Блинцы со вкусом крипотцы
Нет, ну в целом празднично...
Нет, ну в целом празднично...
Мурманск.
Анзурат поправила платок, аккуратно завязала пояс (спецовку ей выдали хорошую, новую, но почему-то без пуговиц) и отперла незаметную дверь в облицованной камнем стене. Шурша колесиками по плитке, выкатила тележку с тряпками, шваброй и ведром.
На новом месте Анзурат, в общем, нравилось. Работа не тяжелая, ничего сверх обычных обязанностей не требовали, платили вовремя: с первой же зарплаты перевела семье хорошие деньги. Эти, в белых халатах, здоровались вежливо, охрана тоже. Правда, заставили подписать ворох бумаг – сказали, «о неразглашении», - но Анзурат и разглашать было нечего и некому. Чего там разглашать? Мытье полов везде одинаково.
Волоча тележку, Анзурат спустилась по ступеням в траурный зал.
Обычно в нем царила густая полутьма, нарушаемая только подсветкой саркофага. В этой темноте подчас наворачивались со ступенек посетители. Но сейчас Анзурат ощупью нашла скрытый за колонной выключатель, и помещение залил яркий белый свет.
В этом свете как-то потерялся сам саркофаг – прозрачный ящик, установленный на толстой яшмовой плите, и сверху тяжело придавленный ступенчатой металлической крышкой, словно для надежности.
Привычно смахивая пыль с изгибов бронзовых знамен, протирая тусклую поверхность постамента, Анзурат старалась не смотреть на содержимое гроба. Хотя отводить глаза было сложно: покоящееся на бархатной красной подушке тело притягивало взгляд. Можно было разглядеть каждый волосок на короткой бородке, трещинки на неподвижной коже, остро торчащие сухие ресницы, крошечную пылинку на галстуке.
Когда-то Анзурат учила русский язык по старому советскому учебнику. Человек, лежащий под пуленепробиваемым стеклом в нескольких сантиметрах от нее, там звался «Ильич». Работники мавзолея говорили просто: «объект». Так Анзурат нравилось больше. Называть вот это, лежащее, словно живого, не хотелось. Он и так выглядел неуютно.
Махнув тряпкой по стеклу, она все-таки подняла взгляд. Объект лежал, как был положен: веки опущены, одна рука странно сжата. До груди укрыт тканью.
«Плоский какой-то, - подумала Анзурат, - может, испортилось, что ниже. Потому и накрывают так».
Мысль вызвала тошноту, и она поспешила ее отогнать.
Самое сложное было позади, и она со странным облегчением принялась за мытье полов и чистку резиновой дорожки, по которой днем проходил людской поток. Еще немного, и можно будет уйти из зала в коридоры.
Нет, Анзурат не боялась. Тем более, в мавзолее она была не одна: каждую ночь здесь дежурило несколько охранников из ФСО и сотрудник комендатуры. Анзурат как-то заглянула в приоткрытую дверь комендантской и увидела большой монитор, на который выводилась картинка с многочисленных камер слежения. В траурном зале тоже была такая: подмигивала красной лампочкой высоко-высоко под потолком. Очень высоко.
Руки выполняли привычную работу: выжимали тряпку, ловко орудовали шваброй, и тревога рассеялась сама собой, заменившись неторопливыми мыслями о конце дежурства, о близкой зарплате, о двух оставшихся дома дочках.
Анзурат выпрямила уставшую спину и толкнула тележку к выходу: сейчас ее придется тащить по широким ступеням наверх…
И тут обе двери, ведущие в траурный зал, тяжело, надсадно заскрипели и закрылись – одновременно. Уборщица тихо вскрикнула от неожиданности.
Звук рассеялся не сразу: продолжал держаться в застоявшемся воздухе усыпальницы.
Анзурат, споткнувшись на первой ступеньке, взлетела наверх, вцепилась в латунную ручку, рванула дверь на себя. Рванула еще раз. Толкнула коленом. Дверь не поддалась.
- Откройте!.. – пискнула Анзурат, уже чувствуя, как холодная капля пота стекает по спине. – Закрылось!..
За дверью молчали.
Анзурат подергала ручку снова. Пустой траурный зал внезапно оказался наполнен звуками: гуляющие между каменных стен отголоски грохота, дыхание самой женщины, ускоряющийся стук ее сердца. И еще что-то, похожее на сухой шелест. И потом – тихий, но вполне различимый скрип, словно двигались редко используемые петли.
- Закрылось!.. – снова закричала она в стену.
Сквозь загустевшую в сознании тревогу, уже прорезаемую вспышками настоящей паники, все-таки пробилась мысль о второй двери – в другом конце зала. Может быть, она не заперта.
Анзурат обернулась.
- Иль…ич… - почти без голоса выдохнула она.
А потом закричала.
***
Майор Смирнов с усилием сглотнул загустевшую горькую слюну и заставил себя посмотреть на монитор.
За десять лет работы в комендатуре мавзолея он уже почти привык. Только осознание, что происходящее на видео творится в нескольких метрах от тебя, заставляло курить сигарету за сигаретой.
По кабинету плавали клубы сизого дыма, вытяжки работали на износ. Эти хреновы маги из лаборатории завтра снова будут выносить мозг недопустимостью курения и важностью каждой мелочи – от температуры и влажности до химического состава воздуха в усыпальнице. Но майору было покласть на эту перспективу. Не хотят, чтобы он курил? Пусть нахрен кормят объект сами и не курят в процессе. Хорошо устроились. Сами-то небось припрутся только под утро, когда все будет кончено. Всех забот – обмыть сытый объект, сменить ему костюм и галстук и уложить обратно на подушку, под черный креп. И пару ритуалов наскоро провести.
А самая грязная работа – майору Смирнову и его ребятам.
Именно майор, а не эти чистоплюи из лаборатории, сейчас сидит и любуется, как расходится кожа по краям рта объекта, как открывается наполненная зубами пасть. Пять рядов зубов, как у, мать ее, тигровой акулы – непонятно, как они там, в этой высохшей голове, помещаются.
Именно майор слушает сейчас хруст ломающихся костей, захлебывающееся бульканье и поскрипывание высохших сухожилий.
Объект доедать не торопился, растягивая удовольствие.
Траурный зал превратился для него в столовую для высоких партийных чинов. В ресторан. Вкусно жрать подано, не обляпайся только.
А, сука. Обляпался.
С женщинами как-то оно аккуратней выходит. Мужчины часто пытаются дать отпор. Все же молодые, здоровые парни из бывших союзных республик. Пару раз приходилось подавать паралитический газ. Объекту от него не жарко, не холодно, но жрать бесчувственное тело ему явно неинтересно, ограничивается печенью и мозгом. А это значит, что уже через пару недель придется кормить снова.
Этой уборщицы объекту должно хватить на месяц.
Да, с женщинами оно как-то проще: обычно впадают перед объектом в ступор, по стенам не бегают.
Ребятам из охраны меньше работы потом. Разница есть – одно кровавое пятно замыть или весь траурный зал оттирать.
Майор закурил новую сигарету. Еще полчаса. Может, минут сорок.
Объект в последние пару лет нашел себе новое развлечение. Перед тем, как впасть в обыкновенное свое сытое оцепенение, находит глазами камеру, смотрит в нее и улыбается. Ну как улыбается… просто пасть от уха до уха, вот и кажется, что это улыбка. Но смотрит, сука, прямо в душу, вполне человеческими глазами вымораживает.
А потом оставляет недоеденное и ползет обратно к саркофагу. Ходить объект не может: ноги отгнили. В девяностых были перебои с электричеством, температурный режим нарушился. Но объект приноровился проворно ползать, подтягивая раздутый живот на скрюченных руках.
***
В комендантскую заглянул охранник.
- Жрет? – кивнул на подмигивающий монитор.
- Жрет, - тоскливо подтвердил майор. – Еще минут двадцать, иди покури пока.
Охранник понимающе покивал.
- Жалко бабу, конечно, - ни с того, ни с сего добавил он, уходя.
Майор ссутулился.
Бабу ему жалко, видите ли. В пятидесятые вон вообще детишками кормили.
Но и время тогда было хорошее, конечно: послевоенный подъем, всеобщий энтузиазм. Страна вставала из руин волшебными темпами. А к саркофагу в обязательном порядке водили пионеров и октябрят. Прямо целыми классами, каждый день огромными толпами, со всех концов Союза. Нервные бледные учительницы в сопровождении, хоть и воспитаны были в духе научного атеизма, а про себя молились, чтобы пронесло.
Ну а если нет - назавтра в классе пустовало одно место.
А объект дрых месяца два, а то и три. Хотя, если вдуматься, сколько там мяса в октябренке?
- Дело не в мясе, дело в духе, - любил поговаривать наставник майора Смирнова, бывший комендант. – Мы тут не борова на выставку откармливаем, мы тут некроэнергию во благо страны качаем и аккумулируем, сынок. Есть такая профессия – родину на невидимом фронте защищать… Мы с тобой на передовой этой войны. Оборотни, понимаешь ли, в погонах – это звучит гордо! Эх, какие люди раньше у руля стояли! Из другого теста, чекистской закалки. Горячее сердце, холодная голова!.. Не в их правилах было разводить сантименты. Хотя у некоторых нервы сдавали, конечно… Стрелялись из именных маузеров, случалось и такое. Сейчас время другое, сынок.
Да, время сейчас другое, - то ли с тоской, то ли с облегчением подумал майор. Джамшуты в расход идут. С этими и суеты больше, и объект не такой довольный. Но как подумаешь, чтобы ребенка ему скормить – аж внутри все переворачивается.
Хотя приказ есть приказ. Если родина позовет, а президент сочтет необходимым отозваться – куда ты нахрен денешься, майор Смирнов, оборотень в погонах…
Зубами вытащив из пачки последнюю сигарету, майор затянулся до боли в легких и продолжил наблюдать за объектом, бездумно крутя на пальце масонский перстень.
Над зиккуратом висела полная луна и горели кремлевские звезды. Родина спала спокойно.
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
А глаза у октябрят
Ярким пламенем горят,
Инфернально хохоча
Воскрешают Ильича.
Один товарищ слепил...как то криповинько