Мой приятель - большой начальник. В Москве есть заповедные зоны, где его называют Семеном Валентиновичем. В то время как для меня он уже много лет просто Сёма.

Однажды мой Сёма Семен Валентинович спешил к себе в офис. Он опаздывал на собеседование с кандидатом на какую-то должность в его компанию. В бусидо Семена Валентиновича опоздание к равным считалось невежливостью, а опоздание к подчиненным - хамством. Поэтому он спешил, как мог.

Правда, даже при всей спешке Семен Валентинович не мог отказать себе в утреннем кофе. Кофейные зерна были для него маленьким языческим божком, которому он ежедневно молился одной чашкой по пути на работу.

Очередь в кофейне неожиданно застопорилась на парне прямо перед ним. Парень все делал в рапиде. Сначала долго что-то изучал. Видимо, девушке за стойкой в какой-то момент показалось, что покупатель заснул, и она его окликнула. Потом парень долго расплачивался. Даже отходило от кассы это чудо очень медленно, как-то по частям, надолго оставляя за собой оттопыренные части тела. Парню не хватало только дерева. В остальном он был вылитый ленивец.

Семен Валентинович потерял в кофейне минут десять.

Схватив свой кофе на вынос, он побежал к офису, расположенному в двух минутах ходьбы. Семен Валентинович взглянул на часы. Он успевал. До здания бизнес-центра ему оставалось пересечь одну дорогу по пешеходному переходу.

Семен Валентинович уже занес ногу над зеброй, но был вынужден отступить. Он повторил трюк с заносом ноги, но машины и не думали останавливаться. Семен Валентинович не мог понять, что происходит. Что это за минутка водительского беспредела. Наконец, он посмотрел налево, откуда шел поток, и сразу понял причину. Рядом с ним стоял тот самый парень из кофейни, ленивец. И это чудило зачем-то пропускало автомобили один за другим, показывая им рукой, чтобы они проезжали. Такая вот пешеходная щедрость.

Этот аттракцион бессмысленного альтруизма стоил Семену Валентиновичу еще пяти драгоценных минут. Он уже начинал опаздывать.

Семен Валентинович вприпрыжку поскакал к бизнес-центру. Там в фойе его ненадолго задержал кто-то из его сотрудников, они что-то на ходу обсудили, и опоздун побежал дальше.

Семен Валентинович заскочил в лифт на первом этаже бизнес-центра и нажал кнопку своего этажа. Двери уже начали закрываться, когда в него меланхолически вплыло чье-то тело. Створки приплюснули тело почти до состояния камбалы и отпружинили обратно.

Тело принадлежало ленивцу. Ленивец невозмутимо зашел в лифт и встал перед Семеном Валентиновичем. Двери снова начали закрываться, но тут в сокращающемся проеме снаружи мелькнул какой-то человек. Ленивец нажал кнопку принудительного открывания. "Ой, спасибо", - сказал человек, запрыгивая в лифт.

Так повторилось еще пять раз, пока кабина стараниями ленивца не забилась до отказа. Семен Валентинович опаздывал уже прилично. Точнее - неприлично.

На своем этаже он протиснулся сквозь толпу и с грацией пробки вылетел наружу.

Секретарша в его приемной сообщила, что кандидат еще не подходил. Семен Валентинович облегченно вздохнул и прошел к себе в кабинет. Он снял пиджак. На рубашке под мышками предательски образовались два темных пятна - спешка и нервотрепка сделали свое дело. Семен Валентинович надел пиджак обратно.

"К вам кандидат", - сообщила секретарша минут через двадцать, когда Семен Валентинович уже успел отдышаться и прийти в себя.

Кандидат зашел в кабинет.

Это был ленивец.

"Двадцать минут, - подумал Семен Валентинович про кандидата, - он где-то катался на лифте двадцать минут".

Семен Валентинович зачем-то слушал рассказ соискателя, хотя, конечно, решение было принято сразу.

Только один раз Семен Валентинович прервал ленивца. Точнее - не прервал, а просто в какой-то момент начал говорить сам. Паузы в рассказе кандидата были настолько гигантскими, что в них могла спокойно поместиться чья-нибудь Нобелевская речь, к примеру.

"А как у вас с оперативностью, - спросил Семен Валентинович, - вы быстро все делаете?"

"Да, - ответил тот, - я даже на спортбайке гоняю".

Семен Валентинович мгновенно представил спорртбайк, плетущийся в левом ряду московской кольцевой на скорости 20 км/ч.

"Понятно, спасибо, мы вам перезвоним", - соврал Семен Валентинович.

Когда вы идете на интервью в какое-нибудь место, лучше перевести себя в демо-режим за несколько кварталов до него. Ведь вы можете даже не подозревать, что собеседование уже началось.

(Автор-Олег Батлук)

"In the deathcar, we're alive..." - напевал я про себя в маршрутке. Я почему-то всегда именно это напеваю в маршрутке.

Маршрутка уныло везла наши несовершенства сквозь утреннюю мокроту, скопившуюся за ночь в лёгких города. Было так промозгло, что хотелось поплотнее закутаться в собственную кожу.

В салон вбежала молоденькая девушка с фиолетовыми волосами. В каком-то балахоне и в ярких кроссовках. Валенки на ногах других пассажиров подозрительно уставились на яркие кроссовки.

Девушка долго стояла рядом с водителем и копошилась в кошельке. Маршрутка уже проехала целую остановку, а фиолетовая ворона все копошилась.

"Простите, у меня не хватает", - сказала девушка.

Я встрепенулся.

Сейчас водитель маршрутки выдаст ей из себя все то прекрасное, что он успел наездить с семи утра. Возможно, даже пострижет или перекрасит. Ультрафиолет обречен. А уж как он ее будет высаживать из маршрутки, об этом можно только мечтать и билеты на это продавать. Ведь простонародье не прощает оригинальности ("простонародье" - это я так водителя заярлычил, с графским презрением).

А самое главное - это мой звёздный час. И тут выхожу я, в белом фраке, как говорилось в легендарном анекдоте про цирк. Как только водитель высадит девицу под мокрый снег на съеденье волкам, я встану и предложу оплатить за неё проезд. Маршрутка искупает меня в аплодисментах, а пристыженный шоферюга уронит голову на руль и зарыдает. Я аж весь зашёлся от своего нравственного величия.

"Ничего, давай сколько есть", - ответил водитель, и я рухнул с Олимпа, звеня невостребованной мелочью.

Ультрафиолет отдала шофёру мелочь и прошла в салон. Сидячих мест не было. Девушка встала рядом со мной.

Я нервно кусал губы, проклиная водителя за доброту. Я судорожно соображал, что же мне сделать хорошего, пока нравственное величие не скукожилось.

"Садитесь, девушка," - вдруг сказал молодой человек в очках, поднимаясь со своего места по другую сторону прохода.

"Долбаный шоферюга! Дура крашеная! Придурок очкастый!" - шипела во мне яичница негодования на огне добродетели.

Перед моим умственным взором возник белый фрак.

Он по-прежнему висел на вешалке в шкафу, ожидая своего звёздного часа.

(Автор-Олег Батлук)

Во времена дворовой юности мы считали свадьбы делом экзотическим. Свадьба - это то, что может случиться с кем-то другим, но только не с нами, как смерть.

Поэтому все мы, от первого до четвертого подъезда, опешили, когда эта розовая чума в начале девяностых пришла в наш двор.

Жених был домотканый, местный, а невеста приблудная - из соседней многоэтажки. То есть парню не пришлось далеко ходить: вышел покурить, затянулся - вот тебе и невеста. Без былинного размаха и всех этих Забав Путятишен и раззудись плечо, зато наверняка.

Они подали заявление в ЗАГС. Свадьбу назначили на осень.

Стояло тучное потливое московское лето, с одышкой и ливнями. Некоторые из нас только что закончили первый курс своих институтов, другие перебивались спонтанными заработками. Мы почти в полном составе болтались во дворе. Сорванную морковку тянуло на родную грядку. Это было наше первое лето после изгнания из рая детства. Мы не знали, куда пристроить свои осиротевшие корни.

То лето запомнилось нам всем одинаково - брачными играми будущих молодоженов. Эти двое решили устроить медовый месяц до свадьбы. Причем не себе, а нам - обитателям летнего московского двора.

Парочка источала мед. Жених и невеста везде ходили вместе, прилипая друг к другу разными частями тела - то руками, то губами, то лбами. Даже их уши порой переплетались.

Они стояли рядышком, бок о бок, и, перебивая друг друга, словно воробьи у лужи, рассказывали о том, как безумно они влюблены. Как удивительно они похожи. Как резко изменился двор, город, мир, вселенная после их встречи.

Потом он зачем-то вслух читал какие-то стихи. А она зачем-то громко пела какие-то песни.

Наконец, жених с невестой все так же прилюдно падали друг другу в объятья (не обнимались, а именно что падали в объятья, то есть, если бы один вдруг сделал шаг в сторону, другой рухнул бы пластом лицом вниз), и из их глаз сочилась густая патока.

"Я ща блевану", - тихо сказал мой приятель однажды, когда молодожены в очередной раз изобразили перед нами этот цирк дю соплей.

Эти двое были как Кен и Барби, в которых добавили слишком много пластмассы и не доложили правды жизни.

Можно предположить, что моего приятеля, да и не только его одного, тошнило от показного лицемерия сладкой парочки. Но это не так. Никакого показного лицемерия там не было, как раз наоборот. Нас всех тошнило от их искренности, вот ведь как бывает. Жених с невестой так громко шуршали фантиком своей любви, что никому уже не хотелось конфеты.

Похожие чувства испытывают пользователи современных соцсетей, когда их перекармливают успешностью и благополучием. Когда на них выдавливают содержимое своих эклеров. Когда чья-то жизнь поворачивается к ним своим фотошопом.

А для нас в те годы все это происходило вживую. Ведь тогда соцсетей еще не было и в помине: люди выходили во двор, а не в фэйсбук. Молодожены круглосуточно торчали перед нами во плоти, так что их нельзя было просто отправить в бан.

Как-то раз наша дружная компашка весело наклюкалась. Молодежь валялась по двору россыпью, кого где догнал алкоголь. Какая-то собачка задорно закапывала моего приятеля в песочнице. Я уселся на лавочку, облокотившись на старушку, сидевшую там с подружками. Все дворяне были в дрова, и лишь я один благопристойно сохранял вертикальное положение. Хотя, нет, вертикальное положение также сохраняли жених с невестой, поскольку они снова упали в объятья друг друга и поэтому устояли. Молодожены обнимались непослушными руками - плетьми. Жених спорадически выкрикивал в воздух громкие лозунги о вечной и бессмертной любви к своей невесте. Задорная собачка перестала закапывать моего приятеля и начала подвывать в такт заунывным признаниям жениха.

"Расплескают, дурачки, ох, расплескают", - вдруг сказала старушка, к которой я прислонился. Старушка смотрела на жениха с невестой и грустно качала головой.

"Да, не расплескаем, бабуся, - ответил я ей тогда, - нечего расплескивать, мы все уже выпили..."

Их медовый месяц продлился полтора.

Заявление они забрали.

До сих пор никто точно не знает причины. Со стороны все выглядело так, словно жених с невестой сдулись, как шарики после праздника, причем сдулись синхронно. Мимо пробегал злой мальчишка и лопнул их одной иголкой.

До сих пор никто точно не знает причины. Никто, кроме меня. А я знаю.

Права была та мудрая старушка: они все-таки расплескали.

Потому что счастье, как и деньги, любит тишину.

(Автор-Олег Батлук)

Люди состоят из слов.

Люди состоят из слов буквально, ровно в той же степени, как они состоят из воды.

Если сводить человеческое тело к первоэлементам, это будут клетки и молекулы.

Если сводить к первоэлементам душу, это будут слова.

Как есть психологический портрет человека, так существует и его филологический портрет. Наша речь индивидуальна, как отпечатки пальцев.

Проще всего это увидеть на примере ребенка.

Словарь маленьких детей помещается на ладошке. Но при этом к разным детям прилипают разные слова. У каждого малыша за душой есть свои "словечки". Мой Артем, например, сейчас видит мир как гигантскую стройку (по сути, в Москве это не далеко от истины), поэтому в его лексиконе сплошь строительная техника.

В этом аспекте взрослые фундаментально не отличаются от детей. Их словарный запас больше, но ДНК речи у каждого индивидуально.

В принципе, любого человека можно прочитать по десятку-другому его родных слов. Больше не требуется, потому что по-настоящему родных, приросших к человеку слов, которые душе впору и в которых она чувствует себя дома, больше и не наберется - десяток-другой.

Оговорюсь: рассуждая о филологическом портрете и о "родных" словах, я не имею в виду случайные произвольные слова, которые описывают текущие ощущения человека - запахи, эмоции, мнения, окружающую обстановку, не имею в виду имена близких людей, названия книг и фильмов. Я имею в виду те созвучия, которые душа смакует, как любимое блюдо, созвучия, которым улыбается наш внутренний Цицерон. Вкусные, аппетитные, наваристые слова.

Конечно, бывают исключения: это те, у кого внутри гуляет ветер, волтузя клочок газеты по пустой площади. Но и там обнаружится речь - примитивная, телеграммная, коротко стриженная.

Есть другая разновидность того же типажа: прекрасные ораторы с полностью заимствованным словарем. Такое случается у профессионально деформированных трудоголиков. Все эти паттерны, дедлайны, кипиайз, воронки, эддедвелью, бигдата и прочая заморская нечисть. Эти ребята снимают с себя словарь вместе с костюмом: в быту, среди людей без галстуков они либо немеют либо продолжают говорить кальками.

В остальном, мы храним себя в пригоршне слов.

Причем это только книги пишутся намертво, а наше содержание меняется.

События и люди порой переписывают нас, иногда - заново.

Да что там по словам - человека можно прочитать даже по знакам препинания.

Я, например, человек-тире. Их много в моих текстах, даже в этом уже проскочила парочка. Человек-тире - (ну, вот опять) это тот, кто спешит опустить детали и попасть сразу от причины к следствию, он начала к концу. Нетерпеливый человек, неуважительный к мелочам.

Есть люди-запятые: они никогда ничего не доводят до конца, всегда на полпути и вполголоса, после них всегда нужно дописывать, подхватывать, продолжать.

Есть люди-многоточия, загадочные до безобразия.

Есть люди-двоеточия, всегда правые, безапелляционные.

Люди-восклицательные знаки, энтузиасты или невротики.

Люди-вопросительные знаки, неуверенные, сутулые.

Кстати, люди-тире, к типажу которых я принадлежу, еще очень любят давать

псевдоортодоксальные определения и городить мрачные типологии. Неприятные личности.

Наша речь - это автопортрет. Поэтому иногда, в качестве зарядки, я люблю выписать себя на бумажке, чтобы почувствовать свою душу. Точно так же, как советуют врачи - потянуться, покрутить головой, вытянуть руки и ноги - чтобы почувствовать свое тело.

"Время, акме, жанр, чебуреки, мифология, сумерки, нативный, метафизика, полустанок, интеллигенция, ряженка, гедонизм, шепот, моросить, беллетристика, токсичный, грань, гештальт".

Это мой текущий топ-чарт. Много существительных, мало глаголов. Я глаголов побаиваюсь - они требуют поступков.

Вот она, стенограмма моего молчания, какофония внутренней тишины. Ее можно подслушать в редкие дни полного штиля. Когда вокруг ни волн с их плаксивыми всплесками, ни ветра с его причитаниями. Когда беззвучно настолько, что слышно, как душа идет дождем.

(Автор-Олег Батлук)

"Видео, ви-де-о, это не сказка, это не сон", пела легендарная группа "Мираж". Мы, дети восьмидесятых, поколение видеомагнитофонов, до сих пор можем верить в то, что нас воспитал Толстой и Достоевский. На самом деле нас всех воспитал Жан-Клод Ван Дамм и Майкл Дудикофф.

Я навсегда запомнил заветное жужжание волшебного ящичка в тот момент, когда он проглатывал очередную кассету.

На видеокассетах в Советский Союз контрабандой попадала жизнь. Нас, подростков, она будоражила вдвойне от того, что была не реальной (мы пробовали носить бревно на плече, как Шварценеггер в "Командо" - нереально; в СССР это было под силу повторить только одному человеку - Ленину на субботнике).

У каждого ребёнка восьмидесятых есть своя история про видео.

У меня такая тоже имеется, но я расскажу чужую. Хотя меня там не было, я представляю эту историю во всех деталях и красках, с эффектом присутствия, как и все, о чем рассказывал мой друг юности Костик - настолько кинематографично он это делал. Так что это история не моя, а друга юности Костика. Я добавил в нее от себя немого мелизмов, куда ж без этого.

У Костика в классе училась непростая девочка. У всех нас в классе была такая - "я тут к вам на одну четверть спустилась с Олимпа". Непростая девочка пришла к ним, в обычную школу, из Хогвартса, в силу каких-то неведомых обстоятельств.

Папа девочки был дипломатом. Ее мама ходила в норковой шубе. Вот такая семья.

Мама непростой девочки хотела, чтобы дочка побыстрее влилась в новый коллектив. Она постаралась в кратчайшие сроки незаметно втиснуть свою белую ворону в стайку серых голубей. Для этого мама в шубе решила устроить вечеринку у них дома, то есть, фактически, презентацию дочки. Мудрая женщина (что значит жена дипломата) пригласила не весь класс, а лишь лидеров мнений, как бы мы сейчас сказали. Мой друг юности Костик попал в число избранных. Не то, чтобы у него водилось какое-то мнение. Но зато у него был разряд по боксу, что часто перевешивало сотню самых убедительных мнений.

Кроме Костика, на закрытую вечеринку пришли ещё несколько девочек и мальчиков. Среди них выделялось двое: сын трудовика, лоботряс, и первый отличник класса, противный страшненький ботаник. Все силы природы ушли на то, чтобы сделать его очень умным, и на внешность творческого задора не хватило: ботаник выглядел, как молодой Кощей.

Костик датировал эту историю восьмым-девятым классом, то есть фигурантам тех событий было в районе четырнадцати-пятнадцати лет. Гостей в большой квартире встречала непростая девочка, ее мама и ящик Кока Колы. Последний затмил и девочку, и ее маму, и даже большую квартиру. Хотя квартира и была большой настолько, что гости не смогли сосчитать общее количество комнат. Отца семейства дома не было: он пропадал в очередной загранкомандировке, бедолага.

Хозяйка дома, мама непростой девочки, лично встречала гостей в длинном гулком коридоре, горячо приветствуя каждого и приговаривая, что ее зовут Снежана Владленовна. Этим признанием она убивала входящих наповал. Имя Снежана Владленовна сразу ко многому обязывало гостей с простыми пролетарскими отчествами. �

Первый час светского раута прошёл тухло, как и положено протокольному мероприятию по инициативе родителей. Ребята ковыряли салаты и без конца дули Кока Колу, пока не начали попрыгивать на стульях от газиков. Сын трудовика уже не знал, куда заныкать очередную бутылку - кончились карманы. Снежана Владленовна каждые пять минут заходила в комнату, обводила взглядом постные лица собравшихся и восклицала: "какие молодцы, как же здорово вы веселитесь".

В очередной раз женщина появилась в дверях комнаты уже в шубе. Она снова возгласила про "какие молодцы и т.д." и добавила, что ей срочно нужно отбежать по делам. У собравшихся блеснул луч надежды на достойное продолжение вечеринки.

"Но я вам не дам скучать!" - объявила Снежана Владленовна, и надежды рухнули.

Хозяйка дома пригласила всех в другую гостиную и предложила рассаживаться, кому куда удобно. Дети расселись, все, кроме сына трудовика. Тот не мог сесть, так как украденные бутылки Кока Колы колом стояли в карманах и не давали ему согнуться.

Снежана Владленовна задорно взмахнула полами шубы и включила видеомагнитофон. Подростки оживлённо зашептались: о, вот это да, у них есть видик, целый видик! Лучики надежды вновь запрыгали по лицам.

"Схарп!" - громко перевёл название заморского аппарата ботаник, вундеркинд, знаток английского.

Тем временем, Снежана Владленовна в задумчивости перебирала видеокассеты. Видеокассет было много. Они стояли на специальной полочке в шкафу под замком. В то время все видеокассеты были пиратскими, без красивых обложек. Названия фильмов писали от руки на бумажных корешках.

"Как в видеосалоне", - с благоговением произнёс кто-то.

"Сколько же у моего мужа ерунды, - картинно и явно с расчётом на воспитательный эффект причитала Снежана Владленовна, - одни стрелялки, как у мальчишки. А тут что...О! Какой-то интересный фильм... в скобках подписано - "исторический". Я сама не смотрела, но, раз исторический, должно быть познавательно".

Все опять скисли. Вряд ли про фильм с Ван Даммом можно было сказать такое - "познавательно".

Но вариантов не оставалось. Снежана Владленовна поставила видеокассету в магнитофон, попрощалась, оставив дочку "за старшую" и ушла из дома по делам. Но перед этим мудрая женщина, жена дипломата, дипломатично запрела шкаф с остальными кассетами и забрала ключ с собой.

В течение нескольких минут после ухода Снежаны Владленовны на экране ничего не происходило. Собравшимся демонстрировался черный фон с какими-то спорадическими проблесками жизни. Наконец, замелькали первые кадры. Дети надели самые скучные лица в своем гардеробе и приготовились страдать.

По лесу бежала девушка в белой тунике. Ее догнал мужчина. Они обнялись и занялись сексом. На экране появилось название фильма.

"Калигула".

Название исчезло. Но люди продолжили заниматься сексом. Много людей. Все больше и больше голых людей на экране натуралистично и без купюр занимались сексом. Веселым и разным.

Гости окаменели.

Костик, добрая душа, привстал и сделал движение к видеомагнитофону, чтобы выключить его.

"Сидеть!" - прошипела непростая девочка, вице-хозяйка дома.

Два тридцать. Именно за это время, за два часа тридцать минут продолжительности фильма "Калигула", прошло половое экспресс-созревание советских восьмиклассников.

Да, да, это была та самая знаменитая "Калигула" Тинто Брасса. Где Тинто Брасс развернулся во всей своей красе, во всех стилях - и тинто брассом, и тинто кролем, и невесть еще как.

Когда фильм закончился, гости молча просмотрели все титры, до самой последней буквы.

Наступал вечер. В полумраке гостиной сидели седые и счастливые советские дети. В глубине комнаты сын трудовика шумно глотал большими глотками Кока Колу из ворованной бутылки.

Магнитофон доиграл кассету до конца и автоматически выплюнул ее. Костик, первым из собравшихся, очнулся из эротического обморока. Он подошел к аппарату и нерешительно, двумя пальчиками, вытащил содержимое.

На бумажке на торце видеокассеты действительно было от руки написано, дословно: "Калигула (исторический)". Папашка дипломат знал свое дело, шельмец: лучшего способа замаскировать порнуху и не придумаешь.

Снежана Владленовна вернулась через три часа после начала фильма. Она опоздала на какие-то несчастные полчаса.

"А чего это вы в темноте сидите?" - спросила она у седых детей.

Снежана Владленовна включила свет. Никто не шелохнулся. Вот так же выглядит кот на кухне, застигнутый врасплох над куском надкушенной колбасы.

"Ну, и как вам кино?" - спросила Снежана Владленовна.

"Познавательно!" - не сговариваясь, одновременно выкрикнули гости правильное слово.

Ботаник неожиданно поднял руку, как на уроке. Он был весь красный, с помидором вместо головы.

"Он нас всех запалит", - прошептала непростая девочка Костику.

"Да, пожалуйста", - учительским тоном сказала Снежана Владленовна.

Ботаник открыл было рот, но Костик успел показать ему кулак. Ботаник сидел лицом к дверям, в которых стояла Снежана Владленовна, а Костик - спиной к ним, так что женщина ничего не заметила. Пудовый кулак Костика по размеру как раз совпадал с головой ботаника: одного неловкого движения хватило бы, чтобы помидор потек.

Но рот у ботаника был уже открыт, и помидороголовый юнец не мог не продолжить.

"Калигула...Калигула... - бормотал он, как заклинание, уставившись на Костика, - Калигула...неуважительно относится к женщинам".

"Надо же, - ответила Снежана Владленовна, - как интересно. А в чем это выражается?"

"Он...он...он закрывал одной женщине рот рукой!" - выпалил ботаник.

И, действительно, есть в фильме Тинто Брасса такая сцена, где Калигула закрывает женщине рот рукой. Но только, как бы это сказать, он делает это не изолированно, а в процессе. То есть закрывание рта рукой было самым невинным из того, что герой Малкольма Макдауэлла делал с той женщиной в упомянутой сцене.

"Надо же, надо же. А как та женщина выглядела? Во что она была одета?" - поинтересовалась Снежана Владленовна.

"Да ни во что..." - выпалил ботаник и втянул голову в плечи.

Непростая девочка незаметно пнула Костика ногой.

"Да ни во что особенное, - выкрикнул Костик, - в белые такие одежды".

"И у нее еще весы были в руке", - неожиданно добавил сын трудовика, который оказался вполне сообразительным малым. Впрочем, это было понятно уже по его афере с бутылками.

"И повязка на глазах", - подыграла непростая девочка.

"А! Ну, теперь все понятно, - воскликнула Снежана Владленовна так, будто ей и правда было что-то понятно, - та женщина - Фемида, древнеримская богиня правосудия. Калигула закрывал ей рот рукой, как бы заставляя правосудие замолчать. Это такой художественный образ".

Все облегченно вздохнули, а ботаник окончательно сник.

"Какой прекрасный фильм! - резюмировала Снежана Владленовна, - дети, вам надо обязательно написать по нему сочинение! Я поговорю с вашим учителем истории. Это будет бомба!"

На этих словах сын трудовика, под шумок решивший снова приложиться к трофейной бутылке, подавился и страшно закашлялся.

Эпилог.

По словам Костика, Снежана Владленовна ни с каким учителем истории о сочинении по фильму "Калигула", конечно, говорить не стала. Это было очередное дипломатическое заявление в воздух от светской львицы.

А вот помидороголовый ботаник потом поступил-таки на исторический факультет. Очевидно, что Тинто Брассу со свойственным ему размахом удалось привить любознательному юноше любовь к этой науке.

(Автор-Олег Батлук)

Я гулял на детской площадке с Артемом и увидел чудо природы - квадратного ребенка.

Квадратный ребенок не гулял. Он сидел на скамейке на краю площадки.

Это был мальчик, по виду лет семь-восемь.

Пока Артем изображал Саида в песочнице, пытаясь закопаться по шею, я нашел время пообщаться с геометрическим феноменом.

Я подсел к нему.

"У тебя все в порядке? Почему не играешь со всеми?" - спросил я. После рождения Артема мне теперь больше всех надо, да. Как Калинин был всесоюзным старостой, так вот и я - всесоюзный папа. Эмпатия к чужим детям отросла такая - хоть укорачивай.

"У меня 5 минут. Я не успею," - ответил квадратный мальчик.

"А потом что?"

"Флейта айкидо рисование английский", - выдал ребенок в режиме телеграммы. На мгновение мне показалось, что я прослушал фрагмент последней главы "Улисса".

"И тебе нравится?"

"Да-да! Мне очень-очень нравится", - быстро протараторил квадратный мальчик и вцепился пальцами в скамейку. Только острые плечи стали еще острее.

"Ну, что ты сидишь, мы же опаздываем! - не успев подойти, уже издалека закричала женщина на шарнирах, с подвижным лицом. - Побежали!"

Женщина на шарнирах подскочила к нам, подхватила моего собеседника за плечи и повела его прочь. Она уносила его с детской площадки, как картонку, как бумажный стенд, рекламирующий идеального мальчика.

Из квадратного ребенка сверху торчала флейта, а снизу вываливалось айкидо.

Но вряд ли мальчик стал квадратным только от этого. Скорее всего, к его семи-восьми годам в него уже успели запихнуть целый книжный шкаф - стоймя, в полный рост. А рисование и английский утрамбовали сверху.

Я посмотрел на своего полузакопанного Артема. Он был еще кругленький, без углов.

Я вдруг вспомнил, как накануне смотрел по телевизору передачу "Лучше всех", про необыкновенных деток. Там в одном их сюжетов двухлетний ребенок разговаривал очень бегло, на зависть иным взрослым. В тот момент ко мне подбежал почти трехлетний Артем и, протянув игрушку, сказал: "Вот гомик". "Не гомик, Артем, не гомик, а гномик! Гномик!!!" - прошипел я, едва не выплюнув легкие от злости.

Мама дорогая. И, спрашивается, чем я лучше женщины на шарнирах.

Я уже морально готов превратить сына в очередного Голема, искусственного человека, призванного замолить папашкины грехи перед Идеалом, Франкенштейна, сшитого из моих самых ослепительных неврозов.

Пусть лучше будет круглый дурак, чем черный квадрат Малевича, куда не проникает свет.

У меня есть знакомые на телевидении.

Поговорю с ними.

Предложу сделать нормальное жизненное шоу.

Чтобы прекратить эту порочную вундеркиндизацию, буратинизацию и оквадрачивание наших детей.

Нормальное шоу, в котором детки будут все ломать, спотыкаться, не знать латынь, толкаться, мямлить, не уметь петь, забывать, уставать и кидаться кашей. Обязательно - кидаться кашей.

Предложу сделать нормальное жизненное шоу - "Хуже всех".

Про человеческих детей. Про тех, которые круглые от природы.

(Автор-Олег Батлук)

Я ждал знакомого и наблюдал сценку у входа в бизнес центр.

Солидный дядька курил на улице. Дядька из тех, про кого герой фильма "Мама не горюй" сказал: "Я по машине вижу, у тебя все в порядке". Только в этом случае то же самое про дядьку можно было утверждать уже по одному выражению лица. Лицо из модельного ряда "да ты кто такой".

Мужчина пребывал в явном миноре. Он затягивался с таким видом, как будто курил не хорошую сигарету, а палочку Коха.

Из бизнес центра вышел курьер с характерной утеплённой сумкой для доставки пиццы, молодой паренёк. Видимо, он только что накормил очередных страждущих.

Паренёк замешкался рядом со мной и курящим королём мира. Он копался в своей чудо-сумке и широко, даже слишком широко для того пасмурного утра, улыбался. Своим мыслям, пустой сумке, пасмурному утру - неизвестно. Эту улыбку было сложно не заметить - от неё вокруг запрыгали солнечные зайчики. Мы с мужиком заметили.

И я с удивлением обратил внимание на то, как у солидного дядьки изменилось лицо.

Оно и до того было не очень светлым. А тут совсем почернело. Как будто неуравновешенный художник внезапно взял и зачеркнул лицо человека, которое сам только что нарисовал.

Мужик смотрел на курьера с таким презрением, что от одного его взгляда тот должен был испепелиться на месте.

Эмоции, жирные, наваристые, капали на асфальт.

В шахматах есть задачи, которые составляются для разбора. Подобные жизненные сценки для меня - своего рода психологические шахматы, мне интересно их разбирать.

Я трактую этот конкретный этюд следующим образом, хотя, конечно, могу ошибаться.

Во-первых, солидного дядьку так перекосило от того, что в России в принципе неприлично быть счастливым. Если ты ходишь с унылым серым лицом с несмываемой печатью мировых скорбей, ты - свой, можешь спокойно следовать дальше в свой безысходный тупик. А если ты изволишь показывать пестрые перья радости, если у тебя, назло нам, скорбящим мировой скорбью, все хорошо, тогда предъяви документы, что ты имеешь право на радость в нашей стране.

Во-вторых, я увидел, как бегущей строкой по его высокому, наверняка начальственному, лбу пробежала реплика "да чему ты можешь радоваться, курьер!"

И дядьку можно понять. Если он, сам ОН, с его достатком, а скорее переизбытком, с его заслугами, а скорее выслугой, с его связями, а скорее цепями, добившийся в жизни всего (и даже больше, не скромничай, дядька!) не может найти повода для радости, то куда там какому-то шантропе, принеси-подай, без бизнес плана и, возможно, даже без планов на вечер.

Вот только счастье это не арабский шейх, который в назначенный час подъедет кортежем к твоим дверям с многокилометровой свитой и торжественно переступит порог под гимн и аплодисменты.

Счастье - это дальний родственник из Нижних Бадунищ. Он неожиданно постучится к тебе посреди ночи с чахлым узелком, как ёжик в тумане.

Для счастья самое главное - немного места в душе человека, любой свободный диванчик, на котором оно могло бы разместиться и погостить.

Очевидно, что в душе-однушке у курьера есть место для счастья. И даже много места, так что родственник из Нижних Бадунищ ещё и с женой приедет.

А во дворце у солидного дядьки места нет. И не будет.

Гостевой этаж в коврах и шелках не обсуждается - это для шейха.

Если счастье не помещается у нас в кармане, значит, оно нам не по карману. Значит, мы слишком духовно бедны для него.

(Автор-Олег Батлук)