса, без пьяного замполита, страдавшего от «афганского синдрома», который постоянно мучил нас по ночам, объявляя построения, и изнурял физическими нагрузками — прокачиванием.
И вот за три дня до дембеля, по старой погранцовской традиции (а традиции и неуставные обряды советской армии тогда еще свято соблюдались, с попустительства замполитов и командиров), наш дембель Болгарин пошел в свой последний дозор.
Было раннее майское утро, казалось, все живое молчит в обычно шумном лесу. И только ветер чуть сильнее обычного заставлял шелестеть листву.
Мы прошли уже почти половину маршрута, миновав пролесок, на котором когда-то тлели останки несостоявшегося отца — самца росомахи, пока их окончательно не обглодали и не растащили местные хищники и падальщики, оставив лишь череп да несколько костей.
Болгарин вопреки уставу шел не последним, а вторым, напялив по дембельской традиции кепку на самый затылок и куря сигарету марки «Опал». В это утро, как, впрочем, и в большинстве случаев, мы нарушили устав и шли не на необходимом расстоянии в 30-50 метров, а всего в 5-7 метрах, чтобы слышать друг друга при разговоре. Сзади, примерно в 20 метрах от нас, шел связист, моего призыва.
Мы обсуждали уже не помню что, какую-то ерунду, как вдруг я услышал звук падения. Обернулся. Передо мной лежало тело Болгарина, но без головы. Голова валялась рядом, в метре от него, а чуть правее стояла росомаха и смотрела прямо мне в глаза…
Это продолжалось всего мгновение. Зверь повернулся в сторону кустов и дал деру. Мне же еще понадобилась пара секунд, чтобы прийти в себя. На удивление, Дик не только не залаял, но не издал звука вообще, спрятался за меня, прижав уши.
Я бросил поводок, скинул автомат и выпустил весь рожок в сторону убежавшего зверя. Как потом выяснило следствие, ни одна пуля его даже не задела. Подбежал ошалевший связист и начал орать, что он все видел...
Видел, как нечто бросилось с дерева, под которым проходил сержант, и одним движением лапы, как капустный кочан от кочерыжки, отделило голову Болгарина от шеи, после чего он еще по инерции сделал один шаг и рухнул.
Я нагнулся к голове Болгарина. Глаза его были открыты и выражали они нечеловеческий ужас. Я запомнил их на всю жизнь.
Тело сержанта сначала увезли в комендатуру, а потом, через четыре дня, в запечатанном цинковом гробу отправили из части домой в сопровождении вечно пьяного старшины и двух «слонов».
Командиры и военные следователи, конечно, сначала не поверили в нашу историю. Нас заставили сдать анализы мочи на наркотики. Меня и связиста долго допрашивали.
Следствие привлекало местных егерей и охотников. Из их рассказов следовало, что росомаха — зверь очень умный и осторожный. Не каждому охотнику доводилось его видеть. А еще у нее уникальный нюх, по нему она и могла запомнить своего обидчика, а потом выследить.
Опять же как показало следствие, судя по когтям, шерсти и помету на дереве, росомаха много раз приходила на это место в ожидании своей жертвы.
Дело закрыли через три месяца. Официальная версия — несчастный случай, сержанту оторвал голову медведь. Остаток службы я провел в подразделении, ходя в наряд то по столовой, то занимаясь с собаками.
С тех пор минуло уже 18 лет. В лес я иногда хожу по грибы и часто озираюсь по сторонам. Мне все еще кажется, что эта чертова росомаха прячется где-то поблизости.
Евгений Белослудцев, ДМБ-1989.
Показать полностью
Из тайги в город
- Как я стал городским жителем? О, это интересная история, - рассмеялся дед Шемякин...
Багряным золотом отгорала первая послевоенная осень. Хлеб нам выдавали по карточкам. Над эвенкийской тайгой кружили «юнкерсы». Тяжело гудя, они плавно садились на временный аэродром между Маловском и Малым Амалатом. Вместе со всеми я бежал к складам, закрытым зелёным военным брезентом. Склады стояли прямо на поле. Вокруг обитало много куликов, и люди называли аэродром – Куликово поле.
Весёлые русские парни на трофейных «юнкерсах» доставляли нам, жителям северных районов, муку. Оживлённо переговариваясь, мы разгружали тяжёлые белые мешки и долго потом ходили белыми привидениями.
Мне шёл шестнадцатый год. Война закончилась. Отца арестовали зимой 1937 года, с тех пор мы ничего не слышали и не знали о нём. Демобилизовался из армии мой старший брат. Было решено, что всем нам пора возвращаться в город. Брат уехал первым, искать жильё и работу. Мы вот-вот должны были выехать за ним. А сердце мое щемило!
В последний раз я ушел на промысел в тайгу и выходил оттуда на три дня раньше. Кончились охотничьи припасы. Лайка моя убежала далеко вперёд, потом, радостно подвзвизгивая, вернулась ко мне. Значит, мама знает, что я уже где-то близко.
Вместе с клубами морозного пара я вошел в избу и остановился изумлённый. При тусклом свете керосиновой лампы на меня с любопытством смотрели незнакомые ребятишки. Мой младший брат Гошка стоял рядом с ними и тоже глазел на меня.
Мама радостно кинулась ко мне и, помогая снять со спину понягу, шёпотом сказала:
- У них мать померла от желтухи, сегодня похоронили. А маленьких я решила забрать к себе. Я уже перекупала их, одежонку нашу на них подогнала… Отец у них ещё из армии не пришёл. Из Багдаринского военкомата передавали, что он жив…
- Они Шайдулы Гарифулина дети? – спросил я тоже шёпотом, поворачиваясь к маме.
Вихрастые, маленькие Миша и Зина Гарифулины уже вовсю играли с нашим неугомонным Гошкой.
Наутро я отправился в заготконтору Багдарина. Сдал пушнину, часть отоварил ситцем. Надо было приодеть Мишу и Зину.
А над тайгой продолжали кружить «юнкерсы», на Куликово поле спешили к складам люди. Новости гуляли прямо ужасающие.
В Багдарине заготовитель, ездивший по дальним деревням и заимкам, рассказал мне страшную историю. В низовьях Амалата бандиты убили трёх охотников – двух братьев и их отца. Подъезжая к зимовью, заготовитель заметил, что после выпавшего снега, зимовье никто не навещал. Дверь была крепко подпёрта колом. Удивившись, заготовитель заглянул в маленькое оконце и тут же в ужасе отпрянул назад. Озверевшие собаки догрызали в зимовье трупы людей! Бандиты закрыли промысловых собак вместе с убитыми… Трясясь от страха, заготовитель запрыгнул в кошевку и помчался в район.
- Господи, что творится! – ахнули мама и, перекрестившись, добавила: - Ты шастаешь днями и ночами по тайге.
- Волков бояться – в лес не ходить! – бодро ответил я…
Брат нам писал, что после Нового года, как только будет жильё, он приедет за нами, да и машины тогда пойдут зимниками.
Детей Гарифулиных директор увёз в Багдаринский интернат. Жизнь была голодная и суровая. Женщины ходили в юбках из мешковины. Семьи, оставшиеся без кормильцев, голодали. Директор совхоза уговаривал людей потерпеть немного до лучшей поры. А где эта пора?
А «юнкерсы» гудели над тайгой всё реже и реже.
Однажды, ещё до рассвета, мама ушла на ферму. Я починял свои охотничьи принадлежности. Сумерки только начинали рассеиваться. Вдруг в избу быстро вбежала взволнованная мама.
- Колька, бери ружьё, дуй на ферму. Там в силосную яму попал какой-то зверь…
На ферме у силосной ямы, вооруженные вилами и лопатами, галдели и топтались скотник и доярки. В яме, прижавшись к бревенчатой стене, тряслась от страха дикая коза.
- Люди! – рассмеялся я, - вы сейчас похожи на первобытных дикарей, которых рисуют в книгах.
Пятнадцатилетний, я был полон уверенности, силы и правоты.
- Ты нам сказки не рассказывай! – закричали женщины. – Давай, стреляй, хоть мяса досыта наедимся. Что же ты стоишь? Шастаешь по тайге, стреляешь, а тут медлишь!
- В тайге я со зверем на равных, - медленно заговорил я, вдруг потеряв всю свою уверенность, - там кто кого перехитрит, а здесь животина в беде. От волка, поди, бедолага убегала, а попала к людям. Мы же сейчас для неё страшнее любого волка! У неё в брюхе не меньше двух инжиганчиков-козлят…
Я вздохнул и отвернулся. Стало тихо. Вдруг зазвенели вилы и лопаты. Женщины побросали своё оружие. Подобревшие, мы спустили в яму трап, который валялся тут же. Бедная коза недоумённо уставилась на появившуюся перед ней дорогу.
- Отойдите все! – крикнул я, и коза стремительно вылетев из ямы, высокими прыжками помчалась в сумеречный лес. Белые пятна на миг мелькнули и исчезли за деревьями.
Весело переговариваясь, женщины двинулись на ферму, а я – на Куликово поле, разгружать и загружать «юнкерсы»…
Декабрь заканчивался, мы готовились в дорогу. Перед самым отъездом к нам неожиданно ввалился солдат, в ушанке, валенках, полушубке. Настоящий часовой на забайкальском морозе! «Гарифулин, отец Миши и Зины» - радостно мелькнуло у меня в голове.
- Шайдула? – недоверчиво спросила мама.
- Спасибо тебе, Васса, за ребятишек! – вместо ответа, волнуясь и с акцентом, сказал солдат. Мама радостно рассмеялась: - Шайдула!
Пришлось нам вместе с ним ехать в Багдарин. Гарифулин переживал, что дети не узнают его… Узнали…
А через несколько дней за нами приехала машина. Мы погрузили вещи, а я всё искал свою лайку. Она будто почувствовала, что мы уезжаем и куда-то исчезла… Машина взревела, сильнейший мороз вдруг заклубился дымом и паром, мы тронулись в путь. В город! Лайки не были… Деревня исчезла за деревьями и сугробами….
Через месяц я получил письмо из Багдарина. Сестра писала, что моя лайка после нашего отъезда заскучала, перестала есть, а потом и вовсе пропала. Сердце моё сжалось от тоски и боли! Вокруг меня был город…
Совсем ошалевший, я толкался среди незнакомых людей. Побывал на барахолке. Такого скопища народа я никогда не видел! Люди собирались, как рыбы в ямах таёжных рек на зимовку. Барахолка кипела, иногда взрывалась возмущенными криками и воплями.
- Держи его, держи!
- Укра-а-али!
«На то и щука в омуте, чтобы карась не дремал!» - думал я, прислушиваясь к шуму. Безногий фронтовик играл на гармошке, старуха просила подяние…
Я купил новую телогрейку и решил сходить в кинотеатр «Пионер». В беличьей шапке, эвенкийских расшитых камусах, я вошел в ослепительное фойе и замер… Народу было много, но на меня смотрел мой земляк, охотник, таёжный житель. Тоже в беличьей шапке и эвенкийских камусах. Откуда? Как сюда попал? Значит, не я один из тайги прибыл. Улыбаясь, я стал подходить к нему. Он тоже двинулся навстречу мне и тоже улыбался. Вдруг я больно ударился носом в зеркальную колонну!
- Что, Витим-тайга!? На себя любуешься!? – весело и подбадривающе спросил пожилой мужчина, рассматривая меня с головы до ног…
Так я знакомился с городом. Побывал во всех кинотеатрах. Однажды воры украли у меня часы «Павел Буре», но они же и продали мне их обратно за три билета на вечерний сеанс кино…
Всё здесь для меня было чужим. В тайге свои законы, а здесь – свои! Там мы даже замков не знали, а тут…
Пришло время, и я стал искать работу. Объявления пестрели повсюду. «Требуются… требуются… требуются…» Наконец я выбрал одно: «Требуются рабочие всех специальностей и ученики электриков, одинокие обеспечиваются общежитием, есть вечерняя школа». Я пришёл по объявлению прямо на территорию завода. Здесь меня всё устраивало.
Это был Читинский машиностроительный завод.
Я приехал из тайги в город и устраивался на работу всего один раз. Оттуда же и ушёл на пенсию.
Показать полностью
Росомаха1
- А росомаху встречали? - спросил я деда Шемякина. И он рассказал.
Таёжные жители и охотники не любят росомаху, считают, что она пакостит. Но всякий зверь добывают себе пропитание на свой манер. Хотя я тоже пострадал от проделок росомахи, но считаю, что этот хитрый зверь, величиной с охотничью собаку, достоин всяческого уважения.
Невидимая и неуловимая росомаха живёт в тайге и вытворяет такие выкрутасы, которые приводят охотников и жителей в ярость. Но увидеть и поймать её очень и очень трудно…
Дважды росомаха набредала на мои угодья, и я не мог её застрелить. Она кружила около моего зимовья, ходила за мной и уносила попавших в петлю и капканы зайцев и других зверьков. Я пытался выслеживать её, ставить всякие приспособления и капканы, но всё было бесполезно.
Старые охотники посмеивались и говорили, что мой убыток ещё небольшой. А вот раньше, когда добывали и заготавливали много дичи, охотники делали сайбы – хранилища мяса на деревьях для того, чтобы сохранить и вывезти добычу по снегу.
Росомаха всегда была для охотников сущим бедствием. Если она выслеживала или вынюхивала такую сайбу, то уже не уходила с этого места. Она грызла дерево день и ночь, пока сайба вся не доставалась ей. Потом она растаскивала мясо по тайге и прятала по своим укромным местам.
У росомахи сильные и острые когти, крупные зубы, иногда она может взять и большого зверя. И не всякая собака может одолеть росомаху. Когда этого неуловимого зверя преследуют собаки или другие враги, она выпускает клубы густого зловония, после чего преследователи отступают…
Много раз я видел следы росомахи, похожие на следы маленького медведя. Поначалу я их даже путал, но дело было всегда зимой, а зимой медведь, как известно, спит. Тогда кто? Ясно – росомаха.
Была у меня в тайге надёжная землянка. Решив поохотиться, я завёз туда продукты, боеприпасы и снаряжение. Целый день проохотившись в тайге, я возвращался поздно вечером. И вот однажды я застал полный погром!
Дверь была нахально распахнута настежь, мешочки разорваны, крупы и макароны рассыпаны. Росомаха пакостила с размахом: банки рыбных консервов, тушенки, сгущенки – всё было изжевано, искорежено, капканы и ловушки раскиданы. Попробовала росомаха и пачку патронов, но, видимо, они ей не понравились. Смятые патроны валялись повсюду.
Молча я разглядывал эту неразбериху и мысленно представлял, как тут хозяйничала неуловимая и хитрая росомаха. А как её поймаешь и выследишь?
Показать полностью
В пади Лапочкина
- А вот ещё один интересный случай, - начал дед Шемякин.
В пади Лапочкина, что совсем рядом с Читой, растут высокие сосны, упоительно пахнет смолой и хвоей. Слышен звон подойников, весёлые голоса доярок. Солнце стоит высоко и знойно золотится. В долине пасутся коровы, а тайга плывёт в синем мареве…
Вечером молодой пастух пригнал стадо.
- Куда девался пёстрый бычок? – сетовал он, пересчитывая коров и молодняк. Он кликнул доярок и мужиков, но сумерки прожорливо накрывали падь, и поиски решили отложили до утра.
Коровы мычали и вели себя беспокойно. Я чувствовал, что здесь что-то неладно, и утром отправился вместе с пастухами. Бывалый охотник, я зорко оглядывал местность и шёл не спеша. Неожиданно на закрайке леса я увидел бугрившуюся пёструю тушу, рядом с ней крутился жирный зверёк. Я побежал к туше наперерез, отсекая зверька от спасительного леса.
Заметив меня, зверёк бросился в сторону, но бежал он медленно, видимо, обожрался мяса. Настиг я его быстро. Был он не очень большим, но резвым и ловким. Ружьё я оставил дома, в руках даже палки не было. А взять зверька голыми руками – на дурака рассказ. Дело было безнадёжное. Зверёк резко разворачивался и, оскалившись, бесстрашно набрасывался на меня. Я отступил, и он, похрюкивая, скрылся в лесу.
Разочарованный, я вернулся к туше и остановился поражённый! Бычок был весь изодран и изъеден, потрохов не было. Даже не верилось, что такой маленький зверёк может съесть так много. Наверное, бычка задрали волки, а зверёк набрёл на тушу потом… Подошли пастухи.
- Барсук съел быка! – уверенно сказал самый старый из них. – Он на него лежачего напал, ночью, тащился вместе с ним до тех пор, пока не изодрал. Барсук – это такой паскудник!
Пастух, видимо, имел какой-то давний счёт на барсука. Ночью он взял ружьё и ушёл к туше, а утром пришёл с застреленным барсуком. Так я впервые увидел барсука, который обитает в степном и лесостепном Забайкалье. На севере он не живёт, потому я не встречал его в детстве…
Однажды я охотился на уток вдоль реки Монгой за Яблоневым хребтом. Ездил на мотоцикле и затаборился в лиственничном колке у самой реки. Вечером подъехали на машине два охотника-туриста, остановились недалеко от меня, поставили красивую палатку. Культурно отдыхали. На вечернюю зорьку мы пошли вместе. Настреляли довольно много уток.
Рано утром я завтракал у костра и любовался природой. Неожиданно ко мне подошли мои соседи. Один из них недовольно сказал:
- Кто-то из-под нашей машины уток утащил. Не видели?
Ничего себе! Я насторожился. Кто бы это мог быть? Но никакого шума я ночью не слышал. Мужики отправились на утреннюю зорьку, а я остался и, решив выследить вора, стал изучать окрестность.
Недалеко от машины, в густых кустарниках, я обнаружил разноцветные перья и недоеденную голову утки. Присмотревшись, увидел следы барсука.
Вернулись мои соседи, я повёл их в кустарники.
- Вот проказник! – изумлялись они и виновато отводили от меня глаза.
Что делать? Я привязал к ногам битых уток по пустой консервной банке и оставил под машиной. Соседи мои повеселели. А ночью они услышали звон банок и выстрел. Так я застрелил воришку-барсука…
Была ещё одна встреча. Как-то охотился на реке Конда в Бурятии Стрелял уток, ловил рыбу. Однажды пришёл с охоты и начал готовить завтрак. Вдруг послышались людские голоса и визг собак. Вскоре из леса выехали два охотника на лошадях, а вслед за ними выбежали два крупных охотничьих пса. Хвосты у них были опущены, как будто после большой собачьей драки. В одном из охотников я узнал старого знакомого – Козулина.
- Коля, ты посмотри на собак! Какая теперь охота? Только рёв начался, а собаки уже никуда не годные! – взволнованно начал рассказывать Козулин, спешиваясь около костра.
Морды собак были расцарапаны и в крови. Они поскуливали и виновато смотрели на хозяев.
- На барсука напали! – тоже огорчённо сказал второй, совсем молодой, охотник, привязывая лошадь к стволу дерева.
Оказывается, неопытный пёс, которого в первый раз взяли на изюбриный рёв, нашёл большую нору и вытащил оттуда полусонного барсука. Но барсук быстро очнулся и стал храбро защищаться. Он злобно кусал собак, переворачивался на спину и разрывал собачьи морды острыми когтями.
- Ты бы видел, Коля, что творилось! – уже смеясь, рассказывал Козулин. – Собаки-то не могли взять барсука, мы спрыгнули с коней и давай охаживать паскудника палкой, конечно, и собаке досталось… Какая теперь охота, пропал сезон, надо собак лечить. Хорошо, что глаза у них ещё целые, а ведь барсук мог бы и глаза им повырывать.
Умные собаки стояли в стороне и зализывали друг другу раны.
Тем временем молодой охотник отвязал от своего седла торок и, вытащив оттуда барсука, бросил на землю. Это был жирный и крупный самец. Две красивые полосы тянулись по обе стороны головы, нос был длинный и хищный. Я внимательно рассматривал его крепкие зубы и мощные когти на всех четырёх лапах.
- Да, такого просто так не возьмешь, - сказал я и пригласил огорчённых охотников чаевать.
Показать полностью
Лучше сдайся...
- В тайге живёт не только зверь, - сказал, вздохнув старик Шемякин. И продолжил.
Встречаются существа и похуже всякого зверя. В детстве я не раз и не два слышал рассказы об ужасных и страшных случаях, когда беглые каторжники и советские зеки убивали людей и даже ели друг друга. И сам я не раз встречал беглых заключённых или скрывающихся от властей преступников. Любая встреча могла бы закончиться трагически… Но Господь не довёл до такой развязки.
Давным-давно был интересный случай.
В ноябре это произошло. Ночью выпал снег. Мы с Георгием решили поохотиться по свежему снежку. Отошли на несколько километров от города и увидели следы неизвестного нам животного. Может быть, снежный человек, медведь-шатун? Долго гадали, разглядывая незнакомые нам следы.
- Пойдём по следу, а там найдём и увидим! – загорелся Георгий.
След привёл нас в верховья Смоленского ключа, где росли густые заросли ивы. Мы насторожились и приготовили ружья. Тут вдруг из чащи потянуло дымком. Мы осторожно начали скрадывать местность на запах и обнаружили землянку, то есть – маленький бугорок из досок и земли. Из трубы шёл дымок.
Георгий показал мне глазами на дверь: зайдём или не надо? Я утвердительно кивнул и шагнул к землянке.
Худой и небритый человек сидел на корточках у жарко пылавшей печурки и сушил рваные ботинки. Увидев нас, он испуганно замер и раскрыл рот. От ботинок и двух оторванных рукавов от телогрейки шёл пар.
- Здорово! – громко и приветливо сказал неунывающий Георгий.
Человек опомнился и, заикаясь, поздоровался. Мы начали мирно разговаривать с ним. Человек медленно и недоверчиво отходил от испуга. Совершенно успокоившись, он рассказал нам свою историю.
Оказалось, что он бежал из лагеря ещё весной. Поначалу жил сытно и вольготно: собирал на городском кладбище объедки. Но ближе к осени стало хуже. Сегодня он ничего не набрал, вдобавок чуть не отморозил ноги. Пришлось оторвать от телогрейки рукава и натянуть на ботинки, хотя идти по глубокому снегу было неудобно.
Так вот какие следы мы видели!
Закончив свой рассказ, беглец глубоко вздохнул и сказал:
- Сдадите, наверное? А может быть, и лучше будет? Лучше же, ага?
Я молча выложил из рюкзака булку хлеба и банку тушенки.
- Шёл бы ты, мужик, сдаваться. Досидел бы своё и жил спокойно на воле, - заметил на прощание Георгий.
Мы вышли из продымленной землянки, свободно вздохнули и начали углубляться в заснеженную тайгу. И я чувствовал спиной, как вслед нам тоскливо смотрит несчастный беглец…
Показать полностью