(никакой политики и, тем более, призывов, просто спор двух литературных героев, у каждого из которых есть собственное мнение)

– Друг из интернета говорил не так. Они верят в троицу, значит, многобожники, гяуры. Им нет места на земле.

– Ты ставишь чьи-то слова выше Корана?

– В Коране сказано, что у Аллаха нет сына, и ни с кем не разделяет Он царства.

– Это не отменяет слов про людей Писания как единобожников.

– А почему ты их защищаешь? Тебе нравится эта девка? Так возьми ее! Или ты на их стороне во всем? Тот, кто защищает неверных, не мусульманин. Ты должен жить ради великой цели, а не ради сисек и задницы понравившейся давалки. – Здесь Аскер проскрежетал зубами, но сдержался. Ибрашка закончил: – И не ради тех, кого почему-то считаешь друзьями. Ты знаешь, кто твои настоящие друзья и братья.

– Хочешь, чтобы все приняли ислам? – спокойным тоном произнес Аскер, хотя Ибрашка видел, какие бури в нем бушевали. – Нет проблем. Проживи жизнь так, чтобы тобой восхищались и хотели на тебя походить. Если для их детей ты будешь примером, они вырастут и станут мусульманами. Но если ты будешь унижать их родителей и убивать, они вырастут и станут убивать мусульман. Как по-твоему, какой путь правильнее? По северной Африке ислам распространился быстро и практически мирно, поскольку города сами открывали ворота перед мусульманскими войсками. Не из-за резкого массового уверования, а потому что жить по новым правилам было лучше.

– И что же? Предлагаешь ничего не делать?

– Не войной нужно достигать желаемого. Убьешь врага – со временем родится новый, злее и могущественнее. На любую силу всегда находится другая, которая бьет сильнее. Врага нужно делать другом, как бы сложно это ни было. Вот это истинный джихад. Именно это путь, достойный воина Аллаха.

– Русские никогда не примут ислам, если их не заставить.

– Русских никогда не заставить что-то сделать вопреки их воле. Как и чеченцев. Но вспомни, что и чеченцы стали мусульманами не так давно, как многим кажется. «Творцу молитесь; он могучий: \ Он правит ветром; в знойный день \ На небо насылает тучи; \ Даёт земле древесну сень. \ Он милосерд: он Магомету \ Открыл сияющий Коран, \ Да притечём и мы ко свету, \ И да падёт с очей туман».

– Это Коран?

Аскер усмехнулся:

– Это Пушкин. «Не я ль в день жажды напоил \ Тебя пустынными водами? \ Не я ль язык твой одарил \ Могучей властью над умами? \ Мужайся ж, презирай обман, \ Стезёю правды бодро следуй, \ Люби сирот, и мой Коран \ Дрожащей твари проповедуй». Когда-то у нас с русскими были общие корни, и вернуться к ним – не проблема, если выбрать правильный путь.

– Общие корни?! – Ибрашке хотелось расхохотаться в лицо размечтавшемуся умнику.

– Учи историю и учись читать между строк. Посмотри рисунки и гравюры очевидцев времен Ивана Грозного – русские в то время носили чалму. На одежде Бориса Годунова изображены шестиконечные звезды и полумесяцы. Это в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году! А через семьдесят пять лет после Годунова Степан Разин еще щеголял в чалме, и для всех это по-прежнему было нормально. Мы все – люди, все ходим под Всевышним, только называем Его по-разному. Все пророки несли одну и ту же религию – единобожие. В Средние века ислам в Европе называли Египетской ересью, потому что различия в те времена были минимальны. А в русском языке сохранились не только тюркские, но и арабские корни, и это говорит, что общая страница в нашей истории была много больше той, которую можно вообразить. Вот чисто русское выражение – вверх тормашками. Кроме «тормошить» в языке у него родственников нет. А по-арабски это «и полетел летением того, что ударено копьем», то есть «полетел, будто его копьем ударили». Откуда арабские выражения в народной памяти страны, вроде бы никогда не знавшей ислама? Или вот: «выдрать как Сидорову козу». Сидор ни при чем, садар каза – это решение судьи, приговор. Смысл поговорки – выдрать без снисхождения по решению судьи. Кыш – от «каша», «прогонять». Ъабида – быть покоренным. Даже «хи:иди на:хийа» – по-арабски «отойди в сторону». А что ты знаешь более русское, чем это? И откуда в русских сказках молочные реки – образ рая из Корана? И, наконец, откуда у князя Святослава на знаменах было слово «Дин» арабской вязью – «Вера»?

– Еще скажи, что они взяли американское слово «мэрия», чтобы сгладить тычущее правдой в глаза арабское «блядиййя», – не сдержал смешка Ибрашка. Но тут же опять посерьезнел. – И все равно для русских мы чужие. Под русскими я подразумеваю их всех, – он кивнул на Ника и Луизу. – Они никогда не встанут под наши знамена. Мы даже выглядим по-разному, что бы ты там ни наплел про общие корни.

– Думаешь, славян устроил еврей Иисус, а араб не устроит? Оба семиты, на вид не отличишь. Для России и всего мусульманского мира принятие русскими ислама станет спасением. Исламская Россия стала бы в десятки раз мощнее бывшего СССР, приказа компартии люди исполняли из-под палки, а заветы Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует, находят отклик в сердце. Мы с тобой – мусульмане, но мы часть русского мира. Все, что есть у русских в понятии россиян – это и наше с тобой тоже. У нас огромные природные богатства, исключительное стратегическое положение, а еще у нас мозги в голове, а не там, где у зажравшегося развращенного обывателя с Запада. Вместе мы сломим всех, а если начнем воевать друг с другом, кто-то со стороны поможет такой драке, а потом добьет нас всех. Что нужно России, чтобы стать великой? Получить масштабные инвестиции на развитие, уничтожить преступность, покончить с пьянством, искоренить наркоманию и снова заставить западный мир нас уважать или хотя бы бояться. Что может решить все эти задачи в одночасье? Принятие ислама! В мусульманских странах практически отсутствуют пьянство и преступность. Как бы русские женщины сейчас ни восхваляли (на словах!) феминистическую свободу, а каждая замужняя с удовольствием проголосует за запрет спиртного, даже если первое время не примет других постулатов ислама. Это будет только первым шагом. А те, что любят погулять, с удовольствием воспользуются мута. Что там дальше, инвестиции? Пожалуйста! Почти все деньги мира находятся не в Америке, а у мусульман. Точнее, деньги все равно лежат в Америке, но лишь до тех пор, пока нет другого партнера для вложений. А в военном плане мусульманская Россия встала бы во главе половины мира, и всякие НАТО тогда сдохнут от зависти. Ядерное оружие, ракетные и космические технологии, одна из мощнейших армий – причем самая непобедимая… Мы могли бы построить мир, что не приснится помешанным на убийстве фанатикам. Ислам проникнет в сердца, как проник в твое, если джихадом будет не убийство, а пример, как надо жить. И тогда вокруг тебя произойдут чудеса.

– Но наши братья воюют…

– А мне вообще не понятно за что они воюют. За свободу веры? В чем она заключается? В их праве молиться и жить, как они считают нужным? Так ведь это право у них никто не отнимал. Если за их право «доходчиво» донести мне, как именно мне надо молиться – то я не хочу, что бы чья то свобода строилась за счет моей. Мои отношения со Всевышним никого не касаются, поэтому я категорически против, я вообще не люблю посредников. Когда человек борется не за свое право как таковое, а за право решать за других, кому и как жить, то тогда он воюет не за ислам. Тогда он воюет за власть.

Ибрашка на миг засомневался. Но только на миг.

– А мой друг из интернета говорит…

– Про таких, как твой «друг», – перебил Аскер, – в хадисе Посланника Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, говорится: «Наступят в моей общине разногласие и раскол, а затем появятся люди, которые будут произносить красивые слова, но совершать неблаговидные поступки. Они будут читать Коран, однако он не пройдет ниже их глоток. Они вылетят из религии, подобно стреле, вылетающей из пробитой мишени, и не вернутся. Они наихудшие из творений, и блага рая тому, кто будет их убивать, или кого убьют они. Они будут призывать к Книге Аллаха, тогда как сами не будут иметь к ней отношения. И тот, кто будет их убивать, будет ближе к Аллаху, чем они».

– Так убей меня и попади в рай! – Ибрашка на миг отставил автомат в сторону.

– Астагфируллах, я никого не хочу убивать. – Аскер не сдвинулся с места и даже не поднял руки. – Если ты за ислам, читай то, что написано в Коране, а не верь тем, кто пишет тебе в интернете, и тем более не домысливай сам. «Сражайся за Господне дело \ Лишь с тем, кто борется с тобой, \ Дозволенного грань не преступай».

– Тоже Пушкин?

– На этот раз Коран.

(Отрывок из романа "Три плюс одна". Просьба к тем, кто разбирается в вопросе лучше автора, поправить его, если он где-то неправ)

Надежда, говорят, умирает последней. Сказки, господа присяжные заседатели. Последними в человеке умирают клетки эпителия, которые производят волосы и ногти. И это грустно. Куда ни плюнь, везде во главе оказывается физиология.

Существует ли на свете человек, который согласится, что завтра станет умнее сегодняшнего, а послезавтра – умнее, чем завтра? Логический вывод из этой цепочки: именно сейчас ты полный нуль и ничтожество.

– Во главе мятежников – властолюбцы и мерзавцы, Каждый думает лишь о себе. Деметрия вообще никого за людей не считает. Врет в глаза.

– Да, она умный и трезвый политик, – согласился дядя Люсик.

Закон для того и закон. Если закон не выполняется, то это что угодно, только не закон. Закон – это то, что выполняется.

Для меня зло – то, что хочет меня убить. Что может защитить – добро. Так и живем, не мечтая о большем.

В поиске и назначении ответственных за то, что с ними случилось, женская логика безупречна. Лучше не спорить, иначе окажешься виновным еще в чем-то. Отрицание женской правоты – уже преступление.

Не будь я мальчиком в девичьей шкуре, тоже орал бы со всеми и желал отмщения преступнику. Вывод прост и обиден для моего утраченного мира: честные – за суровость, жулики – за милосердие.

Я тоже совал нос везде, где только можно. Пока. Где нельзя – потом суну.

Украл у своих, крыса, по криминальным законам такого… Стоп. Какие законы могут быть у тех, кто не признает законов? У них выживает сильнейший либо хитрейший. Вокруг такого, самого безжалостного и беспринципного, собираются любители легкой наживы и территорий, если он действительно самый. Так появились все первые короли в мире. В царстве равных один беспредельщик всегда установит свои правила и заставит всех ему спинку чесать. Не говоря об остальном.

Девичий лик погрустнел, как образ нупогодишного волка, который узнал, что по сценарию ему никогда не съесть зайца.

– Это же так просто! Ну, подумай.

Пришлось нахмуриться. Никогда еще меня так ненавязчиво дураком не обзывали. Сама подумай: если б мог догадаться – не спрашивал бы!

Конный топот глушил восторженный ор учениц. Металл блистал, оружие устрашало, орлиные взоры взирали свысока. Спины выпрямлены, загорелые лица под шлемами с султанами из позолоченного конского волоса гордо подняты, стальные плечи расправлены на ширину трех меня…

Короче, завидую.

Я знал, что женщины предпочитают казаться соблазнительными и красивыми, а не умными, потому что средний мужчина лучше видит, чем соображает, но думалось, что для этого им необходимо быть умными. Оказалось – вздор.

Можно чудесно жить вообще без законов и отвратительно по самым чудесным законам. Даже стыдно в который раз тыкать пальцем в тех, от кого это зависит. Боюсь зеркало разбить.

Не получается у меня смешивать нужное с желанным, в самый неподходящий момент всегда просыпается совесть и портит обе возможности. Что обидно – потом именно она оказывается права, неоднократно обруганная и посланная в дальний пеший поход. Вопрос: чего же спала, когда все только затевалось?!

(Иллюстрация - ich sehe специально для "Зимописи")

Когда при мне так сильно оптимистят, занимаю противоположную позицию – чтоб сохранить трезвость ума и решений.

Папринция перебивание не возмутило. Мне нравилось его отношение к ученикам – как к друзьям, которым нужно помочь. Маленьким, беспомощным, бестолковым друзьям.

Ее палец вознесся на дверь с массивной щеколдой:

– Никто и никогда не посмеет…

Ага, сказал я про себя. Никто и никогда – предмет веры. Преступники чаще всего люди неверующие.

– Аглая, кто такой преступник?

– Любой, сознательно нарушивший законы общества. Своим решением он выводит себя за рамки общества. Поскольку с этого момента не является частью целого, права членов общества на преступника больше не распространяются.

Ненавижу хвастунов, даже если действительно что-то умеют. Я вот самый умный, но не выпячиваю же?

Итого: теперь я точно знаю, что не знаю чего-то важного. Чего не знаю – пока не знаю.

Обожаю дни после покушений. Каждый живется как последний. Поверьте, пара-тройка покушений на вас – взглянете на мир другими глазами. Ценность покоя лучше всего ощущает бывший драчун. Лишь буревестник просит бури, а ушедший в отставку дон Корлеоне идет выращивать помидоры. Император Диоклетиан предпочел капусту. Если ночью тянет не в клуб, а спать, поверьте, у вас счастливая жизнь. Просто поверьте.

Что ни случается – к лучшему. К лучшему ли? Интересно, какой вечный невезунчик первым додумался до этой чарующей самоуспокаивающей фразы. Прекрасное оправдание непредусмотрительности, лени и нежеланию брать на себя ответственность.

– Как же чудесное появление бревна?

– Оно могло нас убить. – Моя рука даже показала, как. – Бревно – не чудо, а обстоятельство, которым мы удачно воспользовались.

Царевна выдавила:

– Объяснение чуда как обстоятельства, которым кто-то удачно воспользовался, вполне подойдет к любому чуду.

Надо же, соображает, хотя уже ничего не соображает.

Чертово чувство долга, мама с папой, зачем вы меня так воспитали?! У меня нет выбора! У любой сволочи есть. А у меня – нет. Хорошо это или плохо? Каждый решает сам.

Не хочет брать ответственность на себя. Или пока не умеет. Главное слово здесь – пока. Потом жизнь либо заставит, либо кончится.

Закрадывалась мысль, что эта девица непременно хочет попробовать все, что предлагает жизнь, чтобы потом, если остаток здоровья позволит, отделить зерна от плевел и читать внукам мораль со знанием дела. Есть такие особы. Не мой тип, хотя, как правило, симпатичный внешне и при верном подходе доступный внутренне. Потому и не мой.

– Я приняла меры.

– Меры?! Ты убила Карину!

– Да? И что я должна сделать с этим занимательным и, наверное, немного прискорбным фактом?

Ни стыда, ни совести. Политик, возведенный в абсолют. Чудесная вышла бы царица.

Еще под впечатлением от моего рассказа, народ с жаром в глазах вскинулся на Тому: что второй ангел отчебучит? Это ж так здорово – безнаказанно слушать ангелов, если слушать их, вообще-то, запрещено. Но тут вам не там. Красиво обойти закон – любимая забава местных.

Что такое цунами по сравнению с приездом начальства?

Судорожные всхлипы прекратились.

Я чувствовал ее пульс. Она слышала учащенное биенье моего сердца. Мы молчали. Через пять минут теплой тишины оба дыхания выровнялись. Заячья барабанная дробь сердец утихомирилась, став солидной дождевой капелью. Кажется, Зарина уснула. И я бы уснул, если б не первая в жизни такая ситуация: прекрасная принце… царевна умиротворенно дремлет в моих объятиях. Что я отдал бы за это в прежней бессмысленной жизни? Все бы отдал.

Примите, распишитесь. Все в обмен на это. Как заказывали.

Ну почему проводники такой шикарной идеи, как всеобщее равенство, всегда сволочи и бандиты? Если б не они, я был бы за идеи царевны душой и телом. Робин Гуды, столетний хрен им в глотку. А людям почему-то нравятся Робин Гуды, банальные бандиты с большой дороги. И не нравятся те, кто от бандитов защищает.

Спинным мозгом ощущалось, как скрытые до середины глаза следили за нами, хотя вроде бы изучали трещины в полу. У женщин это врожденное. Если мужчина попробует так смотреть, либо глаза сломает, либо мозги, либо репутацию.

Богословы говорят: трудности – не наказание за прошлое, а испытание ради будущего. Хочется верить, ведь исходя из количества выпавших испытаний, будущее у меня – о-го-го.

– А если нас завтра убьют?

Серьезный довод. Сработает с любым, у кого вместо воли дырявый мешок хочушек.

(Иллюстрация -  ich sehe специально для "Зимописи")

(Действие происходит в стае человолков – внешне людей, но ведущих себя как волки. Пару подростков-попаданцев из нашего мира по недоразумению приняли в стаю)

Вожак пришел в себя к обеду. Зубы-клыки вонзились в никем не тронутое мясо, некоторое время доносился лишь громкий чавк, потом перепало остальным. К вечеру стая спустилась к ближайшему лесу за кореньями. Для нас с Томой это было счастьем.

Тома все еще размышляла о дружественной волчьей стае.

– У меня ощущение, – шепнула она, ковыряясь в земле, – что человолки – выкормыши тех волков.

– А первым «мауглей» мог стать ребенок с причала, оставшийся без родителей. Пару себе он мог украсть в деревне.

– Или она тоже была с причала, – донесся вздох.

Ужин кореньями был паршивенький, но он был. Уже счастье.

В пещеру вернулись поздно. Постепенно все утихли, даже маленькие дети. Усталость брала свое.

Ночь выдалась холодной. Дул ветер, завывая в каменных проходах. По телам скользил зябкий сквозняк. Поворочавшись, Тома придвинулась к моей спине.

Поспать не удалось. В глубине пещеры загуляла собачья свадьба. Ладно, пусть будет волчья. Хотя вряд ли истинные волки опустятся до такого срама. Одинокую самку, позволившую добраться до себя не предлагавшему стать парой самцу, теперь окружала быстро сменявшаяся свора. Самка огрызалась, пыталась вырваться, скулила. Поздно. Ее не отпускали. То и дело раздавался новый подчиняющий рык, переходивший в утихающий утробный рокот и заканчивавшийся довольным урчанием. Другие члены стаи смотрели на это ровно, без интереса, или вовсе не смотрели, ночь все-таки. Мамаши отвернулись, прижимая к себе сонных детишек. Низкий ранг «невесты» не позволял вожаку вмешаться, если это не мешало жизни стаи и установившемуся порядку. Видимо, не мешало.

Голова почти заснувшей Томы приподнялась на шум. Обреченно покачав ею, девушка перевернулась на другой бок. Я тоже отвернулся, прижавшись к дремотно-теплой спине боевой подруги, а рука успокаивающе легла поверх ее холодной руки.

А позади громко и сочно гуляла свадьба. Неслись смачные звуки, будто разъяренный папаша охаживал ремнем пойманного на первом курении подростка. Подросток стонал, вскрикивал и бился в конвульсиях, естественной реакцией еще больше распаляя прибабахнутого родителя. С животной непосредственностью продолжался чувственный шабаш, пулеметные трели сменялись короткими автоматными очередями, очереди – выстрелами. Чего не желали видеть глаза, прекрасно слышали уши. Я очень старался не думать, не чувствовать, не дышать, но не мог не слышать, как невидимый обезумевший боксер с обеих рук лупит боксерскую грушу, возненавидев ее и возлюбив одновременно. Затем пришлось видеть, но уже иное – начавшее происходить в другой стороне, как раз перед глазами. Вожак, лежавший спокойно, вдруг поднялся. Его не волновала ветреная молодежь, устроившая в пещере бедлам. Он вообще не смотрел на них. Однако гуляющая свадьба навевала определенные мысли. С хрустом качнув головой в одну сторону, затем в другую, самец потянулся невероятными лапищами, что позволяли с правом занимать давно завоеванное место. Усмиряющий до дрожи в коленях, грозный и одновременно масляный взгляд просканировал пещеру.

Шаг вперед, и косматая туша замерла. Чудовищные мышцы поигрывали, наливаясь мощью и нагоняя жуть на окружающих. Гигант словно позировал. Смесь тролля с Терминатором. Он никуда не торопился. Он наслаждался ожиданием, наслаждался властью, наслаждался предрешенностью и невозможностью для остальных изменить что-либо. Он – король. Все – рабы. Так есть и так будет, пока не явится кто-то более могучий. Когда-то так будет. Но когда еще. Все, кто мог бросить вызов, побиты.

Тома уже не делала вид, что спит. Кто-кто, а она понимала, чем грозит новый поворот кино про нашу жизнь. В четыре неспокойных глаза мы следили за новым шоу на нашу голову. Жалкие детские мышцы, соломинки в сравнении с дубовыми стволами вожака, обратились камень, твердый и хрупкий. Глаза остановились, зато сердца и мысли понеслись аллюром, превосходящим по скорости первую космическую.

Оптимист, находясь между двумя неприятностями, загадывает желание. Я загадал, чтоб пронесло. Въедливый мозг добавил к формулировке, учась на прошлых ошибках: не в физиологическом плане. Хотя позывы уже начались.

(Отрывок из второй книги романа «Зимопись»)

(начало в постах 1-18)

Глава 16

Большинство учениц во главе с Аглаей унеслись вперед. Я никуда не торопился, и увидел, как к ехавшей передо мной Варваре подъехала Дарья и что-то долго шептала. Кивнув маме, дочка умчалась догонять подругу, там что-то шептала ей. Та внимала сначала с любопытством, затем с неподдельным интересом. В глазах читалась работа мысли, пахавшая на износ. Еще через минуту Аглая отстала и что-то долго предлагала цариссе, кипятясь и доказывая. Со сдерживаемой улыбкой удовольствия Дарья некоторое время отнекивалась. Выискивались и приводились многочисленные причины для отказа, но затем царисса признала правоту девочки и милостиво разрешить соизволила. Интриганка.

Теперь Аглая делилась со всеми нами высочайше одобренной идеей, которую искренне считала своей.

– К крепостным нельзя относиться как к скоту, – обратилась она с речью к ученицам и всем, кто слышит. – Это неправильно и недальновидно. С ними еще жить, от них кормиться. Нельзя вручать ключи от собственной жизни людям, что тебя ненавидят.

Надменное и властное лицо горело энтузиазмом, щеки пылали. Воздев подбородок и расправив плечи, она вдохновенно продолжила:

– Сегодня одним из жителей деревни был попран закон. Помощь разбойникам – величайшее преступление. Виновный справедливо наказан. В то же время деревенские свидетели наказания считали, считают и будут считать смерть излишней строгостью. Им не дано до конца ощутить глубину слова Аллы-законодательницы, да простит Она нас и примет. Крестьяне, конечно, неправы, но они такие, с этим ничего не сделать. Мудрый правитель должен знать людей и учитывать их настроения. Если гнев копится, он вызреет в бунт. Чувствам требуется выход. Нужно помочь сегодняшней ярости выплеснуться, безопасно слиться и впитаться в землю подобно каплям дождя.

Аглая сумела заинтересовать, повернутые к ней головы внимательно слушали.

– Что же делать? – не выдержала самая маленькая из малолеток.

Она младшая, ей простительно. Остальные старались делать вид, что изначально думали подобно Аглае.

Наша высокомерная предводительница завершила:

– Царисса Дарья согласилась с моей мыслью устроить в деревне забаву. Как бы извиниться и предложить крепостным разойтись миром – решить проблему мячом. Выигрываем мы – они признают наше право казнить и миловать как заблагорассудится. Если вдруг выиграют они…

Все напряглись. Упало:

– Они как бы получат законное право нас наказать.

– Как наказать? – взвилась Феодора.

Конь под стройной упрямой царевной плясал и словно рвался в бой вместе с всадницей. Взгляд убивал.

Вызов не приняли.

– Как-нибудь. О столь маловероятной возможности даже думать не стоит.

– А если все-таки? – нахохлившаяся Глафира не приняла легкомысленности ораторши, поддержав соседку-подругу.

– Им все равно как, – отмахнулась Аглая, – лишь бы озвучили возможность.

– Правитель должен предусматривать все варианты, – подсказала царисса. Она специально подъехала ближе. – Впрочем, не буду мешать. Присутствие меня и свиты вас будет смущать, а крепостных ограничивать в выражении чувств. Благородные девочки для них все же девочки, это снизит накал. Но при том – благородные. Значит, в расчете на справедливую месть они действительно выложатся до конца и будут считать, что поквитались… то есть участвовали в шансе поквитаться. Пар будет выпущен, зла не затаят. Нам ведь это и надо?

Послав дочке едва заметную улыбку, царисса в сопровождении мужей, войников и бойников ускакала в сторону школы.

Впервые ученицы оказались на воле одни, причем верхом и вооруженные. Моя первая мысль: хватать Тому и дать деру. Но – куда? Что мы можем вдвоем в незнакомой местности? Без еды и питья. Не знающие ничего, что способствует выживанию. Мы не Малик. Это печально.

Перехваченный взгляд Томы свидетельствовал об аналогичном ходе мысли. В ответ я развел руками. Вместе со всеми наши кони двинулись обратно в деревню.

– Какое же наказание для нас предлагаешь? – не унялась Феодора.

Аглая начала злиться. До сих пор в интерпретации чужой идеи ее фантазии хватало. Здесь, видно, впала в ступор.

– Пусть крепостные сами решат, – вдруг подала голос Варвара. – Предложим им.

Под гневным взглядом напарницы царевна Дарьина придержала коня, отступив назад.

– Правильно, – громко поддержал я. – Что лучше скажет о наших искренних намерениях?

Феодора покосилась на меня:

– Согласна.

– Они такого напридумают… – возражающим тоном вбросила высокая девочка спереди, не помню имени.

– Не сомневаюсь, – откуда-то сзади изрекла Карина.

– Последнее решение остается за нами, верно? – подсказал я для себя очевидное.

С этим согласились все.

Деревня встретила мертвыми окнами и такой же тишиной. Два десятка всадниц прогарцевали на площадь. Тело-полутруп уже унесли, но кровь по-прежнему заливала траву. Мы спешились.

– Жители деревни! – громко объявила Аглая. Осанка корабельной мачты и напоминавшая снегоотвал паровоза надменно выставленная челюсть придавали ей значимости не только в собственных глазах. – Царисса Дарья в своих великих мудрости и сострадании послала нас извиниться за возможную чрезмерную строгость, что могли проявить при расследовании.

В окнах мелькнули первые удивленные лица. Аглая продолжила:

– В качестве компенсации предлагаем забаву. Пусть мяч расставит точки в наших отношениях. Согласны?

В дверях ближней хибарки возник бородатый мужик в холщовой юбке и заправленной в нее рубахе.

– Что нам будет, если проиграем?

– Ничего. – Аглая красиво развела руки в стороны, словно обнимая или даря весь мир. – Это будет значить, что Алла-милосердная, да простит Она нас и примет, прощает вас за греховные мысли, которым не дано перейти в дела, и наставляет на путь истинный.

– А если… – Он даже не договорил. Язык не повернулся.

Все поняли.

– Вы сможете как-либо наказать нас, выступающих от лица цариссы и ее людей, допустивших возможное излишество в рвении соблюсти закон, – высказала Аглая, строго глядя на опустившего лицо мужика. – Выставляйте команду.

Повторять не пришлось. Плюсом к первому вышли еще два мужика и женщина. Возможно, семья. Все одеты так же просто, по-деревенски. Босые. Женщина держала в руках мяч. О, как. Спорт побеждает границы миров.

Аглая обернулась к нам:

– Будут в малую. Я защищаю вотчину, ты, ты и ты – со мной. Пошли.

Ее палец выбрал Варвару, Карину и меня.

Поле с готовыми жердями ворот, на которые спешно накинули сеть, оказалось сразу за деревней. Наша команда скинула доспехи и сапоги, оставшись в нижнем. Деревенским переодеваться не требовалось.

Аглая и женщина встали каждая в свои ворота. Карина как старшая указала мне место защитника, Варвару послала вперед, сама заняла центр. Три деревенских мужика распределились так же. Жители деревни в полном составе вывалили на одну сторону поля, ученицы столь же дружно перешли на противоположную. Все встали вдоль двух рядов деревьев, являвшихся естественной границей игровой площадки.

Женщина подняла руку.

– Договоримся о правилах. Бывает разное. До какого счета играем?

– До трех, – выкрикнула Аглая. – В быструю.

– Что делаем за нарушения?

– Пять плетей и замена!

Ученицы выстроились между деревьев неровной шеренгой, приготовившись наблюдать. Количество собравшихся крепостных поражало, и продолжали подтягиваться новые. Они расположились в несколько уровней: первые лежали на земле, вторые на ней сидели, держа радовавшихся любому зрелищу детей. За ними стояли те, кто ростом поменьше. Самые высокие замыкали своеобразную зрительскую трибуну.

– На какое наказание согласитесь, если мы… гм, если вы не выиграете?

Аглая повела плечами. Кулаки сжались. Лицо с трудом сотворило подобие улыбки:

– Решайте сами.

Деревенские зашумели. Спор вышел долгим. Кто-то настаивал на чем-то радикальном, но, глянув в нашу сторону, скукоживался и терялся из виду.

– Они же маленькие, – басом твердил огромный одноглазый мужик. – Как можно? Дети совсем!

– А не эти дети в прошлом году тебя…

Шум. Снова что-то пробивается:

– Отшлепать по первое число!

– Отшлепать? Этих зверей-переростков, нелюдей в человечьем обличье? Слова-то какие подбираешь. Не отшлепать, а высечь, чтоб голова помнила, а задница не забывала! Чтоб до третьей свадьбы сидеть не могли, а лежали только постанывая и мордой в подушку!

– Как же высечь, они ж благородные. Не нам руку подымать.

– А может их…

Снова неразборчиво.

– Во все…

Громкий шум. Который вдруг оборвался, и, во внезапной тишине, отчетливо:

– Потом пусть хоть на кол сажают!

Сказавший испуганно оглянулся и сник.

– А если…

Снова загалдели одновременно. Наконец, решение принято.

– Уважаемые царевны. Примете ли вы наказание в виде трех плетей в нашем присутствии от рук друг друга?

Ученицы на всякий случай возмущенно переглянулись. Это было меньшее из того, что предложили бы сами.

– Согласны, – ответила за всех Аглая. – Рада, что остановились на этом, я слышала другие предложения.

Последние слова предназначались для нас.

– Пусть все подтвердят! – донесся гомон деревенских.

– Все? – вспыхнула Глафира. – Почему все? Мы же не играем!

Передние и задние противовесы ее талии испуганно колыхнулись.

– В случае нашего поражения наказаны будут все! – не допускающим возражения тоном объявила Аглая. – Повторите согласие!

Ученицы одна за другой кивнули. Деревенские проследили, чтоб это сделала каждая.

– Начинаем!

Одноглазый с «трибуны» с силой пнул мяч вверх. Три секунды – и первая сшибка за падающий мяч окончилась не в пользу Карины. Оттолкнутая плечом, она завалилась на траву. Мужик ринулся к воротам. Меня обвел как трехдневного цыпленка. Удар. Гол.

Затихли обе стороны поля.

Аглая посмотрела на нас, словно хотела удавить, порубить и утопить одновременно с сажанием на кол. Лицо показывало, что поиск вариантов продолжается

– Куда смотрели?! – заорала она. – Варвара, отойди в защиту. Выйдешь, когда потребуется.

Мяч вылетел из запустившей руки, Варвара приняла, понеслась вперед и даже сумела обойти первого нападающего. Второй отобрал мяч. Тут вмешалась Карина. Сыграла грубо, зато эффективно. И эффектно. Донеслись одобрительные крики учениц.

Карину сшиб защитник. Тогда я рванулся вперед, оставив свою половину поля. Нога подхватила откатившийся мяч и мощно вбила вблизи вертикальной жерди мимо ошалевшей женщины.

Один-один. Я отбежал назад.

Наша половина возликовала. Деревенские напряглись.

Кто бы сказал неделю назад, что буду играть в футбол в команде с царевнами против крепостных. Вряд ли меня подняли бы на смех. Наоборот, поверили бы – без исключения все соседи по палате, куда быстро определили бы добрые санитары.

Крепостные пошли в атаку технично. Подкидывание, верхняя передача, удар головой… Гол.

Два-один не в нашу пользу.

Аглая тихо зверела. Карина, оправдываясь, разводила руками. Варвара старалась не оглядываться. Только я не переживал. Ну, проиграем, что такого? В следующий раз выиграем. Не этих, так других. Не выиграем, так проиграем. Когда-то же все равно выиграем, если теория вероятностей не врет. Главное, как говорится, не победа, главное – участие.

Члены команды такого отношения не разделяли.

Аглая отдала мяч Карине. Та боевым носорогом помчалась к чужим воротам.

Не понял, что произошло, но после нескольких финтов и сшибки мяч укатился в лес.

– Чей? – заволновались обе стороны.

Никто не хотел признаваться в упущении мяча. Карина молчала, крепостной тоже. Если включить здравый смысл, то правота должа быть за крепостным, которую он не высказывает, чтоб не рассердить царевен, на чьей милости висит волосок его жизни. Если разбито окно, а под ним молча глядят друг на друга малолетний тихоня в очках и главарь дворовой шпаны, кто, по-вашему, запустил камень?

Аглая показала себя достойной наследницей кого-то там. Не стала тянуть на себя одеяло при угрожающем счете. Не показала крепостным предвзятость.

– Пусть введут мяч ударом вверх в центр поля, – донеслось звонкое распоряжение. Вариант не идеальный, но этой ситуации оптимальный. Полусправедливый мир лучше справедливой бойни. – Виновны могли быть обе стороны.

Одноглазый мужик с удовольствием ввел.

На этот раз Карина заранее прыгнула со всей яростью, на которую способна, чтоб силой одолеть встречную массу. Но мужик не подпрыгнул. Наоборот, он ушел с линии падения мяча, получив его без усилий, когда Карина в красивом пролете грохнулась на траву. Трое деревенских разом бросились в нападение. Пас влево – и Варвара озадаченно оглянулась, не поняв, что произошло. Пас вправо – и поднявшаяся Карина уже не успевала нагнать нападающего. Когда столь же технично нападавшие собирались обвести меня, на атакующего сзади кинулась Карина. Он покатился по траве.

– Нарушение! – замахали руками деревенские, и множество глаз уставилось на Аглаю.

Нехотя она признала:

– Да. Было нарушение. Карина, уйди с поля. Феодора, замени.

– Наказание! – нарастал гул.

– Я им не дамся. Я царевна! – гневно объявила Карина. Тяжелый взгляд упал на сложенное оружие.

Еще чего не хватало.

– Пусть накажет кто-то из своих, но на виду у местных, – предложил я. Затем крикнул другой стороне: – Согласны?

– Лучше, чем ничего, – лукаво замялись там.

Тоже почувствовали тревожность момента. Мы прибыли для примирения, а не наоборот. Хорошо бы, остальные этого не забывали.

– Карина, слышала? Не задерживай, – прикрикнула на нее Аглая.

Кулаки нарушительницы сжались до хруста, поползший по ученицам взгляд остановился на Томе.

– Пойдем.

Тома послушно отошла с ней к деревьям. Карина сама отломала и зачистила длинную ветвь. Непривычный снаряд лег в Томину ладонь, штаны на чуточку нагнувшейся Карине приспустились, и образовалась белая полоса, едва разделенная посередине выемкой. В моем мире брюки с заниженной талией при наклоне открывают больше.

– Давай, что ли?

Тома слезно глянула в нашу сторону. Деревенские зашумели, ученицы закачали головами.

– Бей! – крикнула Карина.

Закрыв глаза, Тома ударила.

– Кто ж так бьет? У нас так гладят! – донеслось из-за поля.

– Раз, два, три… – не обращая внимания, считала Аглая.

Тома старалась. В том смысле, что старалась причинить минимальную боль. Наверное, получалось. Физиономия Карины сохраняла отсутствующий вид до конца экзекуции.

– Пять! – завершила счет Аглая, ко мне обернулось лицо с застывшим оскалом хищника, которого загнали в угол: – Чапа, смени меня. Пойду в нападение.

Нарушителями были мы, поэтому мяч ввели в игру местные. Начали от ворот. Пас. Еще пас – Варвара беспрепятственно оказалась позади. Еще пас – сконфуженная Феодора тоже осталась не у дел. Красиво играют. Не каждый сам за себя, как наши. Аглая хотела отбить перекидываемый мяч рукой, но сдержалась, вспомнив Карину и с кем играет.

И вот: я и нападающий, один на один. Крепостной против вечного эксплуататора. Как он думает. Права по праву рождения против постоянных обязанностей согласно умениям и по капризу власть предержащих. Во взгляде крепостного читалась ненависть. Удар считался столь же легко: нога еще не коснулась мяча, а глаз уже определил, в какую сторону тот полетит. Осталось только прыгнуть…

Я прыгнул.

В другую сторону.

Деревня взорвалась восторгом.

Наши молчали.

– Почему не взяла мяч? – Лицом Аглаи можно было забивать скот, причем на расстоянии. – Слепому видно, что целились не туда!

– Сама бы и брала, – отбурчался я с максимально независимым выражением.

На душе пели птички: ненавижу неравноправие. Крепостные играли лучше, их мотивы тем более понятны. Мне за свой выбор не стыдно.

Настало время расплаты.

Ярость в глазах и упрямое нежелание долго не продержались. Слово царевен, данное крепостным, здесь держалось твердо. Может, преувеличиваю, и выполнялись лишь клятвы, засвидетельствованные присутствием других царевен? Как бы то ни было, Аглая скомандовала:

– Разбиться на пары. Первые номера – заготовить розги. Вторые – приготовиться.

Разбились знакомой системой совместного проживания. Наломанные прутья зачистили. Я тоже сделал прут, хотя пары не имел: Зарина сторожила стену.

– Чапа, становись с Варварой, – с садистским прищуром сообщила Аглая. – Себя отшлепаю сама.

Перехваченный взгляд Варвары, недовольный поначалу, вдруг осветился надеждой. Видимо, Аглая сечет дай боже, я по умолчанию лучший вариант.

Но меня уже муха укусила, жутко вредная:

– Правила едины для всех. Почему буду исключением?

– Ты пропустила решающий мяч!

– Все мячи решающие. Про свой не спорю, но еще два не менее решающих на твоей совести.

Так с ней никто не разговаривал. Гневливый взор метнулся к оружию. Пальцы в кулаках, еще раз хрустнув… разжались.

Обе стороны смотрели на нас и ждали развязки.

– Кого же выберешь? – взяв себя в руки, как-то слишком спокойно осведомилась Аглая.

Ядовитая змея по сравнению с ее голосом – милый котеночек. Девчонки хоронили меня заживо. Некоторые чуточку зашевелились, собираясь что-то сказать… и промолчали. Вид Аглаи был слишком красноречив.

– Наказать его могу я, – проявила смелость Тома. Побелев от оговорки, поправилась: – Чапа тоже ангел.

На этом все кончилось бы. Фиг вам, Аглая переиграла:

– Тогда после Карины получишь еще три от ангела.

Тома вспыхнула. Сил противостоять Аглае у нее не было. Красная, как знамя коммунизма, не глядевшая в мою сторону, она уже открыла рот согласиться…

Я обернулся к деревенским:

– Наказывать должны победители. Я не царевна, мне не обидно. Пусть выйдет супруга или кто-то из детей казненного.

Вскочил парень, но его отстранила статная девушка. Рубаха сходилась на ее животе тугим узлом, как любила носить Карина, мешковатые шаровары складками облегали крепкие ноги. Темные волосы стянуты сзади в длинный хвост. Глаза – лед и пламень.

– Мать и старшая дочь сейчас у тела отца, я средняя. Можно?

Мой кивок растопил лед и потушил пламя. Еще не веря, она шагнула вперед – медленно, боясь подвоха. Протянутую розгу сжали в кулак мозолистые пальцы.

Фссс, – опробовали ее в воздухе.

Лицом повернувшись к своим, я развязал переставшие слушаться тесемки штанов. Нагибаясь, одновременно приспустил: немного, по примеру Карины, только чтоб обеспечить экзекутору работу, а крепостным зрелище.

Фссст – чвумк. Зубы заскрипели, мозг проклял милосердие как понятие.

Фссст – чвам. Затылок подлетел, испуганное тело попыталось уйти от несущейся боли. На губах застыл безмолвный крик.

Фссст – чвомс! Последний удар вышел самым примечательным. Девушка вложила душу. Всю душу. Даже немного заняла у семейства.

Я держался только воспоминаниями ночи нашего нашествия на эту деревню. Налет. Обезумевшие вопли. Визжащее звериное стадо, врывавшееся в дома и вытаскивавшее мужиков из постелей. Обратный бег крепостных, словно зайцы несущихся в свои норы.

– Спасибо, – сказала вдруг девушка, возвращая розгу и почтительно полуприседая.

Остальные деревенские поступили также.

– А теперь… – попыталась Аглая увести внимание от моего нечаянного триумфа.

– Я тоже! – нежданно даже для самой себя выступила вперед Тома. – Они победили, они пусть и наказывают. Иначе несправедливо!

Смело, широкими шагами, скрывающими сбегающее из груди мятущееся сердечко, она подошла, заняв место рядом со мной.

– Уйди, Чапа. – Мах девичьего подбородка отправил меня к нашим. – Моя очередь.

– Тоже ангел, – зашушукались деревенские.

И тоже почти одновременно почтили храбрую девушку.

Тома повернулась к ним спиной. Пальцы принялись нервно искать тесемки. Огромные глаза, застывшие в ужасе от творимого, забыли, как моргать.

Ноги уже несли меня к деревьям.

– А я что, хуже? – сделала шаг оставшаяся без пары Карина.

Она презрительно отвернулась от переглядывавшегося стадца учениц и вперевалочку отправилась к Томе.

Феодора с Глафирой взялись за руки.

– Мы тоже. Подделка под справедливость – не справедливость.

Аглая ничего не понимала, глаза тревожно бегали по ученицам, вдруг посходившим с ума. Одна за другой те выходили на поле. Не прошло минуты, как она осталась в одиночестве. Последней ушла Варвара, виновато пожав плечами. С другой стороны подтягивались к центру крепостные.

– Это невозможно! Вы ответите за это! – визгливо выкрикнула Аглая деревенским жителям, оставаясь под сенью деревьев. – Мое достоинство не позволяет, чтоб меня сек крепостной!

Женщина-вратарь подала голос:

– Можем уважить желание. Пусть ее накажет ангел.

Взоры воткнулись в меня – единственного, кто оказался рядом с ночной королевой.

Аглая много чего хотела сказать. Не сказала. Глаза сузились, превратившись в щелки, челюсть еще больше выпятилась. Внезапно отвернувшись, она взялась за штаны.

Прирожденный политик. Оставшись одна, приняла новые правила игры, придуманной не ею. Лучше меньше, чем ничего. Согласившись, она не стала изгоем и осталась лидером на будущее. Отказав – вмиг потеряла бы все, не только авторитет. С зарвавшимися политиками такое часто бывает.

Вырвав у меня использованную розгу, Аглая брезгливо сломала ее о колено. Взамен была предложена собственноручно сделанная. Уничтожающий взгляд просигналил: перестараешься – убью! Рубаха задралась, девушка, опустив пояс штанов на какой-то сантиметр, предоставила мне свободу действий. Нагибаться посчитала ниже своего достоинства.

Футбольное поле нервно замерло.

– Ниже, – потребовал я.

– Что?! – вспыхнул яростью весь чужой организм. Не будь свидетелей – обратил бы в пепел.

Папа учил меня делать уколы. На всякий случай. Визуально делишь продольной и поперечной полосами каждую половинку, кхм, объекта на равные части, колешь в одну из крайних верхних. Если часто, то по очереди. Ниже нельзя, почему – мне не сказали. Наверное, чтоб запомнил только главное. Я запомнил. С тех пор знал, что если что-то делается определенным образом, то нужно повторять без раздумий – пока некое светило в данной области знаний аргументировано не объяснит, что это чушь и бред, и не предложит нечто лучшее.

– Штаны, говорю, чуть-чуть ниже, – пояснил я, – не в поясницу же лупить.

Казалось, что воздух сгустился и потек, потрескивая напряжением. Аглая оглядела следящую за ней тишину. Впервые оказавшись вне общих правил, панически искала выход – чтоб и достоинство соблюсти, и из системы не выпасть. Система дала сбой. В системе родились новые законы, установленные не ею. А «преступивший закон сознательно поставил себя вне общества – общество обязано ответить тем же». Чудесное правило. У нас бы ввели. Права человека, использующиеся в ущерб остальному обществу, состоящему из таких же человеков – бред. Поставило хамло машину на тротуар, перегородило людям или другим машинам проезд – сознательный поступок. Виновник своим решением вывел себя за рамки общества, решив правила этого социума не соблюдать. Соответственно, такой индивидуум сразу оказывается за правилами, в том числе – в плане безопасности. Можешь ему шину проколоть, лобовуху разъедренить, самого пристрелить. Все только похлопают: молодец, восстановил справедливость. С твоей стороны уже не хулиганство, не порча имущества, не убийство, а справедливость.

Красота.

Размечтался.

– Да сколько угодно, – запальчиво выдохнула Аглая, сдергивая штаны под самые ягодицы. – Подавитесь.

Она разбиралась в местном мироустройстве лучше меня. А делать правильные быстрые выводы ее учили с детства.

Мои ноги шагнули вбок. Рука примерилась. Размах, свист…

Аглая машинально качнулась вперед, но мужественно выпрямилась. Белизну, разделенную естественной ложбинкой, перечеркнула горизонтальная полоса. Округлость превратилась в жуткий крест – как цель в прорези оптического прицела. Роскошный вид, что заставил бы в другое время стыдливо отвернуться, сейчас вызвал злость. Как тем крепостным, мне случайно подкинули право на восстановление хоть какой-то справедливости. Поставить заносчивую девицу на место. Воздать по заслугам. Как минимум – отомстить за Елистрата, вот так же стоявшего перед ней и не имевшего возможности слова сказать.

Две женственные ямки на пояснице казались глазами, выпирающий копчик – носом, а оставленная мной поперечная отметина – ухмыльнувшимся ртом. Я не стал себя сдерживать. Резкий, как вой падающей бомбы, жалящий свист отдался в ушах небесной музыкой. Очередная – сначала ярко-белая, но быстро налившаяся алым – полоса наискось прочертила вздернувшуюся плоть. А тонкий изгибающийся прут вновь медленно и неотвратимо поднимался.

На этот раз вскрик не удержался, Аглая испуганно оглянулась на меня. Что, получила за все хорошее? За притесняемых учениц, за унижение войников, за высокомерие и эгоизм… получите еще!

С надрывом и ликующим воодушевлением прут упал, вгрызаясь с оттяжкой. Взвыв, Аглая схватилась за вздувавшиеся ранки, полыхавшие малиновым. Взгляд обещал не просто угробить в минимальные сроки, но делать это долго и максимально мучительно.

Крепостные поклонились и полуприсели. Меня признали правильным хозяином. Суровым и справедливым. Против таких не затевают бунтов.

Затем они быстро сработали по ученицам. Не зло и не больно. Средне, просто чтоб те не забывали. Я уже влезал в доспехи, застегнув на плечах и соединяя грудную часть со спинной креплениями на правом боку. Ко мне подтянулись остальные. Аглая держалась в стороне.

Позорно высеченная команда отправилась в обратный путь.

С горящими взорами, победно вскрикивающие, взбудораженные и довольные крепостные тоже стали расходиться. Разговоров хватит надолго. Впечатления зашкаливают. О том, что кого-то казнили, помнит теперь только его семья. С игры и последующих событий новостей намного больше, и они приятней. А казнь – дело житейское. Сегодня одного, завтра другого. Рутина.

Дарья добилась своего. Мои аплодисменты.

(продолжение следует)

(продолжение, начало в постах 1-16)

Папринций спал. Кровать у него вполне земная, если вспомнить мою Землю. Деревянная, высокая, с мягким матрасом. В остальном просто красивая комната местного жителя. Ни телевизоров, ни компьютеров, ни даже видеопроигрывателей.

В окне, боясь подойти, сигналили мне выбравшиеся на улицу игроки. Вдруг стало не до них. Кое-что привлекло взгляд. Очень важное кое-что. На тумбочке рядом с кроватью лежало развернутым нечто рассматриваемое папринцием перед сном. А именно: схема воздушного шара.

Глава 13

Несколько раз махнув веселой компании во исполнение задания, я неслышно затворил за собой и направил стопы в родные пенаты. Игруны пусть развлекаются без меня. Учитывая предостережение дяди Люсика, вообще нужно держаться от них подальше. Надо бы еще прояснить, почему.

Дверь вновь отнеслась с пониманием, совершив подвиг – приоткрылась бесшумно. На счастье, Зарина уже спала. Видно, что ждала до последнего. Не сдаваясь, спящая девушка оставила руку на моем придвинутом лежаке. Заботливая, однако.

Ладонь соседки была возвращена на законную половину. Я тревожно замер: проснется? Маленькие губки сладко плямкнули, сонный пальчик почесал нос. Реснички дрогнули, но не открылись. Пронесло.

Красивых снов, как здесь говорят. Кстати, хорошо говорят. Лайк.

Мой зад желанно плюхнулся вниз. Зная, что никто не видит, я потянулся со смачным хрустом и еще раз обернулся, намереваясь раздеться с удовольствием: широким махом скинуть штаны как недавно Зарина – упав на спину поперек лежака, одним движением вверх.

Упс. На меня смотрели два грустных глаза человека, обманутого в лучших чувствах. Зарина смотрела прямо в глаза – глаза предавшего друга. Как расценивать иначе? Лежаки сдвинули, все дела сделали, болтай – не хочу. А я, мерзавец, ушел играть с другими. Одно слово, предатель.

Детский сад. Еще прощения просить придется. Нетушки. Плотно завернувшись, я улегся на спину, взгляд устремился в потолок. Балки и бревенчатый настил выглядели надежно. Можно спать спокойно. Если дадут. Но не дадут.

– У Карины есть на примете мальчик… – заговорила Зарина.

Начинается. Я закрыл глаза. Не помогло.

– Говорит, хороший. Правильный. Если сложится, станет ее первым мужем.

Не выдержав, я полюбопытствовал:

– Сколько можно всего?

– Мужей? – удивилась Зарина, щечки наивно зарумянились. – Конечно, три. Куда ж больше-то?

Логично.

– А жен? – потянул я скользкую тему вдаль.

– Смеешься?! Как это жен может быть несколько. Зачем?

А действительно. В старой песенке про султана все жены занимались исключительно бытом: первая гладила халат, вторая шила, третья штопала носки. На долю султана оставалось переживать по поводу такого же количества тещ. Но если быт переложить на слуг или автоматику… действительно, зачем? Исключительно из чувства жадности и непоколебимой непокобелимости?

– Во сколько… зим у вас женятся? – спросил я.

– Теперь с семнадцати.

– Теперь?

Зарина кивнула:

– В далекие времена совершеннозимием считалось восемнадцать, но создавать семью нужно заранее, иначе не выживешь. Вот и создаем.

Сурово у них тут.

Чувствовалось, девушка очень хочет спросить, где я был, но не решается. Пока не решается.

Пока не решилась, я, вспомнив, где был, сам задался вопросом:

– Войники – кто они? Как ими становятся? Или это сословие – как крепостные или, там, благородные…

Зарина прыснула в кулак.

– Ну, ты сравнила, – задохнулась она от веселья. – Войники потому и войники, что не крепостные и не благородные. Но крепостной может выбиться в войники, это да.

– А если не философствовать? – умоляюще попросил я. – Объясни всю систему, снизу доверху, и перестану мучить безразмерной ангельской глупостью.

Надеюсь, поймет, что бредовую тупизну вопросов вызывает именно невнятность предшествующих ответов.

Зарина смилостивилась:

– Начнем с крепостных. Они прикреплены к земле, где работают.

Я слушал внимательно. Пусть вещает банальности, лишь бы нарисовала полную картину, мне этого не хватает. Даже если художник из нее хреновый, пусть рисует как может. Малевич с моей точки зрения тоже не художник, но гений – однозначно. Гений маркетинга. Вдруг и Зарина озарит искоркой прикладной гениальности? Потому – ждем-с. Все, что угодно, от эпохального шедевра до детской каляки-маляки, лишь бы по делу.

– Дальше, или про всех подробно?

– Очень подробно, со всеми финтифлюшками и завитушечками!

Сделав глубокий вдох, златовласое чудо приготовилось к долгому рассказу.

– Крепостные не могут уходить из деревни далеко. Вообще никуда не могут ходить без законной причины. Если их меньше трех – тоже. И не хотят. Зачем? Ну, если только любовь с крепостным другой деревни… Тогда бывают побеги.

Перед глазами встали Ива и Хлыст – наглядный пример.

– Но их ловят и казнят, – меланхолично вздохнув, продолжила Зарина. – Некоторым крепостным бывает счастье: их берут в мужья свободные, которым не хватило мужчин в своем чине. Обычно мастерицы, но случается, что и войницы.

– С крепостными понятно, – кивнул я.

– Первый свободный чин, не привязанный к земле намертво – мастерицы и мастеровые. Деревенские и придворные. Их можно принять в семью и забрать с собой. Хорошего мастерового даже цариссе не стыдно иметь в мужьях. Ценятся умения.

– Не происхождение? – удивился я.

Зарина сморщила носик.

– Понижаек при дворах как червей на трупе, и нужны они так же. – Она засмеялась собственной шутке.

– Кого? – переспросил я.

– Не знаешь, что такое черви?

– Другое слово. Первое.

– Понижайки? Это царь-войники. Если не пристроятся, мы зовем их понижайками.

– Царь?..

– Сыновья царисс. Ничего не умеют по сравнению с идущими вверх. Просто дополнительные мечи в семье. У себя дома их для простоты зовут принцами, хотя настоящим принцем по рождению не станешь, только по женитьбе.

Понравилось выражение «идущие вверх». Вот почему те – понижайки. Социальный лифт в действии. Причем, в обе стороны согласно возможностям. Идиллия.

Я лежал на спине, руки закинуты за голову, чуть приподнятые колени согнуты – и расслабиться получилось, и угроза раскрытия моей инаковости сведена к минимуму.

– Правильно понял, – решил я уточнить, – что войники по чину равны сыновьям царисс, но ниже дочерей?

– Естественно, – подтвердила девушка внешнюю тупость моего глубокого вывода.

Ее тело вдруг взвилось с лежака, подброшенное не то внезапной мыслью, не то утягивающим в сон неудобством лежания. Или обычной девчоночьей вожжой под одно место, весьма знакомой по закидонам Томы. Босые ступни прошлепали к окну, подоконник принял на себя ладони, и тело, прокрутившись, плюхнулось в центр проема. Мягкий взор устремился на меня, ножки свесились, мило покачиваясь. Безмятежное детство во всей красе – если забыть, что передо мной не маленькая девочка. А забыть никак не получалось, мешали бьющие по глазам обстоятельства.

Моих мучений не видели, Зарина продолжала спокойно раскладывать по полочкам моего мозга казавшуюся неподъемной кучу:

– Войник, он в самой замечательной позиции. В середине возможностей. Все зависит лишь от него. Хорошего присмотрит царевна или даже царисса, средние достанутся войницам, худших подберут мастерицы.

С поля донеслись приглушенные вопли восторга, смех, даже почему-то всплеск. Зарина обернулась.

– Что там? – заерзал я.

Чуть померкшее солнечное личико вновь обратилось ко мне.

– Аглая развлекается. – Соседка не сумела изобразить равнодушие, хотя очень старалась. Плечики сгорбились, носик поморщился. – Так вот. Для мастериц это завидная партия, особенно если в мужьях царь-войник. Толку от него как от коня молока, то есть как от простого мужика, но… есть такое слово – престижно.

– Угу. – Меня уже не удивляло, что и такое слово здесь в ходу.

Шум снаружи прекратился. Еще раз быстро обернувшись, Зарина вздохнула с облегчением.

– Выйдя за царевну, – я поперхнулся от собственноротно употребленного оборота, но для Зарины все было нормально, – войник становится принцем? Принцы – не сословие, а принимаемый после свадьбы титул?

– Само собой. – Зарина убедительно развела растопыренными ладошками-силуэтами. – Жена выгнала или овдовел – извини, больше не принц.

Ей что-то не понравилось в своем расположении. Наверное, взгляд в темноту. Прекрасно видимая сама, она общалась неизвестно с кем неизвестно где, которого там могло уже не быть, и девушка решила плюнуть на этого кого-то, которого все равно не видно. Закинув ноги вбок, она взгромоздилась вдоль подоконника, спина прислонилась к правой части проема, поднятые ножки уперлись в левую. Головка обратилась к сиянию луны, свет от которой рисовал ее образ на полу нашей комнаты.

Красивый силуэт в пустом проеме, и почти полное ночное светило на заднем плане… Картина маслом. Поэма.

Пойманная за хвост мысль сообщила, что девушка мне приятна. В том смысле, что не просто симпатична, а чуть более. И даже не чуть.

Гнать такие мысли. Мне нужно искать Малика, спасать Тому, а я…

Шаги дозорного сверху вызывали хруст потолочных досок. Не досок, конечно, а бревен, полубревен и более мелких деревяшек, из которых собраны строения. Обычная доска здесь на вес золота – столько времени и труда нужно приложить, чтобы вручную бронзовым инструментом выпилить из бревна ОДНУ доску. Кто не верит, пусть попробует.

– Ты была там? – Ножки вновь свесились в комнату, девушка мотнула головкой назад.

Решилась, значит. Сейчас пойдут дурацкие слезы и обвинения в попранной дружбе. Семейный скандал. Не дождетесь.

– Не только, – как можно беспечнее отмахнулся я.

Мое дело. Не ее. Понятно?

Опечаленный лобик склонился вниз. Перед глазами почему-то нарисовалось, как она восторгалась красавцами царберами. Чисто эстетически понимаю: разве не приятно посмотреть на крепких здоровых мужиков, причем качественно одетых? Но с другой стороны…

Неужели проснулась ревность?

– Царберы, кто они? – само слетело с языка. – И почему они царберы?

Усилием воли девушка согнала с лица обиду.

– Царская стража. Царбер… в древних сказаниях был такой страж нечеловеческих сил и размеров. Оттуда и пришло.

Плюх! – звук чего-то пролившегося. Словно разом выплеснули в стену ведро с водой.

– Ой! – Зарина сорвалась с подоконника на пол, заведенные назад руки принялись яростно чесаться – и сверху, и снизу. Спину покрывало нечто темное.

Меня подбросило. Первый шаг – к девушке. Кровь? Нет, что-то другое. Зарина цела и невредима.

Второй шаг – к окну. Резкий выпад наружу, бросок глазами по сторонам.

Кто-то запрыгивал в комнату веселых соседок. Разворачиваясь, я ринулся назад…

Не рассчитал. Мы сшиблись с поднявшейся девушкой до атомного взрыва в мозгу и последующего затмения, сопроводившего всесокрушающую взрывную волну. Зарину отбросило на мой лежак.

Меня со стуком приняли не столь мягкие объятия пола. В ушах пели райские птички, перед глазами порхали они же. Верх и низ временно перестали существовать.

Помотав головой для скорейшего схождения фокусировки, я пополз на карачках к выходу. Постепенно приходящий в себя организм, шатаясь, поднялся, руки рванули дверную ручку, тело вынесло в коридор исключительно слово «надо», иные внутренние ресурсы на данный момент отсутствовали.

Драгоценные секунды потеряны. Вдали во тьме утих шум бегущих ног, а комната соседок оказалась распахнутой настежь. Внутри пусто. Кто-то знал, что Аглаи и Варвары нет. Впрочем, какие там «кто-то», если вся не спящая школа наблюдала за ночными развлечениями или слышала их.

Обыск комнаты ничего не дал. Обстановка аналогична нашей, и ни одной личной вещи. Даже под подушками и лежаками.

Вернувшись, первым делом посмотрел на сидевшую в постели Зарину. Она посмотрела на меня. Во взгляде – ужас непонимания и полная беспомощность.

– Кто? – пролепетала она. – За что?

– Секунду, Солнышко, – обмолвился я, но, к счастью, застывшая в ступоре царевна не восприняла. – Сейчас помогу. Только…

Я еще раз вывесил голову за подоконник, глаза вновь пробежались снаружи, теперь интересовали подробности. Под окном валялась тарелка, обтекающая темной маслянистой жидкостью – обычная тарелка с кухни. Рядом тлел обрывок ткани. Если б злоумышленник успел поднести…

Картинка сложилась. Еще одно покушение. Кто? Зачем? Почему Зарину? Приняли за меня? В их понятии я тоже девочка. Или это проклятье всей нашей комнаты?

И еще сто тысяч «почему».

Пропитанной простыне, на которую опрокинулась после удара Зарина, все равно пропадать, я обмотал девушку и заставил подняться.

– Пойдем.

Она не сопротивлялась и беспрекословно дотопала со мной до помывочной. Среди тазов и чарок ее сознание прояснилось.

– Нарви травы, – кивнула она в дверной проем, выходящий на поле.

– Зачем?

Зарина закатила глаза:

– Тереть!

Ах да, мочалки в цивилизованном виде еще не изобретены.

По возвращении девушка обнаружилась уже усевшейся в таз. Как только поместилась. Ступни внизу скрючены, коленки торчат в стороны от согнувшейся в три погибели спины. Переплетенные на затылке пальцы поддерживают задранные волосы. Вся кожа лоснится от чего-то темного и склизкого. Вязкое вещество могло быть чем угодно, к примеру – жидкой смолой или каким-то видом масла. Мне подумалось о нефти. Живя в век нефти, я видел ее только по телевизору, оттого уверенность хромала, споткнувшись на стадии предположения.

Следивший за чистотой бойник, что проходил по коридору, заметил нас, колпак мгновенно развернулся в другую сторону. Вот и молодец. Еще зрителей не хватало.

Пошарив вокруг бадьи с водой, рука нащупала брошенный кем-то обломок местного самоварного мыла. Ура. Я принялся оттирать и обливать, отчего девушка вздрагивала, но не жаловалась. Другой воды, более теплой, в распоряжении не имелось. Руки терли до покраснения и лили до посинения. Вплоть до побеления и сухой гладкости участка кожи, которым занимались. Шейку. Плечики. Острые локотки. Лопатки и эпицентр вражеского попадания между ними, самый обильный на масло. Бока под лопатками – с резко выступающими ребрами, что продавливались под нажимом. И выгнутую дугу позвонков вплоть до копчика.

– Дальше сама, – твердо остановил я себя.

Трава выпала из разжавшихся рук, ноги нетвердой походкой, постоянно сверяясь с мутновато-переменчивыми приказами мозга, понесли в свою комнату. Там я просто повалился на бок и прикрыл глаза, стараясь отключиться.

Отключился. Потому что меня трясла за плечо Зарина.

– Держи. Одежду помнешь. – Она протягивала свою простыню-укрывалку.

– Не надо. – Я отпихнул дар плечом.

– Твою надо менять. Я так посплю.

– Нет! – взревел я, жестко отталкивая руку и усмиряясь лишь под кротким взглядом, в котором начали собираться слезы. – Видишь, мне так лучше. Укрывайся и спи.

Красноречиво обратившись к ней задом, еще некоторое время чувствовал, как соседка возится, ворочается, укладывается. Как потом повернулась к стенке и словно ненароком мстительно пихнула ножкой. Потом ничего не чувствовал.

Глава 14

Сквозь сон прилетело, словно из другого мира:

– Чапа, очередь дежурства на стене, форма боевая!

Голова в тумане. Поднялся на чувстве долга. Нет, скорее из боязни совершить нечто ужасное, перекроющее путь назад. «Назад» в моем понимании означало домой, на Землю. Вместе с Томой, Маликом и Шуриком. Для этого я должен являть образец послушания и добропорядочности в любой ситуации, что ведет или не ведет к главной цели. Вообще в любой.

Зарина смущенно пробормотала со своей половины:

– Я утром раздвину лежаки… но вечером опять сдвинем!

– Угу, – буркнул я.

Было не до местных условностей.

– Чтоб не подумали чего, – прибавила зачем-то соседка.

– Чего? – насторожился я.

– Говорят, бывали такие… нарушители закона. Говорить противно.

– Не говори, – согласился я, быстро облачаясь в тяжелое позвякивающее необходимое.

– Их покарали, – поведала девушка, дремотно перевернувшись.

– Правильно, – снова кивнул я. – Закон для того и закон. Если закон не выполняется, то это что угодно, только не закон. Закон – это то, что выполняется. Как бы вот. Да.

– А бойник ночью видел, как мы ходили в купальню. Уверена, он доложит папринцию. А у того фантазия богатая. – Увидев, как я наматываю пращу, Зарина взволновалась: – Что с ногой?

– Как раз, чтоб ничего, – замысловато ответил я, поднимаясь.

Еще домыслов папринция не хватало.

Светало. На стене со мной оказались Глафира и Варвара. Мне определили место в середине подковообразной стены, почти над кухней, недалеко от трубы. Я либо стоял на месте, тупо наблюдая за бесшумным и безлюдным лесом, либо прогуливался. В этом случае в конце пути меня встречала одна из учениц.

– Не выспалась? – сообщнически подмигнув, поинтересовалась Варвара. – Зачем так быстро ушла? Было здорово.

Кто бы сомневался. Я просто пожал плечами. Типа, были причины.

– Елистрат в следующем заходе работал катером.

– Кем?! – вскинулись растревоженные мысли.

Они здесь даже плавать не умеют. Откуда знают про катера?

Довольная произведенным эффектом Варвара объяснила:

– Катер – тот, кто за веревку разгоняет деревянную площадку, на которой пытается устоять другой человек. Мы с Аглаей катались по очереди.

– По траве?

– Разгоняет по траве, – сообщила Варвара, возвращаясь в приятное вчерашнее, – потом площадка скользит через купальню до другой стороны. Это сказочно! Еще мы заставили войников целовать нам ноги. Так щекотно! Но так здорово!

«Мы катались», «мы заставили…» Любопытно, Варвара понимает, что ее дело – сторона, что ей предписано пахать на подругу, как хлюпику-зубрилке на контрольной за хулигана?

– А что досталось тебе? – решил я вытащить на свет старательно обходимое.

– Неважно, – смутилась собеседница. – Главное, что было здорово.

– Ничего странного ночью не заметила?

– Нет. А что случилось?

– Просто спросил…ла.

Когда прошел в другую сторону, меня аналогично приветствовала Глафира:

– Не выспалась?

И тоже подмигнула. Лицо пылало довольным румянцем. Ходила она медленно, томно, словно всю ночь мешки ворочала и вот наслаждается долгожданным покоем.

– Почему для охраны стен не используется лук? – встречно осведомился я.

Даже странно. Казалось бы, самое логичное – обстреливать со стен, пока враг приближается. У местных только копья. Я даже у… как их, рыкцарей, видел луки. У этих на стенах – нет.

– Лук? – не поняла Глафира. – Для чего?

– Для охраны. Стрелять в наступающего противника. Нанести ему максимальный урон еще до рукопашной.

– Стрелять из овоща? Имеешь в виду – кидаться? – Она глупо хихикнула.

– Нет, имею в виду лук со стрелами.

– Кхм. Зеленый лук? В бою? Не представляю.

Отвлек шум. Не снаружи. Две головы – моя и Глафиры – одновременно склонились вниз. Смешно отдуваясь, по лестнице к нам карабкалась Зарина. Ей было тяжко: одну руку занимала тарелка. Любой альпинист скажет: подъем без постоянных трех точек опоры смертельно опасен. Зарину опасности не пугали. Пугало, что залогодержатель помрет с голоду.

– Завтрак! – Ее глазки лучились счастьем.

Я поблагодарил повышенным аппетитом, с которым уничтожил принесенное с таким риском.

Глафире завтрак доставила тоже соседка по комнате, Феодора, но много позже. Расположившись прямо на полу, к тому времени я жадно чавкал и выскребал дно у придерживаемой левой рукой тарелки.

Две подружки поглядывали заговорщицки. Только сейчас дошло, что ночью меня завербовали. В чьи-то сторонники. Или противники. Против кого дружить будем?

Варвару кормила какая-то малявка, Аглая не соизволила лично позаботиться о напарнице.

Затем мы наблюдали, как внизу проходит обучение мечевому бою. Боевая форма отныне обязательна для всех до момента, пока не снимут угрозу.

Ученицы расположились полукругом. Занятие вел войник Елистрат. Объясняя урок, он спокойно глядел в глаза каждой ученице. Кроме Аглаи. На нее не смотрел вовсе. Впрочем, она отвечала таким же равнодушием, но не специально состроенным, а настоящим.

– Удары мечом бывают, – вещал Елистрат, – прямые сверху и снизу, боковые справа налево и слева направо, и косые сверху справа влево вниз и наоборот, и то же с разных сторон снизу.

– Страшно звучит, – сказала Зарина. – Проще показать.

При этом взгляд все время прыгал вверх: как я там? Не упал? Не разбился? Мечом не порезался?

– Проще, – согласился Елистрат. – Представим тело врага разделенным прямым и косым крестом – это восемь направлений, как наносят удары. Они делятся на обычные, когда клинок, кисть и плечо остаются в одной плоскости, и крученые, когда некоторые или все три движутся в разных плоскостях.

Меч в его руке показал все варианты. Девочки оживленно повторяли, только для Аглаи и Карины происходящее было неинтересно, являясь пройденным этапом. Их движения протекали с ленцой, нехотя, но учитель замечаний не делал.

– Для достижения победы допустимо обмануть врага, – учил Елистрат. – Можно прикинуться усталым, хрипло и шумно дышать, утомленно опустить оружие, ссутулиться. Затем мгновенно атаковать. Еще можно потрясти головой, притворившись оглушенным. Потоптаться на месте, дотронуться до как бы ушиба.

– Слышали уже, – вяло бросила Аглая.

– Не все, – оправдался Елистрат, но сразу сменил тему. – Переходим к водному фехтованию.

Для себя я назвал упражнение аквафитнесом. В полной выкладке ученицы вошли в бассейн, присели и принялись отрабатывать удары при сопротивлении воды.

«Из воды, как жар горя, тридцать три богатыря» – всплыло в памяти, когда школьницы полезли обратно. Только похожи не на богатырей, а на мокрых куриц.

«С ними дядька Черномор»… – потому что учитель делал все одновременно с ученицами. В итоге он выглядел не лучше. Но в бою бывает и не такое. Занятие мне понравилось. Наверное, потому что смотрел со стороны.

Елистрат не дал ни переодеться, ни обсушиться.

– Бег «канава-холм»! Встали! Пошли!

Ученицы выстроились в колонну по одной и с промежутком в секунду побежали вперед. Первая внезапно нагибалась, упираясь руками в колени, следующие перепрыгивали, как у нас в школе через «козла». Упражнению еще есть название «чехарда», известное только из книг. Вроде, это оно и есть. Кто теперь помнит.

Когда перед колонной возник бассейн, продолжилось то же самое, но в воде. Бег с препятствиями не кончался до конца поля, где разбились на пары, взвалили напарника на спину и побежали обратно. В центре бассейна роли поменялись.

Вне школы ничего не происходило. Роща безжизненно шумела, листья хлорофильно зеленели. Ни голоса, ни лая. С уходом Малика лес умер.

За утро царисса дважды покидала покои. Один раз посмотреть на занятия, второй – сама позаниматься. Первый раз ограничились громким:

– Алле хвала! Приветствуем смотрительницу школы цариссу Дарью!

Во второй понятливый Елистрат выстроил девочек в шеренгу. Отсалютовав мечами, шеренга распалась. По команде образовавшаяся толпа вразнобой напала на цариссу. Та с легкостью раскидала всех, включая злившихся от неудач Карину и Аглаю. Авторитет цариссы в моих глазах резко вырос. Ученицам же показали, что есть они никто и звать их пока никак. Короче, учиться, учиться и еще раз учиться, как сказал великий кто-то.

Потом ученицы выжимали воду, выливали ее из сапог, чистили латы и приводили в порядок остальное.

Перед обедом меня сменили. Мучил вопрос: как поговорить с папринцием о воздушном шаре? Это пусть невероятный, но единственно возможный на сегодня шанс подняться над причалом и попробовать вернуться домой. Даже так: Домой! С большой буквы. На большую землю. Свою Землю – состоящую из множества стран, континентов и океанов. Из этой пародии на жизнь. Из исковерканной перевранной веры в Единого. Из «сказки» про царевен, принцев и невидимых убийц.

Но как сказать, откуда знаю про шар? Пока не придумаю, соваться нечего.

Насчет личности покушавшегося тоже загвоздка. Ненависти никто из окружающих ко мне не испытывал, никаких особых чувств не вызывал. Волновала только Астафья, что умудрилась ни разу не попасться на глаза, постоянно находясь на территории. Но и здесь отсутствовал ответ, для чего ей эта морока. Убить по приказу цариссы – имеется много других, более простых способов. Разве, чтоб подставить другого?

Любопытная мысль. Это мотив. К примеру, Астафья положила глаз на Никандра. Убив меня ножом, который не поделили с Кариной, она бросит чудовищную тень на соперницу.

Нет. Первый раз было копье. Это как раз улика против Астафьи.

Оставим пока. Свалим на недостаток фактов. Хотя народная мудрость говорит, что фактов всегда достаточно, не хватает воображения.

После обеда по выходу из кухни меня перехватила Зарина. Личико сияло, не реагируя на болезненное пихание выходивших на поле учениц.

– Ну? – подтолкнул я.

Все равно плотину прорвет, пусть уж сразу. Смоет, так смоет. В моем положении нужно выслушивать все. Любая своевременная новость может оказаться тем самым шансом на спасение.

– Сегодня кое-что произойдет. Что-то важное. Не могу сказать, это пока секрет, – выдала она на одном дыхании.

– Когда? – уточнил я.

– Скоро!

Прибывший дядя Люсик объявил урок чтения.

– Не умеющие проходят в левое помещение, не умеющие читать быстро – в правое. Остальные сами решают, чем заняться. У кого что хромает, то и подтянуть.

Снаружи остались Аглая с Варварой, Тома, я и, как ни странно, Зарина.

– Карина вообще не умеет, а ты читаешь? – изумился я.

Наверное, первая похвала из моих уст, пусть и тщательно завуалированная.

– Было так интересно! – Зарина лучилась от удовольствия. – С моими новыми способностями Карина стала брать меня с собой в разные места. На всякий случай. Чтение выгодно!

В нашу сторону обратилась Аглая:

– Как вы насчет мяча?

– Спарринг? – скривились мои губы. – Фехтовать?

– Пинать. Я сказала «мяча», а не «меча». Не знаете, что такое мяч?

Мы-то с Томой знали. Откуда знают они?

По кивку Аглаи Варвара с Зариной умчались в кладовку, откуда тотчас стали появляться выволакиваемые жерди и сеть. Набор быстро превратился в футбольные ворота – меньшего размера, чем привычные, но вполне узнаваемые. Варвара торжественно вынесла мяч.

Я принял его в руки. Зашевелившиеся надежды рухнули. Не наш. Местный. Плотно обтянутый кожей клубок шерсти, тряпок или чего-то подобного.

Шлемы и мечи мы сложили в кучку, остальные доспехи по-прежнему остались на нас. Что ж, тоже своего рода тренировка. Аглая направилась было в ворота, что сразу сказало мне о важности роли вратаря, но передумала.

– Ты. – Её палец уперся в меня. – Защищай.

Легко. В хорошую погоду каждую физкультуру этим занимаемся, когда учителю лень работать по программе.

Установив мяч на траву в одиннадцати своих шагах, совсем не равных метрам, Аглая разбежалась и вдарила. Плямс! Это называется «в девятку». В верхний угол. Я взял мяч в прыжке, больно грохнувшись на бок.

Тома аплодировала. Зарина визжала от восторга. Лицо Аглаи посерело.

– Еще.

– Наша очередь, – попыталась вякнуть Варвара, но уничтожающий взгляд, на который нарвалась, заставил послушно принести мяч.

Второй удар ушел в противоположный нижний угол. Я отбил ступней в растяжке, чуть не сев на шпагат, на который садиться не умею. Больно, но реакция зрителей оправдала страдания. В некоторых окнах нарисовались заинтересованные лица. На крыше замерли стражи, забыв, что смотреть нужно в другую сторону.

Аглая нервно отступила назад. Разбежавшаяся Варвара ударила пыром, прямо, со всей дури.

– Ча! па! Ча! па! – скандировала Зарина, когда мяч оказался в моих руках.

Тома не попала по воротам, смущенно отошла, разбежалась Зарина. Удар оказался незатейливо прост и несилен, но я изобразил мучение, с которым типа едва отбил мяч. Пропустить было бы полной профанацией задумки, а так – самое то. Подарок, который ничего не стоит дарящему и очень ценен одариваемому. Девушка расцвела.

– Ты. – Аглая показала на Варвару.

Та встала в ворота. Введя в заблуждение обманным движением, Аглая вбила мяч между расставленных ног подруги, вознесшийся подбородок гордо обернулся. Никто не ликовал. Все ждали моей очереди.

Я пропустил вперед Тому и Зарину. Они забить не сумели. Выйдя на точку, моя нога в сапоге и бронзовом поноже чуточку поиграла с мячом, подкидывая носком, и трюк Аглаи повторился в моем исполнении – еще более стремительном и мощном. Варвара смущенно обернулась на оказавшийся позади мяч.

– Хватит. Убирайте, – в раздражении распорядилась Аглая, указав на ворота. – У нас появился новый серьезный игрок. Становится интересно. Чего смотрите?

Последнее адресовалось стражам на крыше.

Когда лишние зрители исчезли, Аглая принялась отрабатывать мечевой бой с воображаемым противником. Отточенные движения наводили страх, но я помнил, как легко ее обуздала царисса.

Варвара с Зариной потащили ворота на склад. Подобно Аглае, Тома тоже занялась фехтованием. Тяжело ей придется. Желание огромно, а задатков ноль. Говорю как испытанный специалист-теоретик.

Потихоньку уйдя с поля, я на секунду заглянул в свою комнату, затем разыскал кладовницу.

– Можно поменять?

Женщина сначала сурово, затем удивленно вгляделась в пятна на протянутой простыне, нос ткнулся в испачканную темным ткань, пальцы потерли и пожмакали, ноздри, а потом и глаза расширились:

– Земляное масло? Как?

– Из окна. Ночью.

Я развел руками. Добавить нечего.

Брови женщины хмуро сошлись:

– Это большая редкость. И еще большая ценность.

– Оно имеется в школе?

– Хранится в оружейной цариссы. Всего один кувшин.

– Под замком?

Кажется, кладовница не знала слова, но поняла по смыслу.

– Закрыто, – согласно сказала она. – Надежно.

Указательный палец вознесся на одну из дверей с установленной массивной щеколдой.

– Никто и никогда не посмеет…

Ага, сказал я про себя и, взяв новую простыню, вышел. Новых фактов расследование не принесло. Никто и никогда – предмет веры. Преступники чаще всего люди неверующие.

(продолжение в №18)

(продолжение, начало в постах 1-14)

Сон куда-то пропал. Еще одно научное открытие: не попавший в тебя нож убивает сон. Насмерть.

Пока мысли плавали и отчаянно тонули, уши работали системами дальнего обнаружения. Тихо. Пока.

Пока нож не прилетел, тоже было тихо.

Мозг, подобно слепому котенку всюду натыкаясь на стены, не мог выбраться из замкнутого круга известных фактов. Они не радовали. Тогда сознание вырвалось за пределы круга. Вспомнилось, как парили в небе на дельтапланах, двумя треугольными птицами пронзая пространство…

Руки принялись одевать вскочившее тело до того, как мысль проявилась окончательно. Одевался по-боевому, в латы. Шлем на макушку, перевязь с мечом через плечо, нож в ножны на пояс. Готов. Стараясь не слишком греметь, я вылез в окно. Соседка по комнате не проснулась, остальные соседи меня уже не интересовали.

Два! Треугольника!

Глава 11

Счастье перло из меня, как монтажная пена из пробитого баллончика. Флаг являлся сигналом совсем не цариссе. Я на это очень надеялся.

Краткая слежка за ночным стражником, вовсе не глядевшим в нужную мне сторону, сообщила взбудораженному сознанию, что ему не до меня. Кажется, он засыпал. Голова в шлеме, от которой виднелся только шлем, свесилась вниз и вскоре совсем пропала за бортиком башенки.

Прыжок за забор и скатывание по известному склону вывели в ночной лес. Где-то далеко лаяли волки. Пусть. Ноги упрямо шагали, руки сжимали рукояти клинков как последнюю надежду. Собственно, почему «как»? Именно последнюю.

Направление, где вывешивали флаг, я помнил, ориентировался сначала по удалявшемуся периметру школы, затем по подгрызенной справа луне. Когда наползли облака, идти пришлось наобум.

Лай приближался. Меня почуяли.

Спасение одно – дерево. Выбрав покоряжистей, я взмыл вверх. Толстая ветвь приняла на себя мой невеликий вес, опасный треск предупредил о последствиях лишних движений.

Волков оказалось всего два. Пусть маленькая, но радость. Если грохнусь, есть шанс отмахаться.

Волки оказались не такими страшными как те, с причала. Или у страха глаза велики. Они смешно прыгали под деревом, гавкали и тявкали, злились, но даже не пытались ухватить за сапог. А я читал, что голодный волк может прыгнуть на много метров и поймать птицу на лету.

Совсем крыша поехала на местных реалиях. Те волки – волки, а эти – собаки.

Голоса? Или чудится?

– Чапа! Тома! – раздалось на пределе слышимости.

Нет слов, с каким чувством я упал через несколько минут в подставленные огромные руки. Крякнули объятия. То есть, чуть не крякнул я.

– Малик! Откуда?! Как?!

– Молодец, догадался про флаг с дельтапланами, – весело щурясь, сказал джигит.

На нем были сапоги, штаны и обрезанный кафтан с набивкой, прошитый вздувшимися квадратами. Все опоясано кожаными ремнями, усилено меховыми вставками, выполнявшими роль частичных доспехов. Поперек тела – лук, за плечами – колчан со стрелами и длинный меч, который другим человеком использовался бы как двуручный. На поясе – местное подобие кинжала. Покрытое черной щетиной лицо светилось. Казалось, улыбается даже идеально гладкая лысина, в которой отразилась вышедшая луна.

– Они не верили, – говорил он, показывая в сторону.

Только сейчас я заметил еще двоих, вполне знакомых. Ива и Хлыст – так их звали.

– Долг платежом красен, – смеясь глазами, сказали они.

Я с удовольствием пожал протянутые руки.

– Долг платежом красен – не просто ставшее поговоркой выражение, а местный закон выживания, – проговорил Малик. – Ты поможешь – и тебе помогут. Теперь отойдем. Слишком много шума.

Шуганув волков-собак, что продолжали прыгать вокруг, облаивая чужака в лице меня, мы направились вглубь леса.

– Волки? – недоуменно указал я на собак, что совершенно не желали никого рвать, кромсать и раздирать на части.

– Псины, – пояснил Хлыст. – Прирученные волчата. Черный – Гром, серая – Сявка.

В ободряющем сопровождении Грома и Сявки мы добрались до небольшого лагеря, где ожидало еще четверо мужчин. Перед глазами всплыла картинка: хихикающая Зарина, прикрывающая рот ладошкой: «Им же в штанах неудобно!» Местным было удобно: в отличие от Малика они предпочитали юбки. Ноги в сапогах, юбки до колен, на плечах – стеганные кафтаны с набивкой или холщовые рубахи с коротким рукавом, обшитые всем, что могло защитить: кожей, мехом, бронзовыми накладками. Вооружены тоже разномастно: тут и дубина, и два коротких меча разной толщины, и один длинный, немного не дотягивавший до двуручного. Все бородатые, заросшие; падавшие за плечи гривы стянуты налобниками. Костер не разжигался из соображений безопасности, расположившаяся на траве между деревьев четверка при нашем приближении приподнялась.

– Это и есть Чапа, – представил меня Малик.

Дружные приветствия смазали звучание ответных имен. Мне было не до них.

– Рассказывай, – упросил я, усевшись рядом на траву под развесистым деревом.

Гром и Сявка унеслись сторожить.

– Где Тома? – сначала спросил Малик.

– В школе. – Моя голова указующе мотнулась назад. – С ней все в порядке.

– Шурик? – В глазах Малика вспыхнула тоскливая надежда.

– Жив, – успокоил я. – У цариссы Варфоломеи на попечении.

– Соседка Евпраксии на запад, – подсказала Малику Ива, – со стороны гор и Большой воды.

– А если отсюда? – осведомился он.

– На вторую ночь выйдем к границам.

– Коли напрямик и без приключений, – задумчиво прибавил Хлыст.

Малик кивнул. Орлиный профиль вновь повернулся ко мне.

– Наслышан, как вас в ангелы записали.

Вся компания при этом захохотала. Религиозностью здесь не пахло.

– Притворяешься? – спросил Малик.

Я понял. Подбородок согласно дернулся вниз, а на язык легла свербевшая мысль:

– Хочешь отбить Шурика? Сейчас он на лечении и в безопасности. У меня заложница.

– Ого. – Малика удалось удивить. – Возродил обычай аманатства?

– Дочка Варфоломеи. Так получилось.

Не рассказывать же, что заложницу навязали.

– С собой-то не потащишь? – сказал Малик. – Надо уходить. Если о нашей вылазке сообщили цариссе, гонец уже скачет к царберам. С ними не справимся.

Мои губы тронула усмешка:

– Царисса Дарья сидит в своей башне, ждет нападения.

– Что не мешает ей вызвать подмогу, – логично и не очень приятно для моего самомнения вставил Хлыст.

– Приводи Тому, – сказал Малик. – Нужно уходить.

В обратный путь нас провожал один Гром, молчаливый и настороженный. Пошли тем же составом, но другой дорогой. Не дорогой, конечно, какие в лесах дороги.

– Встретил твоих приятелей, – указал Малик на Иву и Хлыста, по ходу рассказывая свою историю. – Они знали куда идти, я в меру умений поспособствовал, чтоб дошли, навыки основной работы не пропали даром. Иногда нам помогал трофейный костюм бойника. Иногда не помогал. Как-нибудь расскажу. Много чего было. Так втроем добрались до кочующего лагеря рыкцарей.

– Как? – не расслышал я.

Последнее слово выглядело исковерканным. Нет, не послышалось.

– Они называют себя Свободные рыкцари. Собственно, уже «мы», мы называем, – улыбнулся он темными настороженными глазами, что бегло прощупывали окрестности. – Я пригодился. Помог им. Кудеяр дал людей помочь мне. Мы пришли за вами.

– Как нашли? – не укладывалось в голове.

– Слухами земля полнится. Крепостные многое видят и слышат. Стоп, пришли.

Малик остановился, поворачивавшаяся в стороны голова некоторое время внимательно слушала тишину.

– Ждем тебя и Тому один час. Если не получится…

– Получится! – победно отрубил я, направляясь к замаскированному люку.

Хвастливую реплику Малик пропустил мимо ушей.

– Если не получится, будем ждать каждую ночь, пока не придут царберы. Тогда ищите нас сами. Запомни: рыкцари Кудеяра Лесного.

– Мы быстро! – крикнул я, вползая в проем.

Пахнущий затхлостью подземный ход вывел во мрак внутреннего двора. Щиток приподнялся бесшумно, окатив мелкими комьями земли. С легким стуком уложив его на место, сверху я быстро приладил вывернутый дерн. Хорошо, что корни травы недавно подрезала Аглая, иначе могли быть проблемы с маскировкой. Хотя… какое теперь дело до маскировки? Еще чуть-чуть, и забуду школу как страшный… нет, странный фантастический сон. Жаль, с Зариной нельзя попрощаться. Хорошая девчонка, только не в то время не в том месте родилась.

Бежать через поле рискованно. Я осторожно двинулся вдоль строений.

В окне Аглаи и Варвары тишина. Пригнувшись, я на всякий случай прополз снизу. В моей комнате тоже тишь да благодать. Еще пара шагов, и я на месте.

– Тома!

Шепот не услышали. С какой стороны у нее лежак? Ведь даже не заглянул ни разу, скромник проклятый.

Лезть через окно себе дороже, Карина – боец с опытом. Чуткая, осторожная, она перехватит меня на первом шаге предварительной стадии начала входа. Хорошо, если для надежности не прирежет ночного гостя сразу.

Обход через дверь занял несколько минут, поскольку я по-прежнему старался не шуметь, двигаясь, словно в замедленном воспроизведении. В Томину комнату дверь не скрипела. Войдя из темного коридора, я сразу различил два лежака: с кем-то спящим и пустой. Ушла? Тьфу, вышла на пару минут по известному адресу? Подожду.

Стоп машина, ведь если вышла Карина, то нельзя терять ни секунды.

Было стыдно, но я приблизился к спящей девушке, прикрытой лишь наполовину. Не до экивоков. Карина мощнее и выше, передо мной однозначно Тома. Такая же, как на траве у купальни.

– Малик нашелся! – прошептал я в маленькое ушко.

Она заворочалась. Мои руки использовали движение, чтоб завернуть ее простыней полностью.

– Чапа? – приподнялись длинные реснички. Взгляд быстро обежал себя. Успокоенный, вновь обратился ко мне.

– Собирайся, – шепнул я. – Малик пришел за нами.

Несколько секунд остановившиеся глаза тупо глядели на меня в упор, жернова мозга с трудом проворачивались, справляясь с новостью. Прикушенная губа едва не брызнула кровью. Сложенные ладошки прижались ко рту…

Где-то на счет «пять» Тома подскочила в неудержимом счастье. Кинулась мне на шею, распахнув объятия… и запахнула на полпути.

– Выйди. Я сейчас.

С грустью вспомнилось, как в счастливые голопопые времена мы с ней играли, ничуть не стесняясь друг друга. Квартиры располагались на этаже балконами рядом, но в разных подъездах. Когда было лень обходить, лезли через перила. Играли в войнушку, в дочки-матери, в прятки и догонялки. И в доктора играли, о чем никогда-никогда больше не вспоминали. Ссорились-мирились, дрались и обнимались… пока не выросли. Она пошла в школу на год раньше. Это казалось несправедливым, но что поделать. Когда я тоже оброс учебниками и друзьями, отношения изменились, вышли на уровень редких выходов в свет под лозунгом «шлея под хвост попала». Не каждую подружку Тома могла заманить на авантюру, куда автоматически соглашался я.

Замечая боковым зрением, ставшим основным, как она прячется за тряпки, скукоживается плечиками, поджимает колени и прикрывается локтями, вспомнил наше переодевание в «рыцарей». Рыцарями мы тогда называли троянцев из кинофильма. Идея была моя, вариант исполнения придумала Тома. Роль пластинчатых доспехов взяли на себя блокнотики стикеров Томиного папы. Клейкие бумажные квадраты мы прилепляли прямо на кожу, чтобы лучше держались. Три кружных ряда от бедер к пупку – пластинчатая юбка. Вразнобой обклеенные грудь, спина и плечи – собственно латы. Черпак на голове и крышка от прабабушкиной выварки в руках – шлем со щитом. Веселые были времена. Кто знал, что когда-то придется надеть настоящие доспехи.

– Где Карина? – спросил я из двери, которую начал открывать.

Ответ не расслышался – с обеих сторон коридора на меня прыгнули воины в балахонах.

– Поймали! – пронесся восторженный возглас Карины.

– Крути его! – неизвестный голос.

– Зовите папринция! – еще голоса. – Он у нас!

– Тревога! – одновременно проорали где-то на крыше. – По одному из каждой комнаты на стену, форма боевая, остальные на месте!

Школа взбурлила, как закипевшая кастрюля. Меня скрутили, лоб ткнулся в колени, руки остались заломлены, чтоб не шелохнулся. На лице Томы, которую вихрем вынесло из комнаты, смешались страх и отвага:

– Чапа! Что вы делаете, оставьте его! – набросилась она с кулачками на громил-бойников.

Как драчливый пацаненок на солидных бандитов.

– «Его»? – удивленно повернулся бойник, растерявшийся перед не сочетанием местоимения с моей персоной, как он себе меня понимал.

– Отпустите ангела! – с другой стороны разъяренной кошкой кинулась Зарина.

Прыгнув на спину бойника, она принялась молотить его по затылку.

Смахнув малявку как муху, бойник, впрочем, отпустил мою руку. Второй поступил так же. Моя спина получила возможность восстановить правильный изгиб. Затем и шея.

– Вон чего. Ангел. Приносим извинения, – бойники синхронно выполнили полуприсед почтения.

Запахиваясь в длинную вышитую рубаху поверх юбки, к месту стычки торопился дядя Люсик.

– Что за шум, а драки нету? Или есть?

– Ищем вражеского лазутчика, – доложил первый бойник. – С ворот видели проникновение постороннего. А в лесу – люди.

– Странно, – почесал папринций острый щетинистый подбородок. – Я слышал волка.

Он обернулся к собравшимся вокруг ученицам:

– Тревогу слышали? Исполнять команду!

Толпа рассосалась. От нашей комнаты на стену убежала Зарина. Покачав головой, сестра отправилась с ней.

– Кто стоял в ночной? – сурово осведомился папринций. – Астафья?

– Войник Никандр, – мгновенно выпалил бойник.

– Привести ко мне. Лазутчик еще не найден?

– Ищем.

– Вперед.

Отпустив бойников, дядя Люсик повернулся к нам с Томой:

– Сидите и не высовывайтесь. Без вас проблем хватает. Ферштейн?

– Ага, – моргнули мы.

Час от часу не легче. Мой папа говорит «ферштейн», когда я чего-то недопонимаю. А он учил английский. Опять вредное влияние телевизора.

Телевизора?! Моя челюсть упала, одновременно собираясь спросить…

– Марш в комнату! – приказал папринций.

К нему подбежал войник в боевом облачении.

– Никандр прибыл, – вытянулся он наизготовку.

Руки по швам, честный взгляд в лицо начальству, голова чуточку склонена: младший всегда в чем-то виноват перед старшим, даже если не знает, в чем. Глаза преданно выпучены. Если сверху пририсовать веревочку – похож на повешенного.

Мы юркнули в Томину комнату, глаза приникли изнутри к щелочкам, уши – к деревянному полотну.

– Как проник лазутчик? Лестница или веревка?

Никандр озабоченно оглянулся по сторонам, губы выпятились уточкой, и он выдохнул шепотом:

– Ход.

Папринций тоже понизил тон:

– Почему не перехватили в момент прибытия?

Нам было тесно. Дверь узкая, мы с Томой оба в форме, еще и в шлемах, периодически гулко постукивавших о дерево либо соударявшихся. Надеюсь, наша возня снаружи не слышна.

– Виноват, не уследил, – опустил голову Никандр.

– Выставлю на соответствие! – погрозил пальцем папринций. – Спал?

– Как можно?!

– А что можно?

Никандр еще больше потупил глаза.

Прикладываясь к щелке, мы с Томой треснулись лбами. Потом нам помешали носы. Приходилось напирать и пихаться в борьбе за место, но ни слова не осталось пропущенным.

– Разберусь, – с суровой деловитостью обронил дядя Люсик. – Астафья?

– Спала. Сейчас на воротах, подменяет.

– Иди.

Папринций тоже убыл.

Прочесав каждый закуток, лазутчика не нашли. Разворошенное гнездо школы приходило в себя. На стенах оставили постоянную стражу из бойников и сменяющихся учениц. Бойники вооружились копьями. Даже сиганув через забор, живым далеко не уйдешь. На подземный ход насыпали гору дров. Носить на кухню теперь далековато, но папринций принял все меры, чтобы школа превратилась в осажденную крепость.

Мудр, ой, мудр Малик в военных делах.

Это я как бы обозвал себя хвастуном и тупицей. Восхваляя одно из двух, по закону сообщающихся сосудов выставляешь ничтожеством второе. И вообще, «Все лучшее – детям» пытливому уму сообщает: «Все худшее – взрослым».

Глава 12

Досыпать ночь пришлось в два этапа. Одни до рассвета, вторые после. Естественно, я спал в своей комнате. Один. Блаженство.

До рассвета. Затем…

– Чапа! Смена!

Треволнения ночи не отпускали. С трудом узналась Зарина, стоявшая надо мной в полном вооружении.

– Если хочешь, поспи еще, – заботливо проговорила она. – Я подежурю. Я спать не хочу. Совсем-совсем.

Вот еще. Зарина предложила худшее из всего, что могла предложить: чтоб женщина защищала мужчину.

Ага, кто тут мужчина? Не забывайтесь, сударь, что вы сударыня.

– Ложись, – почти оттолкнул я девушку. – Встаю.

Обратив к даме спину, принялся резво одеваться. Сзади слышался только звон сбрасываемых доспехов. Как же, не хочет она спать. Усталое девичье тело даже не легло, а свалилось. Хорошо, что не мимо.

Несколько часов я провел на стене. Пробегавшая Тома косилась на меня снизу. Она помогала приносить защитникам завтрак. Принесла и мне.

– Что будем делать? – спросила шепотом.

– Ждать момента.

Астафья в сопровождении двух бойников выехала за ворота. По логике – прочесывать лес. Но нет, поднятая пыльная полоса показала, что ускакали в сторону башни.

Ближе к обеду нас сменили первые номера. Улыбавшаяся Зарина сыто поведала об обеденном меню. Вторые номера покинули стену, сдав посты, и сразу навострились на кухню. Слово «столовая» подходило залу со столами больше, и выглядело не столь немецким, но – кухня. Что поделать. А ничего не делать. Стараться не думать об этом, чтоб не сломать мозги. Просто смириться. Мол, мало ли в Бразилии Педров и прочих перекуров. И мало ли каким ангелом их туда занесло.

После обеда прибыл усиленный десятком войников отряд цариссы. Дарья сразу ушла к себе, паприций побежал на доклад. Вызвавшая подмогу Астафья вновь заняла место на стене.

Разбившись на три конных группы, войники под командованием Дарьиных мужей отправились в лес. Тревожно переглядываясь, я и Тома ждали шума в лесу, стычки, драки, погони. Но ни Гром не гавкнул, ни Сявка не тявкнула. Спустя несколько часов все три отряда вернулись в полном составе ни с чем.

(продолжение в №16)