по мотивам данного поста
https://pikabu.ru/story/i_eshchyo_raz_pro_vranyo_roditeley_5...
- Я одного не понимаю – как можно есть мясо животного, за которым столько времени ухаживал, по кличке называл… - каждый раз, когда мы приезжаем на юг к моим родным, супруга задается таким вопросом. Она не понимала, как можно теленка сначала поить молоком, «он такой мимими», ласковый, а потом ты его раз – и на мясо, да еще и радуешься - как хорошо – в погребе бочонок с солониной, под потолком погребка вяленый кусок, в кастрюльке колбаски, а скупщик час назад увез шкуру, оставив на память о своем визите немного бумажек с гербом. Она городская, это я селянин, ей не понять. Но так многие думают, я иногда даже слышал что и дети растут извергами… Но, отнюдь. Мы воспринимали это как само собой разумеющееся. За телятами было весело ухаживать, на свинях было весело кататься, особенно на племенном хряке, которого держали на совхозной ферме. Мы, детьми, были уверены, что эта хрюкающая машина была создана специально, что бы нас катать. Тоесть растить, а потом есть, было так же естественным, как восход солнца и ливень под Новый Год. Но в этом жизненном конвейере жизни и смерти были и исключения. У детей иногда возникали взаимные симпатии с мелкими кандидатами на чохохбили или борщ со шкварками. Бирка «Годен в щи» с них снимались пожизненно.
Мне было лет восемь, когда я обратил внимание на одну курочку. (Гусары молчать!) Когда я заходил с отцом на хоздвор, она не кидалась в сторону вместе с остальными, а ходила за мной и, иногда, клевала мои пальцы, торчащие из тапок. Я так и не понял, что она имела ввиду. Я ей давал зерна с руки, она ходила за мной. В один прекрасный мне пришлось лечь на амбразуру отцовского выбора кому из курей нынче предстоит честь накормить семью. Я плакал и говорил не дам, ну или что-то в этом роде. Отец махнул рукой. Видимо благодарность курицы не знала границ и мы крепко подружились. (ну я так думаю). Я не позволял родителям покушаться на ее жизнь, кормил специальным кормом, то, что его брали из общей бочки ни кого не смущало. Так продолжалось года два. И курица, не оставив завещания на свое последние яйцо, благословенно оставила этот бренный мир. Для меня это была трагедия. Отец только посмеивался.
Пару лет спустя на кроличье хозяйство спустилась эпидемия какой-то неопасной для людей болячки. Кролики спешно закатывались в банку, а кто не успешно – в землю. У нас была крольчиха, которая недавно окролилась, но, не успев свое наследие поставить на ноги, тоже отправилась в мир вечного комбикорма. Ее детей пришлось на ноги ставить нам с братом. Делали мы это не очень успешно, ибо от наших потуг в живых остался лишь один. Он резво гонял по дому, клянчил картофельные очистки, но при первых признаках полундры давал стрекача за холодильник. За трусливый нрав прозвали Труська. Труська рос, картофельные очистки превращал в полчайной ложки отличного удобрения, никому не мешал и был любимцем семьи, вернее ее самых младших членов. Отец иногда шутил – «рагу бегает», чем вызывал бурю возмущения у крестных отцов этого ушастого. Но время шло, кроль рос, и его пришлось все-таки перенести на улицу. Прожил он лет пять. Придешь хозяйство управлять – коров доить, кур кормить, его выпустишь, он за ногами бегает, чего вкусного клянчит. Так и прожил. Родители над этим посмеивались, но прирезать кроля как то не возникало мысли. Отец рассуждал как Конфуций местного розлива – «Пойдешь Труса кормить, заодно и остальных уваж», «На трех коров сена накосили – и на кроля найдется»
Так что было место и прекрасному в этой неспешной сельской жизни.