Какой-какой мы край?
Губернатор Краснодарского края.
Из тг канала КБ.
"34 часа нравственности": как в школе учат религиозной культуре
Ректор Московского педагогического государственного университета Алексей Лубков в интервью РИА Новости рассказал о перспективах введения в основной школе учебных курсов, связанных с религиозной культурой.
‒ Алексей Владимирович, как сейчас в российских школах преподают основы религиозных культур и светской этики (ОРКСЭ)? Это обязательный предмет?
‒ Комплексный курс ОРКСЭ официально введен в школьную программу в 2012 году. Сегодня курс преподается в 4-х классах во всех российских школах. Он предусматривает изучение на выбор основ православной, исламской, буддистской или иудейской культур. По выбору родителей преподаются основы мировых религиозных культур или основы светской этики. Длительность курса ‒ 34 часа.
Прошло 6 лет, и мы уже можем делать некоторые выводы. Мы считаем, что опыт преподавания духовно-нравственной культуры народов России необходимо совершенствовать. Более того, его надо транслировать на основную школу – продолжать преподавание с 5 по 9 классы.
В этом случае, конечно, должно уточняться и расширяться содержание образования. Должна быть принципиально усовершенствована и система подготовки преподавательских кадров. Сейчас преподают, в основном, учителя начальной школы. Очевидно, что они не всегда к этому готовы.
Вместе с тем, мы видим и положительные изменения в подготовке кадров. Расширяется профильная подготовка учителей к преподаванию конкретной религиозной культуры, педагоги "профилизируются". Из педагогических вузов выходят учителя русского языка, литературы, истории и обществознания, которым в полном объеме дана подготовка по ОРКСЭ. Мы также даем возможность на основе уже имеющейся первоначальной подготовки повысить свою квалификацию.
Кроме того, последнее время во многих педагогических университетах открываются кафедры теологии, которые адресно готовят специалистов, способных к ведению уроков по ОРКСЭ не только в 4-х классах, а в дальнейшем в основной школе.
‒ Некоторые учителя жалуются, что выделенные на курс часы отрывают детей от занятий русским языком, литературой и другими важными предметами.
‒ Любой предметник вам скажет, что его предмет самый главный, а остальные второстепенны. В этом смысле изучение любого предмета в школе "отрывает" учебные часы от других предметов. Вообще построение учебного плана – это всегда очень большая научная, педагогическая и дидактическая проблема.
Очевидно, есть вызовы и потребности общества, на которые школа должна отвечать здесь и сейчас. Появляются новые предметы, возникает острая проблема обновления содержания. Эту проблему перед нашим профессиональным сообществом поставил президент страны. Мы должны обновлять учебники, корректировать систему подготовки кадров. Школа – открытая система, которая реагирует на изменения, происходящие в нашем обществе и мире в целом.
‒ Многие родители восприняли внедрение этого курса как приобщение детей к религиозной практике, изучение ритуалов какой-либо религиозной конфессии. Что вы можете им возразить?
‒ Это было давно, сейчас такие вопросы от родителей можно услышать редко, если только они совсем не интересуются школой. Психологически же это было понятно. Родители этих детей были воспитаны в советской атеистической школе. Религиозную тематику старались избегать даже при изучении произведений классической русской литературы, которая так или иначе связана с христианскими ценностями.
Вместе с тем, совершенно очевидно, что общество меняется, возрастает роль традиционных духовных ценностей, российских религиозных организаций в обществе. Сейчас уже большинство согласно с тем, что в школе очень важно говорить о духовной составляющей жизни человека, семьи, народа, а не только о том, что нам несет общество потребления.
Задача школы, профессионального сообщества и государства состоит в том, чтобы родители получили всю необходимую информацию, в том числе, что изучение основ религиозной культуры ‒ это не воцерковление молодого поколения в светском образовательном учреждении, а возможность узнать и приобщиться к традиционной духовно-нравственной культуре своей семьи, своего народа.
‒ Вы уже примерно понимаете, сколько потребуется подготовленных педагогов для введения курса в основной школе?
‒ В этом нет неразрешимой задачи. Введение любого предмета в школе требует определенных затрат времени и ресурсов на подготовку учебно-методического обеспечения, учителей. Здесь для этого потребуется примерно 2-3 года, чтобы начать преподавание с 5 классов. Для учителей по религиозным культурам в основной школе, конечно, потребуется более серьезная подготовка.
Если мы что-то не начнем предпринимать, дефицит учительских кадров будет возрастать с каждым годом. Необходимо увеличивать контрольные цифры приема (КЦП) в педагогических вузах. У меня и у моих коллег есть опасение, что мы можем оказаться в ситуации, когда дефицит кадров будет возрастать, а подготовка по программам педагогического образования будет сокращаться. Этого нельзя допустить.
Есть и другая сторона медали: мы готовим учителей, а они не доходят до школы, или работают пару лет и уходят. Это проблема общесистемная, она требует определенных мер по закреплению молодых педагогов в школах.
У нас в университете учится девочка, которая в прошлом году стала победительницей Олимпиады по ОРКСЭ. Сама она из глубинки, ее родители ‒ учителя. Девочка нашла себя в педагогике, она великолепно учится и, я уверен, станет замечательным педагогом. Возможно, она будет преподавать Основы православной культуры. Но согласитесь, для этого таким педагогам нужно создавать благоприятные условия.
‒ Как вы лично оцениваете этот курс? Он больше про религию, про историю, про культуру или про то, "что такое хорошо и что такое плохо"?
‒ Про все. Это очень хороший пример междисциплинарного подхода, который мы должны поддерживать в современной школе. Курс можно назвать и историко-культурным, и культурологическим, и антропологическим… Он заставляет четвероклассника задуматься о смысле жизни, о том, "что есть человек" и "зачем он приходит".
Я сам хорошо помню, как пережил внутренний катарсис, когда в 9 лет понял, что я когда-нибудь умру. Для меня это было потрясение. На подобные детские вопросы нужны ответы. И хорошо, если эти ответы будет давать не интернет.
‒ Я даже боюсь себе представить, как некоторые учителя начальных классов могут ответить ребенку на вопрос о смысле жизни.
‒ Вот мы их этому и учим. Это не просто педагог, а сопереживающая личность, которой созвучны возникающие у детей вопросы. Истину нельзя преподать, ее надо пережить. Если наши уроки нравственности будут именно такими "моментами истины", я уверен, мы избежим многих рисков.
Надо иметь в виду, что при изучении конкретной религиозной культуры педагог не придумывает от себя произвольно ответы на такие вопросы. Он передает детям ответы, которые есть в данной традиции. А вот как он сумеет их донести до детей – это вопрос его педагогического мастерства.
‒ Основные учебные модули ОРКСЭ ориентированы, прежде всего, на воспитание и духовное развитие. Родители детей не возражают против того, чтобы школа активно вмешивалась в подобные вопросы?
‒ Школа не вмешивается, а выполняет заказ семьи, родителей, которые выбором модуля ОРКСЭ обозначают свой выбор направления духовно-нравственного развития, воспитания, в котором заинтересована семья. Здесь всегда важен диалог "родители-школа ". Все должно быть открыто и прозрачно. Здесь неуместны противопоставления, должна быть разумная гармония, я бы даже сказал, симфония.
В нашем университете мы многое делаем для того, чтобы современные молодые родители становились "немного педагогами". У нас есть проект "родительского университета". При подготовке современного педагога мы обращаем внимание не только на технологическую и компетентностную сторону, но и учим его работе с семьей.
‒ Очевидно, что эти предметы сложные как с точки зрения содержания, так и с точки зрения методики. На ваш взгляд, комплексный курс достаточно детализирован?
‒ Методика – это всегда опыт. К нему нужно очень внимательно относиться, анализировать лучшие практики. Огромный опыт накоплен в регионах, но важно, чтобы мы не растащили этот опыт "по региональным квартирам", а сформировали единое общеобразовательное пространство. Прошедшие годы в целом подтверждают правильность принятого при введении ОРКСЭ подхода, основных методических установок, а необходимые коррективы могут и будут вноситься.
‒ Как сами школьники воспринимают этот курс?
‒ Они довольны. Оценки ведь не ставят. А если серьезно, то уже в 2010 году, после первого года преподавания ОРКСЭ в группе регионов, больше 80% опрошенных школьников выразили желание продолжать изучение. Думаю, и сейчас отношение детей особенно не изменилось. Это же все-таки еще дети, а контакт ребенка с учителем в начальной школе особенно близкий. ОРКСЭ дает возможность наполнить его духовным содержанием.
Когда психолог связался с психологом и они поспорили о Боге
Недавно, пост с дискуссией между Джорданом Питерсоном и Кэти Ньюман о феминизме набрал огромную популярность на пикабу. На мой взгляд, это не удивительно. Сложно представить, что в нашей стране, где у многих бабушки и мамы работали на заводах, отправлялись на покорение сибирских просторов и строили Транссиб, будет понятен культурно-исторический контекст феминизма на западе. Поэтому, можно было легко предугадать какую сторону займет большинство.
Мне стали интересны другие дискуссии с ним. И я наткнулся на более глубокую, интересную и неоднозначную дискуссию о религии. Джордан Питерсон, за религию, против Сьюзан Блэкмор, выступающий за атеизм. Чью сторону вы примете на этот раз, друзья?
Пояснение к видео на счет мемов: Мемы, аналогичные генам в генетике, определяются как единицы культурной информации (идеи, верования, поведенческие шаблоны и т.д.), заключённые в разуме одного или многих индивидов и способные воспроизводить себя, передаваясь от одного разума к другому посредством имитации, научения и др. Таким образом, вместо индивида, влияющего на другого индивида и передающего ему свою идею, в центр внимания ставится сама идея-репликатор, воспроизводящая себя в новом носителе. Как и гены, мемы подвержены мутациям, искусственной селекции и естественному отбору.
Подробнее в википедии.
О доказательствах бытия бога (интервью)
Катя Зверева (сооснователь и координатор «Общества скептиков») ответила на вопросы философского журнала «Финиковый Компот».
— Как Вы относитесь к самой идее доказательства бытия (или отсутствия) Бога? Кажется ли она Вам состоятельной? Почему?
— У меня нет четкой позиции по этому вопросу. Для начала следовало бы определиться с тем, о каком боге/богах идет речь. Человечество придумало их немало за всю свою историю, и они довольно сильно отличаются друг от друга. Как минимум, нужно понять, речь идет о трансцендентном (принципиально недоступном опытному познанию) или не трансцендентном боге.
С одной стороны, если мы принимаем, что бог — это некая сущность, которая как-то проявляет себя в этом мире (и мы можем это проверить), то, на мой взгляд, на данный момент нет никаких убедительных доказательств существования какой бы то ни было версии бога. Например, у нас нет задокументированных фактов появления в этом мире одноглазого седовласого викинга на восьминогом коне, поэтому можно с уверенностью предположить, что скорее всего его и не существует. Но доказательства существования подобных богов вполне могли бы существовать.
Ну а заниматься опровержением существования того, что не имеет строгого определения и достаточного количества доказательств, бессмысленно. Без развернутого и подробного содержания понятия бога оппоненты могут бесконечно “отодвигать ворота”, корректируя под давлением контраргументов определение, которое является основой дискуссии.
С другой стороны, если мы принимаем, что бог — это сущность, которая недоступна человеческому пониманию, то в таком случае нет смысла говорить о возможности доказательства или опровержения его бытия. Мы по определению не можем уместить трансцендентного бога в рамки научного метода. Но несмотря на это многие пытались доказать существование и такого бога. Например, онтологический аргумент многие века был серьезным доводом в этом вопросе, но, как мне кажется, к настоящему моменту все подобные аргументы подробно и тщательно разобраны учеными и философами. Да и я не понимаю, зачем и как можно пытаться понять то, что принципиально непознаваемо.
— Если бы Вы попытались осуществить доказательство бытия (или отсутствия) Бога, то какое определение понятия «Бог» Вы бы использовали? Кажется ли Вам подходящим классическое определение Бога как всеблагого, всезнающего и всемогущего творца мира?
— Я не вижу на данный момент никаких фактов, событий, явлений из-за которых гипотезу бога было бы необходимо доказывать. А насчет опровержения повторюсь, что опровергать гипотезу имеет смысл только в том случае, когда оппонент дал свое определение бога и привел аргументы в пользу его существования. Опровержение следует за доказательством.
Классическое определение мне кажется недостаточным, так как не описаны признаки, по которым мы бы могли обнаружить бога в этом мире, чтобы убедиться, что действительно такая сущность есть. Для того, чтобы доказывать существование чего-то нам нужны какие-то зацепки, какая-то связь с реальностью в определении (где его искать, как он проявляется, что делает). А если опять же мы определяем бога как нечто трансцендентное, то тогда вопрос о его существовании автоматически выпадает из научного дискурса, к нему нельзя подходить с точки зрения доказательств или опровержений. Его бытие нельзя ни верифицировать, ни фальсифицировать. Это остается лишь вопросом веры.
Если говорить об моем собственном определении, то тут мне весьма сложно что-то придумать, так как в моей картине мира нет ничего такого: явлений, событий, чувств, сущностей, – для чего нужно вводить понятие некой сверхъестественной сущности. Для меня это лишь продукт мифологического сознания человека, персонаж или персонажи из мифов и легенд, который или которые наделены сверхспособностями.
— Какие из доказательств бытия (или отсутствия) Бога кажутся Вам наиболее сильными и интересными?
— Мне кажется интересным, но абсолютно неактуальным онтологический аргумент, так как он породил увлекательный многовековой дискурс, в который было вовлечено множество выдающихся умов.
А вот аргумент о том, что бог есть, потому что без него мир был бы невозможен, как мне кажется, для многих людей еще не потерял своей актуальности. Это самая стойкая версия “бога белых пятен”, поэтому важными и сильными я считаю аргументы, доказывающие, что Вселенная и жизнь могли появиться и без помощи сверхсущества. Например, одним из таких для меня является критика космологического аргумента с точки зрения физики. Квантовые флуктуации и распад радиоактивного ядра служат примерами беспричинных явлений и наглядно опровергают идею, что все в этом мире (в том числе и Большой взрыв) обязательно должно иметь очевидную причину вне себя.
— Как вы оцениваете роль доказательств бытия (или отсутствия) Бога в истории философии, науки, религии, культуры в целом?
— Для философии роль доказательств бытия (или отсутствия) Бога очевидна: этот вопрос породил многовековой дискурс. По этому вопросу написано много трудов, в которых философы оттачивали свое мастерство аргументации.
Для науки этот дискурс мог быть полезен тем, что способствовал устранению белых пятен. Наука постоянно находит ответы на вопросы, возникающие в религии. Возможно, критика философских доказательств бытия бога, и как следствие, идея, что этот вопрос должен находится вне рамок научного метода, способствовала отдалению науки от религии. Наука на протяжении всей своей истории совершенствовала инструментарий и детализировала картину мира, где все меньше и меньше места оставалось для бога.
Религии приходилось отступать по многим фронтам под натиском науки и философии, в том числе из-за этого дискурса. Доказывая бытие бога, она была вынуждена вступить в диалог со светским миром, хотя бы частично принять его правила, использовать научный инструментарий. Она стала более открытой (и что важно, открытой к критике) и либеральной.
Ну и конечно, религия, заполучив в своё распоряжение некоторое количество аргументов, смогла привлечь больше сторонников, с помощью доводов убеждая тех, кого не устраивает постулат “верую, ибо абсурдно”.
— Некоторые считают, что критика Кантом известных ему доказательств была столь разрушительна, что сам вопрос о доказательстве бытия Бога перестал быть философски актуальным. Что Вы думаете об этой позиции?
— Наверно, именно Юм и Кант внесли больший вклад в разбор логических (философских) доказательств бытия бога. Не знаю насколько верно утверждать, что они (или конкретно Кант) камня на камне не оставили от аргументов в пользу существования бога, но, на мой взгляд, они оставили мало работы для своих последователей и их оппонентов.
— Могли бы Вы порекомендовать текст (или несколько), который является, с Вашей точки зрения, наиболее важным для понимания данной проблематики?
— У меня нет примера одной книги, в которой бы собраны все аргументы вместе. Наверно, в первую очередь нужно читать работы Дэвида Юма. Также могу порекомендовать Бертрана Рассела (сборник “Почему я не христианин” и особенно диспут между Расселом и отцом-иезуитом Ф. Коплстоном).
Интересной литературы по данной теме много, но мне бы хотелось еще отметить работы, в которых нет полного разбора вопроса бытия бога, но есть подробный разбор, касающийся необходимости бытия бога в нашем мире. Это книга Лоуренса Краусса “Вселенная из ничего”, в которой рассказано, что для возникновения Вселенной из ничего бог не обязателен, и статья Яна Масгрейва “Ложь, проклятая ложь, статистика и вероятность вычислений абиогенеза”, где доступным языком и довольно подробно расписано, почему невероятный с точки зрения многих людей абиогенез вполне себе вероятен (а значит бог не является необходимым условием для возникновения жизни на Земле).
Источник: skepticsociety.ru
«Атеизм 2.0»: интервью с Аленом де Боттоном
Существует ли "Атеизм 2.0"? Что может почерпнуть светская культура у религии?
Публикуем интервью Алена де Боттона — писателя, философа и основателя "Школы жизни", лондонского проекта, посвященного развитию эмоционального интеллекта с помощью культуры.
Внутри нашего сообщества этот текст вызвал жаркие споры. Мы долго выясняли, говорит ли автор что-то новое, насколько он прав в критике Докинза, и не является ли его философия просто оторванным от жизни постмодерном. И вообще насколько его идеи актуальны для русскоязычного пространства.
Но в конце концов все же решили разместить материал, чтобы и интересующиеся могли поучаствовали в обсуждении и немного порефлексировать.
✒ «Атеизм 2.0»: о функциональности религии в современном обществе и необходимости ее понять.
— Вы говорите, что самый скучный вопрос о любой религии — это вопрос о том, правдива ли она. Почему?
— Для меня и многих других людей, думаю, вопрос религии простирается гораздо дальше веры в сверхъестественное, но при этом споры вокруг религии, начатые людьми типа Кристофера Хитченса и Ричарда Докинза, сводятся к вопросам «бог есть или бога нет?», «существуют ли ангелы?» и «глупо ли верить в ангелов?».
Хотя я понимаю это эмоциональное восприятие, мне кажется, что настоящий вопрос заключается в том, почему религия притягивает людей? Зачем мы изобрели религии? Какую потребность они удовлетворяют? Какие аспекты религиозной жизни можно отделить от веры и они все равно будут иметь большую ценность для неверующих сегодня?
Религии — это не просто набор заявлений о сверхъестественном; это также машины для жизни. Они стремятся сопровождать тебя от рождения до смерти и научить тебя целому ряду вещей: создавать сообщество, создавать кодекс поведения, создавать эстетический опыт.
Все это кажется мне невероятно важным и, откровенно говоря, гораздо более интересным, чем вопрос о том, был Иисус сыном Бога или нет.
— Что религии удается лучше всего, как вы считаете?
— Главное устремление религии впечатляет меня. Религии пытаются найти основополагающие принципы, скрепы хорошей жизни, мудрой жизни, доброй жизни. Они поднимают величайшие темы, потому меня привлекают аспекты религии, которые знают, что человеческая жизнь крайне трудна и нам понадобится помощь и руководящее участие. Религиозная жизнь пытается предоставить нам инструменты для того, чтобы мы становились наилучшей версией себя.
Как я часто говорю, я не согласен почти со всеми религиозными видениями того, что такое «лучший я», но я восхищаюсь устремлением и структурой этого устремления.
— Кажется, вы очень хотите изменить условия обсуждения или, скорее, направить его в продуктивное русло. Например, вы ввели в обращение термин «атеизм 2.0». Что это такое?
— Термин я ввел для того, чтобы отделить этот атеизм от современного атеизма, провозглашенного такими людьми, как Ричард Докинз и Кристофер Хитченс, которые центральным аспектом сделали вопрос о том, верит человек или нет. А я интересуюсь типом атеизма, ведущим свое начало с аксиомы о том, что разумеется бог не существует, мы его придумали, и это ничего.
Теперь давайте продвинем беседу дальше и рассмотрим вопрос: чему сегодня могут научить нас религии? Этот атеизм хочет иметь дело с некоторыми устремлениями религии, но не имеет ничего общего со сверхъестественным.
— То есть вы хотите сохранить то хорошее, что есть в религии и избавиться от метафизического багажа?
— Я не заинтересован в том, чтобы прямо что-либо сохранить, потому что я не верю, что человек может ходить в церковь, если он не верит.
Мне интересно рассматривать религии как вдохновляющую стартовую точку для размышлений о том, чего не хватает светской культуре и что ей еще необходимо.
Давайте не забывать о том, что когда в XIX веке в Западной Европе начался закат религии, люди задавали множество вопросов: чем заполнить пустоту, дыру в форме бога? Было высказано множество теорий, и ведущим ответом, я думаю, была культура.
Потому что если посмотреть на архитектуру библиотек, театров и университетов, построенных в эпоху снижения влияния религии, становится понятно, что наши предки стремились заполнить эту дыру, создавая храмы искусства, храмы культуры, храмы знаний, где люди будут собираться так, как раньше собирались в храмах веры.
Я думаю, это очень интересное устремление. Которое не дало результатов. Если вы явитесь в Гарвард или Музей современного искусства, падете на колени и начнете спрашивать о смысле жизни и ждать указаний, вас быстро отвезут в психбольницу. Сегодня культура не считает, что она должна это делать.
— Кто аудитория этого нового атеизма? К кому вы обращаетесь?
— Я обращаюсь к людям, которые никогда особенно не рассматривали веру как вариант и не особенно заинтересованы в нападении на религию, заявлении о ее глупости, рассмотрении ее ошибок, недостатков и варварства. Все это, на мой взгляд, очевидно существует, но эти люди думают не об этом.
Их больше занимает вопрос, куда можно сдаться, чтобы узнать о высшем смысле и высшей цели. В смысле этики они задают вопрос: как выглядит хорошая жизнь? Каковы мои обязанности перед другими людьми? Что такое сообщество? Эти вопросы не обсуждаются на вечерних телешоу и в целом не вписываются в общую атмосферу светской жизни.
— Кажется, наша современная технократическая культура изгнала такие вопросы из общественной жизни. Является ли «Школа жизни» вашей попыткой в очевидном светском контексте рассмотреть главнейшие вопросы — как жить, как умирать, что хорошо, что плохо?
— Об этих вопросах думают множество людей, причем давно. «Школа жизни» характерна не тем, что есть люди, которые думают об этих вещах. Она отличается тем, что это организация, а не просто человек, который пишет книгу. А давайте не забывать о том, что модель интеллектуала, который пишет книгу о важнейших вопросах, — это то, как светская культура подходила к этим высшим темам в течение последних 150 лет.
«Школа жизни» — это попытка сказать: «Давайте создадим коллективное движение про эти вещи». В конечном итоге в чем отличие между писателем, который пишет книгу, и организацией?
Во-первых, это количество людей. Во-вторых, идея физического пространства, где люди собираются, чтобы установить личную связь друг с другом. А также длительность, долгосрочность проекта. Мы хотим создать очаг, постоянный дом для таких вещей.
— Я знаю, что вас критикуют с обеих сторон: верующие люди говорят, что вы безбожник, а атеисты говорят, что вы предали идею. Как вы отвечаете этим лагерям?
— Если честно, меня это особенно не беспокоит, потому что рьяная критика будет всегда. Я сказал бы, что в общем европейском контексте голоса религиозных людей были более дружелюбны, потому что они примирились уже с массовым атеизмом.
В США все совсем иначе. Я лишь относительно недавно осознал, насколько негативные аннотации существуют у слова «атеизм» в Америке — в Европе их нет вообще. Американские атеисты часто вынуждены защищаться от обвинений в аморальности или безнравственности, чего не может случиться по эту сторону Атлантики. Это интересное отличие.
Это кроличья нора, в которую меня тянет провалиться, но я пока не поддамся соблазну. Также хороший момент вернуться к тому, что вы сказали ранее о Ричарде Докинзе и Кристофере Хитченсе.
— Я не верующий, но я критиковал некоторых так называемых новых атеистов в прошлом. Я считаю, что они часто всерьез не думают о психологической привлекательности религии. Для них бог — это вопрос чисто эпистемологический. Однако мы знаем, что эмпирические идеи религии ложны как минимум со времен Коперника, а религия все еще существует. Очевидно, что религия — это не только про то, что материально существует.
Такие, как Ричард Докинз, говорят: «Мне плевать на то, что люди находят в религии утешение и смысл. Меня волнует только то, правдива она или нет». Я понимаю его точку зрения, но не уверен, что это продуктивный подход. И это я говорю как человек, который поддерживает его стремление отделить этические вопросы от религиозной метафизики.
— Я полностью на вашей стороне. Такую беседу я имел с ним лично. Я думаю, один из наиболее интересных аспектов религиозной веры заключается в том, что она связана с беззащитностью, уязвимостью.
Нужно начать с определения уязвимости и боли. Эта боль и беззащитность не исчезает, когда человек решает, что он больше не верит. Он остается наедине с этим важным вопросом. Эта уязвимость меня завораживает.
Светское общество предлагает лишь два ответа на существование. Первый — романтическая любовь, к которой у меня есть серьезные вопросы. Второй — карьера, профессия.
Эти вещи нам представляют как источники земного счастья, и обе они невероятно проблематичны.
— В некотором смысле атеисты и верующие играют в разные языковые игры, что огорчительно, если хочется убедить людей.
Если цель заключается в убеждении, что чувство трансцендентности и общины, которые дает религия, можно ощутить без нее, какие вопросы должны задавать атеисты и о чем они должны размышлять?
— Я думаю, нам нужно уделять особое внимание человеческим потребностям, которые удовлетворяет религия. Община, к примеру, — крайне важная тема в религии. По сути, это идея о том, как объединяться с другими людьми в священном месте.
Что такое нация, что такое сообщество, что такое группа, что такое жить внутри группы — это ключевые вопросы, и я думаю, что религия дает на них потрясающие ответы.
Еще есть сфера морали. Что это значит — быть хорошим человеком? Какие к нам предъявляются требования? Что и кому мы должны? Как сдерживать в себе наихудшие импульсы и как пестовать в себе наилучшие импульсы?
Вы упомянули трансцендентность. Как выйти за пределы своего низшего я? Как вступить в более благородную, великодушную, вневременную зону своего сознания? Религия занималась этими вопросами в течение долгого времени — особенно религии востока.
— Считаете, что религия лучше разбирается в нашей эмоциональной архитектуре, чем современная наука? В особенности меня интересует, как религии используют риторику и нарратив.
— Не хочу сильно обобщать фразами «всегда» и «во всех отношениях», но религии определенно демонстрируют четкое понимание. К примеру, религии очень хорошо осознают потребность в повторении, к которой светская культура достаточно глуха. Они хорошо понимают то, что греки называют безволием, что, по сути, феномен, в рамках которого мы теоретически верим во многие вещи, но обычно они мертвы в наших умах и сердцах, поскольку нам о них наглядно не напоминают.
Есть отличие между теоретическим и активным знанием, и религии осознают это отличие и очень хотят сделать некоторые знания активными. Именно поэтому религия постоянно повторяет что-то, постоянно вынуждая нас приносить эти теоретические идеи в жизнь.
Значительная часть религиозной жизни — это ритуализированная жизнь. И в этом большое отличие от светской культуры, которая позволяет человеку ощущать жизнь в соответствии с его личным календарем и его личными внутренними импульсами.
— Общинный аспект религии — это определенно сильная сторона, но она также глубоко проблематична. С одной стороны, при помощи набора идей и общих практик религия создает трансцендентное сообщество. А с другой стороны, это, по сути, трайбализм. Он вбивает метафизический клин между участвующими в группе и не участвующими.
Как вы думаете, есть ли способ воспроизвести общинный аспект религии без унаследования этого, по сути, племенного компонента?
— Я думаю, что не следует забывать о том, что есть лучшие черты религии и осознавать, что им есть светские альтернативы. К примеру, религии напоминают нам о нашей общей человечности, которая не знает рас и географических границ. Это есть в христианстве и есть в буддизме.
Трайбализм — это очевидно проблема, но я думаю, что в лучшем своем проявлении религии представляют чужака в новом свете. Они предлагают нам своего рода универсальность, всемирность, космополитизм разума. Этой идее можно найти место за рамками религии.
Церкви, синагоги и мечети считаются безопасными местами, попадая в которые, ты становишься свидетелем того, что не может произойти за пределами этого пространства. Они стали местом, где привечают чужака, и в этом смысле религия функционирует как хозяин, который представляет гостей друг другу, очеловечивая их в глазах друг друга.
Это очень ценная вещь, потому что светская современность анонимна. Она строится на концепции анонимности и на том, что семья и любовь имеют гигантское значение, но, помимо этого, других форм связи, по сути, не существует.
— Вы, кажется, примирились с тем, что в безбожном мире религию заменит что-то помимо науки. На что будет похожа эта альтернатива?
— Говоря упрощенно, я думаю, что религию должна заменить культура, так что в этом смысле я очень традиционный светский человек XIX века. Я просто думаю, что нам нужно изменить то, как мы представляем культуру, обрамляем ее.
Изменение того, как мы воспринимаем объекты культуры, — это то, чем я по-разному — играючи и более серьезно — занимался. Например, написал книгу «Как Пруст может изменить вашу жизнь», и тут интересно то, что Пруст, когда писал свою знаменитую книгу «В поисках потраченного времени», очень много размышлял о религии и определенно принадлежал к лагерю тех, кто в XIX веке полагал, что религию заменит искусство. Он довольно недвусмысленно это выражал, и именно так я его понимаю.
Но нам не советуют так читать Пруста, и я подвергся яростной критике со стороны множества профессиональных специалистов по творчеству этого писателя — не за что-то конкретное, что я писал, а за саму природу проекта. Люди просто не могли поверить в то, что я взял канонического писателя и воспринял его как источник смысла жизни.
В модернистской традиции литературу читают не так, а ведь именно так создавались многие величайшие произведения искусства. То есть это не про то, что нужно создать какой-то иной род культуры, а скорее про то, что нужно больше верить в порывы, стоящие за этими работами.
То, что нам это не удается, — это какая-то причудливая слабость нашей культуры.
Автор: Шон Иллинг.
Перевод: Дина Мингалиева.
Источник: Нож.