Подержите мой чай, щас будет и моя история!
Обитала я тогда в общежитии древнего коридорного типа. Весёлом, пятиэтажном и крайне многонациональном. Настолько, что во дворе на спортплощадке процветала полнейшая идиллия и дружба народов, в стиле старых советских плакатов. Ну, это когда нигериец пасует мячик индусу, тот пасует его пакистанцу, он бьёт по воротам, на воротах русский или какой-нибудь белорус, сбоку подбегает зимбабвиец или иранец, мол, ребята, чего не позвали. И всё общаются на ломаном английском иногда переходя на русский или свой, отечественный, мат.
Это преамбула. Теперь сама история.
Масленичная неделя. Я начинаю чём-то заболевать (неа, не ковид) и выползаю на общую кухню, чтобы вскипятить воды и заварить себе чай, ну или, на худой конец, какой-то фервекс и лечь пораньше. А общежитие, оно как Москва. То есть оно невер слип. И на кухне абсолютно всегда кто-то есть, а если там никого нет, то значит там сейчас есть ты, который радуется тому, что никого нет.
Вот и сейчас, несмотря на какие-то жалкие пол первого ночи, неутомимые ребята жарили на кухне блины. Точнее, они отчаянно пытались это сделать, но выходило из рук вон плохо. В прямом смысле из рук, потому что они постоянно ими что-то роняли.
В роли неутомимых кулинаров были Штепсель и Тарапунька, Биба и Боба Лупа и Пупа, Петенька и Артур. Высокий плечистый Артур, носящий очки с достоинством интеллектуала, гонял по кухне и нещадно стебал невысокого щуплого Петеньку. Картинка складывалась из разряда "ну и кто здесь очкарик?"
Третье действующее лицо беззвучно смеялось и должно было быть, как мне потом объяснили, в стельку пьяным, но почему-то нет. Лицо оказалось шри-ланкийцем, которому решили сделать широкую масленицу, и не выдавшим блинов за всю свою жизнь, также, как и до этого -- снега (кстати, про снег и иностранцев можно пилить отдельный пост). А ещё этот шри-ланкиец "выжрал всю нашу водку и ему хоть бы что, блин. Он уже на семдесят процентов из спирта состоит, а не из воды, но от него даже не пахнет!"
Вдоволь насмотревшись на кутерьму с блинами, я подошла к пацанам и сказала, что теперь их блины буду печь я, потому что мне больше всех надо, а они меня за это ими покормят. Бартер был радостно принят, я раскритиковала тесто в пух и прах, заставив Петеньку мчать за нужными ингредиентами.
Когда я начала переворачивать, блины подкидывая их в воздух, протрезвели даже те, кто не пил.
После чего тарелка была утащена в комнату к Петеньке, туда же утащили и меня со шри-ланкийцем -- есть. И уже там я поняла одну очень прикольную вещь... Такую, что сейчас почти четыре ночи, а я одна в комнате с пятью незнакомыми мне парнями (пятью - потому что петенькиных соседей по комнате никто не отменял). В голове проплывал тот-самый-мем, я плавно проплывала в сторону выхода. Вышла. Выдохнула.
...Вернулась с банкой перетертой бабушкиной смородины, потому что лес я знаю, сек... А, нет, это из другой сказки "а чо они мне сделают? Я же им больше блинов не пожарю, если обидят". Да, мой блинный авторитет стал непререкаем.
Часов до пяти утра мы сидели у Петеньки под тихое уютное матюками соседей, которым было к первой паре и в семь утра ваще-то вставать. В своё оправдание скажу, что сидела я тихо и одергивала тех, кто пытался сидеть как-то иначе. Людям и правда к первой вставать. А ещё я учила шри-ланкийца сворачивать блины треугольничком, мазать их тертой чёрной смородиной и запивать всё это чёрным чаем с лимоном. Или сперва мазать смородиной пополам со сметаной, а уже потом сворачивать треугольничком. Он внимательно смотрел, кивал, и повторял.
Шри-ланкиец потом здоровался со мной до конца универа, пока не уехал обратно. На Шри-Ланку.
