Для меня вообще оказалось диковинкой, когда я, первый раз отъехав 50 км от Питера, увидел, что дома вдоль дороги напоминают зебру. Домик белый и ладный, с крашенными ставенками, аккуратными занавесочками из той серии, которой наши бабушки телевизор накрывали. Заборчик аккуратный, собака аккуратная сидит у будки. И буквально рядом сгоревшее нечто. Покоребанное, не просто убитое, а дурнопахнущее. Дом среди всего этого не разглядел бы даже Пикассо. А потом снова ладненькая избушка.
А потом было много поездок, и длились они не 50 км, а несколько десятков тысяч за раз.
И везде было одно и то же. Отъедешь от города-полумертвые деревни. Не мертвые, это было бы не так обидно, а именно, полумертвые. Село, напоминающее последствия бомбежки Хиросимы, в котором сохранилось два дома.
А я ехал и представлял себе, как живут жители этих двух домов. Старики, которые еще застали торжество социализма и невнятную веру в коммунизм. Они помнят и детишек, которые играли в теплой пыли и среди погребов развлекались войнушкой. И как из каждого дома доносился смех, ругань, храп, доносилась жизнь. Маленький мир, где все друг друга знают. Это проклятие, но это и добродетель, ибо в деревне, как в семье. Одиноким чувствовать себя очень сложно.
А что осталось теперь? Скамейки, где собирались парочки на закате, лузгая семечки, давно сгнили, да и парочки те давно уже в разводе третий раз. Главная улица покрылась травой не только по обочине, но и вся, а это самый верный признак безлюдья. Даже аисты свалили, аистам нужно ощущение жизни.
Живых и жилых всего две избы на всю деревню. В одной живет согбенная старушка, которая, несмотря на девятый десяток, еще умудряется картошку сажать и в парниках возиться. А во втором доме дед инвалид, который и не встает уже со старой и скрипучей пружинной кровати. Такой, с помпезными набалдашниками круглыми и ржавыми. В доме пахнет потом и кислым духом пролежней. А старушка приходит, навещает деда, с трудом распахивает покосившиеся, но белые ставни, проветривает дом.
Год, два, три.
Сначала не станет деда, он умрет тихо, во сне. Без трагедий, торопливых попыток осознания бытия, прощения перед всеми. Старушка умрет ближе к зиме, сразу после того, как уедут родственники, что навестили первый раз за долгое время. Просто сядет за стол, потянется к очкам, чтобы газету почитать, да так и застынет с вытянутой рукой.
И шахматное поле очередной российской деревни окончательно станет черным.
Спасибо, что прочитали! И помните, что после Вашего лайка в мире рождается одна маленькая панда! А после подписки сразу восемь.