Каждый народ имеет правительство, какое он заслуживает
Тысячу раз писали об этом до меня и тысячу раз еще напишут. В каждом городе вы могли наблюдать такую картину, когда старики одетые в военную форму просят милостыню на улице. С окончания ВОВ прошло 75 лет, но до сих пор это происходит.
Шел я как-то по улице и стоит старик в кителе, грудь вся в медалях, просит милостыню у прохожих, тихо так, мол подайте ветерану и Герою Советского Союза.
Ко мне руку протягивает:
- Старик, сколько тебе лет?
- Восемьдесят три - старика слегка стрясло, в силу возраста
- Это получается на момент окончания войны тебе было... около 8 лет... И ты хочешь сказать, что все эти медали твои?
Мне тот-час сделалось противно от самого себя, он отвел взгляд в сторону и по его выражению лица я прочувствовал очень сильный укол в больное место. Я не кой образом не хотел его обидеть или упрекнуть, само оно так получилось, мысленно я ругал себя дураком. Я не мог знать его это медали или нет, но его молчание говорило за него.
- Я не хочу тебя обидеть, но скажи мне у тебя есть дети или внуки, пенсия в конце концов?
С каждым новом вопросом я чувствовал себя еще большим идиотом. Но я хотел убедиться, что он не мошенник, такие могут зарабатывать довольно большие суммы.
- 12 ТЫЩ моя пенсия! - он попытался прокричать, но охрип на последнем слове. Больше ничего не ответил, на его лице читалась обида и боль. На моем не лучше.
- Слушай, я не могу дать денег, давай я куплю продуктов тебе в магазине?
Он наклонился за своим пакетом, что лежал у него в ногах, схватил и стал уходить
- Не надо - только и бросил он.
Я бы хотел привести вам отрывок из книги Эфраима Севелы "Мужской разговор в русской бане"
" - Все приходит на память Шурик Колоссовский, - сказал Лунин, ложась на диван и запахивая полы халата. - Действительно, как эмблема нашей молодости. Роюсь в прошлом и все на него натыкаюсь. Помню, ехали мы с ним в электричке за город. Шурик донашивал военную форму, и в тот раз все боевые награды висели на кителе. Народ глазеет на него. Герой! И красавец! У женщин слюнки текут. Шурик мне кивает: Пойдем в другой вагон. Я - слепой, ты - мой провожатый. Снимай шапку, будет полна денег. Мы пошли в следующий вагон. Я держу в руке шапку а другой веду Шурика. Он, дьявол, мастерски закатил глаза, одни белки остались, и своим баритоном так жалостно рвет душу, что весь вагон, и мужики и бабы, залились слезами, хоть к нищим слепцам тут привыкли с войны. Он лежит, не дышит И как будто спит Золотые кудри Ветер шевелит, - пел Шурик. Деньги посыпались в мою шапку дождем. И ни одного медяка. Все бумажками. Рубль. Даже пять рублей. Шурик потряс пассажиров. Такого красивого слепца они отроду не видали. Мы прошли до конца вагона, и шапка была полна доверху. Шурик нащупал добычу, удовлетворенно улыбнулся и рассовал по карманам. Потом обернулся к глотающему слезы вагону и, вернув свои глаза в нормальное состояние, глянул на пассажиров синими зрачками. Вагон ахнул и загудел. Я подумал, что нас непременно станут бить. Но Шурик своим громовым голосом пригвоздил пассажиров к местам: - Вы! - рявкнул он. - Жалостливые! Милостыней отделались от инвалида, защитника отечества. А никто из вас не возмутился, почему человек, проливший кровь за вас, должен просить подаяние? Даже мысль такая не родилась в вашем курином мозгу. Потому что вы веками как были, так и остались рабами. И нравственность ваша подлая, рабская. Должен признаться, что от таких речей пахло Сибирью. Но поезд подошел к станции, двери раскрылись; и я вытащил Шурика на платформу. Никто в вагоне не успел опомниться, как двери захлопнулись и поезд помчался дальше. Я, чего греха таить, еле отклеил свои штаны от задницы. А Шурик стоит и этак грустно улыбается: - Каждый народ имеет правительство, какое он заслуживает. Не помню, какой умный человек это сказал, но сказал он точно. Словно вырос в России. Пойдем, Саша, пиво пить. Денег мы с тобой собрали достаточно. "